это  лицо,  нужно,
улучив момент, поймать его в миг углубленности  и  раздумья,  однако  именно
тогда оно в чем-то теряет, потому что красота его в непрестанных  изменениях
- в целой гамме взглядов, в улыбках, полуулыбках, в ослепительном смехе алых
губ, обнажающих красивые белые зубы, в красноречивых  изгибах  этих  губ,  в
движении бровей, в едва заметных волнах настроения, пробегающих по этому  то
наивному и непорочному, то иронически холодному или  вызывающе  чувственному
лицу.
   Быть может, ей двадцать три года, но, если окажется, что тридцать два,  я
особенно удивляться не стану. Вообще-то иногда кажется, что ей тридцать два,
а иногда - двадцать три, однако я склоняюсь к  гипотезе  в  пользу  третьего
десятилетия или - ради галантности - в пользу конца второго. Внешность часто
бывает обманчива, а вот манера рассуждать, даже если рассуждения  не  совсем
искренние, говорит о многом.
   - Скучаете?
   Традиция этого вопроса, задаваемого моей квартиранткой всякий раз,  когда
она  возвращается  из  города,  восходит  к  первой  неделе  нашего  мирного
сосуществования. Но, говоря о нашем мирном сосуществовании, я не хочу, чтобы
меня неправильно поняли. Потому что если дама следует правилу "не приставать
к  хозяину",  то  я  со  своей  стороны  соблюдаю   принцип   "не   задевать
квартирантку".
   Итак:
   - Скучаете?
   Этот вопрос был мне задан еще в конце первой недели.
   - Нисколько, по крайней мере сейчас, -  говорю  в  ответ.  -  Только  что
смотрел "Черное досье".
   - О Пьер! Перестаньте наконец паясничать с этим вашим досье.  Я  вас  уже
достаточно хорошо знаю, чтобы  понять,  что  телевизор  вам  служит  главным
образом для освещения.
   - Не надо было говорить, что я  ничего  не  смыслю  в  импрессионизме,  -
замечаю я с унылым видом.  -  Непростительная  ошибка.  Вы  раз  и  навсегда
причислили меня к категории законченных тупиц.
   - Вовсе нет. Законченные тупицы не способны скучать.
   - Откуда вы взяли, что я скучаю?
   - Невольно приходишь к такому заключению. По саду вы не гуляете, в кафе у
остановки не ходите, гостей не принимаете, в карты  не  играете,  поваренную
книгу не изучаете, гимнастикой по утрам  не  занимаетесь...  Словом,  вы  не
способны окунуться в скучную  жизнь  этого  квартала.  А  раз  не  способны,
значит, скучаете.
   - Только не в вашем присутствии.
   - Благодарю. Но это не ответ. Потом добавляет, уже иным тоном - она имеет
обыкновение неожиданно менять тон:
   - А может, секрет именно в том и состоит,  чтобы  погрузиться  в  царящую
вокруг летаргию? Раз уж плывешь  по  течению  и  обречена  плыть  до  конца,
разумнее всего расслабиться и не оказывать никакого сопротивления...
   - Вот и расслабляйтесь, кто вам мешает, - примирительно соглашаюсь я.
   - Кто? - восклицает она опять другим тоном. - Желания, стремления,  мысль
о том, что я могла бы столько увидеть и столько пережить, вместо того  чтобы
прозябать в этом глухом квартале среди холмистой бернской провинции.
   - Не впадайте в хандру, - советую я. - Люди подыхают от тоски не только в
бернской провинции.
   - Да, и все из-за того, что свыклись со своим  углом  и  не  мыслят  иной
жизни. Одно и то же - пусть это будет даже индейка с апельсинами, -  повтори
его раз пять, станет в тягость.  А  секрет  состоит  в  том,  чтобы  вовремя
отказаться от того, что может стать в тягость, и избрать нечто иное.  Секрет
- в переменах, в движении, а не в топтании на месте.
   - Послушав вас, можно подумать, что самые счастливые люди на свете шоферы
и коммивояжеры.
   - Зачем так упрощать?
   - А вы не усложняйте. Я полагаю, если стремиться во что бы  то  ни  стало
сделать свою жизнь интересней, можно добиться этого где угодно, даже в таком
дремотном  углу,  как  этот,  -  конечно,  при  условии,  что  ты  не  лишен
воображения.
   - Пожалуй, вы правы! - соглашается она, снова переменив тон. - Пусть наша
жизнь будет не такой уж интересной, но хотя бы менее скучной!
