уя никогда  не  повторяющийся
коктейль полумрака, любви и юности. В открытых кафе у воды  царило  веселье,
звенели бокалы, слышались приветствия  и  шутки,  извинения  и  комплименты,
завязывались  знакомства  и  возникали  размолвки.  Велика  магия   Сены   в
августовский вечер. Даже туристов прощали за то, что они  приехали  в  Париж
вместе с их долларами.
   Шум веселья не проникал в маленький кабинет в здании неподалеку  от  Порт
де Лилья. Трое мужчин сидели  вокруг  магнитофона  с  медленно  вращающимися
кассетами. Они работали. Один ведал переключателями, то включая  магнитофон,
то перематывая пленку назад и пуская вновь, следуя командам второго мужчины.
Тот, в наушниках, пытался выискать в какофонии звуков  слова,  имеющие  хоть
какой-то смысл. Зажав сигарету в зубах,  со  слезящимися  от  поднимающегося
вверх табачного дыма глазами, он давал знак оператору, что хочет  прослушать
вновь тот или иной кусок. Иногда он полдюжины раз прокручивал один и тот  же
десятисекундный отрезок. Затем диктовал услышанное.
   Третий мужчина, молодой блондин, сидел за пишущей машинкой и печатал  под
диктовку. Вопросы, заданные в подвале, разбирались легко, слышались  ясно  и
четко. Ответы были  куда  более  бессвязными.  Блондин  печатал  текст,  как
интервью. Каждый вопрос начинался с красной строки и с заглавной буквы  "В".
Ответ шел строкой ниже и начинался с заглавной буквы "О".  В  ответах  слова
часто  разделялись  многоточиями,  так  как  в  этих  местах  уловить  смысл
услышанного не представлялось возможным.
   Они закончили около полуночи. Несмотря на открытое окно,  воздух  посинел
от сигаретного дыма. Они встали, потянулись, разминая застывшие  от  долгого
сидения мышцы. Тот, что нажимал  на  клавиши  магнитофона,  снял  телефонную
трубку, попросил соединить его с городом, набрал номер. Мужчина в  наушниках
снял их и перекрутил пленку назад. Блондин вынул из машинки последний  лист,
вытащил копирку и начал раскладывать стопку листов  по  экземплярам.  Первый
предназначался  полковнику  Роллану,  второй  -  в  дело,   третий   -   для
размножения, если Роллан счел бы необходимым ознакомить с протоколом допроса
руководителей других подразделений СДЭКЭ.
   Полковника Роллана нашли в ресторане,  где  он  обедал  с  друзьями.  Как
обычно, элегантный холостяк был  остроумен  и  галантен  и  его  комплименты
присутствующим дамам оценивались по  достоинству  если  не  мужьями,  то  их
женами. Когда официант попросил его к телефону, он извинился и  вышел  из-за
стола. Взяв трубку, полковник коротко представился: "Роллан" -  и  подождал,
пока человек на другом конце провода назовет себя и скажет пароль.
   Роллан  сделал  то  же  самое,  вставив  в  первое  предложение   заранее
оговоренное  слово.  Подслушавший  этот  разговор  узнал  бы,   что   машина
полковника, находящаяся в ремонте, починена и полковник может забрать  ее  в
любое удобное для него  время.  Роллан  поблагодарил  человека,  сообщившего
приятную новость, и положил трубку. Он вернулся к столу, но через пять минут
распрощался с друзьями, сославшись на то, что завтра у него трудный  день  и
он должен выспаться. И спустя десять минут  один  в  машине  мчался  по  еще
оживленным улицам к более тихому Порт де Лилья. В начале второго он вошел  в
кабинет, снял превосходно сшитый пиджак, попросил ночного дежурного принести
кофе и позвал своего помощника.
   Первый  экземпляр   показаний   Ковальски   и   чашечку   кофе   принесли
одновременно.  Он  быстро  пробежал  все  двадцать  шесть  страниц,  пытаясь
выхватить главное из того, что сказал едва пришедший в себя легионер. Где-то
в середине он зацепился за несколько фраз, заставивших его нахмуриться,  но,
не задерживаясь на них, дочитал досье до конца.
   Второй раз он читал не спеша, более внимательно, обдумывая каждый  абзац.
Затем взял со стола черную ручку и, читая  текст  в  третий  раз,  вычеркнул
слова и предложения, касающиеся  Сильвии,  ее  болезни,  Индокитая,  Алжира,
Жожо, Ковача, корсиканских мерзавцев. Легиона. Все это он знал, и его это не
интересовало.
