рмить!
   - Почему ты так его...  ненавидишь,  Сашка?  Он  же  ничего  тебе  не
сделал. Он тебе работу дал. Деньги. Свободу.
   - Свободу? - переспросил Саша, и кружки, нанизанные  на  его  пальцы,
странно и холодно  звякнули.  -  Какую  свободу?!  Свободу  задницу  ему
лизать, как вы все лижете, глаза закатывать, когда  он  свои  гениальные
идеи излагает?! На задних лапах ходить и трястись перед  ним,  как  твоя
гребаная собака? Так я не собака! Я не хочу. Я все могу сам, без него!
   - Ты украл у него макет.
   - Я ничего у него не крал! -  крикнул  Саша,  но  как-то  не  слишком
громко. Наверное, он все время помнил, что в коридоре, за стеной  общего
сортира, могут быть люди - "вся королевская рать", верная Троепольскому!
Даже когда он душил ее, помнил и остерегался. - Я ничего не крал! Это он
у меня все украл! Он у меня жизнь украл! Всю жизнь! Я вкалывал на  него,
а он...
   - Он тебе за это платил, - перебила его Полина и опять потрогала свое
горло, казавшееся чужим. - Негодяй.
   - Сука, - отозвался Саша. - Посмотрим теперь,  кто  кого.  Уралмаш  -
серьезный заказчик. Слухом земля полнится. Конец его репутации, и славе,
и всему. Все поймут, что на самом деле он никто. Пустое место, дырка  от
бублика!  Убийца  гребаный.  Федьку  убил,  потому  что   не   мог   его
контролировать. Я умру от смеха!
   - Это ты его убил?
   Саша посмотрел на Полину, усмехнулся и повернул золотую ручку.
   - Если стукнешь, я убью тебя, дорогая. Счастливо оставаться.
   И он вышел, и она  осталась  одна  и  тяжело  уставилась  в  зеркало,
некоторое время смотрела, а потом закрыла глаза - невозможно было видеть
женщину по ту сторону стекла, сил не было.
   Самое главное - ни  о  чем  не  думать,  и  Троепольский  старательно
притворялся перед самим собой, что  не  думает.  Слава  богу,  водитель,
подвозивший его до Фединого дома, не пытался с ним  разговаривать.  Если
бы пытался, Троепольскому пришлось бы его задушить.
   В машине воняло автомобильным перегаром и  играло  радио  "Шансон"  -
мужественные  голоса  тянули  заунывные  песни  про  тайгу,   лесоповал,
вертухаев, рябину красную и любовь несчастную.
   "И в запой  отправился  парень  молодой",  -  говорила  про  мастеров
искусств этого жанра  мать,  и  глаза  у  нее  становились  сердитыми  и
насмешливыми. Отсутствия вкуса она никому не прощала.
   Троепольский смотрел в окно.
   Весна, согласно календарю, астрономии и паре-тройке народных  примет,
должна была прийти недели три назад, но, видимо, что-то задержало  ее  в
пути. Троепольскому всегда  искренне  было  наплевать  на  весну,  зиму,
Пасху, Новый  год,  а  также  климатические  и  природные  условия,  так
сказать, в общем и целом, но сейчас он напряженно размышлял,  что  такое
могло случиться, почему весна никак  не  приходит.  Снег  было  растаял,
потом насыпал, потом опять растаял,  и  теперь  огромная  мохнатая  туча
навалилась брюхом на город, и  ее  могучая  спина  подперла  небосвод  и
заслонила солнце, и стало темно, как во время затмения. Размытый  гадкой
моросью желтый свет фар колыхался над дорогой, колес не  было  видно,  и
казалось, будто непрерывной чередой двигаются доисторические чудовища  с
горящими глазами.
   Очень хотелось пожаловаться Польке на жизнь.
   Ты знаешь, сказал бы он, у меня совсем снесло башку. Мне кажется, что
это ты во всем виновата, представляешь? И снег сейчас пойдет. Что теперь
делать? Как жить?
