тоятельно, по двенадцати долгоигра-
ющим пластинкам и по книгам, а такого рода уроки быстро забываются.
      -- Он уж не упустит случая ошарашить окружающих, -- заявил Стивен.
      -- Кто?
      -- Наш друг Рэндолл.
      Йен, прищурив глаза,  посмотрел на меня, а Малкольм позвал официанта,
чтобы расплатиться.
      Пара желтолицых людей, сидевших у стены,  ушла  вслед  за  грузинами.
Ресторан быстро пустел. Мы облачились в пальто и шапки и, содрогаясь, вышли
в промозглую ночь.  Казалось,  что на улице стало  еще  холоднее. Трое моих
спутников торопливо направились  к метро, а  я решил рискнуть  пройтись  по
улице Горького пешком.
      Я шел минут пятнадцать, когда невдалеке замаячил просторный навес пе-
ред входом в гостиницу "Интурист". Подняв воротник пальто, я в очередной --
наверно, уже в десятый -- раз удивился, зачем нужна эта декоративная крыша.
Навес ничего не прикрывал, лишь по его периметру проходила довольно широкая
полоса, а центр представлял  собой  прямоугольное отверстие, в которое сво-
бодно мог хлестать дождь и сыпаться снег. Этот навес был так же бесполезен,
как ванна без затычки и без воды.
      Оказалось, что спокойные размышления на отвлеченную тему -- никудыш-
ная подготовка к драке. Черный автомобиль обогнал меня  и остановился шагах
в десяти. Из машины вышел водитель. Сидевший рядом с водителем пассажир то-
же вышел на тротуар и, когда я поравнялся с машиной, бросился на меня.
      Нападение  явилось  абсолютно неожиданным. Его рука метнулась к  моим
очкам, и я отчаянно отбил ее, как надоедливую осу. Когда нужно спасать зре-
ние, мои рефлексы всегда мгновенны, но в целом я к драке готов не был.
      Противник толкал меня поперек тротуара,  чтобы  прижать  к похожей на
скалу стене какого-то банка. Напарник торопился ему на помощь. В их поведе-
нии ощущалась жестокая, грубая сила.  Я  почти сразу понял, что они  первым
делом стремились добраться до моих очков.
      Очень трудно драться, если ты одет в тяжелое пальто и шапку, даже ес-
ли противники поддаются тебе. Мои противники не поддавались, а драться было
необходимо.
      Я изо всей силы  пнул наседавшего пассажира в колено, а когда  он по-
качнулся, вцепился в вязаный подшлемник, надетый под ушанкой, и стукнул его
головой о стену.
       Тут словно вихрь налетел водитель и схватил меня за руку. Другая ру-
ка рванулась к моему лицу, но я отпрянул, и пальцы вцепились лишь в мех мо-
ей ушанки. Шапка упала. Я пнул  водителя, попал, хотя и не совсем удачно, и
заорал.
      Я во всю глотку кричал: "Ай-яй-яй-яй-яй-яй-яй!", и крик разносился по
пустынной улице.
      Нападавшие не ожидали такого  поворота.  Я почувствовал, что их реши-
мость несколько ослабла, вырвался и  пустился  бежать. Я бежал под гору,  к
"Интуристу", бежал изо всех сил, бежал, словно в олимпийском забеге.
      За моей  спиной хлопнула дверца автомобиля.  Я слышал за  спиной звук
мотора, но бежал дальше.
      Перед гостиницей бурлила жизнь. Там стояли  такси, поджидавшие пасса-
жиров, ходили люди. Там  же  были наблюдатели, зарабатывавшие таким образом
себе на кусок хлеба. У меня  в голове невольно промелькнула мысль: могут ли
они прийти на помощь человеку, спасающемуся от людей, сидящих в  черном ав-
томобиле, и решил, что, пожалуй, нет.
      Я не стал кричать, призывая их на помощь. Я просто бежал.
      Люди в  автомобиле, вероятно, решили  не нападать на меня около самой
гостиницы. К  тому же я уже не прогуливался,  поглощенный своими мыслями, а
со всех ног удирал от них. Так или иначе, обогнав меня, автомобиль не оста-
новился, а, наоборот,  набрал  скорость, свернул  направо  в конце улицы  и
скрылся из виду.
      Я прошел быстрым шагом  последнюю  сотню ярдов. Сердце бешено колоти-
лось, я полной грудью глотал холодный, промозглый воздух. Форма у тебя ни к
черту, хмуро сказал я самому себе.  Совсем не та, что прошлой осенью, когда
ты участвовал в скачках.
