визжал  в  голове.  Визжал,  и
корчился, и изнемогал от страха.
   Что-то словно заскреблось очень близко, и волосы у  него  на  макушке
встали дыбом.
   - ...Гуччи, ты где?! Гучинька, иди сюда. Я больше не  могу,  я  домой
хочу. Гуччи!
   Полина Светлова, любовница шефа, шпионка,  доносчица,  карьеристка  и
мужененавистница.
   У женщины не может быть рост метр восемьдесят пять. Фотомодели  не  в
счет, живьем их все равно никто и никогда не видел. Она не  должна  быть
умнее окружающих мужчин - или она их возненавидит, или они  возненавидят
ее. Она не должна носить странные очки и  обтягивающие  джинсы.  Она  не
должна "находиться на особом  положении"  только  потому,  что  когда-то
начальник с ней спал.
   И именно она явилась, чтобы всему помешать и все разрушить!
   - Гуччи, мальчик, ты чего?!
   Двери в конторе никогда не закрывались - Троепольский не  закрывал  и
всех приучил. Длинная темная тень, похожая на скорпионью,  задрожала  на
сером ковре - дьявольская собака была уже на пороге. Тень почти касалась
ножки кресла.
   Прыжок, стремительное движение - тень шарахнулась, словно скакнула, -
мерцание сайта на мониторе, шаги совсем рядом.
   Есть только один шанс. Только один удар.
   - Гуччи!
   Она замерла на пороге  -  ее  сломанная  пополам  тень  доставала  до
Макинтоша. Сайт все горел, как жар-птица из сказки.
   - Господи боже мой, - отчетливо прошептала она и  откинула  за  плечо
черную прядь волос. Выражения лица было не разобрать,  сильный  свет  из
коридора бил ей в спину.
   Собака тявкнула. Она может помешать.
   Всего только один удар.
   - Кто здесь? - Голос  неуверенный,  какой-то  детский.  -  Кто-нибудь
здесь есть?!
   О да! Есть.
   Стремительное движение, чтобы не раздумывать и не отступить.
   Дверь вдруг что есть силы ударила Полину в переносицу,  так  что  она
покачнулась на каблуках и стала валиться на спину, и удар в лицо  догнал
ее. Что-то хрустнуло -  арбуз  хрустел,  когда  отец  весело  резал  его
длинным хлебным ножом, - короткий и хриплый взвизг, и все.
   Только  темнота  и  тишина,  и  внутри   темноты   и   тишины   блеск
уралмашевского сайта.
 
*** 
 
   Кажется, дождь пошел, решила она. Лицу было тепло и мокро.
   Интересно, где я уснула, если на меня льет дождик? Или я в отпуске?
   Что-то странное творилось вокруг, что-то неестественное, и сразу было
не сообразить, что она лежит на полу и  смотрит  вверх,  и  смотреть  ей
неудобно. Что-то мешает.
   Она подняла руку - рука была словно чужая - и  дотронулась  до  лица.
Лицо было теплым и мокрым, потом она нащупала что-то твердое  и  острое.
Сняла со щеки что-то, блеснувшее  изломанным  краем  под  светом  мощных
лампочек.
   Кусок стекла. Разбились очки. И как только  она  подумала  про  очки,
сразу все вспомнилось - светящийся в темноте монитор.
   Гуччи, залаявший в глубине комнаты, и странное чувство, словно кто-то
смотрит на нее из темноты.
   Наверное, и в самом деле смотрел. Ждал. Примеривался.
   Стало так больно,  что  она  вдруг  заплакала,  слезы  сами  по  себе
полились из глаз, Полина вяло подумала: хорошо, что они льются,  значит,
у нее остались глаза.
   Что-то тоненько зазвенело рядом с ней, и она не сразу поняла, что это
Гуччи скулит.
   - Гучинька, - пробормотала  Полина  и  не  узнала  своего  голоса.  -
Гучинька, ты жив?
   Она не видела его и не знала, почему тот скулит -  потому,  что  жив,
или потому, что умирает, и  эта  мысль  заставила  ее  подняться.  Очень
осторожно  она  повернулась  и  встала  на  четвереньки.  Черные  волосы
сосульками болтались у нее перед носом, и от  их  колыхания  у  нее  так
закружилась голова, что пришлось зажмуриться и опереться рукой о  стену,
чтобы не упасть лицом в серый ковер, который вдруг приблизился  прямо  к
глазам.
   Значит, глаза все-таки целы.
   Слезы капали и казались почему-то черными.
   Нет, сказал кто-то внутри Полины. Они не черные.  Они  темно-красные,
от крови.
   Из глаз у нее течет кровь.