   Ты лишился последнего ума, Троепольский, ответила бы она и задрала на
лоб свои необыкновенные очки, и откинулась бы на спинку кресла, и сладко
потянулась. И от ее  выгнутой  спины,  и  выступившей  вперед  рельефной
груди,  и  длинных,  сплетенных  над  головой  пальцев  все  моментально
встрепенулось бы у него в голове, и в сердце, и еще  где-то  значительно
ниже, и стало бы смешно и жалко себя.
   Захотелось курить, и он негромко спросил у неразговорчивого водителя:
   - Курить можно? Водитель покосился на него:
   - Только в окно. Пепельницы нету. Приемник теперь налегал на  высокие
чувства - разорялся про то, что кто-то ночевал  с  женщиной  любимою,  и
что-то из этого вышло неподходящее.
   Глупость какая. Тошно от глупости.
   Только бы не она. Все, что угодно, господи, но сделай так,  чтобы  не
она. Пусть кто угодно. Пожалуйста. Ну,  пожалуйста.  Я  ведь  раньше  не
просил тебя ни о чем.
   Сейчас снег пойдет.
   Я никогда не любил ее, господи. Я никого никогда не любил.  Я  вообще
не знаю хорошенько, может, я вообще ни на что  такое  не  способен.  Так
бывает - у кого-то все это получается, а у меня нет.  Не  получается.  Я
начинаю скучать и томиться гораздо раньше, чем они, - так уж я  устроен.
Я не выношу рядом с собой никого, я не выношу быт, я не понимаю  женских
капризов, я ни черта не смыслю  в  романтике,  я  даже  букеты  не  могу
покупать - секретарша покупает "лютики" всем моим барышням.  Потому  что
мне   наплевать   на   барышень,   на   "лютики",   на   романтику,   на
"взаимопонимание", на "позови меня с собой" и на то, что "они жили долго
и счастливо и умерли в один день". Я ни с кем не  хочу  умирать  в  этот
самый день, потому что твердо уверен - каждый умирает в одиночку, и я не
стану исключением!..
   От близкого снега, который летел  где-то  вверху  -  вот-вот  накроет
город, в котором маялся от тоски Троепольский, - ломило  голову.  Желтые
глаза выныривали из близкого мрака, ослепляли и пропадали.
   Господи, я не хочу, чтобы это была она. Не хочу. Не могу.
   Если это не она, я снова стану свободным и легким. Мне ничего  больше
не надо, все остальное я могу сам. Этого я не могу,  только  ты.  Помоги
мне, чего тебе стоит?
   Волна,  виденная  то  ли  в  Австралии,  то  ли  в  Малайзии,   вдруг
вспомнилась ему. Катастрофа, и он - один на многие десятки миль вокруг.
   Один.
   Вот-вот пойдет снег.
   - Здесь куда? Не знаю я домов этих!..
   - Направо. За углом еще  раз  направо.  Водитель  покосился  на  него
недоверчиво, как будто всю дорогу читал его мысли и  теперь  прикидывал,
не дать ли ему на всякий случай в ухо.
   "...И вправду, что ли, машину купить?.."
   Вот подъезды, одинаковые, как  боль  во  всех  зубах  сразу.  Федькин
крайний, а Троепольский ошибся. Если бы  не  ошибся,  то  знал  бы,  кто
убийца.
   Теперь не узнает, несмотря на всю свою браваду.
   Он что-то такое заплатил, и, видимо, много, потому что водитель  стал
совать  ему  деньги  обратно,  и  у  него  сделалось  испуганное   лицо.
Троепольский оттолкнул руку, которая лезла к нему с деньгами, и выбрался
из машины.
   Дом нависал над ним, и  непонятно  было,  где  кончается  дом  и  где
начинается такое же бетонное брюхо тучи.
   - Эй, парень!..
   Троепольский оглянулся, закуривая.