      Последние несколько ярдов  я прошел обычным прогулочным шагом и мино-
вал двойные стеклянные  двери, не привлекая излишнего внимания. В вестибюле
было омерзительно тепло, и меня сразу  же прошиб пот. Сняв пальто и получив
ключ от комнаты, я  подумал, что ничто на свете не заставит  меня вернуться
на улицу Горького за упавшей шапкой.
      Моя комната казалась мирной и  спокойной.  Ее  обстановка должна была
уверить меня, что постояльцам гостиницы ни в коем случае не грозит зверское
нападение на центральной улице города
      Это могло бы случиться  и на Пикадилли, подумал я. Это могло  бы слу-
читься и на Парк-авеню, и на Елисейских полях, и на  Виа  Венето. Чем улица
Горького хуже?
      Я бросил пальто и ключ от номера на кровать, плеснул в стакан виски и
сел на диван.
      Два нападения за один день. Чересчур много для случайностей...
      Целью первого, определенно,  было убить или покалечить меня. А второе
больше похоже на попытку похищения. Если  бы они смогли отобрать у меня оч-
ки, то скрутить меня им не составило бы труда. Они смогли бы запихнуть меня
в машину и отвезти... куда и зачем?
      Рассчитывал ли принц,  что я выполню поручение, несмотря на опасность
для жизни? Скорее всего, нет. Но из этого следует, что он и не знал, на ка-
кое дело меня посылает.
      Мне, несомненно, везло. И могло повезти снова. Но,  пожалуй, лучше на
это не слишком рассчитывать и быть поосторожнее.
      Сердцебиение постепенно утихало, дыхание  успокаивалось.  Я потягивал
виски, и мне становилось легче.
      Немного посидев, я  поставил стакан на столик, взял магнитофон, вклю-
чил и приступил к обследованию номера.  Начал я от окна и методично продви-
гался вдоль стены. Я обследовал каждый дюйм от пола до  потолка. Магнитофон
ни разу не взвыл, и я выключил его.
      То, что мой детектор не сработал, еще ничего не значило. Просто спря-
танный где-то под обоями микрофон был выключен, только и всего.
      Я не спеша подошел к  кровати  и  лег.  Я лежал в темноте с открытыми
глазами и размышлял о водителе и пассажире черного автомобиля. Их возраст я
определил в  двадцать-тридцать лет, а рост у обоих  был примерно пять футов
девять дюймов. Кроме этого, я заметил в них три особенности. Во-первых, они
знали о дефекте моего зрения.  Во-вторых,  по тому, как они набросились  на
меня, я  смог заключить,  что они очень жестоки. И,  в-третьих, они не были
русскими.
      Они не произнесли ни слова, поэтому я не мог судить по голосам. Одеты
они были в обычную для московских  прохожих одежду. Их лица были почти пол-
ностью закрыты, так что я видел одни глаза, да и то мельком.
      Почему же я так думал? Я  натянул на плечи теплое одеяло и повернулся
на бок. Мысли шевелились вяло. Русские,  думал я, не стали бы так себя вес-
ти, разве  что люди из КГБ... А если бы КГБ захотел меня арестовать, то это
сделали бы по-другому, и наверняка  успешно.  Остальных  русских приучили к
порядку с помощью различных мер устрашения: трудовых лагерей, психиатричес-
ких больниц и смертных приговоров. В голове прозвучал голос Фрэнка.  Он го-
ворил за завтраком:
      -- В России почти совсем нет  уличных  грабежей.  Преступность  здесь
действительно очень мала. Убийств практически не бывает.
      -- Все революции порождали репрессии, -- заметил я.
      -- А вы уверены, что правильно понимаете то, что здесь происходит? --
с несколько озадаченным видом спросила меня миссис Уилкинсон.
      -- Люди терпеть не могут отказываться от своих привычек, прежде всего
от  лени  и  вольнодумства, -- пояснил я свою мысль. -- Поэтому чтобы дать
человеку лекарство, вам  следует  заставить его разжать зубы. Революционеры
по своей природе деспоты,  агрессоры  и угнетатели. Это следствие комплекса
превосходства. Но, конечно, все это они творят потому, что желают  вам доб-
ра.
      Мои слова не вызвали  возмущенной  отповеди Фрэнка. Он лишь повторил,
что в  действительно социалистических странах  -- таких, как Россия, -- нет
причин для преступности. Государство заботится об удовлетворении потребнос-
тей, предоставляя людям все, что им следует иметь.