   Кроме Сильвии, иногда упоминалась какая-то Жюли. Раньше Роллан о  ней  не
слышал, но вычеркнул и ее. После этого протокол допроса сократился до  шести
страниц. Теперь предстояло понять, что же удалось вырвать из Ковальски. Рим.
Три главаря ОАС в Риме. Ничего нового. Но почему они  в  Риме?  Этот  вопрос
задавался восемь раз. Ответы практически не отличались. Они не хотят,  чтобы
их похитили, как Арго в феврале.  Естественно,  не  хотят,  подумал  Роллан.
Неужели он напрасно потратил  время,  организовав  за-хват  Ковальски?  Одно
слово  легионер  произнес,  вернее,  пробормотал  дважды,  отвечая  на  этот
заданный восемь  раз  вопрос.  Секрет.  Или  это  прилагательное?  Но  в  их
пребывании в Риме не было ничего секретного. Значит, существительное.  Какой
секрет?
   Роллан в десятый раз дочитал текст до  конца,  вновь  вернулся  к  первой
странице. Три оасовца в Риме.  Они  там,  потому  что  не  хотят,  чтобы  их
похитили. Они не хотят, чтобы их похитили, потому что знают секрет.
   Роллан иронически улыбнулся. Он не хуже генерала  Гибо  понимал,  что  не
страх заставил Родина прятаться за спины телохранителей.
   Значит, им известен секрет. Какой секрет? Похоже,  связанный  с  каким-то
событием в Вене. Столица Австрии упоминалась  трижды,  хотя  сначала  Роллан
подумал, что Ковальски говорит о Вьене1, городке в двадцати километрах к югу
от Лиона. Но, возможно,  все-таки  Вена,  а  не  французский  провинциальный
городок.
   Они встречались в Вене. Затем приехали в Рим и  поселились  в  отеле  под
охраной, чтобы исключить похищение и последующий допрос, на котором придется
выдать секрет. Секрет как-то связан с Веной.
   В последовательности событий зияли прорехи. Заполнить их уже не  удастся,
в три часа ночи ему сообщили, что второго допроса не будет: Ковальски  умер.
Или из показаний можно выудить что-то еще?
   И Роллан начал выписывать слова, вроде бы выпадающие из  текста.  Клейст,
человек по фамилии Клейст. Ковальски, поляк по национальности, произнес  это
слово правильно, и Роллан, помнящий немецкий с военных лет, записал его  как
полагается, в отличие от дешифровщика, допустившего ошибку. Но человек ли? А
может, место? Он позвонил  на  коммутатор  и  попросил  найти  в  телефонном
справочнике жителя Вены по фамилии Клейст или место под таким же  названием.
Ответ поступил через  десять  минут.  Клейсты  занимали  в  справочнике  две
колонки, все личные телефоны. Кроме того, в  справочнике  значились  частная
школа Эвальда Клейста для мальчиков и пансион Клейста на Брукнералле. Роллан
записал оба, но подчеркнул пансион Клейста. Затем продолжил чтение.
   Несколько раз Ковальски упоминал какого-то иностранца, к  которому  питал
смешанные чувства. Иногда характеризовал его, как "bon", то есть хороший,  в
других случаях, как "f?cheur", то есть зануда. В пять утра полковник  Роллан
приказал принести ему  кассету  и  магнитофон  и  целый  час  вслушивался  в
звучащие с пленки голоса. Выключив магнитофон, он коротко выругался и,  взяв
ручку, внес в текст несколько изменений.
   Ковальски сказал, что иностранец "blond", блондин, а не "bon".  А  слово,
сорвавшееся с разбитых губ и записанное как  "f?cheur",  в  действительности
являлось совсем другим словом - "faucheur"1, то есть убийца.
   Дальнейшее уже не составляло особого труда. Слово "шакал", которое Роллан
ранее вычеркивал  отовсюду,  полагая,  что  Ковальски  называет  так  людей,
схвативших и допрашивавших его, приобрело  иной  смысл.  Оно  стало  кодовым
именем убийцы со светлыми волосами, иностранца, с которым  три  главаря  ОАС
встретились в пансионе Клейста  в  Вене  за  несколько  дней  до  того,  как
поселиться в Риме под усиленной охраной.
