я снимаю его. Сейчас я принесу кофе.
      Он скрылся  за дверью в дальнем конце комнаты;  я не спеша последовал
за  ним.  Кухня, в которой он  наливал  кипяток в кофеварку, была  оснащена
всем, что только можно купить за деньги.
      -- Сахар? Молоко? Или вы хотите чай?
      -- Лучше кофе. И молока, пожалуйста.
      Джонни внес поднос в комнату и поставил его на стол перед камином. На
толстом слое старой золы горели уложенные дрова, но огонь совсем не грел. Я
закашлялся, а потом с удовольствием выпил горячую жидкость, решив погреться
если не снаружи, то хотя бы изнутри.
      -- Как вы себя чувствуете сейчас? -- спросил я.
      -- Да... нормально.
      -- Но все еще потрясены, я думаю. Он содрогнулся всем телом.
      -- Понимаю, счастье, что я вообще остался жив. Слава Богу, вы вытащи-
ли меня оттуда, и все такое.
      -- Ваш родственник сделал ничуть не меньше.
      -- Больше, чем должен был, можно сказать.
      Он засуетился с сахарницей, явно нервничая.
      -- Расскажите мне об Алеше,  --  попросил я. Коротко глянув на  меня,
Фаррингфорд отвел взгляд,  и  я убедился, что при  этих  словах его охватил
приступ депрессии.
      -- Тут нечего рассказывать, -- устало ответил он. -- Алеша  -- просто
имя, возникло оно летом. В сентябре в Бергли умер один из частников герман-
ской команды, и кто-то сказал, что это случилось из-за Алеши,  которая при-
ехала из  Москвы. Конечно,  было расследование и все такое  прочее, но я не
знаю о результатах, потому что не был прямо связан со всем этим, понимаете?
      -- Ну а непрямо? -- уточнил я.
      Он снова коротко взглянул на меня и чуть улыбнулся.
      -- Я хорошо знал  его, этого немецкого парня. Ну, как это  бывает, на
всех международных соревнованиях встречаешься с  одними  и  теми же людьми,
понимаете?
      -- Да.
      -- Ну... Как-то вечером мы с ним поехали в клуб,  в  Лондон. Сейчас я
понимаю, что  свалял дурака, но я-то думал, что  это просто карточный клуб.
Он играл в триктрак, как и я. За несколько дней до этого я взял  его в свой
клуб, так что думал, что это просто... э-э... ответная благодарность.
      -- Но  это оказался не просто карточный клуб?  -- поспешно спросил я,
так как Джонни попытался угрюмо замолчать.
      -- Нет, -- вздохнул он, -- там было полно... этих...  ну... трансвес-
титов. --Депрессия Фаррингфорда явно нарастала. -- Я сначала не понял. Да и
никто не понял бы. Они все выглядели как  женщины. Привлекательные. Попада-
лись хорошенькие. Нам предложили стол. Было темно. И  вышла девчонка, осве-
щенная лучом, исполнять стриптиз, снимать с себя целую  кучу воздушных пок-
рывал... Она была красива...  смуглая,  но не чернокожая... красивые темные
глаза... потрясающие маленькие грудки.  Она  разделась почти донага и стала
танцевать с розовым боа из перьев... изумительно, на самом деле.  Когда она
поворачивалась спиной, на ней ничего не было, а  когда оборачивалась лицом,
то боа всегда падало на...  ээ...  главное место. Когда все закончилось,  я
зааплодировал. Тут Ганс наклонился ко мне, осклабился, как мартышка, и шеп-
нул на ухо, что это был мальчик. -- Его перекосило. -- Я ощутил себя совер-
шенным дураком. Я имею  в виду... никому не придет в голову  смотреть такие
представления, зная, что это такое. Но когда тебя туда затащат...
      -- От этого можно обалдеть, -- согласился я.
      -- Я сначала посмеялся, --  продолжил  он. -- Любой бы посмеялся,  не
так ли? Но все-таки в этом было какое-то странное очарование.  Ганс сказал,
что видел этого мальчишку в ночном  клубе в Восточном Берлине и был уверен,
что тот  мне понравится. Казалось, он понимал мое  смущение. Думал, что это
хорошая шутка. Я постарался воспринять все  это спокойно, ведь я был у него
в гостях, но, честно говоря, подумал, что это немного чересчур.
      Ощущение задетой гордости, подумал я.
      -- Соревнования начались через два дня, а еще через день,  после ска-
чек, Ганс умер.
      -- Отчего он умер?
