же вовремя спохватываюсь и шарю  в  кармане,  будто  ищу
сигареты.
   Наконец, опять же с видом скучающего туриста, иду дальше.
   Глава вторая
   Если вам выпала судьба жить в Берне и если вы хотели  бы  успокоить  свои
нервы или же расстроить их еще  больше,  лучшего  места,  чем  район  по  ту
сторону Остринга, вам не сыскать.
   Вдоль асфальтовых аллей  здесь  тянутся  виллы,  очень  разные  по  своим
размерам  и  внешнему  виду,  что  зависит  от  материального  положения  их
владельцев и от их вкуса: одноэтажные или двухэтажные, ультра-модерные или в
стиле  доброго  старого  времени,  с  обширными  верандами   или   скромными
крылечками, окруженные  пышными,  прекрасно  ухоженными  садами  или  только
миниатюрными газонами, огражденные подстриженной  декоративной  зеленью  или
скромной металлической решеткой.
   Маленький частный оазис личного благополучия возведен здесь в культ, и  в
этом ощущается порыв к изоляции от шума  и  неврастении  современного  быта,
атавистическое стремление вернуться в лоно природы, но уже облагороженной  и
заботливо подстриженной ножницами садовника.
   Встретить на аллеях прохожего почти невозможно, а  в  какие-то  часы  дня
весь этот район кажется совершенно мертвым, хотя  в  действительности  жизнь
его течет  в  определенном  ритме,  придерживаясь  неписаного,  но  строгого
расписания. Дети ходят в школу, родители  спускаются  на  машинах  в  город,
чтобы к определенному времени вернуться обратно,  фургоны  торговых  фирм  в
строго определенные часы  развозят  продукты  от  дома  к  дому.  Однако  на
обширной территории населения так немного, что это движение в  тени  вековых
сосен и вечнозеленых кустарников почти незаметно.
   Вилла, снятая  для  меня  моим  партнером  Джованни  Бенато,  может  быть
отнесена к средней категории и вполне подходит для коммерсанта средней руки.
Холл с небольшой смежной комнатой, а на втором этаже библиотека и спальня  -
кухня со служебными помещениями не в  счет  -  таков  мой  маленький  замок,
стоящий в запущенном яблоневом саду, насчитывающем около дюжины деревьев.
   По одну сторону со мной соседствует какой-то пожилой рантье  с  супругой.
Сами хозяева ютятся в нижнем  этаже,  тогда  как  верхний,  чтобы  округлить
доходы, сдают. Вначале все  шло  к  тому,  что  на  этом  этаже  должен  был
поселиться я, но, пока думали-гадали, он был предоставлен какой-то немке.  И
тем лучше. Потому что теперь я оказываюсь  в  непосредственном  соседстве  с
Горановым, проживающим  по  другую  сторону  от  меня.  Подобное  соседство,
естественно,  таит  определенные  неудобства.   Вольно   или   невольно   ты
привлекаешь к себе внимание, на тебя начинают смотреть недоверчиво, за тобой
устанавливают наблюдение, наводят справки. Поэтому  долгое  время  я  вообще
воздерживаюсь от всяких действий, способных  вызывать  малейшее  подозрение.
Веду такой образ жизни, чтобы окружающие свыклись со  мной,  пускай  считают
меня человеком скучным и видят во мне совершенно безобидного соседа.
   Вопреки этим неудобствам близкое соседство с  Горановым  дает  мне  такие
преимущества, каких не может обеспечить квартира рантье, хотя она и  богаче.
Между моим жилищем и виллой Горанова не более  двадцати  метров,  а  ограда,
разделяющая  нас,  слишком  низка,  чтобы  служить  препятствием.   Имей   я
соответствующую  аппаратуру,  я  бы  мог  запросто  следить  за  всем,   что
происходит напротив. Только в моем положении хранить такую  аппаратуру  было
бы непростительной глупостью. Надо быть слишком  большим  оптимистом,  чтобы
полагать, что мой замок не будет посещаться и тщательно осматриваться в  мое
отсутствие.
   Однако я вовсе не собираюсь утверждать, что действую исключительно голыми
руками и не использую никакой техники. С нашей профессией  и  в  нашу  эпоху
бурного прогресса это означало бы примерно то же, что отправиться  на  охоту
на слонов с рогаткой в руках.  То  ли  по  наивности,  то  ли  из  лицемерия
некоторое время назад тысячи людей подняли шум до небес по поводу  какого-то
там Уотергейта, как  будто  они  впервые  узнали,  что  существует  практика
подслушивания.  Мне  не  позволено  проявлять   наивность   или   чрезмерную
щепетильность. Я не вправе обижаться, выражать свое возмущение, а главное  -
совершить провал.
