рос, подумал я.
      Проехав еще немного. Йен Янг затормозил, выключил фары и с чуть слыш-
но работающим мотором медленно въехал во двор. Остановился, поста вил маши-
ну на ручной тормоз и полуобернулся ко'мне.
      -- Вероятно, вы на несколько минут опоздаете к обеду, -- сказал он.


      ГЛАВА 5

      Янг не спешил  мне что-либо объяснять.  Мы сидели в  полной  темноте,
слушая негромкое потрескивание двигателя, который быстро остывал в холодной
московской ночи.  Когда мои глаза привыкли к темноте,  я рассмотрел с обеих
сторон высокие темные дома, а впереди какую-то железную ограду, из-за кото-
рой выглядывали кусты.
      -- Где мы? -- спросил я.
      Он не ответил.
      -- Послушайте... -- начал было я
      Йен Янг прервал меня:
      -- Когда  мы выйдем  из машины, не говорите ни  слова. Молча идите за
мной. Здесь всегда кто-нибудь прячется в тени... если услышат, что вы гово-
рите по-английски, то у них сразу возникнут подозрения, и они донесут о на-
шем визите.
      С этими словами он открыл дверцу  и вышел. Казалось, он ожидал, что я
поверю его словам. Я  же, со своей стороны, не видел оснований  не доверять
ему. Я тоже вышел, осторожно закрыл дверь и двинулся следом.
      Когда мы подошли к ограде, перед нами оказались ворота. Йен  Янг тол-
кнул их; скрипнув несмазанными петлями, они распахнулись и  с резким метал-
лическим стуком, прозвучавшим в тишине как гром, закрылись  за моей спиной.
Мы оказались в какомто едва освещенном общественном саду. Между голыми кус-
тами в сером снегу, похожем на пыль, вилась узкая аллея. Вдоль аллеи стояло
несколько скамеек, за которыми виднелись небольшие открытые поляны, которые
летом, вероятно, покрывала трава. Но в конце ноября все это место выглядело
настолько унылым, что в душу невольно закрадывалась тоска.
      Йен Янг уверенно шел вперед.  Он  не торопился и не проявлял  никаких
признаков беспокойства:  просто  человек,  куда-то  идущий  по своим делам.
Пройдя через сад, мы  вышли к другим воротам. Снова скрипнули петли  и ляз-
гнули створки. Янг сразу же повернул направо. Я молча шел за ним.
      Свет в окнах показал, что мы попали в обитаемый район.  Вокруг стояли
старые дома.  Между ними пролегали  узкие проезды. Неожиданно Янг свернул в
один из дворов. Вдоль стен стояли строительные леса: перед ними лежали кучи
строительного мусора. Мы  кое-как  пробрались по разбитым кирпичам, искоре-
женным трубам и обломкам досок, направляясь, как мне казалось, в никуда.
      Тем не менее цель  у нашего похода была. Мы пролезли под  лесами, пе-
ребрались через широкую канаву, которая, по всей видимости, предназначалась
для прокладки новых труб, преодолели полосу густой грязи  и обнаружили тем-
ный подъезд с тяжелой деревянной дверью. Янг толкнул дверь, и  она, переко-
сившись, словно висела на  одной  петле, распахнулась с утомленным скрипом.
Внутри подъезд оказался серым и тускло освещенным. Почти сразу от двери на-
чиналась лестница, которая  вела, к маленькому лифту в старомодной сетчатой
клетке.
      Янг открыл  наружные и внутренние  раздвижные двери лифта, мы вошли в
кабину, и он нажал кнопку четвертого этажа, взглядом напомнив мне  о молча-
нии. На четвертом этаже мы вышли  на пустую площадку. Пол здесь был выложен
плиткой, многих квадратиков не хватало. На площадку выходили две деревянные
двери, покрашенные в незапамятные времена. Йен подошел к левой из них и на-
жал на кнопку звонка.
      На лестничной площадке было так тихо, что я вздрогнул, услышав резкий
звонок. Йен Янг позвонил снова. Короткий звонок, еще один короткий  и длин-
ный.
      Из-за дверей  не доносилось ни звука. На лестнице  не было слышно ша-
гов. Не  было никаких признаков жизни  и тепла. Преддверие  ада, подумалось
мне. В этот момент дверь беззвучно открылась.
      Высокая женщина окинула  нас бесстрастным взглядом, но я уже научился
воспринимать такие взгляды как должное. Она посмотрела на  Йена Янга, потом
более пристально на меня и уже вопросительно взглянула на Янга. Тот кивнул.
