и,  когда  его  допрашивали  шесть  недель
спустя, он заявил,  что  не  заметил  светловолосого  молодого  англичанина,
стоящего позади него в очереди к окошечку и спокойно изучавшего лицо пастора
из-под черных очков. По крайней мере,  пастор  не  помнил  такого  человека.
Когда он вышел из здания аэропорта, чтобы сесть в автобус авиакомпании  ВЕА,
доставивший его на автовокзал Кромвель-роуд, англичанин с брифкейсом  шел  в
нескольких шагах позади него,  так  что  скорее  всего  они  ехали  в  одном
автобусе.
   На автовокзале датчанину пришлось подождать, пока его  чемодан  снимут  с
багажного прицепа, затем он направился к стоянке такси. Шакал  в  это  время
прошел на служебную автостоянку, где он оставил свой автомобиль,  спортивную
модель с открытым верхом. Положив брифкейс на пассажирское сидение,  он  сел
за руль, завел двигатель и объехал автовокзал слева. Отсюда  он  мог  видеть
длинный ряд такси, ожидающих пассажиров. Датчанин сел  в  третье  от  головы
такси. Выехав на Кромвель-роуд,  такси  свернуло  к  Найтсбридж.  Спортивный
автомобиль покатил следом.
   Водитель  такси  высадил  ничего  не  подозревающего   священника   около
небольшого,  но  комфортабельного  отеля  на  Хаф  Мун-стрит,  в  это  время
спортивный автомобиль проехал мимо  и  остановился  на  Керзон-стрит.  Шакал
убрал брифкейс в багажник, купил дневной выпуск газеты "Ивнинг  Стандард"  в
киоске на Шеферд Маркет и через пять минут уже сидел в вестибюле отеля.  Ему
пришлось подождать еще двадцать пять минут, прежде  чем  датчанин  спустился
вниз и отдал ключ от номера портье. Тот повесил его на крючок. Ключ  качался
несколько секунд, и мужчина, удобно расположившийся в  кресле,  очевидно,  в
ожидании  приятеля,  чуть  опустил  газету,  когда  датчанин  проследовал  в
ресторан, и заметил номер ключа: 47. Вскоре портье отошел на минутку,  чтобы
проверить заказ на билеты в театр для одного из гостей, и мужчина  в  черных
очках, никем не замеченный, поднялся по лестнице.
   Слюдяная полоска шириной в  два  дюйма  оказалась  недостаточно  жесткой,
чтобы открыть довольно тугой замок номера 47, но, усиленная тонким  стальным
лезвием, справилась с пружиной,  и  дверь  распахнулась.  Пастор  ушел  лишь
перекусить, поэтому оставил паспорт на столике у  кровати.  Тридцать  секунд
спустя Шакал вернулся в коридор, оставив нетронутой пачку туристских чеков в
бумажнике пастора. Он рассчитывал,  что  администрация  отеля,  увидев,  что
ничего не украдено, попытается убедить священника, что тот  потерял  паспорт
где-то еще до приезда в отель. Так оно и вышло. Обнаружив пропажу  паспорта,
датчанин обратился к управляющему. Они вместе еще  раз  осмотрели  номер,  и
управляющий, подчеркнув, что все вещи, включая туристские  чеки,  на  месте,
постарался втолковать недоумевающему пастору, что нет нужды вызывать в отель
полицию, так как паспорт, скорее всего, потерян где-то  по  пути.  Датчанин,
человек по натуре добрый и  неуверенно  чувствующий  себя  в  чужой  стране,
согласился, что такое могло  случиться,  хотя  прекрасно  помнил,  как  клал
паспорт на столик у  кровати.  На  следующий  день,  обратившись  в  датское
генеральное консульство, он получил временный документ, с которым и вернулся
в  Копенгаген  через  две  недели.   Сотрудник   генерального   консульства,
выписавший документ, зафиксировал потерю паспорта, выданного  в  Копенгагене
пастору Перу Йенсену, и больше не думал об этом. Временный  документ  пастор
получил 14 июля.
   Через два дня аналогичная история произошла с американским  студентом  из
Сиракуз, штат Нью-Йорк. По прибытии в лондонский аэропорт  он  показал  свой
паспорт кассиру "Америкэн экспресс", обменивая первый из туристских чеков на
наличные. Деньги он положил  во  внутренний  карман  пиджака,  паспорт  -  в
бумажник на молнии, а тот - в сумку. Чуть позже, пытаясь  привлечь  внимание
носильщика, он поставил сумку на пол и взмахнул рукой, а когда хотел поднять
сумку, она исчезла. Носильщик не стал  выслушивать  претензии  студента,  но
отвел того к стойке "Пан  Америкэн",  куда  вызвали  полицейского.  Студента
пригласили в полицейский участок, где тот объяснил, что с ним произошло.