   Так что кое-какая техника у меня все же  имеется.  С  виду  она,  правда,
весьма безобидна, и таскаю я ее в карманах: фотоаппарат  в  виде  зажигалки,
рация с небольшим радиусом действия покоится в авторучке,  а  моя  подзорная
труба вместилась в колпачок второй авторучки (ничего, что вид  у  нее  такой
неказистый,  она  сильнее  любого  бинокля),  микроскопический  прибор   для
исследования  секретных  замков,   несколько   крохотных   ампулок   разного
назначения  -  и  только.  Все  это  невесомо,  не  занимает  места  и   при
необходимости одним махом может быть незаметно выброшено.
   Было бы ошибочно полагать, что  здесь  я  только  тем  и  занимаюсь,  что
караулю за шторами спальни, всматриваюсь  в  окна  Горанова,  хотя  и  такое
занятие мне не чуждо. Еще более неуместно думать, что я вечно дремлю в своем
уютном холле или день и ночь сгребаю  осеннюю  листву  в  саду.  Легенда,  в
которую я  облечен,  -  это  легенда  о  трудовом  человеке,  и  она  должна
повседневно и ежечасно подтверждаться.
   День начинается с того, что я  забираю  продукты,  оставленные  у  дверей
кухни моими поставщиками, совершаю туалет, готовлю завтрак. Домашние хлопоты
мне  ни  к  чему  скрывать  массивными  шторами:  ведь  я  выступаю  в  роли
добропорядочного и скучного человека, у которого все на виду.
   Ровно в десять утра я выгоняю на  асфальтовую  аллею  "вольво",  закрываю
ворота и еду вниз, к центру. Как и полагается  добропорядочному  и  скучному
человеку, маршрут у меня всегда один и тот  же:  Остринг,  затем  длинная  с
пологим спуском Тунштрассе, потом Кирхенфельдбрюке, который  меня  переносит
через реку, на Казиноплац, а  уже  оттуда  через  Когергассе  я  попадаю  на
Беренплац, где расположена моя контора.
   В сущности, контора принадлежит Джованни Бена-то, но с той поры, как  мое
предприятие,  существующее  лишь  на   бумаге,   слилось   с   его   фирмой,
агонизировавшей под ударами банкротства, мы дружески сожительствуем  в  этом
чистом и тихом помещении, изолированном  двойными  окнами  от  несмолкаемого
шума  улицы  и  украшенном  для  пущей  важности   картой   мира   и   двумя
иллюстрированными календарями - Сабены и САС.
   Не из суетного желания самовосхваления, а справедливости  ради  я  должен
отметить, что если фирма Бенато - импорт и экспорт продовольственных товаров
- все еще  существует,  то  этим  в  какой-то  степени  она  обязана  вашему
покорному слуге, поскольку разными  путями  мне  удается  время  от  времени
обеспечивать скромные сделки. Доходы фирмы невелики, так что мой партнер  не
видит смысла тратиться на секретаршу и сам ведет переписку, а так  как  этой
переписки не так уж много, то наше рабочее время проходит  в  разговорах  на
свободные темы. Вернее, на тему о катастрофах. О катастрофах любых размеров,
видов и оттенков.
   Это тематическое своеобразие могло бы показаться странным лишь тому,  кто
недостаточно знаком с Джованни Бенато. Этот человек принадлежит к  категории
людей, которых на каждом шагу постигают неудачи: если рядом стоит  ваза,  он
непременно ее опрокинет, если ему подали суп, он  ухитрится  утопить  в  ней
свой очки, если надо пересечь улицу, он обязательно пойдет на красный свет и
нарушит движение.
   Однако мой  партнер  относится  с  полным  пренебрежением  к  опасностям,
грозящим ему непосредственно,  и  все  его  мысли  устремлены  к  глобальным
катастрофам прошлого и будущего.
   - Если вы  вспомните,  как  была  уничтожена  Атлантида,  -  говорит  он,
постукивая по столу своими короткими толстыми пальцами, - вам  станет  ясно,
что и наша цивилизация может запросто погибнуть.
   Я  вынужден  признаться,  что  мои  воспоминания  не  восходят  к   эпохе
Атлантиды.