   Она поползла и  выбралась  в  коридор.  На  полу,  прямо  под  дверью
валялась ее сумка и - отдельно от нее - мобильный телефон.
   Забыв про Гуччи, Полина подобрала мобильник, села спиной  к  стене  и
нажала кнопку.
   Сейчас. Потерпи. Еще немного.
   Долго никто не отвечал, а потом трубку вдруг сняли.
   - Ты что, с ума сошла?! Я три ночи подряд не спал.
   - Приезжай. - Куда?!
   Он ничего не понимал. Наверное, она его разбудила, и, если он  бросит
трубку, она ни за что не сможет позвонить еще  раз,  потому  что  у  нее
просто не хватит сил на это.
   - Приезжай. Я на работе. Только прямо сейчас. Он помолчал.
   - Что случилось?
   - Я не знаю. Но,  если  у  тебя  есть  бинт  или  пластырь,  захвати.
Пожалуйста.
   - Бинт или пластырь, - повторил Троепольский. Голос у него изменился:
   - Что случилось?!
   Она осторожно положила  на  колени  трубку  с  голосом  Троепольского
внутри, прислонилась затылком к стене - стало еще больнее  -  и  закрыла
глаза, из которых по-прежнему капали кровавые слезы.
   Так Полина сидела и ждала его, и ей казалось, что он все  еще  что-то
говорит в трубке, и она знала, что, пока он там, ничего плохого с ней не
случится.
   Он приехал очень быстро? или ей так показалось? Когда она в следующий
раз открыла глаза, прямо перед собой увидела его джинсовые колени.
   - Черт побери, - пробормотал он и присел на  корточки  перед  ней.  -
Полька, ты что?!
   Это был очень глупый вопрос, глупее не придумаешь, но он  так  боялся
за нее, пока бежал по ночному переулку, пока совал  карточку  в  прорезь
охранного автомата, пока мчался через двор, а потом по  лестнице,  и  на
площадке пришлось придержать рукой горло, потому что  в  нем  колотилось
сердце, угрожая  порвать  артерии,  или  вены,  или  что  там  еще  есть
такого?..
   Из  располосованной  щеки  Полины  торчал  острый  кусок  стекла,   и
Троепольский осторожно выдернул его - потекла тоненькая красная струйка,
и ему страшно было вытереть ее или как-то задеть, прикоснуться к ней.
   - Полька, надо в больницу. У тебя все лицо... в порезах.
   - Мне надо умыться.
   - Нет, нельзя. Что у тебя с глазами?
   Она открыла глаза и посмотрела на него, потом медленно моргнула.
   - Не закрывай глаза! - вскрикнул он испуганно, и она вытаращилась  на
него.
   - Как же мне не закрывать?!
   - А вдруг там стекло?
   - Я пойду умоюсь.
   - Да нельзя умываться! Нельзя, если там стекло!
   - Проводи меня.
   - Полька!!
   Она опять, как давеча, встала на четвереньки и попыталась  подняться,
опираясь ладошкой о стену. Троепольский поддержал ее.
   - Полька, я вызову "Скорую"!
   Она не слышала его. Почему-то на ней не было туфель, и  от  этого  он
вдруг перепугался еще сильнее.
   Сердце в горле, казалось, лопнуло, и его  острые,  как  стекло,  края
перерезали все вены и артерии. Что-то горячее полилось внутрь.
   - Полька, что, черт побери, здесь произошло?!
   - Ты увез мои ключи от машины.
   - Что?!
   - Я искала в сумке, я же не знала, что ты их увез. Я все выложила,  а
потом оказалось, что я забыла на столе ключи от квартиры. Я вернулась, а
тут... кто-то был.
   - Кто?! Кто тут был, Полька?!
   Полина покачала головой - она так и  не  рассмотрела.  Видела  только
светящийся монитор, на котором  царил  шикарный  Федин  сайт,  и  больше
ничего. В комнате было темно.
   Она вошла в темную комнату, потому что Гуччи забежал  внутрь,  и  она
никак не могла его выловить. И как только  она  вошла,  дверь  со  всего
размаха вдруг врезалась ей в лицо, а потом... потом... врезался кулак.
   Этот кулак, летящий прямо в ее беззащитные глаза, она запомнила очень
хорошо, как в замедленной съемке - сантиметр за сантиметром, и все ближе
и ближе, и потом что-то отвратительно хрустнуло, как хребет ящерицы,  на
которую наступил сапог.
   Полина рванулась, и от неожиданности Троепольский  выпустил  ее.  Она
добежала до узенькой белой дверки, распахнула ее и ощупью открыла  кран.