   Когда отпала вероятность того, что сумку  взяли  по  ошибке,  происшедшее
классифицировали, как кражу, и оформили соответствующий протокол.
   После извинений и выражения сочувствия молодому,  атлетически  сложенному
американцу рассказали, какие усилия предпринимаются полицией аэропорта  ради
того,  чтобы  обезопасить  пассажиров  от  мелких  воров  и  карманников.  А
американец признал, что такой же случай произошел с его приятелем  на  Грэнд
Сентрал в Нью-Йорке.
   Сообщение о краже вкупе с описанием сумки и ее содержимого  поступило  во
все подразделения лондонской полиции. Но проходила неделя за неделей, следов
сумки и паспорта не обнаруживалось, и о них больше никто не вспоминал.
   А Марти Шульберг отправился в свое посольство на Гросвенер Сквэа,  заявил
о краже паспорта, и ему также выдали  временный  документ,  по  которому  он
улетел в Штаты,  проведя  месяц  в  Шотландии.  Посольство  зарегистрировало
потерю паспорта, уведомило об этом Государственный департамент в Вашингтоне,
и этот маленький эпизод канул в Лету.
   Никто не мог подсчитать, сколько пассажиров прошли перед биноклем Шакала.
Несмотря на разницу в возрасте,  те  двое,  что  лишились  паспорта,  многим
напоминали друг друга: рост за шесть футов, широкоплечие, стройные, с синими
глазами. А в чертах лиц проглядывало неуловимое сходство с Шакалом,  который
их и ограбил. Седовласый пастор Йенсен, сорока восьми лет,  надевал  очки  в
золотой оправе, только  беря  в  руки  книгу  или  газету.  Марти  Шульберг,
двадцати пяти лет, с каштановыми волосами, постоянно носил  очки  в  тяжелой
роговой оправе.
   Эти лица Шакал рассматривал долго, положив паспорта перед собой  в  своей
квартире на Саут Одли-стрит. Целый день ушел у него на  посещения  магазинов
театральных  принадлежностей,  оптики  и   мужской   одежды   в   Вест-Энде,
специализирующемся на американцах и  получающем  большую  часть  товаров  из
Нью-Йорка: были куплены синие контактные линзы без диоптрий, две пары  очков
с золотой и черной  роговой  оправами,  тенниска  и  трусы,  белые  брюки  и
небесно-синяя ветровка с молнией впереди и шерстяными воротником и манжетами
в красно-белую полоску, все  сшитое  в  Нью-Йорке,  а  также  белая  рубашка
священника, накрахмаленный высокий жесткий воротник и черная манишка. С трех
последних  предметов  одежды  он  аккуратно  срезал   ярлыки   с   названием
фирмы-изготовителя.
   День он закончил походом  в  торговый  центр  в  Челси,  где  продавались
мужские парики и средства для ухода за волосами. Там он  купил  составы  для
окраски волос под седину и в каштановый цвет и получил  подробные  указания,
как добиться  наилучшего  эффекта  в  минимально  короткий  срок.  Он  также
приобрел маленькие кисточки для нанесения краски на волосы. Если не  считать
торгового центра и магазина американской одежды, везде он покупал  не  более
одной вещи.
   На следующий день, 18  июля,  "Фигаро"  поместила  маленькую  заметку,  в
которой сообщалось, что в Париже от сердечного приступа по пути в  госпиталь
скончался Ипполит Дюпуи, заместитель командира бригады сыскной полиции.  Его
преемником был назначен комиссар  Клод  Лебель,  начальник  отдела  убийств.
Шакал, просматривающий все  ежедневные  французские  газеты,  продаваемые  в
Лондоне, прочитал  эту  заметку,  обратив  внимание  на  слово  "сыскная"  в
заголовке, но ничего интересного для себя в ней не нашел.