      -- Сердечный приступ.
      -- Но ведь он был молодым? -- удивился я.
      -- Был, -- подтвердил Джонни,  --  всего-навсего  тридцать шесть. Тут
задумаешься, правда?
      -- А что же случилось на самом деле? -- продолжал я расспросы.
      -- Ну... пожалуй, ничего. Никто к нему и пальцем не  притронулся. Хо-
дили слухи -- думаю, я был последним, до кого они дошли -- что с Гансом бы-
ло что-то не так. И со мной тоже. Что на самом деле мы были голубыми, пони-
маете, что я имею в виду? И что некая Алеша  из  Москвы приревновала Ганса,
устроила скандал,  и того хватил сердечный приступ. А  еще, знаете ли, было
сообщение, что если я когда-нибудь окажусь в Москве, то Алеша меня найдет и
разберется со мной.
      -- А что это было за сообщение? В смысле, как вам его передали?
      -- Да все это, и само  сообщение тоже, было только слухами. -- Хозяин
выглядел явно расстроенным. -- Казалось, все это слышали. Несколько человек
пересказали мне эти сплетни. Я даже понятия не имею, кто их распускал.
      -- И вы так серьезно к ним отнеслись?
      -- Конечно, нет. Все это чушь. Ни у кого не  могло  быть ни малейшего
основания ревновать ко мне Ганса Крамера.  Да к тому же после того вечера я
старался избегать его -- конечно, так, чтобы это не выглядело подчеркнутым,
понимаете?
      Я поставил пустую чашку на поднос и пожалел, что не надел второй сви-
тер. Хозяин же, казалось, был совершенно невосприимчив к холоду.
      -- Но ваш родственник очень серьезно относится к этому.
      -- Он  совершенно помешался от  страха перед прессой, -- скорчил рожу
Фаррингфорд. -- Разве вы не заметили этого?
      -- Мне показалось, что он их не любит.
      -- Они просто достали его, когда  он пытался скрыть от них свой роман
с моей сестрой. Я воспринимал это как забавную историю, но, видимо, для не-
го все было  по-другому. Если помните,  из этого устроили  целую  сенсацию,
ведь через две недели после помолвки наша мама вдруг подхватилась и сбежала
со своим парикмахером.
      -- Я и забыл об этом, -- сознался я.
      -- Как раз перед этим  я  уехал  в  Итон, -- продолжал Джонни. -- Это
слегка поколебало мою самоуверенность,  ну,  понимаете, в смысле, когда па-
рень имеет все, до чего может дотянуться. -- Он говорил  несерьезным тоном,
но легко  можно было  угадать отголосок старой травмы. --  Так что еще нес-
колько месяцев они не могли пожениться, а когда наконец поженились, в газе-
тах чуть не каждый день обсуждали  половую жизнь моей матери. И всякий раз,
когда печатают  какие-нибудь сведения о  любом из нас, снова начинают мусо-
лить всю  эту историю. Отсюда и эта странность  у его королевского высочес-
тва.
      -- Тогда легко понять, -- рассудительно заметил я, -- почему  он опа-
сается, что вы на Олимпиаде окажетесь втянутым в  какой-нибудь шумный скан-
дал, а толпы досужих сплетников будут,  как  локаторы,  отслеживать  каждый
вант шаг. И, возможно, попытаются связать ваше имя  с сексуальными меньшин-
ствами.
      К этому моменту опасения принца казались мне вполне обоснованными, но
Джонни был явно не склонен соглашаться со мной.
      -- Да не  будет никакого скандала.  Просто потому, что  ему  неоткуда
взяться, -- заявил он. --Вся эта история -- просто глупость.
      -- Думаю, что именно  это  ваш родственник и Министерство иностранных
дел хотят доказать. Ведь любая поездка в Россию связана с известным риском,
а уж если едет кто-нибудь с репутацией гомосексуалиста, то возникает насто-
ящая политическая опасность, так как там  гомосексуализм преследуется зако-
ном. Они хотят, чтобы вы участвовали в Олимпиаде, и поэтому просят меня для
вашей  же  безопасности расследовать эти слухи. Фаррингфорд упрямо  стиснул
зубы.
      -- Но это совершенно ни к чему.
      -- А как насчет этих людей? -- напомнил я.
      -- Каких людей?
      -- Которые напали на вас и велели отвязаться от Алеши.
      -- Ах, эти...-- Хозяин выглядел совершенно спокойным. -- Ну, я думаю,
кем бы  эта Алеша ни была, она  не желает  расследования. Считает, что  оно
повредит ей. Вы не подумали о такой возможности?
