илась с плеч. Он был явно доволен
тем, что  генерал-майор, прощаясь, пожал  ему руку. На обратной дороге Юрий
резко остановил машину у обочины и выдернул ручной тормоз.
      -- Генерал сказал, что очень рад тому, что я уговорил его встретиться
с вами, -- заявил он. -- Он сказал, что это было правильное решение.
      -- Прекрасно, -- искренне ответил я.
      -- А теперь я выполняю условия сделки.
      Я удивленно посмотрел на Шулицкого.
      -- Вы помогли моей стране. А я расскажу вам об Алеше.
      -- Расскажете мне?.. -- Я был озадачен.
      -- Я говорил очень многим, что лорду Фаррингфорду приезд в  Москву не
будет сулить  ничего хорошего.  Его будет ждать Алеша, а  Алеша не из числа
хороших парней.
      -- Вы говорили очень многим... в Англии?
      -- Да. Мне рассказали, как Ганс Крамер умер, говоря об  Алеше. Крамер
сволочь, но он приятель  лорда  Фаррингфорда. Поэтому Фаррингфорду не стоит
ездить в  Москву. Я говорил такие вещи  всем подряд.  Алеша опасен, и  если
лорд Фаррингфорд приедет, то Алеша устроит ему неприятности.
      Я изумленно помотал головой.
      -- Юрий, но почему? Почему вы не хотели, чтобы лорд  Фаррингфорд при-
ехал в Москву?
      Шулицкий долго не мог решиться ответить. Эта пауза была самой длинной
за все время  нашего  знакомства. Шесть раз, я  подсчитал,  он вздергивал и
опускал губу. Закурил, сделал несколько глубоких затяжек. И наконец сознал-
ся в том, что изменил своей стране.
      -- Мне  очень не нравилось...  то, как мои товарищи собираются... так
сказать, использовать лорда Фаррингфорда... Мне не  нравилось  то,  что  мы
следим за ним... готовим для него грязную ловушку... Мне было стыдно за то-
варищей, которые делали это... было стыдно... за свою страну.


      Стивен и Йен дожидались меня, сидя в вестибюле. Оба были  очень мрач-
ны.
      -- Мой Бог! -- воскликнул Стивен, когда я появился перед ними. -- Они
отпустили его! -- Его лицо сразу  расцвело обычной радостью жизни. -- А где
наручники?
      -- Надо полагать, насчет них еще не решили.
      В моем новом номере нельзя  было  свободно  разговаривать. Поэтому мы
просто расположились на диванчиках в  дальнем  конце  вестибюля и умолкали,
когда кто-нибудь подходил слишком близко.
      -- Что случилось? -- спросил Йен.
      -- Повезло, только и всего. Я не думаю, чтобы они приветствовали тер-
роризм в  Москве, тем  более поддерживали его. Вы знаете  их обычаи. Как вы
думаете, пойдут товарищи на то, чтобы скрыть убийство? Я их порядком ошара-
шил, рассказав, что Малкольм убит.
      -- Здесь это легче сделать, чем  где бы то ни было, старина, -- отве-
тил Йен.  -- Если их больше устраивает  версия, что  он умер от  сердечного
приступа, то они будут придерживаться именно ее.
      -- Будем надеяться, что она их устроит, -- заявил я.
      -- Знаете, -- задумчиво сказал Янг, -- Стивен рассказал мне обо всем,
что вы  написали прошлой ночью.  Можете считать меня старой глупой курицей,
не способной  к двум прибавить два. Но, когда  я сам попытался расследовать
эту историю, у меня ничего не вышло.
      -- Все дело в том, -- улыбнувшись, ответил я, -- что я знал пароль.
      -- Алеша? -- удивленно спросил Йен.
      -- Нет... Лошади.
      --  Братство  жокеев, -- иронически вставил Стивен.  --  Члены  этого
братства узнают друг друга по всему миру.
      -- Можете не иронизировать, -- надулся я. -- Так оно и есть.
      -- Я  не могу  понять только одного, -- сказал  Йен. На его спокойном
невыразительном лице не было заметно никаких  признаков вчерашних волнений.
-- Почему  вы были  так уверены, что в самом  центре событий находился Мал-
кольм? Я хочу сказать,  что с виду все это было случайным  стечением обсто-
ятельств... но вы твердо стояли на своем.
      Я хмыкнул.