      Женщина  сделала  приглашающий жест. Янг спокойно вошел. Было  поздно
раздумывать о том,  что за дверью мне предстоит нежелательная неофициальная
встреча с русскими, так как дверь закрылась за моей спиной и женщина запер-
ла ее на задвижку.
      Все так же молча  Йен снял пальто и шапку. Я последовал  его примеру.
Женщина аккуратно повесила их на  забитую  одеждой вешалку и, взяв Янга  за
руку, повела нас по коридору.
      Мы, видимо, находились в частной квартире. Ближайшая деревянная дверь
была открыта. За ней виднелась небольшая гостиная.
      В комнате было пятеро мужчин,  поднявшихся  при  нашем появлении. Мое
лицо изучало пять пар глаз. Все были почти одинаково одеты: в рубашки, брю-
ки, пиджаки и домашние тапочки, но сильно различались по возрасту  и телос-
ложению. Один  из них, самый  худощавый, примерно моих лет, держался напря-
женно, словно готовился пройти испытание. Остальные  были просто настороже-
ны. Так дикие олени принюхиваются к ветру, прежде чем выйти из зарослей.
      Седой человек лет пятидесяти, в очках, выступил вперед и приветствен-
но положил руки на плечи Янга.  Он заговорил по-русски и представил ему ос-
тальную четверку, пробормотав длинные имена. Я не смог разобрать их. Они по
очереди кивнули. Напряжение чутьчуть ослабло.
      -- Евгений Сергеевич, это Рэндолл Дрю, -- представил меня Янг.
      Седой неторопливо протянул мне  руку.  Он не выглядел ни дружелюбным,
ни враждебным и никак не выдавал своих намерений. Мне показалось, что в нем
было больше достоинства,  чем  властности. Он внимательно рассматривал меня
так, словно пытался взглядом проникнуть  мне  в душу. Но видел перед  собой
простонапросто худощавого сероглазого человека  с  темными волосами и в оч-
ках, с лицом не более выразительным,  чем у него самого или у каменной сте-
ны. Наконец Йен Янг обратился ко мне:
      -- Это  -- хозяин, Евгений Сергеевич  Титов. Встречала нас  его жена,
Ольга Ивановна.  -- Он коротко  поклонился женщине, открывшей нам дверь. Та
ответила спокойным взглядом.  Мне показалось, что жесткое выражение ее лица
порождено глубокой сдержанностью характера.
      -- Добрый вечер, -- сказал я, и она серьезно повторила поанглийски:
      -- Добрый вечер.
      Молодой человек, который выглядел так же сурово, что-то быстро сказал
по-русски. Йен Янг повернулся ко мне.
      -- Он спрашивает, не было ли за нами слежки. А как вам кажется?
      -- Нет, -- ответил я.
      -- А почему вы так думаете?
      -- Через  сад за нами никто не  шел. У  этих ворот очень  характерный
звук. После нас через них никто не проходил.
      Янг заговорил с русскими, те выслушали его, стоя неподвижно и продол-
жая рассматривать  меня. Когда он закончил,  люди задвигались и  начали са-
диться. Лишь тот, кто спросил о  слежке, остался стоять все в той же напря-
женной позе, словно готовясь взлететь.
      -- Я сказал им, что  вам  можно  верить,  -- сообщил мне Янг. -- Если
окажется, что я ошибся, я убью вас.
      Он холодным твердым взглядом пристально взглянул мне в  глаза. Я выс-
лушал его слова, которые в иных обстоятельствах принял бы за  дурную шутку,
и понял, что он имел в виду именно то, что сказал.
      -- Отлично,  -- ответил я.  В глазах Янга промелькнул отблеск эмоций,
которые я не смог понять.
      -- Садитесь, пожалуйста,  -- предложила Ольга Ивановна, указав мне на
глубокое мягкое кресло у противоположной стены. -- Садитесь туда.
      В ее английском слышался сильный русский акцент, но то, что она вооб-
ще могла говорить по-английски, привело меня в смущение.  Я пересек комнату
и сел на предложенное место, отлично понимая, что они заранее решили, где я
должен сидеть, чтобы не дать мне возможности убежать прежде, чем мне позво-
лят уйти. Из глубокого кресла мне было бы так же  трудно  выбраться, как из
тюремной камеры. Подняв глаза, я  увидел  рядом с собой Йена, прищурился  и
улыбнулся ему.