   - Деньги свои забери! Он махнул рукой.
   - Парень!..
   - Отстань от меня!
   - Может, тебя... того? Проводить?
   Троепольский помотал головой.
   - А то ты... странный какой-то.
   - Спасибо, не нужно, - отказался  вежливый  Троепольский  и  вошел  в
подъезд.
   "Вид у него странный, надо же!"  Он  поднялся  на  нужный  ему  этаж,
позвонил в нужную дверь, мечтая  только  об  одном  -  чтобы  никого  не
оказалось дома.
   Хлипкая дверка кисельного цвета распахнулась сразу же, словно под ней
стояли и ждали, когда Троепольский наконец приедет. - Вам кого?
   Тут неожиданно выяснилось, что ответа на  этот  простой  и  вовсе  не
праздный вопрос у Троепольского нет. А, собственно, кого  ему?  Шут  его
знает, кого! Какую-то  дуру,  которая  орала,  что  "всем  сегодня  Федю
подавай, а никакого Феди тут нету!".
   Если бы она  сама  открыла  дверь,  Троепольский,  наверное,  не  так
растерялся, но открыл ему какой-то мужик в майке и тренировочных  штанах
- своеобразная униформа всех жителей всех спальных  районов,  отдыхающих
от дневных трудов. Должно быть, этот отдыхал от  трудов  ночных,  потому
что было как раз утро.
   На тренировочные штаны Троепольский имел несколько устаревший  взгляд
- он наивно полагал, что в таковых следует  бежать  кросс,  а  вовсе  не
лежать  на  диване,  не  сидеть  за  рулем,  не  идти  на  свидание,  не
прогуливаться в парке,  то  есть  не  делать  как  раз  того,  для  чего
большинство населения их и использовало.
   - Простите, - пробормотал Троепольский, оценив штаны по  достоинству.
- Мне нужно поговорить...  с  девушкой.  Я  приходил...  несколько  дней
назад, и здесь была... девушка.
   - Какая еще девушка?! - подозрительно спросил мужик и  почесал  майку
на животе. - Кого тебе надо-то?!
   Троепольский моментально раскаялся в слове "девушка" и  начал  что-то
путано объяснять - как он ошибся дверью, как подъездом ошибся тоже,  как
лифт не работал, и он... Короче, он  хотел  бы  поговорить  с  женщиной,
которая тогда открыла ему дверь.
   - Когда открыла-то? - взревели тренировочные  штаны,  и  Троепольский
совсем было уж решил, что пропал, но тут штаны снова взревели:
   - Натали! Натали!
   И  в  тесной  прихожей  образовалась  давешняя  "девушка",   тоже   в
тренировочных  штанах  и  длинной  кофте  с   пуговицами.   Троепольский
вытаращил глаза - невозможно было бы специально придумать никакую другую
Натали, которая так не соответствовала бы этому возвышенному имени.
   - О! - бодро воскликнула Натали. - Опять двери перепутали? Или  чего?
Окна?
   - Здрасте.
   - Привет. Вов, чего ему надо?
   - Говорит, что тебя ему надо. Это кто ж  такой?  Кавалер  новый?!  Ты
смотри, Наташка, в своей больнице, я тебя предупреждал!..
   - Да-а ладно, - кокетливо протянула Натали, мельком взглянула на себя
в зеркало прихожей и поправила челочку, став еще  неотразимей.  -  А  вы
кто?
   - Я никто, - быстро сказал Троепольский. - То есть меня зовут Арсений
Троепольский, и в соседнем подъезде живет мой заместитель, и... то  есть
все это неважно. Помните, когда я дверью ошибся,  вы  мне  сказали,  что
здесь нет никакого Феди, а всем сегодня Федю подавай. Помните?
   - Да ничего я не помню.
   - Как не помните?! Я пришел, а вы сказали, что...
   - Да откуда я помню, что я сказала! Мало ли  чего  я  говорю!  Верно,
Вов?