      Джонни нервно встал, взял поднос  и  вышел в кухню. Там он  некоторое
время гремел  посудой, а когда вернулся, то явно  не был расположен продол-
жать беседу.
      -- Пойдемте, я покажу вам лошадей, -- предложил он.
      -- Сначала расскажите мне об этих людях, -- настойчиво возразил я.
      -- А что вы хотите о  них узнать? -- Он поправил ногой высовывавшееся
из камина полено, слегка оживив огонь.
      -- Это были англичане?
      -- Ну, наверно, --удивленно ответил Фаррингфорд.
      -- Вы слышали их речь. Какой у них был акцент?
      -- Обычный. Думаю... ну... как обычно говорят рабочие.
      -- И все же были какие-нибудь особенности, -- настаивал я. Он помотал
головой, но я-то знал, что все акценты различаются, хотя бы самую малость
      -- Ладно, они были ирландцами? Шотландцами? Валлийцами? А может быть,
они из Лондона, Бирмингема или Ливерпуля?  Или с запада? Всех их легко раз-
личить.
      -- Наверно, из Лондона, -- сказал он наконец.
      -- Не иностранцы? Скажем, русские?
      -- Нет. --  Казалось,  Джонни впервые задумался о  том,  кем были его
обидчики. -- Грубая, некультурная речь, почти все согласные проглочены. Юж-
ная Англия. Лондон, юго-восток, в крайнем случае Беркшир.
      -- То есть тот самый акцент, который вы ежедневно слышите  вокруг се-
бя?
      -- Думаю,  что да. Во всяком случае, я  не заметил никаких особеннос-
тей.
      -- Как они выглядели?
      -- Оба здоровенные...  -- Он наконец сложил каминные принадлежности в
аккуратный ряд и выпрямился. -- Выше меня. Мужики как мужики.  Никаких при-
мет. Ни бороды, ни хромоты, ни  заметных шрамов. Жаль, конечно, что я такой
бестолковый, но думаю, что не смогу узнать их на улице.
      -- Но, если они войдут в эту комнату, -- возразил я,--вы их узнаете.
      -- Вы хотите сказать, я почувствую, если это окажутся они?
      -- Я хочу сказать, что на самом деле вы помните  больше,  чем вам ка-
жется, и если вашу память подтолкнуть, все встанет на свои места.
      С сомнением поглядев на меня, Фаррингфорд пообещал:
      -- Я обязательно дам вам знать, если увижу их.
      -- Они как пить дать заявятся с еще одним, так  сказать, предупрежде-
нием, -- задумчиво сказал я, -- если вы не сможете убедить своего родствен-
ника бросить это дело.
      -- О Боже,  вы  так считаете? -- Джонни  обернулся  к двери, вздернув
свой тонкий хищный нос, словно приготовился отразить немедленное нападение.
-- Все, что вы говорите, не слишком успокаивает, вам не кажется?
      -- Это тактика запугивания
      -- Что?
      -- Врезать по больному месту, -- пояснил я.
      -- А-а... ну да...
      -- Дешево и частенько бывает сердито.
      -- Ладно. В смысле, чего еще можно ожидать?
      -- Это зависит от того, кого хотят напугать. Вас, меня или вашего зя-
тя.
      Фаррингфорд уставятся  в пространство. Мне  стало ясно, что он до сих
пор не рассматривал ситуацию с такой точки зрения.
      --  Понятно,  к  чему вы клоните, -- сказал он наконец. -- Но все это
чересчур тонко  для меня. Пойдемте посмотрим  лошадей. Ихто я  понимаю. Они
даже если и убьют вас, то без злого умысла.
      Стоило пройти пятьдесят ярдов, отделявших дом от конюшни, как с хозя-
ина слетела вся его нервозность и подавленность. Лошади были частью его са-
мого, и  пребывание рядом с  ними возвращало Фаррингфорду спокойствие и ду-
шевное равновесие.
      Конюшни представляли  собой небольшой четырехугольник глины и гравия,
окруженный деревянными сараями  старой  постройки. Еще там имелись подстри-
женный газон,  раскидистое дерево и  пустые кадки для цветов. Строения были
окрашены облупившейся зеленой краской. Чувствовалось, что  весной здесь вы-
растут сорняки.
      -- Когда я вступлю в права наследства, то куплю себе конюшню получше,
-- заметил Джонни, вновь непостижимым образом  угадав мои мысли. -- А эту я
арендую. Опекуны, видите ли.