      -- И что вы обо всем этом думаете? -- спросил он.
      -- Хочу узнать, для чего мы здесь.
      -- Вы не боитесь... -- Это был полувопрос, полуутверждение.
      -- Нет, -- ответил я. -- А вот они боятся.
      Он окинул стремительным  взглядом  шестерых русских и вновь склонился
ко мне.
      -- Похоже, вы не совсем дурак, -- усмехнулся он.
      Суровый молодой человек --  единственный,  кто оставался на ногах, --
что-то нетерпеливо сказал Йену. Тот  кивнул,  неторопливо  смерил  взглядом
сначала сурового, потом -- в который  раз -- меня, глубоко вздохнул и сооб-
щил, будто снабжал меня смертельно опасной информацией:
      -- Это Борис Дмитриевич Телятников.
      Суровый молодой человек  вздернул подбородок с таким видом, будто уз-
нать его имя было великой честью.
      -- Борис Дмитриевич  выступал за русскую команду на международных со-
ревнованиях, которые проходили в Англии в сентябре, -- продолжал Янг.
      Услышав это, я чуть не вскочил, но стоило мне напрячься, как на лицах
всех наблюдателей появилась тревога. Борис Дмитриевич отступил на шаг.
      Я вновь откинулся в кресле, стараясь выглядеть как можно спокойнее, и
атмосфера настороженного доверия начала понемногу восстанавливаться.
      -- Скажите ему, пожалуйста, что я в восторге от встречи с ним.
      Судя по внешнему виду,  о  Борисе Дмитриевиче Телятникове нельзя было
сказать то же самое, но ведь это они пригласили меня, а не я их. Я счел про
себя, что если бы они совершенно не хотели меня видеть, то не стали бы под-
вергаться такому риску.
      Ольга Ивановна принесла два  жестких  деревянных стула и поставила их
примерно в четырех футах от  меня.  Образовался  треугольник. Напротив меня
сел Борис Дмитриевич, а чуть сбоку -- Янг. Во время этой процедуры я осмот-
рел комнату. Большую часть стен занимали полки с книгами, в оставшихся про-
межутках стояли буфеты. Широкое единственное  окно  было  закрыто  плотными
шторами кремового  цвета. Чисто выметенный  паркетный пол был темным и рас-
сохшимся. Обстановку комнаты составляли стол, старый диван, покрытый коври-
ком, несколько неудобных деревянных стульев и глубокое кресло,  в котором я
сидел. Вся мебель, кроме стульев, занятых  Борисом  Дмитриевичем  и  Янгом,
стояла вдоль  стен, рядом с  книжными палками и буфетами, оставляя середину
свободной. В комнате не было никаких украшений, подушек или растений. Ниче-
го дорогого, вызывающего или легкомысленного. Все вещи были  старыми и про-
изводили убогое впечатление, но это  не  было  настоящей бедностью. Комната
принадлежала людям, которые жили так,  потому  что это их устраивало, а  не
потому, что они не имели возможности жить по-другому.
      Йен Янг быстро  переговорил с Борисом Дмитриевичем на недоступном мне
русском языке, а затем пересказал мне суть разговора. При этом  он выглядел
взволнованным, чего я никак от него не ожидал.
      -- Борис хочет предупредить нас,  -- сказал он, --  что  речь вдет не
просто о каком-то дурацком скандале, а об убийстве.
      -- О чем?
      Янг кивнул:
      -- Это его слова.
      Он вновь заговорил с Борисом.  По  выражениям  лиц присутствующих мне
показалось, что этот рассказа новинку только для Йена и меня.  Борис выгля-
дел как настоящий  жокей: среднего роста, широкоплечий, с четкими, скоорди-
нированными движениями. Он был красив, с прямыми черными  волосами и ушами,
плотно прижатыми к голове. Он что-то рассказывал Янгу и поминутно вскидывал
на меня  темные глаза, словно проверял,  чем рискует, позволяя  мне слышать
свои слова.
      -- Борис говорит, -- с потрясенным видом перевел Йен, -- что этот не-
мец, Ганс Крамер, был убит.
      --  Нет,  --  уверенно  возразил  я.  -- Было вскрытие.  Естественная
смерть.
      Янг мотнул головой.
