епольский знал совершенно точно, что бандиты ни при чем, и  работа
ни при чем,  что-то  совсем  другое  убило  Федю  Грекова  -  ненависть,
зависть, может быть, сумасшествие?..
   Но чье?! Чье?!
   - Вы... скажете мне, если что-то узнаете?
   - Вы оставите мне телефон? Раз уж не оставили Марату?
   Она  улыбнулась  -  снова  специальной  улыбкой,  -   вынула   ручку,
крохотный,  очень  дамский  блокнотик,  умиливший  Троепольского   своей
женственностью, и записала номер.
 
*** 
 
   Он вернулся на работу, когда сумерки уже синели над  Тверской,  и  от
разноцветных огней небо казалось темнее и  ближе,  а  в  переулках  была
весна - лужи, хрусткий ледок, запах тающего  снега  и  мерзлой  воды.  В
лужах отражались холодное перевернутое небо и голые ветви деревьев.
   Он заезжал в МТС на Дмитровку и долго маялся там в очереди, злился, и
жарко ему было, и нетерпение одолевало, но он все-таки выстоял и получил
то, что ему требовалось.
   - Варвара! - крикнул он, едва открылась толстая металлическая дверь и
охранник пропустил его внутрь, в привычный яркий мир  родной  конторы  -
фотографии и  плакаты  на  стенах,  длинный  коридор,  застланный  серым
ковром, запах кофе и сигарет. - Варвара, найди мне Светлову!  И  Сизова,
если он еще не уехал! А если уехал...
   Тут из секретарской комнаты показалась Шарон Самойленко.  Вид  у  нее
был довольно кислый.
   - Вам чего?
   Этот неожиданный вопрос так  поразил  Троепольского,  что  он  замер,
будто лбом стукнулся в стену, даже куртку до конца не стянул.
   Про Шарон-то он позабыл. Начисто.
   - Мне Светлову. И Сизова найдите.
   - Григорий Ильич уехали.
   - Я не сказал - "пригласите", -  произнес  Троепольский  любезно.  На
Шарон Самойленко он старался не смотреть, от греха подальше. - Я  сказал
- "найдите". Вы понимаете слова? Или не очень?
   - Я-то понимаю, - решительно ответила Шарон,  -  только  там,  где  я
раньше работала, было гораздо компетентнее в смысле моральных норм!
   Троепольский вытаращил глаза. Куртка упала на пол.
   - А ваши трудящиеся сотрудники сидят целый день  в  полном  отрыве  в
смысле  горячей  пищи.  А  потом  с  меня   требуют   сухомятки,   а   я
квалифицированный работник, а не буфетчица! Если  вы,  как  руководство,
этот вопрос не обеспечиваете, то я, как представитель трудящихся, ставлю
ребром.
   Троепольский с силой выдохнул.  Его  новая  секретарша  величественно
приблизилась, покачивая костлявыми бедрами - он подался от нее назад,  -
нагнулась, подняла его куртку, зачем-то  отряхнула  и  перекинула  через
руку, как лакей в пьесе Островского "Бешеные деньги". Перекинувши, Шарон
поглядела на шефа и сказала с отвращением:
   - Надо нормальный пищеблок  наладить.  А  от  вашего  кофейного  духа
головокружение идет и трещит что-то. Организм у меня тонкий  на  предмет
давления в сосудах. Или опять вам кофе подавать?
   Несколько секунд Троепольский думал, что ему делать дальше,  а  потом
захохотал. Хохотал он долго и с чувством.
   - Светлову позовите, - сказал он, перестав хохотать. - Найдите Сизова
и соедините меня с ним.
   - Вам звонил город Челябинск по делу, - проинформировала его Шарон. -
Фамилие, кажется, Хромов.
   Уралмаш хочет получить свой сайт. Ну, конечно же.
   Сайта нет, даже следов никаких, словно и не было его вовсе, хотя  три
дня назад он был почти совсем готов.
   - Что вы ему сказали?
   - Сказала, что вас нет по причине  отсутствия.  А  они  сказали,  что
позвонят вам на мобильный.
   - Когда?
   Шарон пожала плечами.
   - Про это не говорили.
   - Я буду в кабинете Грекова. Светлова пусть придет туда.
   - А милиция сказала, чтобы мы там ничего не трогали в смысле бумаг  и
обстановки.
   - Какая милиция? - не понял Троепольский.
   - Какая звонила! Звонила милиция и сказала, что в кабинете  покойника
ничего без ихнего спросу брать  нельзя.  В  смысле  бумаг  и  обстановки
вещей. Сказали, что завтра приедут утречком и все посмотрят, что  имеет,
а что не имеет.