   Еще до начала дежурств в лондонском  аэропорту  Шакал  решил,  что  будет
проводить операцию  под  вымышленным  именем.  Тем  более  что  приобретение
фальшивого английского паспорта не  составляло  никакого  труда.  Шакалу  не
пришлось идти на какие-либо ухищрения. Тем же  способом  добывали  документы
большинство наемников, контрабандистов и прочих любителей  беспрепятственных
путешествий из страны в страну. Сев в машину, он отправился в  Темз  Вэллью,
поглядывая на маленькие деревушки.  Почти  в  каждой  из  них  за  крохотной
церквушкой пряталось ухоженное  кладбище.  На  третьем  по  счету  кладбище,
которые посетил Шакал, он нашел подходящую могилу. В ней покоился  Александр
Даггэн, умерший в 1931 году двух с половиной лет от роду. Если б он не умер,
то в июле 1963 года был бы на несколько месяцев  старше  Шакала.  Старенький
викарий с радостью  согласился  помочь,  когда  гость  объяснил,  что  он  -
генеалогист-любитель, пытающийся составить родословное древо  Даггэнов.  Ему
сообщили, что в этой деревне жила семья Даггэнов. И он подумал, не  найдутся
ли в церковных книгах интересующие его материалы.
   Викарий, и так сама доброта, стал еще радушнее, когда  Шакал  восторженно
отозвался об  архитектуре  церкви  и  пожертвовал  несколько  фунтов  на  ее
реставрацию. Оба Даггэна, муж и жена, умерли  в  последние  семь  лет  и  их
похоронили  рядом  с  сыном  Александром.  Листая   страницы,   на   которых
регистрировались рождения, свадьбы и смерти за 1929 год, Шакал нашел  нужную
ему запись:
   "Александр Джеймс Квентин Даггэн, родился  3  апреля  1929  года,  приход
Святого Марка, Сэмбуэн Фишли".
   От всей души поблагодарив  викария,  он  уехал.  В  Лондоне  он  прямиком
направился в Центральный отдел записей  актов  гражданского  состояния,  где
один из клерков  без  лишних  вопросов  принял  у  него  визитную  карточку,
свидетельствующую о том, что он  -  партнер  адвокатской  конторы  в  Маркет
Дрейтон,  Шропшир.  Не  вызвала   подозрений   клерка   и   причина   визита
достопочтенного адвоката: розыски внуков недавно  почившего  клиента  фирмы,
которым досталось  наследство.  Одного  из  внуков  звали  Александр  Джеймс
Квентин Даггэн и родился он в Сэмбуэн Фишли,  в  приходе  Святого  Марка,  3
апреля 1929 года.
   Подавляющему  большинству  чиновников  Британии  более   всего   нравится
вежливое, чуть просительное обращение, и клерк, с которым говорил Шакал,  не
был исключением из общего правила. Он  скоро  выяснил,  что  место  и  время
рождения указаны правильно, но ребенок умер в ноябре 1931 года в  результате
несчастного случая  на  дороге.  За  шесть  шиллингов  Шакал  получил  копии
свидетельств о рождении и смерти. По пути  домой  он  заглянул  в  отделение
министерства труда, где ему выдали бланк заявления  на  выдачу  паспорта,  в
магазине игрушек  купил  за  пятнадцать  шиллингов  детский  полиграфический
набор, а на почте уплатил один фунт пошлины.
   Вернувшись в квартиру, он заполнил бланк заявления на имя Даггэна, указав
его точный возраст, дату и место рождения, но  свои  внешние  данные,  рост,
цвет волос и глаз. В графе "профессия" он написал просто: "бизнесмен". Далее
последовали  полные  имена  родителей  Даггэна,  позаимствованные   из   его
свидетельства о рождении.  В  поручители  Шакал  взял  преподобного  Джеймса
Элдерли, викария прихода Святого Марка в деревне Сэмбуэн  Фишли,  с  которым
мило побеседовал утром. Он запомнил имя и фамилию  викария,  выгравированные
на табличке у церковных ворот. Подделав его подпись, Шакал  сложил  из  букв
полиграфического набора печать:

   ЦЕРКОВЬ ПРИХОДА СВЯТОГО МАРКА
   СЭМБУЭН ФИШЛИ.

   И  вдавил  ее  в  бланк  заявления  рядом  с  фамилией   викария.   Копию
свидетельства о рождении, заполненный бланк и  марку  пошлины  он  послал  в
паспортный стол на Петти Фрэнс,  копию  свидетельства  о  смерти  уничтожил.