   Говоря между нами, у меня не создается впечатления, что мою  квартирантку
одолевает скука. Днем она без устали мечется между Острингом и центром, да и
будучи здесь, в этом дачном месте, продолжает  сновать  от  кондитерской  на
станцию, со станции  в  магазин  или  в  Поселок  Робинзона  -  так  именуют
построенный с выдумкой ультрамодерный комплекс по ту сторону  холма,  где  у
Розмари завелись знакомые по университету.
   Когда она возвращается домой раньше меня, я частенько застаю ее на  аллее
беседующей с кем-нибудь из соседей. Обаятельная  внешность  не  единственное
преимущество Розмари. Она человек на редкость общительный и приветливый, так
что меня особенно не удивляет, когда однажды вечером она спрашивает меня:
   - Пьер" вы не возражаете, если мы завтра составим здесь партию  в  бридж?
Надеюсь,  с  игрой  в  бридж  вы   знакомы   несколько   лучше,   нежели   с
импрессионистами.
   - Кто же будет нашими партнерами?
   - Наша соседка Флора Зайлер и американец, который живет чуть выше, по  ту
сторону аллеи, - Ральф Бэнтон.
   - Я подозреваю, что вы их уже пригласили.
   - Да... то есть... - Она сконфуженно замолкает.
   - "Я не пью, гостей не созываю..." - цитирую я ее собственные слова.
   - О Пьер!.. Не  надо  быть  таким  противным.  Приглашая  этих  людей,  я
заботилась прежде всего о вас. Думаю, надо же  как-то  вырвать  человека  из
цепких объятий этого "Черного досье".
   - "Плафон" или "контра"? - лаконично спрашиваю я,  чтобы  положить  конец
этим лицемерным излияниям.
   - Что вы предпочтете, дорогой, - сговорчиво отвечает Розмари.
   Следующий день - суббота, так что мы оба дома, хотя это  не  совсем  так,
потому что с утра моя квартирантка катит на своей красной машине на  Остринг
и обратно, чтобы доставить деликатесы, необходимые для легкой закуски,  а  я
тем временем забочусь о пополнении напитками нашего домашнего бара,  до  сих
пор существовавшего лишь номинально, для чего мне приходится ехать в  город,
а едва вернувшись, я снова мчусь туда, чтобы  прикупить  миндаля  и  зеленых
маслин, так как Розмари  считает,  что  без  миндаля  и  зеленых  маслин  не
обойтись, однако, не успев  отдышаться  после  возвращения,  я  слышу  слова
Розмари: "А играть на чем  будем,  стола-то  нет",  на  что  я  не  могу  не
возразить: "Как это нет стола?", после чего следует разъяснение, что имеется
в виду не обеденный, а специальный стол, крытый зеленым сукном,  к  тому  же
такой стол прекрасно впишется в наш зеленый  холл,  хотя,  по-моему,  вполне
достаточно зеленых маслин, и в конце концов мне снова приходится  мчаться  в
город,  долго  бродить  по  торговому  центру,  прежде  чем  удается   найти
соответствующее игральное сооружение, после чего я возвращаюсь домой как раз
вовремя, по крайней мере так говорит Розмари - она  не  может  не  высказать
своего  удовлетворения  по  этому  поводу,  потому  что  нужно   помочь   ей
приготовить сандвичи.
   Точно в шесть у парадной раздается звонок. Это,  конечно  же,  упомянутый
Ральф Бэнтон, потому что мужчины - народ  точный.  Кроме  того,  Бэнтон,  по
данным Розмари, работает юрисконсультом в каком-то  банке,  а  юрисконсульты
отличаются исключительной точностью, особенно банковские.
   Гость подносит моей квартирантке три орхидеи  в  целлофановой  коробке  -
надеюсь, не из тех, ядовитых, которых панически  боится  Бенато,  -  а  меня
одаряет любезной, несколько сонной улыбкой, вполне в стиле  сонного  дачного
поселка.  Этот  черноокий  флегматичный  красавец,  вероятно,  уже  разменял
четвертый десяток, но сорока  еще  явно  не  достиг.  Разглядеть  его  более
тщательно удается после того, как мы размещаемся в холле,  где  всю  тяжесть
разговора об этой несносной погоде и прочих вещах принимает на себя Розмари,
а мне остается только глазеть, молча покуривая.