   - М-м-м, - сквозь зубы промычал Троепольский, которого  Шарон  больше
не веселила, и большими шагами ушел от нее в сторону Фединого кабинета.
   Через несколько секунд туда влетела Полина Светлова с  собакой  Гуччи
на  руках.  Завидев  Троепольского,  собака   оскалилась   и   тявкнула.
Троепольский мельком  глянул  на  них.  Он  выдвигал  и  задвигал  ящики
Фединого письменного стола.
   - Ты что? Встречался с его племянницей?
   Он кивнул. Да где же этот чертов  пакет  с  полоумными  роллерами  на
картинке?!
   - Что она тебе рассказала?
   Троепольский задвинул последний ящик, перегнулся на другую сторону  и
стал выдвигать там.
   - Она очень красивая, - неизвестно зачем сказала Полина. - Правда?
   - Правда.
   - Она тебе понравилась?
   Он кивнул, не отрываясь от ящиков, и это было хуже всего. Это было то
же самое, что и всегда - "Я  сижу  у  окна.  За  окном  осина.  Я  любил
немногих. Однако сильно".
   Ему нет дела до Полины Светловой, и не было  никогда,  и  никогда  не
будет. Сейчас ему есть дело только до  смерти  Феди  Грекова  и  до  его
племянницы, поразившей  его  сегодняшнее  воображение.  А  потом  и  про
племянницу он позабудет, как забывал про всех и всегда, - зачем же  она,
Полина, так убивается по нему?!
   Не надо было спать с ним, черт возьми!
   Он мельком глянул на нее - сверкнули стекла очков, а  за  ними  очень
темные андалузские глаза, в которых была усмешка. Все-то он всегда видел
и замечал, за какими бы вывесками она ни пряталась!
   - Полька, ты помнишь, во сколько она приехала? Ну, в тот день?
   - Вечером. Темно было. Да! Ты  позвонил  около  восьми,  значит,  она
уехала где-то в полвосьмого. А что?
   Троепольский нашел пакет, вытащил и бросил его на стол.
   - Она сказала мне, что в два часа дня Федя позвонил ей и пригласил  в
ресторан.
   - Ну и что?
   - Он не мог ей звонить - я так думаю.
   - Почему?! - поразилась Полина.
   - Потому что он уже с  утра  не  отвечал  на  звонки.  Я  первый  раз
позвонил  ему,  когда  сказали,  что  едет  курьер,  это  было  часов  в
одиннадцать. Ну, тот курьер с договором, на который нужно было поставить
печать! И он уже не отвечал. Очевидно,  работал,  отключил  мобильник  и
трубку не брал. Да и вообще он пригласить в  ресторан  ее  в  тот  вечер
никак не мог!
   - Почему?!
   - Потому что на вечер было совещание назначено, по "Русскому радио"!
   - Точно, - пробормотала Полина и  перехватила  свою  собаку,  которая
заинтересованно принюхивалась к ее волосам.
   - Вот именно. Федька  ни  за  что  не  пропустил  бы  совещание  ради
ресторана с племянницей. Понимаешь?
   Гуччи замолотил в воздухе голыми тонкими крысиными лапками  в  облаке
редких светлых волос,  покосился  виновато  и  сделал  движение  боками.
Полина ссадила его на ковер.
   - Зачем она приезжала? - задумчиво спросила Полина, не  поднимаясь  с
корточек.
   - Зачем она наврала, что он ее приглашал?
   - Может, ей что-то нужно было в конторе?
   - Уралмашевский макет? -  предположил  Троепольский  неторопливо.  Он
вытряхнул фотографии из пакета и теперь раскладывал их, как пасьянс,  по
одной. Поверхность Фединого стола стала похожей на акварельную картинку.
   Полина посмотрела на "картинку", а потом на ее создателя. У него  был
сосредоточенный вид.
   - Арсений, она никуда не ходила. Она все время сидела... здесь.
   - Где - здесь?
   - В круглой комнате. Потом вошли мы с Маратом, и она при нас же ушла.
Марат ее провожал.
   - Я знаю, - сказал Троепольский. - Он просил у нее телефон.  Ему  она
не дала, а мне дала.
   - Понятно.
   - Что тебе понятно?
   Полина Светлова промолчала. Собака Гуччи нервно и беспорядочно бегала
по кабинету, очевидно, удрученная его несовершенством.
   - А сколько она была здесь до того, как появились вы с Маратом?
   Полина открыла и закрыла рот. Этого она как  раз  не  знала.  Явилась
Шарон Самойленко и сказала, что пришла  какая-то  девушка.  А...  дальше
что?
