до,  но  курьер-то  сидит!  Сколько  ему  еще  здесь
прозябать?
   - А чего ему не сидеть? Ты скажи инвалидке нашей, пусть она ему  кофе
поднесет и бубликов каких-нибудь.
   - Бубликов, - пробормотала Полина, - понятно.
   - Пошли лучше со мной в кино, - предложил Гриня  весело,  -  фильм  -
блеск. Про то, как людей пожрали пауки.
   - В самый раз тебе такое кино смотреть.
   - А какое же мне смотреть? Про любовь-морковь?
   Он опять оглянулся,  зубы  сверкнули  на  загорелом  лице,  сказочная
улыбка будто полоснула ее - хорош, хорош был третий человек  в  конторе,
только у нее уже иммунитет выработался после того,  как  она  переболела
первым.
   Полина отступила в коридор, ей не хотелось  вести  с  Гриней  игривые
разговоры, особенно про то, как людей пожрали пауки, и он закричал вслед
ей, что хотел бы посмотреть сайт "Русского радио", если там хоть  что-то
готово.
   - Все готово, - пробормотала Полина.
   - Ну что, девушка? - встрепенулся курьер, как только она показалась в
коридоре. - Узнали?
   - Нет пока, но сейчас узнаю.
   Она вернулась в свою комнату - Гуччи под пледом переполошился, поднял
голову и встопорщил уши, прислушиваясь, - набрала собственный  мобильный
номер и нажала на пластмассовую  кнопку,  как  только  прозвучал  первый
далекий сигнал. В сумке что-то пискнуло и затихло.
   - Алло, - фальшивым голосом сказала она в тишину и пустоту трубки,  -
Арсений, это я. Прости, пожалуйста,  что  отрываю,  но  когда  нам  тебя
ждать?
   Не было в  трубке  никакого  Арсения,  но  она  знала,  сколько  ушей
прислушивается сейчас к ней, в том  числе,  может  быть,  и  уши  лютого
врага.
   До сегодняшнего дня она и не подозревала, что у нее есть враги.
   - А курьеру что делать? Хорошо, передам. Приезжай скорее.
   Она еще некоторое время подержала трубку в ладони, а потом  осторожно
опустила ее в пластмассовое углубление и выглянула в распахнутую дверь.
   - Ждать не нужно, - сообщила она курьеру, - он опаздывает. Мы пришлем
договоры с кем-нибудь из наших. Завтра, скорее всего.
   - Вот  спасибо  вам,  девушка,  -  прочувствованно  сказал  курьер  и
поднялся, и сразу стало видно, что он намного ее  ниже.  Впрочем,  почти
все на свете мужики были намного ее ниже, так уж получилось.  Надо  было
идти на  подиум  и  томно  шататься  под  музыку,  покачивая  костлявыми
бедрами, - именно так Полина представляла себе профессию модели, - а она
заделалась в компьютерные гении!
   Кто-то в глубине офиса работал под  "Рамштайн",  ритм  бил  по  ушам,
раздражал Полину, хотя она умела не слышать, когда не хотела, но сегодня
у нее не было на это сил.
   - Шарон!
   Молчание, рамштайновский ритм, отдаленное компьютерное гудение.
   - Шарон!
   Телефонный звонок, и Гринин голос, произнесший с неповторимым мужским
чувством: "Привет, любимая!" Впрочем, любимыми у Грини были все.
   - Шарон! - А!
   Ну, наконец-то проснулась!
   - Сварите мне кофе, пожалуйста. И сообразите чего-нибудь поесть.
   - А... чего вам поесть?
   - Ну, не знаю. Яблоко. Булку. А что? Ничего нет?
   - Нет, - весело ответила юная Шарон. - Еще днем все кончилось.
   То, что и поесть нечего, доконало Полину Светлову.