      -- Борис говорит,  что кто-то придумал способ искусственно вызывать у
людей сердечную недостаточность. Он  говорит,  что смерть Ганса Крамера бы-
ла... -- Йен повернулся к Борису и после нескольких коротких вопросов и от-
ветов продолжил: -- ... смерть Ганса Крамера была своеобразным опытом.
      -- Каким опытом? -- Услышанное показалось мне бредом.
      Последовали более длительные переговоры. Янг тряс головой и возражал.
Борис резко  размахивал руками, его лицо  покраснело. Я заключил  для себя,
что информация,  которой он располагал, на этом закончилась  и он вступил в
область предположений, а  Янг  не верит его словам.  Самое  время для того,
чтобы вернуться к фактам.
      -- Послушайте, -- вмешался я в спор, -- давайте начнем сначала. Я за-
дам несколько вопросов, а вы мне на них ответите, о'кей?
      -- Да, -- согласился Янг, -- давайте.
      -- Спросите его, как он ехал в Англию, где останавливался и как у его
команды шли дела во время финала.
      -- Но как это связано с Гансом Крамером? -- удивленно спросил Янг.
      -- Очень слабо. Дело в том, что мне известно, как русская команда до-
биралась до Англии, где они жили  и как выступали. Таким образом я проверю,
является ли Борис тем, за кого себя выдает. К  тому  же,  говоря  о  всякой
ерунде, он успокоится и не будет так страстно настаивать на своем мнении.
      -- Мой Бог! -- сказал Йен и подмигнул мне.
      -- Спросите его.
      -- Хорошо. -- Он обернулся к Борису и перевел мой вопрос.
      Борис с нетерпением в голосе ответил, что они ехали в  лошадиных фур-
гонах через  всю Европу до Гааги, оттуда фургоны  морем доставили в Англию,
прицепили к  тягачам и отвезли в Бергли, где  они остановились в отведенных
им помещениях.
      -- Сколько было лошадей и сколько людей? -- спросил я.
      Борис сказал, что лошадей было шесть, и запнулся на количестве людей.
Я подумал,  что причиной заминки  послужило то, что русские оплатили только
семь "человеческих" билетов, а на самом деле провезли  десять человек, если
не больше.
      -- Обратите это в шутку, --  попросил я Янга. Ему это удалось. Борис,
да и  все остальные, чуть  не рассмеялись. Это помогло ослабить напряжение,
которое начало вновь приближаться к критической черте.
      -- Они хотели бы знать, о скольких вам известно, -- сказал Янг.
      -- Билеты были  куплены  для шестерых жокеев и  тренера,  но трое или
четверо конюхов проехали в лошадиных фургонах. Мне об этом сказал пассажир-
ский агент. Они были так удивлены, что даже не рассердились.
      Ян перевел мой ответ и вызвал еще один  приступ одобрительных звуков.
Борис рассказал о выступлении русской команды гораздо подробнее, чем помнил
я, и у меня не осталось  никаких сомнений в том, что он действительно учас-
твовал в этих соревнованиях. К. тому же он успокоился, его  суровость осла-
бела, и мне показалось, что можно потихоньку возвращаться на минное поле.
      -- Отлично, -- сказал я. -- А теперь спросите его, был ли он знаком с
Гансом Крамером. Не приходилось  ли ему разговаривать с ним, а если  да, то
на каком языке.
      Услышав вопрос, Борис напрягся, но ответил относительно спокойно. Йен
Янг перевел:
      --Да, он разговаривал с Гансом Крамером. Они говорили понемецки, хотя
Борис знает его очень плохо. Он  еще раньше встречал Ганса Крамера, им при-
ходилось участвовать в одних соревнованиях, и они были хорошо знакомы.
      -- Спросите его, о чем они говорили, -- попросил я.
      Ответ был  очень коротким. Борис пожал плечами --  дескать, о чем тут
говорить.
      -- О лошадях. О скачках. Об Олимпиаде. О погоде.
      -- А о чем-нибудь еще?
      -- Нет.
      -- В разговорах не упоминались игра в триктрак,  игорные клубы, гомо-
сексуалисты или трансвеститы?
      По тому,  как все присутствующие затаили  дыхание, я понял,  что если
Борис  говорил  о  таких вещах, то ему лучше в этом не признаваться. Но его
отрицательный ответ прозвучал вполне естественно.
      --Знает ли он Джонни Фаррингфорда?--спросил я.
      Выяснилось, что Борису  знакомо это имя, он видел выступление Джонни,
но общаться им не доводилось.
      -- Видел ли он Ганса Крамера и Джонни Фаррингфорда вместе?