      Уже шестьдесят, если не  больше,  лет прошло с Октябрьской революции.
Ветер разнес ее кровавые семена по  всему миру, они проросли и дали всходы.
Но уже  два, а то и три поколения в России были отучены от применения наси-
лия в быту.
      Из-под подшлемников на меня смотрели горящие глаза тех, кто сам выра-
щивает свой урожай. Они были минимум  на шестьдесят лет моложе людей с пус-
тыми, унылыми глазами, которым давали все, что им следует иметь.


      ГЛАВА 10

      Когда на следующее утро я отправился в ГУМ, Фрэнк следил за мной.
      Я спокойно, не оглядываясь, вышел  из  гостиницы,  остановился в тени
под навесом и увидел, как он торопливо выскочил на улицу.
      За  завтраком,  уступая настойчивым расспросам Наташи, я сказал,  что
собираюсь встретиться еще с несколькими специалистами-конниками, но сначала
пойду в ГУМ купить новую шапку, так как свою вчера потерял.
      По лицу Фрэнка пробежала легкая тень, и он задумчиво посмотрел на ме-
ня. Тут я вспомнил, что, когда накануне он следил, как я прощаюсь со Стиве-
ном и  ухожу  в гостиницу, шапка была у меня на голове. Каким же нужно быть
осторожным с каждым самым невинным замечанием, сказал я себе.
      -- И как же вы умудрились ее потерять? -- спросил Фрэнк. В его голосе
слышалось одно лишь дружеское участие.
      --  Наверно,  уронил  в фойе или в лифте, -- беспечно ответил я. -- Я
даже не обратил внимания.
      Наташа  посоветовала  мне спросить у портье за  стойкой.  Я  пообещал
спросить и честно выполнил обещание. А кто-нибудь наверняка проверил, обра-
щался ли я к портье. Может быть, и не сразу, но проверил обязательно.
      Когда я  вошел в ГУМ,  Фрэнк держался на приличном расстоянии позади.
Красную вязаную шапочку с белым помпоном я заметил сразу же. Из-под шапочки
с миловидного маленького личика глядели серо-голубые  глаза. Женщина выгля-
дела слишком юной и миниатюрной  для  того, чтобы можно было поверить,  что
она жена и мать. Мне легко было понять, почему девятый этаж без лифта явил-
ся для нее бедствием.
      -- Елена? -- сказал я, обращаясь в пространство.
      Она чуть заметно кивнула, повернулась и направилась прочь. Я следовал
за  ней  в  нескольких шагах. Ей нужно было самой выбрать время и место для
того, чтобы  поговорить с иностранцем.  Для меня это оказалось очень кстати
-- я должен был скрыться от глаз Фрэнка.
      Елена была одета в серое пальто, на плечи был небрежно наброшен крас-
ный шарф. В руках она несла  сетчатую сумку (в России их называют "авоська-
ми") с каким-то предметом,  завернутым в бумагу. Я приблизился к ней  и так
же, ни к кому не обращаясь, сказал, что хочу купить  шапку.  Елена никак не
отреагировала на  мои слова, но,  когда остановилась, рядом с ней оказалась
витрина с головными уборами.
      Изнутри ГУМ не  был универсальным магазином, типичным для Запада. Это
было скорее восточное скопление лавчонок,  собранных  под  дырявой  крышей.
Сверху капала вода от талого снега, и под ногами были лужи.
      Пока я покупал шапку, Елена ждала снаружи, подчеркнуто  не обращая на
меня никакого внимания. Когда я вышел, она отвернулась. Я осмотрелся  в по-
исках Фрэнка, но  не увидел его. Многочисленные покупатели загораживали об-
зор, и это могло оказаться выгодным как для меня, так и для него. Но скорее
всего раз я не видел его, то и он меня не видел.
      Елена протиснулась сквозь длинную очередь бесстрастных  людей и оста-
новилась перед витриной с произведениями народных промыслов. Одним незамет-
ным движением, без всяких жестов, она  вложила мне в руку свою авоську. При
этом она не сводила глаз с витрины.
      -- Миша велел передать это вам,  -- негромко сказала она с легким ми-
лым акцентом. По ее  неодобрительному тону я понял, что она взялась  за вы-
полнение поручения  только по просьбе брата, но  уж никак  не ради меня.  Я
поблагодарил ее за помощь.
      -- Пожалуйста, постарайтесь не причинить ему неприятностей.