Вода веером полетела в белую раковину, и Полина, держась двумя руками за
стену, сунула под кран лицо.
   Стало больно и  очень  холодно.  Вода,  спиралью  уходившая  в  белую
раковину, была красной. Зато ее перестало тошнить.
   Господи, как унизительно!..
   Он вошел следом и прижал ее боком к себе, и она  смогла  отлепить  от
стены ладони - на чистом кафеле остались красные пятна.  Щеки  перестало
колоть, и вода из красной превратилась в нежно-розовую,  и  Троепольский
сунул ей салфетку, толстую и мягкую.
   -  Только  не  вытирай  ничего.  Промокни  просто!  Полина   послушно
промокнула и посмотрела на себя в зеркало.
   Порезов было несколько,  и  все  они  еще  потихоньку  сочились  -  в
основном вокруг глаз и один на веке, довольно глубокий. Глаза были целы,
наверное потому, что она видела, как к ней приближается  кулак,  как  на
замедленном  показе  знаменитого  нокаута  Майка   Тайсона,   и   успела
зажмуриться.
   Впрочем, если бы ударил Тайсон, вряд ли после  этого  она  смогла  бы
рассматривать себя в зеркало.
   - Полина.
   Слева порезов было почему-то больше, чем  справа,  наверное,  потому,
что тот, кто ударил ее, не был левшой.
   - Полина!
   Федор Греков  был  левшой  -  впрочем,  не  совсем.  Он  очень  гордо
рассказывал всем, что у него "право-левая  симметрия",  и  с  ложками  и
вилками он хорошо управляется обеими руками.
   - Полина.
   Она повернулась и посмотрела на Троепольского. В  черных  андалузских
глазах были беспокойство и досада, словно он сердился на нее за то,  что
она попала в такое неприятное положение.
   Или на самом деле сердился?
   - Расскажи мне быстро, что случилось. Только внятно.
   Она переступила ногами. Холодно было стоять в одних носках на ледяном
кафеле. Троепольский посмотрел вниз.
   - Где твои туфли?
   - Не знаю.
   - Тебя что... насиловали?
   - На мне нет туфель, а не штанов, - сказала она  сердито,  и  у  него
чуть-чуть отлегло от сердца.
   - Что случилось?
   Она приложила к веку салфетку, отняла ее и посмотрела. Кровь все  еще
шла. Троепольский достал из джинсов носовой  платок,  намочил  и  прижал
сбоку к ее лицу. Она замерла и закрыла глаза  -  потому  что,  когда  он
прижимал ее порезы своим носовым платком, все ее страхи скукоживались  и
рассыпались в прах, как осенние листья в костре.
   - Я вернулась за ключами от квартиры. Я их вытряхнула,  когда  искала
ключи от машины, которые ты увез.
   Он пожал плечами. Она не могла этого видеть, но поняла, что пожал.
   - Точно увез. Ты стал как Федя.
   - Я не как Федя! Может, я просто их не выложил, когда приехал.
   - Может. Тут кто-то был, хотя охранники мне ни слова не сказали.
   Охрана была далеко от них - стерегла  комплекс  зданий,  два  десятка
офисов, объединенных общим забором  и  внутренним  двориком  с  голубыми
елями,  советскими  скамеечками  и  неработающим   фонтаном   в   центре
композиции.  Перед  железной  дверью,  преграждающий  путь  во  владения
Троепольского, тоже сидел охранник, но только днем, когда в  офис  то  и
дело ломился народ. На ночь  оставались  наружное  наблюдение  и  хитрый
автомат, в который, как в фильмах про  Пентагон,  нужно  было  вставлять
карточку.
   - Охранники могли и не знать, что тут кто-то остался. Он же не в окно
влез, а просто... задержался после работы.
   - Задержался, - повторила Полина,  и  ее  опять  затошнило.  -  Гуччи
убежал. Я пошла его искать и увидела, что работает компьютер. В  большой
комнате.
   "Большой комнатой"  именовалось  помещение,  где  сидело  большинство
сотрудников, не обремененных личными кабинетами.  Таковых  насчитывалось
человек двадцать.
   - Забавно.
   - Забавно, - согласилась она. - Но самое забавное, что  в  компьютере
был уралмашевский сайт. Который пропал.
   - Стало быть, он не пропал.
   - Не пропал. Гуччи где-то бегал, я слышала, как он  топает,  а  потом
вдруг... меня ударило дверью. И еще кулаком, прямо... в скулу. И все.  Я
упала. Гуччи! - вдруг  вскрикнула  Полина  и  отшвырнула  руку  Арсения,
которая прижимала ее раны, - господи, Гуччи!