      Борис вновь ответил отрицательно.
      -- Был ли он поблизости, когда Ганс Крамер умер?
      Ответ я узнал  по спокойной реакции  Бориса прежде, чем  Йен  перевел
слова.
      -- Нет, не был. Он закончил дистанцию кросса  до выступления Крамера.
Он видел, как Крамер взвешивался... это правда? -- усомнился Янг.
      -- Да, -- подтвердил я. -- Чтобы соревнования были справедливыми, ло-
шади должны нести одинаковый груз. У выхода на скаковой круг  находятся ве-
сы, и  там наездников  с седлами взвешивают перед стартом  и сразу же после
финиша.
      Как выяснилось,  Борису пришлось дожидаться, пока закончат взвешивать
Крамера. Он пожелал Крамеру удачи -- "Alles Gute".
      Мрачная  ирония  понравилась  слушателям, сидевшим у  противоположной
стены.
      -- Пожалуйста, спросите Бориса, почему он думает, что Ганс Крамер был
убит?
      Я намеренно поставил вопрос в категоричной форме, Янг так же  его пе-
ревел, и Борис сразу же вновь встревожился.
      -- Он слышал, что кто-то утверждал это? -- решительно спросил я, что-
бы пресечь волнение.
      -- Да.
      -- И кто именно это был?
      Этого Борис не знал.
      -- Борису прямо сказали об этом?
      Нет, Борис случайно  услышал разговор. Я понимал, почему Йен сомнева-
ется в правдивости всей этой истории.
      -- Спросите, на каком языке шел разговор.
      Борис сказал, что беседовали по-русски, но это сказал не русский.
      -- Он имеет в виду, что этот человек говорил по-русски  с иностранным
акцентом?
      -- Именно так.
      -- И что это был за акцент? -- терпеливо спросил я. -- Какой страны?
      На этот вопрос Борис ответить не смог.
      -- Где находился Борис, когда услышал разговор?
      При этом, казалось бы,  невинном  вопросе в комнате воцарилась напря-
женная тишина. В конце концов  Евгений  Сергеевич Титов обратился к Янгу  с
какой-то длинной фразой.
      -- Они хотят, чтобы вы поняли, что Борис находился там, где не должен
был быть. Если он скажет вам об этом, то окажется в ваших руках.
      -- Понятно, -- ответил я. Вновь возникла пауза.
      -- Я думаю, они ожидают, что вы пообещаете никому не говорить, где он
был, -- подсказал Йен.
      -- Возможно, будет лучше, если он просто перескажет то, что слышал.
      Последовало краткое общее совещание. Но, видимо,  русские заранее ре-
шили, что мне следует все это знать.
      Заговорил Евгений  Сергеевич. По его словам,  Борис ехал на  поезде в
Лондон. Это было категорически запрещено. Если бы о  поездке стало известно
руководству, его немедленно с позором отправили бы домой. Не было бы и речи
о его  участии в Олимпийских играх. Его  могли бы  даже посадить в  тюрьму,
поскольку он  вез письма  и бумаги русским, уехавшим на  Запад. Это были не
политические послания,  категорически  сказал  Евгений  Сергеевич, а личные
письма и семейные фотографии от родственников, оставшихся в  России, и нес-
колько рукописей для  публикации  в литературных журналах. Никаких государ-
ственных тайн, но все равно совершенно незаконно. Если бы Бориса остановили
и обыскали, то неприятности ждали бы  не только его, но и еще множество лю-
дей. Поэтому когда он услышал,  как  в поезде кто-то говорит по-русски,  то
очень испугался. Ему было не до того, чтобы рассматривать этих людей -- на-
оборот,  он  постарался  сам не попасться им на глаза. Он сразу же вышел из
вагона и прошел по поезду как можно дальше. В Лондоне он быстро выскочил из
поезда, а на вокзале его встретили друзья.
      -- Я все это понимаю, --  сказал я, когда Янг перевел мне рассказ. --
Скажите, что я не стану нигде об этом рассказывать.
      Приободрившийся Борис перешел к сути дела.
      -- Их  было двое, -- переводил Йен  Янг. --  Из-за шума поезда  Борис
слышал только одного из них.
      -- Понятно. Продолжайте.
      Пока Борис рассказывал,  в комнате была тишина, нарушаемая только ды-
ханием. По лицу Янга было видно, что к нему вернулся прежний скептицизм.
      -- Он