   - Мои тоже, - кивает Бенато.  -  Но  для  науки  этот  вопрос  уже  ясен.
Представьте себе огромный  метеорит  или,  если  угодно,  маленькую  планету
километров шести в диаметре и весом до двух миллиардов тонн. Колоссально, не
правда ли?
   Джованни свойственна такая особенность: беседуя, он постоянно  обращается
к вам с  подобными  вопросами.  Разумеется,  ваше  мнение  его  особенно  не
интересует, это, скорее, его ораторский прием,  рассчитанный  на  то,  чтобы
держать вас в постоянном напряжении. Пока  длится  разговор,  протекающий  в
форме монолога.
   Итак,  чтобы  обеспечить  зеленую  улицу  его  монологу,  мне  ничего  не
остается, кроме как подтвердить, что двести миллиардов тонн -  действительно
колоссально.
   - Ну, этот гигантский метеорит с фантастической скоростью устремляется  к
Земле и - шарах во Флоридский залив! Хорошо еще, что  туда:  ведь  упади  он
здесь, сейчас в Швейцарии на месте этих вот Альп зияла  бы  пропасть.  Какой
ужас, а?
   - А по-моему, ничего ужасного  в  этом  нет,  -  пробую  я  возразить.  -
Швейцарцы - народ настолько ловкий, что и с помощью пропасти сумеет  обирать
туристов.
   - Запросто, запросто, - кивает Бенато. - Но дело не в одной  пропасти.  Я
имею в виду ужасающее сотрясение. Впрочем, сотрясение - не то слово.  Тысяча
атомных взрывов!.. Могут сместиться полюса, и целый континент  окажется  под
водой. Вы представляете?
   - Пытаюсь.
   Чтобы дать дополнительную пищу моему воображению,  Бенато  снабжает  меня
еще несколькими  подробностями  гибели  Атлантиды,  сопроводив  их  обычными
"каково?", "вы представляете?". Затем накликает на грешную землю новые беды.
К примеру, зловещие изменения климата. По  мнению  известных  ученых,  скоро
неизбежно скажутся их последствия: новый потоп, а затем -  новый  ледниковый
период. Или демографический взрыв, сулящий нам еще более страшные испытания:
поначалу пищей будут служить корни растений, потом мы  начнем  поедать  себе
подобных (воображаете?), Или демонические силы, дремлющие под земной  корой:
пока мы с вами сидим вот тут, на Беренплац, где-то внизу, у нас под  ногами,
клокочет огненная лава, от одной мысли об этом  в  жар  бросает  (а  раз  уж
клокочет, того и гляди пойдет  через  край).  Или  новая  вспышка  кошмарных
средневековых эпидемий. от которых миллионы людей мрут как мухи  (вы  только
подумайте!).
   Особый  раздел  в  репертуаре  Джованни  Бенато   составляют   катаклизмы
военно-политического характера:  китайское  нашествие,  ядерная  катастрофа,
гибель человечества от бактериологического оружия, а то  и  от  химического.
Это его самые любимые темы - вероятно,  потому,  что  о  них  у  него  самая
обильная информация. Однако при всей любви Бенато к военной тематике она  не
в  состоянии  вытеснить  из  его  программы  третий,  и  последний   раздел,
наполняющий его душу почти лирическим чувством: сюжеты  научной  фантастики,
которую мой собеседник, конечно,  воспринимает  как  живую  реальность.  Тут
преобладают  такие  мотивы,  как  нашествия  с  других  планет,   мифическое
чудовище, обитающее в шотландском озере Лох-Несс, исполинская  белая  акула,
умопомрачительный снежный человек, летающие тарелки и не помню что еще.
   Какого  накала  ни  достигал  бы  разговор-монолог,  Бенато  не  забывает
посматривать время от времени на ручные часы и ни за что не  упустит  случая
оповестить в нужный момент:
   -  Дорогой  друг,  уже  двенадцать.  Что  вы  скажете,  если  мы   махнем
куда-нибудь и маленько подкрепимся, пока несчастная вселенная не рухнула  на
наши бедные головы?
   Первый раз я по неопытности принял  его  предложение  с  энтузиазмом,  не
подозревая, что эта авантюра связана с немалым риском. А  теперь  соглашаюсь
поневоле, поскольку это уже стало традицией или просто вошло в привычку.
   Говоря о риске, я не имею в  виду  вероятность  того,  что  мне  придется
платить по счету (что толковать о риске, раз это железная неизбежность?).  К
тому же я не настолько мелочный, чтобы сетовать на недюжинный аппетит своего
партнера. Дело в том, что, как уже упоминалось, Бенато всегда очень неловок,
и передвигаться с ним по белу свету весьма непросто.