   Племянница сидела на диване. Шарон мыкалась рядом, Полине показалось,
что она подслушивала, потому что беспокойство ее в  тот  вечер  вплотную
приближалось к  истерике.  Больше  не  было  никого,  только  "Рамштайн"
гремел. Да, еще Сизов шел по коридору, но далеко, в районе своей двери.
   - Я не знаю,  Арсений.  Шарон  сказала,  что  девушка  дожидается,  а
сколько  дожидается,  я  не  спросила.  Но  в  любом  случае  не  больше
пятнадцати минут, потому что до этого я в коридор  выходила  -  там  был
курьер. Я его отпустила.
   - Пятнадцать минут - это много,  -  все  так  же  неторопливо  сказал
Троепольский.
   - Зачем тебе фотографии?
   - Затем, что я хочу понять, давние они или не слишком.
   - А как это можно понять?
   - Очень просто, - серьезно объяснил Троепольский, - если изображенный
сидит на коне, в буденновке и с шашкой, значит, давняя. А если в  шортах
и с доской для серфинга, значит, свежая.
   Китайская хохлатая собака Гуччи подбежала к Полине и потряслась около
нее немного - дала понять, что оценила юмор шефа.
   - Там что, есть дата?
   - Нет даты, в том-то и дело! Но это явно зима. Зима?
   Полина подошла и встала у него за плечом.
   - Зима.
   - Подмосковье?
   - На Альпы не похоже.
   - Альпы в расчет не берем. В отпуске он был  три  года  назад,  когда
пристраивал племянницу в институт.  Я  точно  помню,  потому  что  тогда
Лаптева пришла и мы переезжали. Значит,  зима.  Скорее  всего,  февраль,
да?
   - Почему февраль?
   Троепольский вытащил из пасьянса несколько  составляющих  и  разложил
отдельно.
   - Смотри, сколько снега. В январе все растаяло,  а  в  феврале  опять
насыпало. И солнце очень яркое, такого в декабре не бывает. Ну что?
   - Что?
   - Останавливаемся на том, что это  февраль?  Ему  очень  нужно  было,
чтобы она его слушала, поддакивала  или,  наоборот,  не  соглашалась,  а
лучше бы сказала: "Ты что, дурак?" и еще "Пошел к черту", так она иногда
говорила, когда ни в чем не могла его убедить, когда он бывал  не  прав,
когда...
   - Какая разница, февраль или нет?
   - Да большая!
   Он  нагнулся  -  из-за  уха  вывалилась  блестящая  темная  прядь,  -
покопался в портфеле и извлек какие-то длинные белые листы  с  колонками
цифр.
   - Что это такое?
   - Распечатка звонков с  его  мобильного.  Мне  дали  в  МТС.  Телефон
общественный, записан на контору, так что...
   - Зачем тебе распечатка его звонков и при чем тут месяц  февраль?!  И
еще фотографии?!
   - Затем, что я хочу знать, что это за женщина на них, - жестко сказал
Троепольский. - Между прочим, Федина семья о ней ничего не знает, а  она
очень отличается от всех своих... предшественниц. Наверняка он звонил ей
со своего мобильного.
   Полина перебрала листы. Их было очень много,  и  номеров  было  очень
много.
   - Как ты поймешь, какой номер именно ее?!
   - Между прочим, - сообщил Троепольский в потолок, - искать этот номер
будешь именно ты. Мне некогда.
   - Троепольский, ты что, дурак?
   - Возьмешь распечатки за январь и февраль. Вычеркнешь все наши номера
-  мой,  свой,  Гринин,  Марата,  Сашки,  Ирки,  Варвары  и  так  далее.
Племянницу тоже вычеркнешь, ее номер я тебе сейчас дам.  Все  незнакомые
выпишешь. По одному из них он должен был звонить довольно часто, а потом
три дня в феврале не звонить вообще.
   - Почему?!
   - Да потому что она с ним была, эта баба! Какого  хрена  ей  звонить,
если она и так под боком! Ну?! Поняла?  Или  на  тебя  Шарон  Самойленко
плохо действует?!
   - Зачем тебе эта баба сдалась-то?!
   - Затем, что она и есть большая любовь его жизни, - вдруг моментально
изменив тон, сказал Троепольский задумчиво. - А это  важно.  И  странно,
что семья ничего о ней не знает. Или врет, что не  знает.  Мне,  кстати,
надо переговорить с его сестрой. По телефону мне показалось, что она  не
слишком вменяемая. И еще мне надо знать, что произошло в Федькиной жизни
год назад.