   И толкнула дверь, и выбежала, и дверь чуть было не стукнула  по  носу
Троепольского, который подался за ней.
   Вот было бы замечательно.
   - Гуччи, ты  где?!  Ты  где,  мой  хороший,  ты  где,  моя  собачка?!
Гучинька!
   Гучинька обнаружился в ее  кабинете.  Как  только  зажегся  свет,  он
метнулся к Полине, припал к ее ноге, прикрыл глаза и затрясся  изо  всех
сил.
   - Гуччи! - Полина подхватила его, прижала  к  себе  и  несколько  раз
нежно хлопнула по голой розовой заднице - от переизбытка чувств.
   Троепольского передернуло. Гуччи посмотрел на нее, на  морде  у  него
отразился комический ужас, и он стал неистово лизать ее щеку.
   - Фу! - крикнул Троепольский. -  Полька,  он  тебя  лижет!  Фу,  кому
говорят!
   Гуччи, не переставая мелко дрожать, повернулся к Троепольскому  голым
задом и снова лизнул Полину.
   - Полька, у тебя будет заражение крови!
   - Не будет у меня никакого заражения! Китайская хохлатая  -  лечебная
собака.
   - Ну да, конечно! Лечебная! Фу! Прекрати немедленно! Скажи ему, чтобы
он тебя не лизал!
   - А что ты волнуешься, я не понимаю? Пусть лижет, - вдруг сказала она
спокойно. - Если тебе неприятно, можешь не смотреть.
   И тут он покраснел - просто так, ни с того ни  с  сего,  оттого,  что
Полькину щеку вылизывала китайская хохлатая лечебная  собака!  И  Полька
это заметила, конечно, черт бы ее побрал, она всегда замечала все, что с
ним происходило!
   "Ехал Ваня на коне, - вдруг подумал он, - вел  собачку  на  ремне,  а
старушка в это время мыла фикус на окне".
   "Фикус" - экое чудесное слово!..
   Рассердившись, он вышел из ее  комнаты  -  пусть  она  сколько  хочет
целуется со своей ненормальной собакой, он не станет на это смотреть.
   В "большой комнате", где все случилось, было темно и  не  работал  ни
один монитор - еще бы! Троепольский постоял на  пороге,  всматриваясь  в
темноту. Ничего он не мог рассмотреть,  потому  что  рассматривать  было
нечего, и еще потому, что почти не видел в темноте. Он  постоял-постоял,
а потом ударил кулаком по плоской кнопке.
   Вспыхнул свет.
   Почему-то он ожидал увидеть хаос и разрушения, как после  налета,  но
все было в порядке - как всегда. Только серый ковролин в двух местах был
заляпан кровью  -  большие,  темные,  еще  не  остывшие  капли.  И  очки
валялись, вернее то, что от них осталось.  Троепольский  подобрал  очки.
Ему казалось страшно важным, чтобы Полька их не увидела.
   Он не слышал шагов, но все-таки знал, что она подошла и стоит у  него
за спиной.
   - Какой монитор работал?
   - Средний.
   Хрупая остатками стекла, он подошел и включил монитор.
   - Ты точно видела именно уралмашевский сайт?
   - Да, Арсений. Точно его.
   В последнее время  он  ей  снился,  этот  сайт,  она  ни  за  что  не
перепутала бы его ни с каким другим!
   Троепольский перевернул стул,  сел  на  него  верхом  и  постучал  по
клавиатуре. Потом опять постучал.
   - Кто здесь обычно работает?
   - Кто-то из кодеров. По-моему, Иван Трапезников.
   Троепольский еще немного постучал по клавиатуре.
   - Ну что?
   Он пожал плечами.
   - Никаких следов. Но это и так было понятно. Вряд ли  он  намеревался
оставлять следы.
   - Или она.
   Троепольский подпер ладонью щеку и посмотрел на Полину.
   - Она? У нас одна "она" -  это  ты.  Ирка  -  администратор,  Лаптева
родила, а Шарон не в счет.
   - О Шарон мы ничего не  знаем,  -  вдруг  сказала  Полина,  -  совсем
ничего.
   - Кроме того, что ей за тупость можно Нобелевскую премию дать!
   - Вот именно. Она такая тупая, что мы... не принимаем  ее  в  расчет.
Совершенно. Может, она этого и добивается?
   Троепольский опешил. Это не приходило ему в голову.
   - Шарон Самойленко  сегодня  добивалась  от  меня,  чтобы  я  наладил
нормальный пищеблок! Зачем ей переть уралмашевский сайт  из  всех  наших
компьютеров?!
   - Но кто-то его спер, черт возьми!