   Итальянцу очень мешает близорукость, но в какой-то Мере  спасают  очки  в
толстой роговой оправе. Однако от рассеянности очки еще не придумали,  и  он
то и дело сталкивается с прохожими, натыкается на идущих впереди  или  берет
под руку незнакомца, полагая, что это я,  его  компаньон.  Шагая  по  улице,
Бенато, вероятно, вызывал бы немало ругани, да и пощечину  мог  бы  запросто
схлопотать, если бы не его детское лицо,  с  которого  не  сходит  виноватая
улыбка, если бы он любезно не бросал налево и направо "извините", "виноват",
что, конечно, обезоруживает потерпевших.
   Как-то раз, когда он вдруг обнаружил, что у него нет сигарет, и  метнулся
к табачной лавчонке, я еле успел  его  остановить  -  он  мог  проникнуть  в
магазин прямо сквозь витрину. В другой раз,  видимо  толкаемый  голодом,  он
чуть не повторил этот номер, только  уже  с  ресторанной  витриной,  гораздо
толще и больших размеров.
   - Такой витрины мне еще не случалось вышибать, - признался  Бенато  после
того, как я вовремя его удержал. - С другими,  поменьше,  имел  дело,  но  с
такой громадной - никогда.
   Как знать, может, он в душе даже упрекал меня за то, что  я  помешал  ему
поставить своеобразный рекорд в высаживании витрин лысой головой.
   Не лучше вел себя Бенато и в ресторане, так что  из  предосторожности  мы
забирались в угол, где обслуживал Феличе, безропотно переносивший странности
своего соотечественника.
   - Ну, дорогой, что  ты  нам  сегодня  предложишь?  -  дружески  спрашивал
Джованни, раскрывая меню. При этом он  непринужденно  вытягивал  под  столом
ноги, безошибочно точно попадая носками ботинок в мои штанины.
   - У нас сегодня великолепная копченая  семга,  -  охотно  начал  кельнер,
готовый из служебного усердия предложить самое дорогое.
   - Копченая семга... это действительно идея,  -  бормотал  Бенато,  пробуя
высвободить ноги, запутавшиеся в чем-то там, внизу. - Меня  интересует,  что
ты нам предложишь после семги.
   Наконец в ходе продолжительного собеседования блюда и полагающиеся к  ним
напитки избираются, и Феличе уходит в сторону кухни.
   -  Какие  чудесные  цветы!  -  восклицает  Бенато,  протягивая   руку   к
хрустальной вазочке с крупными гвоздиками.
   В подобных случаях я инстинктивно сжимаюсь,  хотя  вазочка  и  не  всегда
опрокидывается.  Бывает  так,  что  она  остается  на  месте.  Мой   партнер
вытаскивает из воды гвоздику, осторожно нюхает ее и добавляет:
   - Но в этом мире, дорогой друг, даже красота  нередко  бывает  обманчива.
Вы, наверное, слышали о тех страшных  орхидеях,  чей  аромат  действует  как
смертоносный яд...
   Отравляющие вещества, создаваемые природой и в лабораториях,  также  одна
из любимых тем Бенато, и он  какое-то  время  не  расстается  с  нею,  чтобы
заглушить  приступы  голода.  Наконец  Феличе  приносит  рыбу,  и   Джованни
принимается за  дело.  Он  аппетитно  жует,  пока  его  недреманное  око  не
обнаруживает какой-то непорядок.
   - Феличе, скажи на милость, откуда такая мода - подавать копченую рыбу  с
гвоздикой?
   - Подозреваю, что вы сами положили гвоздику себе в тарелку, -  попробовал
возразить кельнер.
   - Подозреваешь... Но ты в этом не уверен... Ну ладно, оставим этот вопрос
открытым, - великодушно машет рукой Бенато и опрокидывает свой бокал,
   С этого момента вплоть до окончания обеда он то роняет вилку или нож,  то
разбивает фужер, так что Феличе должен непрестанно караулить у нашего стола,
готовый в любую минуту принести новый прибор.  Особый  риск  для  окружающих
таит второе - обычно это бифштекс или отбивная котлета, требующие применения
ножа. Мой компаньон действует им  так  решительно,  что  отрезанный  кусочек
плюхается либо на скатерть, либо прямо вам на костюм. Бывают моменты,  когда
из тарелки вылетает не отрезанный ломтик,  а  целая  котлета,  -  однажды  в
подобном случае котлета шлепнулась на колено  сидевшей  за  соседним  столом
дамы. Хорошо, что та заранее прикрылась салфеткой.