Новенький паспорт прибыл по почте на Прейд-стрит  через  четыре  дня,  когда
Шакал читал утренний выпуск "Фигаро". Паспорт он забрал после  ленча,  а  во
второй половине дня запер квартиру, поехал в  лондонский  аэропорт  и  купил
билет до Копенгагена, как обычно, расплатившись  наличными,  не  прибегая  к
чековой книжке. Под вторым дном его чемодана,  в  отделении  по  толщине  не
больше журнала, обнаружить  которое  мог  лишь  весьма  тщательный  досмотр,
лежали две тысячи фунтов, которые днем раньше он забрал из личного  сейфа  в
хранилище адвокатской конторы в Холборне.
   Шакал не собирался задерживаться в Копенгагене. Прямо в аэропорту он взял
билет на самолет, вылетающий на следующий день в Брюссель. Магазины  датской
столицы уже закрылись, поэтому он снял номер в отеле "д'Англетер",  пообедал
в ресторане "Семь стран", погулял в парке Тиволи, где немного пофлиртовал  с
двумя белокурыми датчанками, и лег спать в час ночи.
   Днем он купил серый костюм в одном из  лучших  магазинов  мужской  одежды
Копенгагена, пару недорогих черных ботинок, носки, нижнее белье и три  белые
рубашки, все датского производства. Рубашки он приобрел лишь для того, чтобы
срезать с них нашивки с названием датской  фирмы  и  перенести  на  рубашку,
воротник и манишку, купленные в Лондоне под предлогом того, что он - студент
теологии, готовящийся к посвящению в духовный сан.
   Последней его покупкой стала книга на датском языке об известных  церквах
и кафедральных соборах Франции. После ленча в  ресторане  у  озера  в  парке
Тиволи Шакал вернулся в отель, собрал вещи, расплатился по  счету  и  в  три
часа пятнадцать минут пополудни вылетел в Брюссель.
   г л а в а 4
   Почему человек со столь несомнен-ными достоинствами, как Поль  Гуссен,  в
зрелом возрасте сбился с пути истинного, осталось загадкой для его  немногих
друзей, гораздо более многочисленных покупателей и бельгийской  полиции.  За
тридцать лет безупречной работы на "Фабрик насьональ" он приобрел  репутацию
никогда не оши-бающегося специалиста, причем  в  той  области  техники,  где
точность ценится превыше всего. И его честность  никогда  не  ставилась  под
сомнение. За эти годы он также стал едва ли не лучшим экспертом по  широкому
спектру  вооружений,  выпускаемых  компанией,   от   миниатюрного   женского
автоматического пистолета до орудий больших калибров.
   И во время войны он  не  уронил  своего  достоинства,  хотя  и  продолжал
работать на той же фабрике после прихода нацистов. Проведенное  после  войны
расследование показало, что он участвовал в движении Сопротивления,  помогая
переправлять сбитых английских и американских летчиков в Англию и  организуя
акты саботажа  в  цехах,  отчего  орудия,  изготовленные  в  Льеже,  или  не
обеспечивали нужной  точности,  или  разрывались  на  пятидесятом  выстреле,
калеча и убивая немецких артиллеристов. Все эти сведения  адвокаты-защитники
буквально  клещами  вытянули  из  скромного  месье  Гуссена  и  с   триумфом
представили  суду.  На  присяжных  произвело  впечатление  и  чистосердечное
признание подсудимого в сознательном умолчании о своем участии  в  борьбе  с
нацизмом, потому что ему претили послевоенные награды и медали.
   В начале пятидесятых годов, когда на Гуссена пало подозрение в присвоении
крупной суммы при весьма выгодной для  компании  сделке  по  продаже  партии
оружия, он уже был  начальником  отдела,  и  его  руководители  громче  всех
уверяли полицию, что она вышла не на того человека.
   Даже на суде директор выступил в его защиту. Но судья  пришел  к  выводу,
что  предательство  доверия  компании  тем  более  достойно   порицания,   и
приговорил Гуссена к десяти годам. Апелляционный суд  снизил  срок  до  пяти
лет. За примерное поведение его выпустили через три с половиной года.
   Жена развелась с ним и увезла детей. Прежняя жизнь в окруженном  клумбами
домике в предместье Льежа осталась в  прошлом.  Так  же  как  и  карьера  на
"Фабрик насьональ". Он снял маленькую квартирку в Брюсселе,  затем  приобрел
дом. Источником  его  растущего  благосостояния  стала  незаконная  торговля
оружием, которое покупала  у  него  половина  подпольных  движений  Западной
Европы.
   В начале шестидесятых годов его называли не иначе  как  Оружейник.  Любой
бельгиец мог зайти в спортивный или оружейный магазин  и  купить  револьвер,
автоматический  пистолет  или  ружье,  представив  удостоверение   личности,
подтверждающее бельгийское гражданство. Гуссен никогда не покупал оружия  на
свое имя, ибо каждая продажа фиксировалась в магазине, с указанием фамилии и
номера удостоверения покупателя. Он пользовался  документами  других  людей,
украденными или поддельными.