   Теперь Роллан мог  объяснить,  чем  вызвана  волна  ограблений  банков  и
ювелирных магазинов, сотрясающая Францию в последние восемь  недель.  Услуги
блондина стоили денег. И не вызывало сомнений, какое задание получил  он  от
ОАС, раз речь шла о миллионах франков. Ради пустяка  блондина  звать  бы  не
стали.
   В семь утра Роллан позвонил дежурному  и  продиктовал  срочную  депешу  в
венское   отделение   СДЭКЭ,   нарушив   тем    самым    внутриведомственную
договоренность о том, что все дела в Вене ведет бюро R3  (Западная  Европа).
Затем велел принести все копии протокола допроса  Ковальски  и  запер  их  в
сейф. И  сел  писать  донесение,  адресованное  только  одному  человеку,  с
пометкой "Прочесть лично".
   В  донесении  он  коротко  упомянул  об  операции,  проведенной  по   его
инициативе,  результатом  которой  стало  пленение  Ковальски:   о   приезде
экс-легионера в Марсель,  куда  его  заманили  ложным  известием  о  болезни
близкого ему человека, о действиях агентов Отдела противодействия, допросе и
полученном признании. Он также отметил, что в схватке с  экс-легионером  два
агента стали калеками, а он сам, чувствуя, что уйти  не  удастся,  попытался
покончить с собой и его пришлось срочно госпитализировать.  Именно  там,  на
смертном одре, он во всем и признался.
   Далее следовало само признание и пояснения Роллана. Покончив с  этим,  он
помедлил, прежде чем перейти  к  последнему  абзацу,  оглядел  крыши  домов,
позолоченных восходящим солнцем. Роллан пользовался репутацией  человека,  и
он знал об этом, который ничего  не  преувеличивает  и  никогда  не  сгущает
краски. Поэтому он и задумался,  прежде  чем  вновь  склониться  над  листом
бумаги.
   "В настоящее время продолжается поиск доказательств  существования  этого
заговора.  Однако   если   расследование   подтвердит,   что   вышесказанное
соответствует действительности, приведенный выше план покушения представляет
собой, с моей точки зрения, наиболее опасную идею, выношенную террористами в
стремлении уничтожить  президента  Франции.  Если  таковой  план  имеется  и
наемник-иностранец, о котором мы  ничего  не  знаем,  кроме  кодового  имени
Шакал, действительно получил задание убить президента Франции и сейчас ведет
подготовку покушения, мой долг информировать вас, что, по  моему  убеждению,
положение критическое. Нация в опасности".
   Полковник Роллан сам отпечатал донесение, чего не бывало  ранее,  заклеил
конверт, приложил к нему личную печать, надписал  адрес  и  поставил  вверху
гриф наивысшей степени секретности. Затем сжег черновики и смыл пепел  водой
в маленькой раковине в углу кабинета.
   Вымыл руки и лицо. Вытираясь полотенцем, глянул в зеркало над  раковиной.
Лицо,  которое  он  увидел,  к  его   великому   сожалению,   теряло   былую
привлекательность. Худощавое, столь энергичное в юности и столь импонирующее
женщинам в более зрелые годы, оно становилось все более усталым, утомленным.
Слишком многое он испытал, слишком  много  узнал  о  тех  низостях,  на  кои
способен человек в борьбе с себе подобными за выживание.  Обманы,  хитрости,
необходимость посылать людей на смерть или на убийство, на пытки в  подвалах
или на добывание нужных сведений теми же пытками, раньше  времени  состарили
главу Отдела противодействия. И сейчас он выглядел не на пятьдесят четыре, а
на все шестьдесят лет. Глубокие складки от носа к уголкам рта, темные  метки
под глазами, совершенно белые виски, недавно еще чуть тронутые сединой.
   В конце года, сказал он себе, я  обязательно  должен  вырваться  из  этой
круговерти.  Лицо  печально  глянуло  на  него.  Неверие  или   смирение   с
неизбежным? Может, лицо знало лучше, чем  разум?  Уйти  после  стольких  лет
просто  невозможно.  И  придется  тянуть  этот  воз  до  конца  своих  дней.
Сопротивление,  тайная  полиция,  служба  безопасности  и,  наконец,   Отдел
противодействия. Сколько людей, сколько крови, говорил он лицу в зеркале.  И
все ради Франции. А помнит ли об этом Франция?  Лицо  смотрело  на  него  из
зеркала и молчало. Потому что они оба знали ответ.