   - Почему год?
   - Потому что год назад он стал изо всех сил опекать свою  племянницу,
понимаешь? Он проверял ее звонки, сумки, подруг, друзей. Зачем?  Что  за
глупости? Она очень красивая, конечно,  но  все-таки  довольно  взрослая
девочка! Почему до этого он ничего такого не делал, а тут вдруг ударился
во все тяжкие? Эта Лера сказала, что жила, как  в  осажденной  крепости,
что Федька самодур, и так далее, но я уверен - она точно  знает,  в  чем
дело.
   - Может, спросить у нее?
   - Конечно, спрошу, - ответил Троепольский и потянулся, - приглашу  ее
на свидание и спрошу.
 
*** 
 
   Ближе к ночи все затихло и улеглось, как будто кипятильник  выдернули
из розетки и  поверхность  воды  стала  гладкой  и  спокойной.  Впрочем,
действительно выдернули - уехал он,  кипятильник-то.  Два  часа  они  со
Светловой просидели в  Федином  кабинете,  и  даже  близко  нельзя  было
подойти, чтобы послушать, о чем они там говорят, -  дверь,  как  обычно,
стояла нараспашку, а говорили они не громко, ни слова не разобрать.
   Потом шеф вышел и громогласно объявил в пространство, что уезжает,  а
завтра утром переговорит со всеми разработчиками по всем сайтам. Просьба
заранее занимать очередь и не толпиться.
   Шарон Самойленко  убралась  сразу  следом  за  шефом  -  по  коридору
проволокся  резкий,  словно  жестяной,  запах  ее  духов,  от   которого
моментально стало тяжело в голове. Потом Светлова ушла -  долго  утешала
свою собаку,  которая  отчего-то  была  сильно  расстроена,  тряслась  и
по-мышиному попискивала. Полина искала ключи от  своей  машины,  которые
Троепольский бросил неизвестно где. Через  некоторое  время  выяснилось,
что  ключи  начальник  увез  с  собой,  и  она  потащилась  на  метро  -
высоченная, в необыкновенных очках  и  с  трясущейся  голой  собакой  на
руках, самое ей там место, в метро!
   Все разбрелись, никого нет -  слава  богу!  Осталось  сделать  совсем
немного - загрузить уралмашевский макет и посмотреть, как он работает, и
сделать это можно только в конторе, потому что дома нет компьютера!
   В коридоре было пусто, и от пустоты казалось, что очень  просторно  -
цепочка сильных лампочек на потолке заливала  беспощадным  белым  светом
стены, фотографии и немыслимые плакаты, которые неизвестно  где  находил
шеф, приволакивал и развешивал по стенам. "Проходя по эскалатору, стойте
справа"! И это его забавляло, придурка.
   Все у шефа получалось, все ему  удавалось,  все  его  гнусные  теории
подтверждались, вот как удача его любила, а он даже этого не понимал. Он
был убежден, что все сделал сам, что это он такой молодец, а не стечение
обстоятельств, которые только и делали, что "стекались"  в  его  пользу!
Даже то, что он не желал работать  под  контролем  и  терял  заказчиков,
потому что те хотели "проверять" его работу, шло ему только на пользу! О
нем легенды слагали - вот как ловко он сумел запудрить всем мозги, и  он
еще поплатится за это.
   Федя Греков - только начало. Посмотрим, как  ты  теперь  повертишься,
как локти начнешь кусать, как весь изойдешь яростью  и  злостью  -  ведь
тебя уже отволокли в ментуру, и ты на себе испытал, что такое  бессилие,
полное, окончательное, бесповоротное!
   Какое это сказочное, почти болезненное  удовольствие  -  думать,  как
заносчивого,  гордого,  такого  уверенного  в  себе   шефа   обыскивали,
"шмонали", швыряли его одежду, очки, часы, телефон! Жалко, что не избили
- а может, и избили, мало ли что на морде никаких следов не осталось, по
морде, наверное, нынче  не  очень-то  и  бьют,  грамотные  стали  насчет
"физических методов воздействия" и "звонка своему адвокату"!
   Жаль, что его выпустили. Странно, что  его  выпустили,  -  все  равно
никаких других подозреваемых у ментов нет и быть не может! Вот бы  опять
посадили, только  всерьез!  Сначала  судили  бы,  а  потом  посадили,  и
надолго, "на зону" или как там это  правильно  называется!  Каково  тебе
будет на зоне, дорогой  и  любимый  шеф?  Арсений  Троепольский  -  зэк,
убивший собственного зама от ревности или от зависти, мало ли что  можно
придумать!