   Он поддерживал  тесные  связи  с  одним  из  лучших  карманников  города,
который, если не отбывал  очередной  срок  в  тюрьме,  виртуозно  вытаскивал
бумажники  из  любых  карманов.  За  украденные  документы   Гуссен   платил
наличными. Работал на него и неудачник-фальшивомонетчик, попавшийся в  конце
сороковых годов на крупной партии французских банкнот, пропустив букву "u" в
словосочетании "Banque de France" (тогда он был  молод).  Отсидев  срок,  он
переключился на изготовление поддельных документов, где достиг куда  больших
успехов. В последнее время,  когда  к  Гуссену  обращался  клиент,  жаждущий
получить оружие, в оружейный магазин с  поддельным  удостоверением  личности
отправлялся безработный, недавно выпущенный из  тюрьмы  мелкий  воришка  или
актер, отдыхающий между появлениями на сцене.
   Из работавших на него людей только карманник  и  фальшивомонетчик  знали,
кто он такой. Клиенты Гуссена, схваченные полицией, оберегая его, никогда не
признавались, каким путем попало к ним оружие, понимая, что им  еще  не  раз
придется обращаться к нему.
   Поэтому, хотя бельгийская полиция была осведомлена о  некоторых  сторонах
его деятельности, она не могла  поймать  Гуссена  с  поличным  или  получить
свидетельские показания, достаточные для того, чтобы выйти с ними  в  суд  и
добиться обвинительного  приговора.  Знали  в  полиции  и  о  маленькой,  но
превосходно оборудованной мастерской, размещенной в бывшем гараже,  и,  хотя
полицейские  неоднократно   наведывались   туда,   они   обнаруживали   лишь
разнообразные приспособления для изготовления медальонов и сувениров в  виде
уменьшенных копий памятников Брюсселя. Один из таких сувениров месье  Гуссен
подарил старшему инспектору в знак уважения к службе охраны правопорядка.
   И утром 21 июля 1963 года Гуссен нисколько не нервничал,  ожидая  приезда
англичанина, рекомендованного ему по телефону постоянным покупателем, бывшим
наемником из Катанги. Он воевал в Африке  с  1960  по  1962  год,  а  теперь
занимался поддержанием порядка в борделях бельгийской столицы.
   Гость прибыл в полдень, как и обещал, и месье Гуссен провел  его  в  свой
маленький кабинет.
   - Не могли бы вы снять очки? - спросил он, когда англичанин сел, и, видя,
что тот колеблется, добавил: - Видите ли, я  думаю,  будет  лучше,  если  мы
будем насколько возможно доверять друг  другу,  хотя  бы  на  период  нашего
сотрудничества. Выпьете пива?
   Мужчина,  Александр  Даггэн  по  паспорту,  снял  очки  и   вопросительно
посмотрел на маленького оружейника,  разливающего  по  кружкам  пиво.  Затем
месье Гуссен сел за стол, отпил пива и спросил:
   - Так чем я могу быть вам полезен, месье?
   - Как я понимаю, Луи предупредил вас о моем приезде?
   - Конечно, - месье Гуссен кивнул. - Иначе бы вы тут не сидели.
   - Он сказал вам, чем я занимаюсь?
   - Нет. Мне известно лишь, что он знает вас по Катанге и готов  поручиться
за вас. Вам нужно ружье, и вы готовы заплатить наличными, стерлингами.
   Англичанин медленно кивнул.
   - Ну раз я знаю, что делаете вы, будет справедливо, если я расскажу вам о
себе. Мне нужно особое ружье. Я... э... специализируюсь в устранении  людей,
у которых есть влиятельные и богатые враги. Вам,  очевидно,  ясно,  что  эти
люди также богаты и влиятельны. Выполнить задания нелегко.  Эти  люди  могут
нанять охрану. Требуется тщательная подготовка, и обычным  ружьем  здесь  не
обойтись. Одним из таких дел я сейчас занимаюсь. И приехал к вам за ружьем.
   Гуссен отпил пива, кивнул.
   - Прекрасно, прекрасно. Вы, как и я, профессионал.  Я  чувствую,  что  вы
приготовили мне сложную задачку. Так о каком ружье пойдет речь?
   - Тип ружья не имеет значения. Важны ограничени