   - Если ничего нет, какого черта вы спрашиваете, что я  хочу!  Я  хочу
три бутерброда с колбасой и апельсин! Или яблоко! Яблока тоже нет?
   - Нет.
   - Почему вы ничего не купили?!
   - Так мне не сказал никто!
   - Кто вам должен говорить?! Вас шеф десять раз предупреждал, чтобы вы
покупали кофе и какую-нибудь еду. Для этого даже водитель есть и  деньги
специальные! Варвара всегда покупала...
   -  Я  квалифицированный  работник,   -   неожиданно   заявила   Шарон
Самойленко, которой еще утром мама велела быть  самостоятельной,  давать
отпор домогательствам шефа, которые непременно должны воспоследовать,  и
ни за что не "прислуживать" остальным. - Я квалифицированный работник, и
я не стану покупать вам колбасу!
   Полина Светлова, дылда  в  красных  очках  и  джинсах  "Эскада",  так
удивилась, что дар речи потеряла - вот как ловко ее  отбрила  феминистка
Шарон. Некоторое время дылда еще открывала и закрывала рот, не  в  силах
произнести ни слова, потом повернулась и ушла, и таким образом за  Шарон
осталась полная победа.
   - Полька, ты чего орешь?
   - Я не ору. Я хочу кофе. Я не ела целый день и...
   - Заходи, - пригласил ее Марат Байсаров. - У меня свой.
   Шарон  Самойленко  отчетливо  зафырчала  за  тонкой  перегородкой   -
выразила свое отношение и к дылде, и к Марату.
   - Тебе сколько ложек? - Чего?
   - Сколько кофе на чашку?
   -  У  тебя  что?..  -  со  священным  ужасом  вопросила   Полина.   -
Растворимый?..
   Растворимый кофе в конторе был только у Феди.  "Просвещенный  монарх"
Троепольский, завидев банку, немедленно изымал ее из оборота и больше не
возвращал.
   - Да нет, - успокоил ее Марат, - у меня  кофеварка  новая.  Идиотизм.
Варит по чашке, а больше ни в какую. Сколько тебе ложек?
   - А какая чашка? Марат показал.
   - Одну.
   - Сигарету?
   - А у тебя какие?
   - "Честер".
   - Давай. - Одну?
   Полина вскользь ему улыбнулась.
   Марат  покопался  в  столе,  выудил  пачку  и  пустую   пластмассовую
зажигалку, посмотрел на свет, потряс ею и опять посмотрел, словно от его
потряхивания там мог появиться газ.
   - Да ладно, у меня своя есть.
   - Как твоя собака?
   - Кто?.. А, собака! Хорошо, только, по-моему, это никакая не собака.
   - Как? - удивился Марат, который все  и  всегда  принимал  за  чистую
монету. - А кто тогда?..
   - А, по-моему, тролль.
   - Тролль? - недоверчиво переспросил Марат.
   Полина кивнула, осторожно отхлебывая огненный кофе. Кофе с  сигаретой
- вот настоящий рацион настоящего компьютерного гения!
   Только булки все равно очень хотелось.
   - Полька, ты чего такая мрачная?
   Она не любила, когда ее звали  Полькой.  Это  Троепольский  придумал,
будь он неладен, и прижилось. Теперь, когда  ее  так  называли,  ей  все
время казалось, что он где-то поблизости.
   - Есть хочу.
   Дело было не только в этом, но она не могла  ничего  сказать  Марату.
Она никому и ничего не могла рассказать.
   - Да нету у меня ничего!
   - Ужасно. Я с голодухи всегда... злюсь.
   - Могу еще кофе сварить.
   Полина кивнула - в чашке остался один глоток. Впрочем, их  и  было-то
всего два.
   - Работать будешь?
   - Буду. Я сегодня полдня ездила и ничем больше не занималась.
   - А у меня один макет вообще накрылся, представляешь?
   - Как?!
   - Черт его знает как. Нету, и все тут.