      -- Само по себе это ничего не значило... просто еще одна мелочь к об-
щей куче. Это страница из его записной книжки, которую Юрий Шулицкий послал
Кропоткину. Вы помните, как она  выглядела?  Вся  изрисована закорючками. А
при каких обстоятельствах большинство  людей  так ведет себя? Когда слушают
или ждут. Скажем,  когда ожидают ответа  по телефону. Если  помните,  внизу
страницы были какие-то буквы и цифры. "DЕР РЕТ 1855, К's С, 1950". Ладно...
на первый взгляд они показались мне  ничего не значащими, но вчера, пока мы
катались по Москве, я подумал, что... Представьте себе, что Малкольм рисует
закорючки, ожидая что-то с такими номерами. Затем мы  проехали станцию мет-
ро, я подумал  о поездах... и  вся эта чертовщина  неожиданно  прояснилась.
"DЕР  РЕТ 1855,  К's  С, 1950" должно  было  означать "Dераrt  Реterborough
18.55", а "К's С, 1950" означало время прибытия на Кинг-Кросский вокзал. Он
звонил узнать расписание  поездов.  [Dераrt Реterborough -- отправляется из
Питерборо (англ.)]
      -- Но почему вы расшифровали сокращения именно так? -- с любопытством
спросил Стивен.
      -- Питерборо -- ближайшая станция к Бергли.
      -- Значит, --  медленно  сказал Йен, -- Бориc  подслушал  в поезде из
Бергли в Лондон переговоры Малкольма с его друзьями о продаже товара...
      -- Мне это показалось вполне возможным, -- ответил я. --  Вернее, на-
иболее вероятным. И на  том же самом листе бумаги, скорее всего  дожида ясь
ответа железнодорожной справочной,  ведь иной раз их приходится ждать века-
ми, Малкольм написал имя Джонни Фаррингфорда как кандидата  на знакомство с
"Алешей". Я  не  знаю,  хорошо ли Херрик знал Джонни, но он не любил его. В
разговоре он назвал Джонни дерьмом.
      -- Но как он мог дать кому-то столь компрометирующую бумагу?  -- уди-
вился Стивен. -- Неужели он был настолько глуп?
      Я потряс головой.
      -- Бумажка попала  ко мне лишь благодаря невероятно удачному стечению
обстоятельств. Столь же невероятным оказалось то, что я смог понять записи.
А для Малкольма это были просто бессмысленные каракули, клочок бумаги, год-
ный лишь  на то,  чтобы выбросить его... или дать  кому-нибудь для таких же
случайных записей.
      -- Как ваш кашель? -- сменил тему Стивен.
      -- Чертовски скверно. Что вы скажете насчет ленча?
      Нас было трое, поэтому мы заняли отдельный столик рядом с  моим преж-
ним, за которым все так же сидели Уилкинсоны и Фрэнк.
      Йен милостиво взирал на Фрэнка.
      -- Сохранился ли  статус-кво в ваших  с ним отношениях?  --  негромко
спросил он меня.
      -- Вы имеете в виду, знает ли он, что я о нем знаю? --  уточнил я. --
Нет, не знает. Знает ли он, что вы знаете? Кто знает!
      -- Знает  ли  он,  что  я знаю, что вы знаете, что они знают, что она
знает, что вы знаете? -- сказал Стивен.
      Миссис Уилкинсон наклонилась ко мне из-за соседнего столика.
      -- Мы уезжаем во вторник,  --  сообщила  она,  -- а вы? Мы с папочкой
нисколько не жалеем, что пора возвращаться домой, правда, папочка?
      Папочка выглядел так, словно готов был немедленно ехать в аэропорт.
      -- Надеюсь, что да, -- ответил я.
      Пришла Наташа со вздернутыми  бровями  и застывшей улыбкой и сообщила
мне, что я не сдержал обещания предупреждать ее о своих отлучках.
      Все шло как обычно, за исключением  того, что мое мясо на этот раз ел
Стивен.
      После ленча  мы втроем  поднялись ко мне в номер.  Йен и Стивен взяли
пальто и шапки, которые оставили в  комнате перед тем, как идти в ресторан.
Пока мы договаривались, кто  кому будет звонить и когда мы в  следующий раз
встретимся, в дверь резко постучали.
      -- Боже, только не это... -- простонал Йен, прикладывая руку  к шишке
на голове.