   Полковник Роллан вызвал к себе мотоциклиста-посыльного. Попросил принести
в кабинет яичницу, рогалики, масло и кофе,  на  этот  раз  большую  чашку  с
молоком, а также  две  таблетки  аспирина,  чтобы  снять  головную  боль  от
бессонной ночи. Он отдал посыльному запечатанный конверт,  приказав  отвезти
его по указанному адресу. Намазал рогалик маслом, съел его вместе с яичницей
и с чашкой кофе подошел к окну, обращенному к центру Парижа.  Вдали  он  мог
различить шпили Нотр-Дам и в жарком утреннем  мареве,  повисшем  над  Сеной,
вершину Эйфелевой башни. Рабочий день, 11 августа, уже вступил в свои права,
часы  показывали  начало  десятого,  и  многие,  возможно,  успели   ругнуть
мотоциклиста  в  черном  комбинезоне,  в  реве  сирены   лавирующего   между
автомобилями. Мчался он в Министерство внутренних дел.
   Удастся ли предотвратить угрозу, о которой говорится  в  депеше,  лежащей
сейчас в кармане мотоциклиста? - думал  полковник  Роллан.  От  этого  будет
зависеть, сохранит ли он работу, с которой собирался уйти на пенсию в  конце
года.
   г л а в а 9
   Тем же утром, но чуть позже министр внутренних дел Франции сидел за своим
столом и мрачно обозревал в окно залитый солнцем круглый двор  и  украшенные
гербами Франции кованые ворота, выходящие на площадь  Бово,  куда  вливались
потоки  транспорта  с  Фобур  Сен-Оноре  и  проспекта  Мариньи  и   обтекали
полицейского, регулирующего их движение с возвышения в центре пло-щади.
   С двух других магистралей, проспекта Миромениль  и  улицы  Соссэ,  машины
врывались на площадь по свистку  регулировщика,  пересекали  ее  и  исчезали
среди домов. А он, казалось,  играл  с  пятью  транспортными  потоками,  как
матадор играет с быком, спокойно, уверенно, с  достоинством  и  мастерством.
Роже  Фрей  завидовал  решительности,  с   которой   регулировщик   выполнял
порученное ему дело.
   У ворот министерства два жандарма  также  наблюдали,  как  их  коллега  в
центре площади ловко управляется с полчищами машин.  За  их  спинами  висели
автоматы, и они смотрели на мир сквозь решетку двойных ворот, защищенные  от
потусторонней суеты, уверенные в том, что жалованье, карьера,  место  работы
под теплым августовским солнцем всегда останутся при них. Министр  завидовал
и им, простоте их жизни и незатейливости честолюбивых замыслов.
   Шуршание переворачиваемой страницы  заставило  его  повернуться  лицом  к
столу. Мужчина, сидящий перед ним, почтительно положил папку  на  стол.  Оба
молча смотрели друг на друга, тишину нарушало лишь тиканье часов на каминной
полке напротив двери да приглушенный шум транспорта на площади Бово.
   - Так что вы об этом думаете?
   Комиссар  Жак  Дюкре,  возглавляющий  службу  личной  охраны   президента
Франции,  считался  одним  из  лучших  экспертов  в  вопросах  безопасности,
особенно в защите от покушений. По праву занимал он этот пост, и не случайно
все шесть попыток  убить  президента  Франции  провалились:  либо  покушение
оканчивалось  неудачей,  либо  его   удавалось   предотвратить   на   стадии
подготовки.
   - Роллан нрав, - голос Дюкре звучал ровно, бесстрастно, уверенно. -  Если
написанное  им  верно,  этот   план   исключительно   опасен.   Все   архивы
правоохранительных  служб  Франции,  вся  сеть  агентов   и   осведомителей,
внедренных  в  ОАС,  бессильны  перед  иностранцем,  человеком  со  стороны,
работающим в одиночку, без помощников. А если он еще и профессионал... Как и
указал Роллан, - Дюкре вновь взял папку, открыл последнюю страницу и  прочел
вслух: - "...план  представляет  собой  наиболее  опасную  идею,  выношенную
террористами в стремлении уничтожить президента Франции".