      -- Обещаю! -- заявил я.
      Она коротко кивнула, окинула быстрым взглядом мое лицо  и вновь уста-
вилась в пространство.
      -- А теперь идите, пожалуйста, а я стану в очередь.
      -- А что это за очередь?
      -- За обувью. Теплой зимней обувью.
      Я окинул взглядом очередь. Она выстроилась вдоль линии первого этажа,
поворачивала на лестницу и тянулась по  галерее  второго  этажа,  скрываясь
где-то вдали. За пять минут люди не продвинулись ни на шаг.
      -- Но это займет у вас целый день! -- удивился я.
      -- Что поделать.  Мне нужны зимние  сапоги. Когда в  магазин  завозят
обувь, все, естественно, бросаются ее покупать. У вас,  в Англии, крестьяне
вообще ходят босиком. Мы здесь, в Советском Союзе, счастливые.
      Она ушла не прощаясь, как и ее брат вчера в метро, и присоединилась к
терпеливой людской веренице. Я подумал, что единственная очередь, в которой
могли бы простоять весь день босоногие английские крестьяне, -- это очередь
за билетами на финал кубка по футболу.
      Отогнув краешек бумаги, я взглянул  на  сверток,  Который мне прислал
Миша -- вернее, принесла Елена. Оказалось,  что  это  расписная  деревянная
кукла. Франк попался мне где-то между ГУМом и подземным переходом  под пло-
щадью.  Он  шел передо мной, направляясь  к  тоннелю. На мгновение в  толпе
мелькнули взъерошенные кудри и шарф выпускника колледжа. Я  не стал следить
за ним:  не смотри сам, и тебя не заметят. Уже минуло десять часов. Я заша-
гал шире,  довольно скоро вынырнул на  поверхность в левый  рукав северного
выхода тоннеля, около гостиницы "Националь".
      Перед  входом  стоял только один маленький ярко-желтый автомобиль.  В
нем сидел крупный человек в состоянии, близком к панике.
      -- Вы опоздали  на  семь минут, -- сказал  он  вместо приветствия. --
Семь минут  я торчу здесь, нарушая  правила. Садитесь, садитесь,  сейчас не
время извиняться.
      Я уселся рядом с ним, мотор  взревел, и машина рванула с места. Води-
тель, похоже, не обращал никакого внимания на другие автомобили.
      -- Вы были в ГУМе, -- тоном прокурора сказал он, -- и поэтому опозда-
ли.
      Я проследил за направлением его взгляда и, обнаружив,  что он смотрит
на сверток, лежащий в авоське, перестал удивляться его ясновидению. До чего
же умно со  стороны  Елены было так упаковать  Мишины  сувениры. Этим сразу
объяснялось место свидания. Сумка тоже не должна была вызвать у  Фрэнка по-
дозрений. Я  мог купить ее где и  когда угодно.  Секрет выживания в  России
состоял в том, чтобы не выделяться из массы.
      Юрий Иванович Шулицкий успел  раскрыться  передо мной за время нашего
общения. Он  был очень умным человеком  и тщательно скрывал  свою греховную
любовь к роскоши и чувство юмора. Этого человека не устраивал  правящий ре-
жим, думал я,  но  он пытался бороться за  свое  достоинство, насколько это
дозволялось властями. В этой стране  иметь  собственное  мнение было равно-
сильно предательству. Кто не верил в то, чему обязаны были верить все, дол-
жен был  испытывать тяжкие духовные страдания.  Как я позднее  понял, жизнь
Юрия Шулицкого действительно была полна проблем.
      Это был человек лет сорока, с нездоровой полнотой и набрякшими мешка-
ми под глазами. Задумываясь, он  вздергивал  верхнюю  губу и демонстрировал
передние зубы. Он говорил неторопливо, тщательно подбирая слова, хотя, воз-
можно, дело  было в том, что  мы разговаривали по-английски.  Из телефонных
разговоров я понял, что он проверял и перепроверял каждую мысль, прежде чем
высказать ее вслух.
      -- Сигарету? -- предложил он, протягивая мне пачку.
      -- Нет, благодарю вас.
      -- Я курю, -- пояснил он, щелкая зажигалкой с ловкостью, выказывавшей
многолетнюю практику.
      -- А вы?
      -- Иногда, сигары.
      Он хмыкнул. Шулицкий держал руль левой рукой. Между пальцами была за-
жата сигарета. Рука была загорелая, но  я успел заметить, что ладони у него
белые, пальцы гибкие, с ухоженными ногтями.