   - Это верно, - неожиданно подтвердил  Вова,  -  чего  она  только  не
говорит!
   - Постойте, то есть вы хотите сказать, что никто, кроме меня,  в  тот
вечер не спрашивал Федю?!
   - Спрашивал, - с удовольствием отозвалась непосредственная Натали.  -
Все как с цепи сорвались, всем Федю надо было, а у нас никакого Феди нет
и не было отродясь. Вов, ты с суток пришел и спал, и я думала - разбудят
мне мужика, так я им!..
   - Постойте, - опять попросил Троепольский, - значит, кто-то  приходил
к вам?
   - А ты кто, мужик? - Вова опять почесал свою майку и призадумался.  -
В том подъезде вроде труп нашли. Это чего? Твой, что ли?
   - Не мой, - отрезал Троепольский. - Мой еще не нашли.
   - Так это чего? Из-за того... убиенного, что  ли?  А  вы  откуда?  Из
милиции? Если из милиции, покажите документ, и все  равно  я  протоколов
подписывать не буду и в понятые не  пойду!  Вов,  чего  ты  смотришь-то?
Зачем он приперся?
   - Да я затем приперся, - заорал  Троепольский,  -  что  Федя  Греков,
которого убили, мой друг! И не надо мне, мать вашу, никаких  протоколов!
Мне надо, чтобы вы мне сказали, кто еще в тот день ошибся дверью!
   - Так откуда ж я знаю кто! Мне по именам спрашивать некогда, время  у
меня не казенное, а свое, и  дома  я  отдыхаю  и  по  именам  никого  не
спрашиваю!
   - А чего? - Вова посмотрел на него сочувственно. -  Правда,  что  ли,
товарищ твой... помер, типа?
   - Типа, помер, - согласился Троепольский.
   - А ты чего? Хочешь узнать, кто его на тот свет проводил?
   - Хочу, - признался Троепольский.
   - Ишь ты, - восхитился Вова, - в очках, а хочет узнать!  Ну,  проходи
тогда, что ли.
   - А здесь нельзя?..
   - Так  чего  здесь!  Тогда  там  удобней.  Троепольский  покорился  и
"прошел". Куртку он снимать  не  стал  и  портфель  тоже  не  оставил  в
прихожей.  В  квадратной  комнате   лежал   квадратный   ковер,   стояли
распахнутая тахта, утлый столик на колесах, и еще висел коврик на стене,
а на коврике... алюминиевая шашка. Там, где полагается быть  драгоценным
камням, рукоятка была раскрашена разными красками. Красота.
   - Садись, - пригласил Вова и вытащил из-за спины табуретку и  воздвиг
ее неподалеку от столика. -  Может,  водки  выпьем?..  Раз  уж  товарища
твоего... на тот свет, короче...
   - Какой еще водки?! - громко закричала из кухни бдительная Натали.  -
С утра пораньше! Тебе бы только повод! Так и будешь ее трескать!..
   - Да не трескать, а за упокой души всегда!..
   - Да ты и так всегда!..
   - Наташка! Замолкни!
   - Не стану я молчать! С утра водку! Допьешься до белой горячки!
   - Я свою меру знаю!
   - Знаю, как ты знаешь! А кого в прошлую среду Митяй на  себе  принес?
Стыдоба какая, перед людьми-то!
   - А что? Твои люди не пьют?!
   - Да все люди как люди пьют, один ты, как буйвол меченый!..
   - А в гадюшнике твоем больничном не пьют?!
   Там все ангелы небесные с крыльями?
   Троепольский,  растерявшийся  было  в  начале  дискуссии,  неожиданно
осознал, что, если немедленно не возьмет инициативу в  свои  руки,  дело
может кончиться скверно.
   - Так кто  приходил-то?!  -  в  потолок  громко  крикнул  он,  и  все
неожиданно смолкло.
   На пороге комнаты показалась Натали с чайником в  правой  руке  и  не
слишком чистым полотенцем в левой.