   Не знай я об этом заранее, вряд ли бы я счел его янки. Во всяком  случае,
у него очень мало  общего  с  тем  типом  породистого  американского  самца,
который вестерны возвели в образец. Хорошо сложенный, среднего роста, Бэнтон
обнаруживает явно выраженную склонность к полноте, обуздывать  которую  ему,
как видно, стоит немалых усилий. Черная грива Бэнтона подстрижена  не  столь
коротко, чтобы противоречить современной моде, но и не столь  длинно,  чтобы
роднить его с хиппи. У него черные брови с каким-то меланхоличным изгибом  и
черные, исполненные меланхолии  глаза  -  их  выражение  неуловимо,  скрытое
где-то  в  полумраке  ресниц.  Слегка   горбатый   нос,   нисходящая,   чуть
надломленная линия которого тоже  имеет  нечто  меланхоличное.  Полные  губы
очерчены на матовом лице весьма отчетливо. А небольшая родинка  на  округлом
подбородке, видимо,  создает  ему  некоторые  неудобства  во  время  бритья.
Возможно, в его жилах есть одна-две капли мексиканской  или  пуэрториканской
крови. А может, он принадлежит не к "ковбойскому" типу янки,  а  к  иному  -
изнеженному и мечтательному; такие в кинофильмах бренчат на  гитаре,  вместо
того чтобы стрелять из кольта.
   - Мистер Бэнтон, наш друг Пьер предпочитает играть в "плафон", - слышится
голос Розмари, которая от погоды уже перешла к картам. - Вы не против?
   - Предпочтение хозяина для меня закон, - с флегматичной улыбкой  отвечает
американец.
   - Тут дело не в предпочтении, а в возможностях, -  спешу  я  пояснить.  -
Иначе я бы не стал предлагать вам играть в такую вздорную игру.
   - В наше время человеку подчас трудно судить, что вздорно, а что  нет,  -
замечает Бэнтон. - Посмотришь, как одевается нынешняя молодежь,  послушаешь,
какими она пользуется словами...
   Розмари, похоже, готова что-то возразить, но у входа снова слышен звонок.
Это, как и следовало ожидать, наша соседка Флора Зайлер, поселившаяся у моих
соседей, рантье. При ее появлении Бэнтон слегка вздрагивает, что  происходит
и со мной, хотя я успел заметить ее издали. Правда,  одно  дело  увидеть  ее
издали, и совсем другое - в непосредственной близости.
   Флора Зайлер и моя квартирантка примерно одного  возраста  -  точность  в
этом вопросе вообще вещь относительная, - во всяком случае,  моложе  она  не
кажется. Зато ростом гораздо выше Розмари, что же касается  объема,  то  она
вполне могла бы вобрать две таких, как Розмари, и глазом не  моргнув.  Чтобы
не впадать в злословие, я спешу пояснить, что фрау Зайлер вовсе  не  кажется
толстухой, страдающей  от  нарушения  обмена  веществ,  или  дюжим  мужиком,
защищающим спортивную честь  своей  страны  в  метании  молота.  Все  у  нее
пропорционально - если  не  принимать  в  расчет  бюста  и  тазовых  частей,
изваянных  природой  с  некоторой  излишней  щедростью,   но   тоже   вполне
пропорционально  при  внушительном  росте  метр  восемьдесят.  Словом,   она
принадлежит  к  разряду  тех  дородных  самок,   которые   рождают   чувство
неполноценности   у   подавляющего   большинства   мужчин    и    возбуждают
атавистические аппетиты у остальной части.
   Немка по-свойски жмет мне руку, затем Бэнтону, и тот  с  трудом  скрывает
страдальческое выражение. Мне думается, его состояние объясняется не  только
богатырским рукопожатием  дамы,  но  и  присутствием  на  пальце  американца
массивного перстня. Не знаю, приходилось ли вам это замечать, но,  когда  на
пальце у вас кольцо и вам крепко жмут руку, ощущение не из приятных.
   Чтобы не чувствовать себя стесненной в кресле, Флора  Зайлер  располагает
свою  импозантную  фигуру  на  диване,  а   Розмари   подтаскивает   поближе
сервировочный столик с напитками, наш домашний бар. Несколько  минут  длится
выбор напитков, расстановка бокалов и сложные манипуляции с  кубиками  льда,
которые, как известно, все время норовят выскользнуть из щипцов. Розмари уже
готовится произнести скромный  вступительный  тост,  однако  немка  успевает
заткнуть ей рот:
   - Не лучше ли прямо приступить к делу?  Я  заметила,  что  этот  светский
ритуал, пустая болтовня, не столько сближает людей, сколько угнетает.