      -- Приятное место, -- мягко сказал я.
      -- Но неудобное.
      Тем не  менее его опекуны вкладывали деньги в  стоящие вещи, у каждой
из которых были четыре ноги, голова и хвост. Хотя шел восстановительный пе-
риод, все пять лошадей выглядели мускулистыми и хорошо упитанными. В основ-
ном это было потомство  чистокровных  жеребцов от охотничьих кобыл, смотре-
лись они как картинка, а  Джонни  с увлечением и гордостью рассказывал  мне
историю каждой лошади. Впервые за  время  нашего знакомства он ожил. В  нем
проявились целеустремленность  и  неподдельный  фанатизм  -- вечное топливо
олимпийского огня.
      Казалось, даже рыжие кудри Фаррингфорда стали жестче, хотя, возможно,
виной тому  был сырой воздух. Но блеск  в его  глазах, крепко сжатые  зубы,
энергичные движения -- все это не было связано с погодой.  Энтузиазм такого
рода сродни заразной болезни. Я сразу же почувствовал в душе внутренний от-
клик и понял, почему все так старались помочь ему с поездкой в Россию.
      -- С этой лошадью у меня и британской команды появляются хорошие шан-
сы. Но это не  высший мировой класс, я знаю. Мне нужно  что-нибудь получше.
Немецкая лошадь. Я видел ее. И я мечтаю об этой лошади. -- Он перевел дыха-
ние и негромко хохотнул, словно ощущал свою одержимость  и пытался замаски-
ровать ее. -- Я еще кое-что вам скажу.
      Хотя в его голосе слышалось самоосуждение, но на  лице, покрытом чуть
поджившими порезами, оно никак не отразилось.
      -- Я завоюю золото, -- закончил он.


      ГЛАВА 3

      Мои сборы в поездку представляли собой решающий смотр  сил и подтяги-
вание резервов для обороны  ослабленных  легких по принципу "кто предупреж-
ден, тот  защищен". Кроме того, я  уложил толстый шерстяной  шарф, запасные
очки, пару романов и фотоаппарат.
      -- Ты ипохондрик, -- констатировала Эмма, взиравшая на мою аптечку со
смешанным чувством насмешки и трепета.
      -- Не говори под руку. Все, что здесь есть, -- необходимо.
      -- Ну конечно. Вот это, например, что такое? -- Она  вынула пластико-
вый пузырек и встряхнула его как погремушку.
      -- Таблетки вентолина. Положи на место.
      Эмма все же сняла крышку и вытряхнула таблетку на ладонь.
      -- Маленькая розовая. Для чего она?
      -- Помогает дышать.
      -- А это?  --  Она поднесла к глазам  маленький  жестяной цилиндрик и
прочла надпись на желтом ярлычке. -- Интал в капсулах?
      -- Помогает дышать.
      -- А это? Это? -- Она вытаскивала упаковки одну за другой и укладыва-
ла в ряд.
      -- Это?
      -- То же самое.
      -- А шприц, помилуй Бог, зачем шприц?
      -- Это последний рубеж  обороны.  Если адреналин не поможет, придется
взяться за него.
      -- Ты серьезно?
      -- Нет,  -- ответил я, хотя,  возможно, следовало сказать  "да". Пра-
вильного ответа я никогда не знал сам.
      -- Почему такая паника из-за легкого кашля? --  Эмма окинула взглядом
устрашающую выставку приспособлений жизнеобеспечения с превосходством чело-
века, от природы щедро одаренного здоровьем.
      -- Мрачные предчувствия, -- заявил я. -- Положи-ка все это на место.
      Она так тщательно укладывала лекарства, что я рассмеялся.
      -- Знаешь, -- задумчиво сказала Эмма, -- ведь все эти снадобья от ас-
тмы, не от бронхита.
      -- Когда я заболеваю бронхитом, у меня начинается астма.
      -- И так далее?
      Я отрицательно помотают головой и спросил в свою очередь:
      -- Как насчет того, чтобы отправиться в кровать?
      -- В воскресенье, в полчетвертого дня, да еще с инвалидом?
      -- Мы справимся.
      -- Тогда ладно, -- согласилась Эмма, и все было великолепно, причем я
ни разу не кашлянул и не высморкался.
      На следующий день Руперт Хьюдж-Беккет в своем лондонском офисе вручил
мне билет на самолет, визу, гостиничную  броню и список с именами и адреса-
ми. Он должен был отдать мне еще коечто.