   Полина поставила чашку на стол и оглянулась на  дверь.  Почему-то  ей
показалась, что там кто-то есть. Она так определенно это  почувствовала,
что даже шее стало холодно. Она повела плечом и опять оглянулась,  будто
откидывая волосы назад. Дверь была распахнута -  у  них  в  конторе  все
запирались только в крайних случаях. Когда приезжали клиенты, к примеру.
   - Какой макет, Марат?
   - Уралмашевский.
   - Так его же Федя делает, а не ты!
   - Ну, Федя, ясное  дело.  Он  меня  просил  какие-то  хвосты  за  ним
подчистить, я стал смотреть, а макета нет.
   Полина ничего не понимала.
   - Марат, куда мог пропасть незаконченный макет из компьютера?!
   Марат пожал плечами:
   - Убить могли.
   - Кто?! И кому он нужен?
   - Да никому не нужен. Случайно.
   - Марат, кто мог случайно  убить  чужой  макет?!  Марат  опять  пожал
плечами и из крошечной колбы подлил ей кофе.
   Шея уже не просто похолодела, под волосами словно лежал  кусок  льда.
Полина потерла шею и стала выбираться из кресла.
   Она должна посмотреть, есть там кто-то или нет. Наверное, нет.  Даже,
скорее всего, нет. Это глупые дамские страхи, потому что  сегодня  такой
день. Ужасный.
   - Короче, он просил вечером отправить ему  переделанный  макет,  а  у
меня его нету. Троепольский приедет, шкуру с  меня  сдерет.  Полька,  ты
куда?!
   Она прыгнула и сразу оказалась в коридоре, застланном серым ковром  с
желтой каймой. Справа в отдалении шел Гриня Сизов  с  мобильником  возле
уха.  Слева  поблизости  околачивалась  Шарон  Самойленко  с  телефонной
трубкой в руке. В круглом  кресле,  где  давеча  маялся  курьер,  сидела
молодая девица в стильной кожаной курточке, смотрела в сторону. Рядом на
ковре валялся рюкзак.
   - Вам что-то нужно? - с негромким презрением спросила Полина у Шарон.
До  исторического   момента   провозглашения   себя   "квалифицированным
работником" Шарон нисколько не волновала Полину Светлову. Она относилась
к секретарше  с  определенным  сочувствием  -  в  конце  концов,  та  не
виновата, что такая тупая уродилась, всякое может быть,  и  такое  тоже.
Теперь же Полина оказалась как будто в состоянии конфронтации, хотя  это
смешно - конфронтация с Шарон!
   - Вот девушка, - неопределенно сказала Шарон и показала на сидящую  в
кресле телефонной трубкой.
   Полина смотрела на нее сверху вниз и молчала, помешивала кофе в чашке
примерно на уровне макушки бедной юной Шарон.
   - Девушка вот, -  повторила  та  чуть  более  нетерпеливо,  очевидно,
удивляясь, отчего Полина молчит и ничего не предпринимает. - Видите?
   - Вижу, - согласилась Полина и опять ничего не предприняла.
   За Полининым плечом  Марат  Байсаров  негромко  и  обидно  засмеялся.
Девица быстро оглянулась. Марат перестал смеяться так неожиданно, словно
ему заткнули рот.
   - Девушка, вы к кому? - вежливо спросила Полина.  От  Шарон  не  было
никакого толку.
   - А... я к Федору Грекову. - Тут девица проворно поднялась из  кресла
и  оказалась  сказочной  красавицей,  как  принцесса  из   американского
мультфильма, - не правдоподобно длинные  ноги,  не  правдоподобно  белые
зубы, не правдоподобно яркие глаза, не правдоподобно нежные щеки. Полине
показалось, что Байсаров чуть не упал за ее спиной.