   - Но это не Шарон Самойленко, черт возьми!
   Полина помолчала.
   Она была почти уверена, что знает, кто именно  его  украл,  и  больше
всего на свете ей было необходимо, чтобы этого не узнал Троепольский.
   По крайней мере, пока.
   Он еще немного поиграл на клавиатуре свои гаммы и выключил компьютер.
   - Ну что? - спросил он у Полины. - Это Ваня Трапезников тут шалил?
   - Я не знаю.
   - Пошли. - Куда?
   - Я отвезу тебя в больницу, куда, куда!
   - Мне не надо в больницу!
   - Полька, все, хватит. С глазами шутки плохи.
   - Все в порядке с моими глазами.
   - Это точно.
   Он стремительно поднялся, чуть не опрокинув  стул,  подошел  и  опять
прижал к ее скуле свой носовой платок, только другой стороной.
   - Все еще идет? - спросила Полина тоненьким голосом.
   - Идет, твою мать! И я сейчас отвезу тебя в больницу!
   - Я не поеду ни в какую больницу.
   - Ты дура, - сказал он обидно, но руки  не  отнял,  и  еще  некоторое
время они постояли молча и очень близко друг к другу. Полине показалось,
что он ее утешает - впрочем, она всегда выдумывала про него невесть что,
хоть и видела его насквозь.
   Лечебная собака больше ее не лизала, только коротко и  часто  дышала.
Троепольский чуть не задевал ладонью ее мокрый нос.
   - Я не верю, что это кто-то из наших, - вдруг сказал он, рассматривая
этот нос. - Просто быть такого не может.
   Полина точно знала, что "это" как раз кто-то "из наших".
   - Выходит, и Федьку убили тоже из-за этого проклятого сайта!
   Она перехватила Гуччи и  свободной  рукой  поплотнее  прижала  ладонь
Арсения к своей щеке.
   - Я все-таки отвезу тебя в больницу, - сказал он устало, - и не спорь
со мной.
   - Я поеду домой, и не спорь со мной.
   Вот и поговорили. Впрочем, они почти всегда так говорили.
   Хохлатая собака  скосила  глаза,  высунула  розовый  длинный  язык  -
Троепольскому показалось, что высунула специально, чтобы подразнить его,
- потянулась и лизнула его в запястье. Он поморщился.
   - Я нашла телефон.
   - Какой телефон?
   - Ты велел мне найти телефон, по которому Федька  сначала  звонил,  а
три дня в феврале не звонил. Я нашла. Что мне с ним делать?
   Троепольский изумился и отнял руку от ее щеки.
   - Когда ты успела?
   - Вечером. Это оказалось проще, чем я думала. Когда все наши телефоны
я вычеркнула, там осталось всего несколько.
   - Мобильный или городской?
   - Мобильный. Ты запишешь?
   - Ну, конечно. Хотя после... сегодняшних событий... Вряд ли эта  баба
имеет какое-то отношение к его смерти.
   Полина сразу знала, что она не  имеет  никакого  отношения,  но  была
рада, что Арсений отвлекся на свои "дедуктивные методы".
   Придерживая веко его носовым платком, она подняла на стол свою сумку,
покопалась  в  ней  -  Троепольский  наблюдал  за  Полиной  со  странным
выражением лица, - достала длинный белый  лист.  Он  был  весь  исчеркан
красным и черным маркером.
   - Вот, - сказала Полина с гордостью. - Я все обвела. Видишь, он ей по
три раза в день звонил.
   - Вижу, - согласился Троепольский,  взял  у  нее  лист,  свернул  его
несколько раз и сунул в задний карман джинсов. - Полька, пойдем ко  мне.
Ну, ко мне ближе! Куда ты сейчас попрешься, в два часа ночи  с  разбитой
физиономией! Ты на чем? На метро, что ли?
   - На машине. Он удивился.
   - Я же увез твои ключи!
   - У меня всегда есть запасные.
   - Гениально. Поедем ко мне. Спать хочется, и вообще...
   - Ты ужасный эгоист, - непонятно зачем сказала Полина, - тебе хочется
спать, и я должна почему-то ехать к тебе!..
   - Потому что одну я тебя не отпущу и в твои Кузьминки не поеду. Как я
оттуда буду выбираться? На твоей машине до первого гаишника?
   - Тебе надо купить свою машину.
   - Хорошо, - ответил Троепольский любезно, - но только утром. По ночам
их не продают. И не возражай мне, ради бога, я устал как собака!
   И тут он повернулся и куда-то ушел. Полина осталась одна  в  "большой
комнате", где работали программисты и кодеры. Нет, не  одна,  с  собакой