   Роже Фрей пробежался пальцами по серо-стальным коротко стриженным волосам
и вновь повернулся к окну. Министр был  не  из  тех,  кто  легко  впадает  в
панику, но утром 11 августа он перепугался не на шутку. Долгие годы  являясь
убежденным сторонником Шарля де  Голля,  он  частенько  удачно  скрывал  под
внешней интеллигентностью и любезностью твердость характера, приведшую его в
министерское кресло. Яркие синие глаза, способные не только лучиться теплом,
но и метать ледяные молнии, широкие плечи и  грудь,  красивое,  но  жестокое
лицо, притягивающее восхищенные взгляды женщин, жаждущих близости  с  власть
имущими, не были просто фасадом.
   В  былые  годы,  когда  голлисты  боролись  с  американской   неприязнью,
английским   безразличием,   честолюбием   приверженцев    генерала    Жиро,
нетерпимостью коммунистов, он не прятался за чужие спины, всегда находясь на
передней линии огня. В  конце  концов  им  удалось  победить,  и  дважды  за
восемнадцать лет человек,  за  которым  они  шли,  занимал  высший  пост  во
Франции. В последние два года развернулось новое сражение,  на  этот  раз  с
теми, кто дважды возвращал генерала к власти, -  с  армией.  Лишь  несколько
минут назад министр полагал, что битва подходит к концу,  а  враг  разбит  и
обессилен.
   Теперь он знал, что борьба не закончена. Тощий фанатик  в  Риме  придумал
коварный план, и смерть одного человека могла привести  к  разрушению  всего
здания. В некоторых странах государственные институты  обладали  достаточной
стабильностью, чтобы пережить смерть  президента  или  отречение  короля  от
престола. Это подтвердила Англия двадцать восемь лет назад и Америка в конце
этого,  1963  года.  Но  Роже  Фрей  здраво  судил   о   текущем   состоянии
государственной машины Франции. Смерть президента, он в этом не  сомневался,
стала бы прологом к путчу и гражданской войне.
   - Что ж, - он все еще смотрел  на  залитый  солнцем  двор,  -  ему  нужно
сказать.
   Полицейский промолчал. Одно из преимуществ специалиста состоит в том, что
он должен заниматься своим делом, перекладывая  принятие  решений  на  плечи
тех, кому за это платят. В добровольцы он не рвался.  Во  всяком  случае,  в
этой ситуации. Министр снова развернул кресло.
   - Хорошо. Благодарю, комиссар. Тогда я попытаюсь сегодня же встретиться с
президентом и ввести его в курс дела. - В  голосе  слышалась  решительность.
Пришло время действовать. - Я думаю, мне не  нужно  просить  вас  никому  не
говорить о нашей беседе,  пока  мне  не  представится  возможность  обсудить
создавшееся положение с президентом. А он решит, как нам поступить.
   Комиссар Дюкре встал и вышел из кабинета, спустился вниз, вышел из  ворот
и через сотню метров свернул в другие ворота Елисейского  дворца.  Оставшись
один, министр  пододвинул  к  себе  папку  и  еще  раз  перечитал  донесение
начальника Отдела противодействия. Он не сомневался  в  правильности  вывода
Роллана, да и Дюкре присоединился к  мнению  полковника.  Опасность  налицо,
серьезная опасность, избежать ее не представлялось возможным, следовательно,
президент должен знать о готовящемся покушении на его жизнь.
   Неохотно нажал он кнопку на аппарате внутренней связи и сказал в  тут  же
зажужжавший микрофон: "Соедините меня с Елисейским дворцом".
   Минуту спустя зазвонил красный телефон. Министр снял трубку, подождал.
   - Господина Фоккара, пожалуйста. - Еще пауза, и на другом  конце  провода
послышался обманчиво приторный голос одного из  самых  могущественных  людей
Франции. Роже Фрей коротко объяснил, что ему нужно и почему.
   - Как можно скорее, Жак... Да, я понимаю, что вы должны посмотреть, какой
у него распорядок дня. Я подожду. Пожалуйста, сразу же перезвоните мне.
   Фоккар позвонил через сорок минут. Фрея ждали в  четыре  часа,  сразу  же
после полуденного отдыха президента. Министр хотел было запротестовать,  ибо
дело, с которым он шел к президенту, не терпело отлагательств, но передумал.
Как и все приближенные президента,  он  знал,  что  перечить  сладкоголосому
личному помощнику де Голля нежелательно. Как-никак, он в любой  момент  имел
доступ к президенту Франции, а кроме  того,  вел  специальную  картотеку,  в
которую собирал информацию о многих  высокопоставленных  чиновниках,  в  том
числе и компрометирующую, которая в нужный ему  момент  могла  ока