   Остальные, кажется, разделяют ее мнение, потому что все мы как по команде
берем  в  руки  бокалы  и  рассаживаемся  за  зеленым  столом,  так   удачно
дополняющим интерьер холла. По  жребию  первую  партию  я  должен  играть  с
Розмари против Флоры и Ральфа, чем я  очень  доволен,  потому  что  если  уж
ссориться, то лучше с близким человеком.
   Играть в  бридж  я  научился  из  чисто  профессиональных  соображений  и
довольно давно, в пору моих многочисленных перевоплощений, когда я  так  же,
как отец Розмари, занимался часовым промыслом. Правда, с той поры, поры моей
молодости, уже много воды утекло, так что поначалу я воздерживаюсь от  не  в
меру громких анонсов, давая возможность моей квартирантке держать инициативу
в своих руках, что очень льстит ее деятельной и амбициозной натуре -  хлебом
не корми, только бы ей делать заходы.
   - Пьер, вы на меня не сердитесь, за мою  промашку?..  -  мило  спрашивает
Розмари, после того как проваливает игру, которая явно сулила удачу.
   - Нисколько, дорогая. Я даже подозреваю, что вы это сделали исключительно
ради того, чтобы поднять  мое  настроение.  Когда  другой  опростоволосится,
начинаешь ходить петухом.
   В  сущности,  она  играет  очень  неплохо,  правда,  имеет  склонность  к
авантюризму, который в бридже дорого обходится, особенно когда имеешь дело с
такими беспощадными партнерами, как Флора и Ральф. Они с  головой  уходят  в
карты и, очевидно, понимают друг друга без слов - я хочу сказать -  в  игре,
потому что о Другом пока рано судить, - а к словам прибегают лишь для  того,
чтобы сделать анонс.
   Роббер, как и следовало ожидать, кончается для нас катастрофой, и Розмари
снова спрашивает, не сержусь ли я на нее, а я снова горячо отвергаю ничем не
оправданное подозрение. Мы меняемся местами, и  на  этот  раз  я  оказываюсь
напротив американца, а уж если двое мужчин ополчаются  против  двух  женщин,
добром это, естественно, не кончается, так что  после  второго  роббера  мой
проигрыш удваивается, и Флора, моя очередная  напарница,  несмотря  на  свою
молодость, по-матерински утешает меня:
   - Вы должны рассчитывать только на свою партнершу, мой мальчик, иначе  не
сносить вам головы.
   Я  говорю,  что  рассчитываю  исключительно  на  нее,  и  она,  будучи  в
прекрасном расположении духа, воспринимает мои слова как  нечто  само  собою
разумеющееся.  Кстати  сказать,  немка   нисколько   не   стесняется   своих
внушительных габаритов и  держится  так  естественно,  словно  считает,  что
именно она являет собой олицетворение истинной самки и что не ее вина в том,
что вокруг копошатся всякие пигалицы вроде Розмари. Она не  выпячивает  свои
щедрые формы, но и прятать их тоже не намерена, тем  более  что  это  просто
невозможно - не появляться же ей перед людьми в фанерной упаковке. Одета она
без претензий, на ней юбка, блузка и кофта,  небрежно  накинутая  на  плечи,
чтобы не стесняла пышную грудь. Эти вещички она приобретает только  в  самом
модном ателье и, конечно же, по заказу. При таких размерах...
   Рассчитывая на Флору, я  зорко  слежу  за  ее  красноречивым  взглядом  и
довольствуюсь  лишь  тем,  что  время  от   времени   сдержанно   анонсирую.
Переговариваться взглядами не  очень-то  прилично  для  порядочных  игроков,
однако наши женщины сделали этот стиль нормой -  Розмари  тоже  не  упускает
случая вперить взгляд своих карих глаз в глаза американца.
   Флора достаточно разумно  использует  преимущества  своих  ног,  а  также
авантюристические  проделки  моей  квартирантки,  от  которых  та  не  может
отрешиться, так что под конец ей и в самом деле удается  удержать  меня  над
пропастью. Затем мы решаем немного подкрепиться.
   К нашим услугам "холодный буфет", как выражается Розмари.  Каждый  кладет
себе на тарелку что-нибудь из деликатесов, грудой лежащих на краю  стола,  и
устраивается в кресле рядом с передвижным баром.