   - Федора нет, - кисло  ответила  Полина  Светлова.  Трудно  сохранять
присутствие духа рядом с такими красавицами. Невозможно. И даже  утешить
себя нечем - разве что тем, что ты умнее. Впрочем, может, красавица тоже
чрезвычайно умна.
   - Но он сегодня будет? Полина и Марат переглянулись.
   - Вряд ли, - мужественным голосом сообщил Марат. - Он...  заболел.  У
него больничный.
   - Как заболел? - изумилась девица.
   - Грипп, наверное, - продолжал Марат, - но, если у вас какое-то дело,
вы вполне можете переговорить с нами. Марат Байсаров и Полина  Светлова.
Вы с "Русского радио"?
   Девица улыбнулась и стала еще раз в тридцать краше. А может, в сорок.
Или в пятьдесят.
   "Если ее увидит Троепольский, - подумала Полина  мрачно,  -  все.  Мы
больше Троепольского не увидим никогда. Хорошо бы он не скоро приехал".
   - А почему вы решили, что я с... радио?
   - Не знаю, - галантно ответил Марат, - мне так показалось.
   - Нет, я племянница, - объяснила девица и засмущалась. - Я племянница
Федора Грекова. Меня зовут Лера. Мы вчера договорились, что я  приеду  к
нему в контору, и мы... А он что, правда заболел?
   Шарон Самойленко все топталась рядом,  рассматривала  племянницу,  ее
длинные волосы, синюю курточку, как будто джинсовую,  а  на  самом  деле
кожаную, замшевые ботинки и всю потрясающую общую красу.
   - У вас к нам какое-то дело?  -  вежливо  поинтересовалась  Полина  у
Шарон. - Если нет, вы свободны.
   Та пожала плечами, что означало, что  теперь  она  тоже  в  состоянии
конфронтации с Полиной, и удалилась в свою каморку.
   - Зачем вы ее прогнали? - шепотом спросила племянница. - Она  на  вас
обиделась.
   - Шут с ней, - небрежно ответила Полина. - Все равно она ни на что не
годится. Даже кофе нам не дает. А что  с  Федором  -  мы  не  знаем.  Он
сегодня не пришел на работу, и наш шеф поехал к нему. Еще не вернулся.
   Как только она выговорила это, внутри у  нее  похолодело,  и  лед  из
горла попал в желудок и еще в легкие, так что трудно  стало  дышать.  Ей
даже показалось, что она слышит слабый морозный свист от своего дыхания.
   Красотка Лера удивилась, но не слишком - очевидно, семья была отчасти
осведомлена о Фединых прихотях.
   - Да, - сказала она и улыбнулась прощающей улыбкой,  словно  отпуская
Феде все грехи, - с ним это бывает. Наверное, мне  нужно  к  нему  домой
поехать. Или маме позвонить? Можно мне от вас позвонить?
   - Конечно! - пылко и страстно воскликнул  Марат,  и  Полина  Светлова
поняла, что в этом сердце она навсегда отодвинута на второй план.
   Если Троепольский увидит Федину племянницу...
   Господи, о чем она думает! Разве это  имеет  значение?!  Только  одно
имеет значение - как теперь она, глупая и самоуверенная Полина Светлова,
станет спасать свою шкуру, и спасет ли! А Троепольского  не  было  и  не
будет в ее жизни - никогда. И она отлично об этом знает.  Она  запретила
себе - и у нее получилось. Получалось до последнего времени.
   Только иногда не получалось - когда он вдруг становился нежен, то  ли
от усталости, то ли из товарищеских чувств. Примерно раз в  году  с  ним
такое бывало - посреди дня он приходил в ее комнату, брал за руку и  вел
в какую-нибудь кофейню. Он знал их наперечет, все  эти  кофейни,  словно
перенесенные на Никитскую улицу с Рю де Риволи.