      -- А как насчет ответов на мои вопросы?
      -- Боюсь... э-э... они пока что недоступны.
      -- Почему?
      -- Материалы все еще... э-э... в руках следователей.
      Он старательно  прятал от меня глаза, изучая свои  руки с точно таким
же интересом, как когда-то в моей  гостиной. Он должен был уже знать на них
каждый волосок, каждую морщинку и жилку.
      -- Вы, наверно, хотите сказать, что даже не начинали работу? -- недо-
верчиво спросил  я. --  Вы должны были получить мое  письмо самое позднее в
прошлый четверг. Шесть дней тому назад.
      -- Вот ваши фотографии. Но вы же понимаете, что... э-э...  были неко-
торые... трудности в том, чтобы в такой короткий срок оформить визу.
      -- Какой смысл в визе, если у меня нет информации? А разве вы не мог-
ли одновременно добыть и то и другое?
      -- Мы думали... э-э... факс. В посольстве. Мы сможем выслать вам све-
дения, как только получим их.
      -- А я буду непрерывно бегать  вокруг и смотреть, не влетел ли в фор-
точку почтовый голубь?
      Хьюдж-Беккет строго улыбнулся, не разжимая неподвижных губ.
      -- Вы можете позвонить, -- указал  он. -- Телефон есть в этой бумаге.
-- Он чуть откинулся в своем роскошном кресле и посмотрел  честным взглядом
на свою руку, словно рассчитывал увидеть, что линия жизни на ладони за пос-
ледние  полминуты  успела полностью изменить конфигурацию. -- Мы,  конечно,
поговорили с врачом, который оказывал помощь Гансу Крамеру.
      -- И  что? -- подбодрил я его,  так как  он явно собирался  поставить
здесь точку.
      -- Он был дежурным врачом на соревнованиях по  троеборью. Он осматри-
вал девушку, сломавшую ключицу, когда  кто-то  вошел и сказал, что один  из
немцев потерял сознание. Врач сразу же бросил пациентку, но, когда добрался
до места,  Крамер был уже мертв. По  его словам,  он попытался сделать  ему
закрытый массаж сердца, необходимые инъекции, искусственное дыхание, но все
было тщетно.  Тело, так сказать,  посинело... а причиной смерти была назва-
на... э-э... сердечная недостаточность.
      -- Или, другими словами, сердечный приступ.
      -- Э-э... да.  Конечно, было сделано вскрытие. ; Естественная смерть.
Ужасно, когда умирают такие молодые.
      Все эти сведения  совершенно бесполезны, грустно подумал я. Разве что
Ганс Крамер оказался настолько неосмотрителен, что  проглотил решающую ули-
ку. Ничто не говорило о возможности смерти во время любовной игры, ничто не
подтверждало сложившуюся легенду. Было очевидно, что слухи о какой-то Алеше
ходили лишь потому, что Крамер не мог опровергнуть их.
      -- Имена и адреса остальных участников немецкой команды?
      -- Будут.
      -- А имена и адреса участников команды России, приехавших на междуна-
родные соревнования в Бергли?
      -- Будут.
      -- А русских наблюдателей?
      -- Будут.
      Я уставился на Хьюдж-Беккета. Эти сведения, которые могли бы оказать-
ся очень  полезными,  представляли  собой  описание "русских наблюдателей",
трех человек, которые на  полуофициальном  положении в прошлом году присут-
ствовали на  множестве соревнований, где  выступала их команда, а не только
на международных скачках в Бергли. Смысл их присутствия  можно было охарак-
теризовать  различными  словами:  "шпионаж", "изучение хода  соревнований",
"отслеживание наших лучших  лошадей"  и даже "анализ подготовки спортсменов
Запада для того, чтобы выставить их дураками на Олимпиаде". Я мог бы добыть
их с помощью нескольких телефонных звонков людям, связанным со скаковым ми-
ром.
      -- Принц говорил,  что  вы согласились проделать кое-какую подготови-
тельную работу, -- напомнил я.
      -- Мы намеревались, -- уточнил он,  -- но ваша роль на сцене междуна-
родной политики крайне незначительна. Мое учреждение на этой неделе занима-
лось делами гораздо более серьезными, чем... э-э... лошади.
      Его ноздри  слегка раздулись, и  в голосе прозвучала та же неприязнь,
что и во время визита ко мне.
      -- Рассчитываете ли вы, что мне удастся выполнить это поручение?