   Один только Бэнтон ест возле бара  стоя.  Я  подозреваю,  что  он  боится
слишком  измять  свой  костюм,  а   может,   не   желает   стеснять   немку,
расположившуюся на диване. Одет он безупречно, может быть, даже  чуть  более
безупречно, чем приличествует светскому человеку. Я хочу  сказать,  что  ему
недостает той едва заметной небрежности, которая отличает светского человека
от витринного манекена. Впрочем, для юрисконсульта светские манеры не так уж
обязательны.
   - На этот раз вы сплоховали, Ральф, - произносит Розмари. -  Вместо  того
чтоб меня поддержать, вы объявляете пас.
   - Эта поддержка обошлась бы вам очень дорого, - отзывается Флора, обращая
на меня заговорщический взгляд - дескать, какая наивность.
   - Да, но вы бы не выиграли всю партию. И если так случилось, то  этим  вы
обязаны Ральфу.
   - Очаровательная соседушка, - обращается к ней американец с  нескрываемой
апатией, из которой явствует, что он ни во что не ставит  ее  очарование.  -
Бывают минуты, когда щадишь противника, чтобы пощадить самого себя.
   - Не понимаю вашей логики, - упорствует Розмари. - Нельзя же в одно и  то
же время щадить и себя и своего противника, если интересы у вас разные.
   - И все же в определенные моменты такая логика единственно  приемлема,  -
невозмутимо настаивает Бэнтон.
   -  Так  же.  как  элементарный   расчет,   -   добавляет   немка,   снова
заговорщически на меня поглядывая. - Две тысячи тоже кое-что значат.
   Вероятно, без злого умысла она скрестила  передо  мною  свои  импозантные
ноги, и я прихожу к мысли,  что  щедрая  плоть  этой  женщины  несколько  не
согласуется с ее лицом,  если  иметь  в  виду  нашу  привычку  ассоциировать
крупные формы с добродушным характером человека. Быть  может,  эта  привычка
связана с нашими ранними воспоминаниями о матери, которая в  глазах  ребенка
всегда кажется очень большой, и  лишь  немногие  из  нас  имеют  возможность
впоследствии убедиться, что не всякая рослая женщина переполнена материнской
добротой. Так или иначе, лицо Флоры подошло бы даме куда  более  грациозной,
этакой кобре, бытующей в представлении иных людей как женщина-вамп.  Высокие
дуги бровей, миндалевидные переменчивые глаза, выступающие скулы и  довольно
крупный рот, все это в обрамлении роскошных темно-каштановых волос - с таким
лицом можно при желании пробиться на большой экран или хотя бы  сниматься  в
рекламных короткометражках косметических фирм. Только мне кажется, что Флора
вовсе не из тех женщин, которые склонны довольствоваться убогим  доходом  от
подобных аттракционов.
   Особенно странные у нее глаза - неуловимые, изменчивые,  то  голубые,  то
сине-зеленые, то серые. Я думаю, тут сказывается  свет  настольных  ламп,  а
также отражение зеленых обоев. Интересно, как  обозначены  эти  глаза  в  ее
паспорте.
   А между тем разговор на картежную тему продолжается,  хотя  и  без  моего
участия, присутствующие давно называют друг друга по имени,  и  это  наводит
меня на банальную мысль, что ничто так не сближает людей, как мелкие пороки,
и что в иных случаях игра в карты или хорошая попойка могут сделать больше в
этом отношении, чем два года знакомства.
   - У вас, Ральф, вроде бы отсутствует  жажда  обогащения,  -  комментирует
Розмари.
   - Эта жажда в избытке присутствует у нас  у  всех,  -  спокойно  отвечает
американец.
   - Нет, не у всех, - возражает Флора. - У меня создается впечатление,  что
наш хозяин принимает участие в игре, лишь бы составить нам компанию.
   - Вероятно, он мечтает о прибылях покрупней, - бросает Бэнтон.
   - Разумеется, - киваю я. - Что вовсе не означает,  будто  более  скромный
доход мне ни к чему.
   Еще несколько таких же пустых фраз, служащих гарниром к нашему "холодному
буфету", и мы снова садимся вокруг зеленого стола, чтобы начать второй  кон.
Заканчивается игра  довольно  скверно  для  Розмари,  а  для  меня  и  вовсе
катастрофически, несмотря на самоотверженные попытки Флоры  избавить  своего
партнера от поражения.
   - Весьма сожалею, что вам так досталось, - бормочет немка после того, как
с расчетами уже  покончено