   И в приятной тесноте, полной сигаретного дыма и кофейного  духа,  они
долго сидели рядом, так что она слышала негромкий и очень мужской  запах
его одеколона, и он что-то говорил ей на ухо, и вертел зажигалку -  была
у него такая привычка. И  прямо  перед  собой  она  видела  его  пальцы,
длинные, ухоженные, с расширенными косточками и  розовыми  мальчишескими
ногтями. Блестящая прядь темных  волос  вываливалась  из-за  уха,  и  он
заправлял ее привычным нетерпеливым  движением,  от  которого  у  Полины
что-то холодело с левой стороны, словно  он  трогал  холодной  рукой  ее
сердце. У него были очень черные глаза, о которых ей почему-то нравилось
думать - андалузские, - и длинные ресницы, и смуглые щеки, и все это так
ей нравилось, что хотелось плакать. Ей нравилось даже, что  он  много  и
как-то легкомысленно  курит,  и  его  невозможно  представить  себе  без
сигареты.
   И он никому не принадлежал.
   Никому, черт бы его побрал!..
   Все было бы в сто раз проще, будь у него жена и некоторое  количество
подрастающих наследников.
   У него не было жены и вообще никого не было, ибо всерьез он занимался
только  работой.  Никто  и  ничто  не  интересовало  его  так,  как  его
драгоценная работа. Девиц, со всех сторон бросавшихся на него, он  время
от времени приближал к себе, очень ненадолго, - пользовался ими легко  и
с удовольствием,  потом  снисходительно  и  ласково  целовал  прощальным
поцелуем, нежно трепал по затылку, отпускал и больше не вспоминал о  них
никогда. У него хватало порядочности и чувства юмора никому и ничего  не
обещать, потому и взять с него было нечего, хотя некоторые  пытались,  и
Полина искренне их жалела.
   Переболеть  Троепольским  и  не  нажить   осложнений   было   трудно.
Заразившиеся им непосредственно в стенах конторы страдали  у  Полины  на
глазах, и она утешала их,  подставляла  плечо,  выслушивала  откровения,
давала советы,  печалилась,  заваривала  кофе,  самый  что  ни  на  есть
настоящий, не растворимый, боже упаси!.. Никому, кроме  Феди  Грекова  и
Варвары Лаптевой, которые все про всех знали, и в голову  не  приходило,
что у Полины Светловой тот же самый диагноз.
   Да, но она вылечилась. Конечно, вылечилась. Ну, почти. Почти.
   - Спасибо вам большое, - ни с того ни с сего  произнесла  вежливая  и
красивая Федина племянница. - Я, наверное, поеду.
   - Может, кофе все-таки, - безнадежно предложил Марат,  но  племянница
посмотрела на него и улыбнулась как-то так, что сразу стало ясно - Марат
тут ни при чем. Совсем ни при чем.
   Она подтянула с пола свой рюкзачок, откинула назад  волосы,  еще  раз
улыбнулась - на этот раз улыбка была прощальной - и пошла по коридору  в
сторону наружной двери. Полина и Марат смотрели ей вслед.
   Полина думала - надо же быть такой красавицей!
   Марат думал - сейчас уйдет, и все, черт возьми!..
   Охранник открыл запищавшую кодовым замком дверь, потом она  стукнула,
закрываясь, и Марат очень озабоченно произнес:
   - Кажется, я машину не запер.
   - Какую машину?..
   - Свою. Пойду проверю. Это было смешно.
   Он заскочил в свою комнату,  через  секунду  вылетел  оттуда  -  рука
просунута в  один  рукав,  второй  волочится  по  ковру,  в  кулаке  для
правдоподобия ключи от машины.
   - Надо проверить, - озабоченно  повторил  он,  хищным  взором  косясь
вдоль коридора.
   Полина согласно покивала.
   Он был уже у самой двери, когда она крикнула:
   - На вечер никаких свиданий не назначай!
   - Почему это?!
   Держа ключи в зубах, он натягивал куртку.
   - Совещание по "Русскому радио".