   - Куда?
   - К вам, - с нажимом сказал Троепольский и вытащил сигареты, - в  тот
вечер, когда я ошибся дверью. Кто еще?
   - Чаю будете пить?
   Троепольский сказал, что "чаю" он пить будет, решив, что в  противном
случае гостеприимная хозяйка непременно обидится.
   На утлом столике образовались чашки с блюдцами, пластмассовая  желтая
сахарница в виде груши - полгруши снималось, а  из  оставшейся  половины
надо было вычерпывать сахарный песок, - темное варенье в вазочке  синего
стекла и печенье "Юбилейное" в пачке. Натали проворно накинула на  тахту
покрывало, посмотрелась в полированный сервант, опять поправила  челочку
и разлила чай.
   Троепольский посмотрел в свою чашку  с  блюдцем.  В  желтой  жидкости
болтались черные чаинки, а на блюдце был почему-то рассыпан сахар. То ли
он сам его рассыпал, то ли он всегда там был.  "По  жизни",  как  теперь
принято выражаться.
   Вова тоскливо поглядел в свою чашку с блюдцем, зачем-то взболтал чай,
сунул чашку на столик и сказал с тоской:
   - Э-эх!..
   - Пей, пей, - посоветовала Натали, - вкусно, если с булочкой.  Хочешь
булочку? Или печеньку? А вы, - это  уже  Троепольскому,  -  зря  пришли.
Никого вы не найдете. Уж раз убили, то и убили,  так  я  считаю.  Судьба
такая. Нынче всех  убивают,  а  вчера  какая-то  старуха  квартиру  свою
подожгла, "Дорожный патруль" сказал.
   - Да не подожгла  она,  а  баллон  рванул  там!  Как  это  вы,  бабы,
слушаете! Вам одно говорят, а вы все о другом!..
   - Да не баллон,  баллон  рванул,  где  дедок  заснул,  пьяненький,  и
сигарету не потушил, а бабка сама квартиру подожгла, чтобы она дочери ее
не досталась.
   - Точно!
   - Так я про что и говорю! Представляете, - это опять Троепольскому, -
вот только что "Дорожный патруль" сказал, что бабка сама  свою  квартиру
спалила, потому что дочь ее выселяла. А бабка решила,  что  лучше  пусть
сгорит она, только  дочь  все  равно  ничего  не  получит!  И  подожгла.
Керосинцу запасла, полила все, да и кинула спичку.
   - Во зараза какая, пенсионерка-то!
   - Ой, кто бы говорил!.. Твоя-то мамаша в  прошлом  году  на  лестнице
меня чуть до смерти не убила!
   - Так было за что, когда ты три кило студня перевернула!..
   - Так для тебя жратва первое дело, а на меня наплевать всегда! Вам бы
с мамашей только жрать, а когда человек...
   Троепольский протяжно завыл, наклонился вперед и взял себя за голову.
Его вой так поразил спорщиков, что они даже позабыли про перевернутый  в
прошлом году студень.
   - Ты чего? - с интересом спросил Вова. - Ты чего, мужик, а?
   - Может, он припадочный, а, Вов? -  тревожно  просвистела  Натали.  -
Смотри, он желтый какой-то.
   - Кто к вам приходил?! Кто, так же, как и я, ошибся дверью?!
   - Когда?  -  испуганно  спросила  Натали,  и  Троепольский  быстро  и
доходчиво  объяснил,  когда  именно.  Еще  он  объяснил,  куда   следует
немедленно пойти самой Натали,  ее  мамаше,  Вовиной  мамаше  вместе  со
студнем и еще Вове.
   От этих объяснений ему вдруг  полегчало  -  голова  перестала  гудеть
чугунным  басовитым  гудением,  перед  глазами  прояснилось,  и  еще  он
сигарету закурил, а с сигаретой ему всегда становилось легче жить.