   Мысли  были  острые  и  сладкие,  обжигающие  счастьем.  Троепольский
проиграет -  так  не  бывает,  чтобы  выигрывать  всегда.  Когда-то  его
необыкновенное везение должно ему  изменить,  оно  уже  почти  изменило,
осталось еще чуть-чуть, самую малость.
   Серьезные заказчики - очень, очень, очень серьезные, ибо всем  хорошо
известно, что с Тимофеем Кольцовым, владельцем этого гребаного Уралмаша,
шутки плохи, - будут недовольны, да еще как! Во-первых, тем,  что  сайта
никакого нет, во-вторых, тем, что Троепольский втянул их  "в  неприятную
историю", а уж представить все так, будто он убил зама, потому  что  тот
вышел из-под контроля, а сам шеф ни на что не способен, проще простого!
   Менты - черт с ними, пусть они и не поверят, хотя хорошо бы  поверили
и засадили его всерьез! Заказчики поверят,  потому  что  разбираться  им
некогда и недосуг, а Троепольский при всем своем  величии  слишком  мал,
чтобы такой монстр, как владелец Уралмаша, стал разбираться, кто прав, а
кто виноват. И тогда конец всему - репутации, славе, легендам!
   Еще чуть-чуть. Только подтолкнуть в правильном направлении - и все.
   Макинтош мигнул, словно льдом подернулся, и  на  мониторе  взорвалась
картинка - сказочная, яркая, не имеющая  никакого  отношения  к  трубам,
дымам и чугунным болванкам Уральского машиностроительного  завода.  Федя
Греков, как и сам Троепольский, все и всегда делал против правил - завод
меньше всего был похож на завод, автомобиль на  автомобиль,  телефон  на
телефон.
   "Все  это  смертная  скука",  -  говорил  Троепольский,   когда   ему
показывали "телефонную" рекламу,  в  которой  говорилось  о  "центах  за
минуту" и о том, что "ночью дешевле". И переделывал по-своему, так что в
"телефонной" рекламе не оставалось ни слова о телефонах, и  заказчики  в
припадке восторга закатывали глаза, и продажи росли как  на  дрожжах,  и
придуманные шефом слоганы цитировались в газетах, на радио  и  еще  черт
знает где, а он так и не поехал за присужденным  ему  каннским  "Львом",
все некогда ему было, и "Льва" получал Федька!
   Самым убийственным было то, что все идеи  шефа  казались  простыми  и
аскетичными до идиотизма, ничего не было в них такого, чего нельзя  было
бы повторить, разобрать по частям, разложить по полочкам, но вот беда  -
разложив, их невозможно было собрать обратно! И повторить  невозможно  -
похоже, да, похоже, пожалуй, но вот не то, не то!..
   "Мы,  гении,  -  говорил  Троепольский,  -  всегда  неповторимы".   И
непонятно было - шутит он или нет.
   Посмотрим, как ты теперь пошутишь, избалованный  скверный  мальчишка!
Гений, твою мать!
   А Федька  подозревал.  Давно  подозревал,  и  приходилось  прятаться,
улыбаться, хвостом вилять, "отводить подозрения"! Опасность  миновала  -
больше  его  подозревать  некому.   Все   остальные   "гении",   которых
Троепольский подбирает себе под стать, дальше собственных Макинтошей  не
видят ничего, и слава богу!
   Сайт искрился и переливался на мониторе,  и  смотреть  на  него  было
невыносимо. Можно и  вовсе  не  смотреть.  Все  в  порядке.  Дело  почти
сделано.
   Бабахнула  тяжелая  металлическая  дверь  в  отдалении,  и   потянуло
сквозняком. Паника рухнула откуда-то сверху и почти придавила его. Стало
трудно дышать. Мокрые пальцы поехали  по  выпуклой  спинке  компьютерной
мыши и нажали что-то вовсе не нужное.
   Кто это может быть?! Охранник?! Что ему надо?! Сотрудники?!  Нет,  не
может быть, все давно ушли!
   Сайт на мониторе  горел,  как  жар-птица  из  сказки,  и  пальцы  все
промахивались, никак не могли потушить его.
   Шаги. Ковер глушит звук, но все-таки слышно. Шаги. Очень близко. Нет,
это не охранник. Это свои.
   То есть те, кто работает здесь, какие еще свои! Нет никаких своих!
   Попасться?! Вот так, в последнюю минуту, бездарно и  пошло  проиграть
только потому, что кому-то из "гениев" пришла фантазия  ночью  вернуться
на работу?!
   "Нет. Нет!  Нет!!!"  -  Кто-то  будто