      -- Я еду смотреть олимпийское строительство, -- сказал он. -- Поедете
со мной?
      -- Конечно.
      -- Это в Чертанове.
      -- Где?
      -- Место, где пройдут все конные соревнования. Я  архитектор и проек-
тирую строительство объектов в Чертанове. -- Он говорил с сильным акцентом,
но понять его было совсем несложно. -- Хочу посмотреть, как идет работа. Вы
понимаете меня?
      -- Каждое слово, -- подтвердил я.
      -- Отлично. Я изучал проведение соревнований в Англии. Смотрел, каки-
ми должны быть такие  строения. -- Он умолк и с расстроенным  видом тряхнул
головой.
      -- Вы ездили для того, чтобы посмотреть, что происходит во время меж-
дународных соревнований по конному спорту, и выясняли, какие здания необхо-
димо построить и как их следует проектировать, чтобы они подходили для про-
ведения Олимпийских игр? -- уточнил я.
      Он улыбнулся краешком рта.
      -- Именно так. Я ездил и в Монреаль. Там мне не понравилось. В Москве
будет лучше.
      Я думал, что  односторонняя система движения в центре Москвы заставит
нас вернуться туда же,  откуда мы уехали, но оказался не прав.  Юрий Шулиц-
кий, не отпуская акселератора, сворачивал на поворотах. Он управлял автомо-
билем так ловко, словно тот был его металлическим пальто.
      Маленький желтый автомобиль мчался на юг города. Шулицкий сказал мне,
что улица называется Варшавское шоссе, но я видел только указатели  с обоз-
начением "М4".
      -- Николай Александрович Кропоткин просил ответить на все ваши вопро-
сы, -- заговорил хозяин. -- Спрашивайте. Я буду отвечать.
      -- Я ищу кого-то по имени Алеша.
      -- Алеша? Это имя  носит  множество людей. Николай Александрович ска-
зал, что для Рэндолла Дрю нужно найти Алешу. И кто же это такой?
      -- В том-то и проблема.  Я не  знаю о нем ничего и не могу его найти.
И, похоже, никто  о  нем  ничего не знает... Скажите,  вам  не  приходилось
встречаться в Англии с Гансом Крамером? -- спросил я после небольшой паузы.
      -- Да. Это был немец. Он умер.
      -- Именно  так. Вот он-то знал Алешу. Вскрытие  показало, что он умер
от сердечного приступа, но люди, присутствовавшие в момент  его смерти, ут-
верждают, что он сказал, что  этот  приступ  у  него из- за Алеши. Э-э... Я
достаточно ясно выражаюсь?
      -- Да. Все понятно. Я ничем не смогу помочь вам в поисках Алеши.
      Я подумал, что было бы крайне удивительно услышать от него что-нибудь
другое.
      -- А вас уже кто-нибудь расспрашивал об Алеше? -- поинтересовался я.
      -- Что?
      -- К  вам в Олимпийский  комитет приходил англичанин. Он встречался с
вами и двумя вашими коллегами, которые тоже были в Англии.
      -- Да, -- Шулицкий почему-то рассердился. -- Корреспондент газеты.
      -- Малкольм Херрик?
      -- Да! -- ответил он по-русски.
      -- Ему вы сказали, что вообще ничего ни о чем не знаете.
      Последовало долгое молчание. Затем Шулицкий ответил:
      -- Херрик  -- иностранец. Ни один  русский не станет  разговаривать с
Херриком.
      Он погрузился в молчание.
      Мы, никуда не сворачивая, мчались по Варшавскому шоссе. Позади остал-
ся центр города, по обеим сторонам высились домакоробки  предместий. С неба
посыпался снежок, и хозяин включил дворники.
      -- Сегодня и завтра  будет снегопад, -- объявил он. -- Этот  снег уже
не растает, а ляжет на всю зиму.
      -- Вы любите зиму? -- спросил я.
      -- Нет. Зима -- это не сезон для строительства. Сегодня  -- последний
день, когда в Чертанове еще возможно проводить работы. Поэтому я и поехал.
      Я сказал, что с удовольствием осмотрю строительство, если  он мне его
покажет. Шулицкий хрипло рассмеялся во все горло, но ничего не сказал.
      Я спросил, был ли  он лично знаком с Гансом Крамером. Он  сказал, что
им пришлось несколько раз беседовать о строительстве.
      --Ну а с Джонни Фаррингфордом вы не были  знакомы? -- поинтересовался
я.