   Вова порылся в заднем  кармане  тренировочных  штанов,  извлек  мятую
пачку и тоже  закурил.  Некоторое  время  все  задумчиво  курили.  Потом
Троепольский стряхнул пепел в чашку с чаем и спросил:
   - Ну?
   - Девушка приходила, - с готовностью сообщила Натали и покосилась  на
Вову. - Ну, то есть как девушка! Такая... не очень молодая девушка.  Как
я, примерно. Ну, тоже, как вы - "простите, извините, где Федя?". Я ей  -
какой такой Федя? Она мне - а что, разве Федя здесь не живет?! А я ей  -
знаете, девушка, надо у своих кавалеров адресок-то поточнее узнавать,  а
то небось в прошлый раз, когда у него была, ни о чем на свете не думала,
кроме как о том самом, а теперь вот найти не можешь!.. А она мне  -  так
он здесь не живет?! А я ей...
   - Как она выглядела? - перебил Троепольский. Жить  ему  не  хотелось.
Сигарета отвратительно воняла.
   - Кто? А, девушка эта? Да хорошо. Такая приличная, ничего не скажешь,
на прошмандовку не похожа. Ну, в джинсах,  конечно,  и  тут  у  ней  так
сделано красиво, как будто прошито, что ли, ну, сумка такая на плече, не
маленькая, но такая... коричневая.
   - Блондинка или брюнетка?
   - А она в капюшоне была. На куртке  капюшон  пришит,  и  она  его  на
голову натянула. Не разобрать там, брюнетка или блондинка. Зато в очках.
   - А... во сколько она приходила?
   - Да вы что? Смеетесь? Откуда я знаю, во сколько-то? У меня время  не
казенное, а личное, я на часы  просто  так  каждую  минуту  смотреть  не
должна, и мужик у меня спал.
   - Ну, хоть вечером или днем? Или утром?
   - Ну, к вечеру ближе, конечно. Темнело уже так... смерклось почти. Но
еще до игры, в которую Галкин играет.
   - Какой Галкин? - не понял Троепольский.
   - "Как стать миллионером", -  ответила  Натали  таким  тоном,  словно
Троепольский только что признался ей, что никогда в жизни  не  слышал  о
существовании азбуки. - Максим Галкин ее  ведет,  мой  любимый!  Он  мне
автограф однажды дал, вот тут он у меня...
   И она вскочила  с  дивана,  чуть  не  снесла  столик  и  метнулась  к
секретеру, но Арсений Троепольский меньше всего в  данный  момент  своей
жизни был расположен смотреть автограф Максима Галкина.
   - У нас рядом клиника ветеринарная, - тараторила Натали, - а прямо за
ней пончики продают и пирожки разные, мы с девчонками по очереди бегаем,
на обед взять чего-нибудь, и в тот раз я побежала, а он прямо  подъехал,
и машина какая! Я такую не видала никогда. Ну, остановилась  посмотреть,
я же не знала, что это он-то подъехал, а так  остановилась,  потому  что
машина, и вижу - он! Собаку свою привез,  в  ветеринарку-то!  А  собака!
Такая чудная, вся в складках, как будто шкуры у нее больше, чем надо,  а
тела меньше. Я погладить ее хотела,  а  он  сказал  -  автограф  дам,  а
гладить не дам, потому что она маленькая  еще.  И  дал!  Вот  поглядите,
написано - "Наташе от Максима на память". И роспись.  Наташа  -  это  я,
потому что он не знает, что правильно меня звать Натали, а сказать я ему
не успела...
   - Ничего, в следующий раз скажете, - пробормотал Троепольский.
   - ...ну вот, а Максим - это он. Мы ксерокс сделали и в  ординаторской
повесили, и мне не верит никто, что он сам мне написал!
   - А во сколько она начинается, эта ваша миллионерская игра?
   - В восемь, - обиженно сказала Натали и  опять  сунула  ему  под  нос
автограф. Клетчатый листочек бы