   - Даже не подозревал, что я такой снайпер, - прошептал мне Бенато,  когда
инцидент был исчерпан. - Вы заметили? Прямо ей в салфетку угодила проклятая,
на платье не попало ни капельки.
   Случается, что страдают не только окружающие, но и  сам  Бенато:  как-то,
увлекшись разговором о неизбежном приближении какой-то кометы, он сокрушенно
поставил локти в тарелку с миланским соусом.
   Ну, а курьезы с сигаретой - дело привычное. Мой партнер  кладет  ее,  где
ему заблагорассудится, и вспоминает о ней обычно лишь тогда, когда  начинает
распространяться сильный запах гари.
   - По-моему, что-то горит, - бормочет Бенато.
   - Скатерть, прямо перед вами...
   - А, ну леший с ней. Я уж было подумал, что прожег собственные штаны.
   Однажды я нерешительно заметил ему:
   - Когда-нибудь вы со своими сигаретами устроите пожар у себя дома.
   - Дважды горел, - небрежно ответил Бенато. -  Ерунда.  Если  застрахован,
бояться нечего. Я никогда не забываю застраховаться.
   Отобедав и расплатившись,  мы  снова  направляемся  к  конторе.  Впрочем,
Бенато сопровождает меня лишь до ближайшего угла, а затем  сообщает,  что  у
него назначена деловая встреча. Судя по его сонному виду,  встреча  будет  с
мягкой постелью, в  которой  ему  не  терпится  потонуть,  забыться  и  хоть
ненадолго избавиться от гнетущих мыслей о мировой катастрофе.
   Так что я возвращаюсь в  контору  один  и  два  часа  посвящаю  прессе  и
международным событиям. Затем выхожу, чтобы пройтись по главной улице, благо
она от нашей фирмы в двух шагах. Здесь все в двух шагах  от  главной  улицы:
парламент, музей, собор, банки, вокзал, казино, театр. Решительно все, в том
числе и место, откуда я раз в неделю связываюсь со своим человеком -  просто
так, даю о себе знать,  ничего,  дескать,  особенного.  Потому  что  вариант
"Дельта" уже приведен в действие, хотя и работает пока на холостом ходу.
   Главная улица, которая зовется то ли Крамгассе, то ли Марктгассе,  то  ли
как-то  иначе,  изобилует  многими  историческими   достопримечательностями,
начиная с  часовой  башни  Цитглюкке  и  кончая  многочисленными  старинными
водяными колонками, украшенными скульптурой  эпохи  Ренессанса.  Однако  мой
взгляд, неизвестно почему, особенно  не  задерживается  на  этих  памятниках
старины, для меня гораздо важнее вещи более банального свойства  -  пассажи,
ведущие к прилегающим улицам, некоторые заведения, имеющие  по  два  выхода,
равно как и магазины - "Л„б", "Контис", "Глобус" и тому  подобные,  полезные
не только изобилием товаров, но и рядом ценных удобств.
   Исследование этих объектов, разумеется, чисто профессиональная  привычка,
и по мне - так лучше бы они никогда не пригодились.  Насколько  легко  здесь
ускользнуть от возможного преследователя, настолько же просто столкнуться  с
ним пять минут спустя где-то рядом. И все потому,  что  в  этом  городе  все
находится в двух шагах от главной улицы.
   Впрочем, город не так уж мал. Он широко простирается по обе стороны  реки
Ааре, которую можно было бы сравнить  с  извивающейся  змеей,  если  бы  это
сравнение не звучало несколько обидно для такой чистой сине-зеленой реки. Но
дальние тихие кварталы с широкими улицами и  жилыми  домами,  предприятия  и
парки меня не занимают.  В  каком-то  отношении  они  менее  удобны,  нежели
теснота центра. А центр - это именно то место в излучине Ааре,  где,  как  в
подмышке, зажаты многочисленные магазины, где вечно толпится народ, где  все
находится в двух шагах от главной улицы.
   Под вечер я возвращаюсь к  своему  "вольво",  стоящему  возле  Беренплац,
сажусь  за  руль  и  еду  обратно  на  Остринг.  День  кончился,  но   скука
продолжается. Только вот добропорядочный гражданин  вроде  Пьера  Лорана  не
имеет