   - Черт возьми, точно!
   Дверь опять запищала, приглушенно бабахнула,  и  все  стихло,  только
рамштайновский ритм остался в пустом коридоре.
   Стало грустно и заломило в висках - да что за козел работает под этот
самый "Рамштайн"! Сейчас она  ему  устроит.  Или  им.  Сейчас  она  всем
устроит!
   Вообще Полина Светлова была миролюбива, незлопамятна и равнодушна  ко
всему на свете, кроме работы  и  Арсения  Троепольского,  но  только  не
сегодня! Сегодня ужасный день. Самый худший день в ее жизни.
   Сзади послышался какой-то странный звук, как будто мышь скреблась,  и
еще писк, тоже вполне мышиный. Черт возьми, еще и мыши!..
   Но это была китайская хохлатая собака Гуччи, которая выбралась из  ее
комнаты из-под теплого пледа и теперь  тряслась  мелкой  дрожью  посреди
коридора. Тряслась, и  лапкой  скребла  ковер,  и  смотрела  с  жалобной
укоризной.
   - Бедный мой!
   Полина сунула свою чашку на гостевой круглый стол,  подхватила  Гуччи
на руки, побежала и в своей комнате сразу кинулась за перегородку, где у
нее были крохотный диванчик, на котором она не помещалась,  кофеварка  и
кювета для Гуччиных надобностей, стыдливо задвинутая в самый угол. Гуччи
в кювете вполне успешно освоился, но все равно  ему  требовалось,  чтобы
Полина непременно присутствовала при столь деликатной процедуре.
   Полина присутствовала. Гуччи стыдливо  оглядывался  и  дрожал.  Потом
выбрался, покосился на кювету и содеянную в ней кучку и улыбнулся Полине
смущенно.
   - Хороший мальчик, - похвалила его она, - умница.
   Гуччи вовсе не был уверен в том, что он хороший мальчик и умница.  Он
вообще ни в чем не был уверен, и несовершенство мира и  его  собственное
приводило его в ужас, и никто, никто этого не понимал!..
   Полина подняла его, погладила по прическе  "с  начесом",  опустила  в
кресло и накрыла пледом. И тут зазвонил  телефон.  Мобильный,  у  нее  в
сумке.
   Сердце сильно ударило. Она знала, кто звонит и зачем.
   Номер определился, но и без этого все было ясно.
   - Да.
   - Полина.
   - Ты где, Троепольский?
   У него был очень сердитый голос. Когда волновался, он всегда  говорил
быстро и сердито.
   - Я у Феди. Он... умер.
   - Что?!!
   - Полина. Он умер. Его убили, по-моему. Милиция считает,  что  это  я
его убил.
   - Как?!
   - У Сизова заняты все телефоны. Скажи ему, чтобы он положил трубку  и
перезвонил мне. Немедленно.
   - Как... убили?! Арсений, что случилось?!
   Ноги не держали ее - впервые в жизни она поняла, что это такое, когда
ты пытаешься стоять и никак не можешь. Пошарив рукой, она приткнула себя
в кресло. Гуччи взвизгнул. Она не обратила на него внимания.
   - Ты поняла меня?
   - Кто считает, что это... ты?!
   - Милиция так считает. Потому что я ее вызвал. Это даже забавно.
   Слово  "забавно"  в  устах  Арсения  Троепольского  означало  крайнюю
степень бешенства.
   - А... адвокату позвонить?
   - Пусть мне перезвонит Сизов. Прямо сейчас. Все, Полина.
   Телефон  тренькнул,  разъединяясь.  Полина  зачем-то  наклонилась   и
положила его на пол. Оглушительная тишина висела в  конторе  -  никакого
шевеления или рамштайновского ритма.  От  этой  тишины  невозможно  было
дышать.
   Она перешагнула через телефон и выбралась в коридор.
   Сизов маячил на  пороге  своего  кабинета.