      Я подошел к двери и спросил:
      -- Кто там?
      Молчание.
      Подошел Стивен и задал тот же вопрос по-русски.
      На этот раз ответ прозвучал, хотя Стивен не обрадовался, услышав его.
      -- Он сказал, что его прислал генерал-майор.
      Я повернул ключ и открыл дверь. В коридоре стояли двое крупных мужчин
с бесстрастными лицами, одетых в длинные шинели и форменные фуражки. Стивен
был потрясен. Он явно решил, что представители власти явились, чтобы немед-
ленно выслать нас из страны.
      Один из пришедших вручил мне заклеенный конверт, адресованный Рэндол-
лу Дрю. В нем лежала краткая,  написанная от руки записка: "Прошу Вас прос-
ледовать с моими сотрудниками" и подпись: "Генерал-майор".
      Бледный Стивен, глядя на меня округлившимися глазами, сказал:
      -- Я подожду здесь. Мы оба подождем здесь.
      -- Нет, -- ответил я. -- Лучше идите. Я позвоню.
      -- Если вы не позвоните, то  прямо с утра я отдам вещи Оливеру Уотер-
мену. Правильно?
      -- Угу.
      Я взял  из гардероба пальто,  шапку и оделся. Два крупных неулыбчивых
человека спокойно ожидали. Затем мы впятером вышли и почти без слов спусти-
лись на лифте.
      Когда мы шли через  вестибюль,  поспешно расходившиеся в стороны люди
провожали  нашу  группу испуганными взглядами. Очевидно, все сразу  поняли,
какую организацию представляют мои  сопровождающие  и почему они идут рядом
со мной. Никому не хотелось разделить мое несчастье.
      На улице мы  подошли к большому черному автомобилю официального вида.
За рулем сидел водитель в форме.  Мне предложили сесть на заднее сиденье. Я
успел бросить взгляд на напряженные лица Йена и Стивена, стоявших бок о бок
на тротуаре.  Затем машина тронулась с места и,  описав круг, направилась в
сторону площади Дзержинского.
      Здание Лубянки занимало одну из сторон площади. Глядя  на длинный фа-
сад, можно было подумать, что за ним находится какоенибудь страховое общес-
тво. Но все знали,  что это не так. Автомобиль проскочил мимо,  завернул за
угол и остановился перед бледно-голубым  старинным  домом  с белыми лепными
украшениями. В ясный день на него было бы приятно посмотреть.
      Конвоиры распахнули  передо мной дверь  автомобиля, и мы вошли в зда-
ние. Не могу сказать, Лубянка это была или нет, но  детским  садом тут тоже
не пахло. Мы целеустремленно шли по широким казенного вида коридорам  и ос-
тановились перед большой дверью  без  всяких обозначений. Один из конвоиров
постучал, открыл  дверь и отступил в сторону, пропуская  меня. У меня пере-
сохло в горле и заколотилось сердце.
      Я вошел и  оказался в удобном  старомодном кабинете, где  было  много
темного  полированного  дерева и застекленных шкафов. Письменный стол.  Еще
один стол. Три-четыре стула. И  у  окна с отодвинутой тяжелой шторой  гене-
рал-майор, поглядывающий на улицу.
      Он пошел  мне навстречу и протянул руку. Я  же почувствовал такое об-
легчение, что  подал ему свою больную  правую и постарался  не вздрагивать,
когда он ее пожал. Догадывается ли он, что я только что провел самые страш-
ные полчаса в своей жизни?
      -- Заходите, -- сказал он. -- Я хочу вам кое-что показать.
      В задней стене  кабинета находилась вторая дверь. Генерал провел меня
через нее, и мы оказались в другом, более узком коридоре. Еще несколько яр-
дов... Снова дверь, за ней  лестница...  Мы спустились на следующий этаж  и
пошли по еще одному коридору, пустому и скудно отделанному.
      Мы остановились  перед  гладкой  металлической  дверью без каких-либо
обозначений. Генерал-майор нажал кнопку, дверь открылась.  Он вошел первым,
пригласив меня следовать за собой.
      Я вошел в ярко освещенную квадратную комнату без мебели.
      Около стен напротив друг друга  стояли  два  вооруженных охранника, а
между ними  на прикрепленных к полу табуретках сидели  два человека со ско-
ванными за спиной руками.
      Мое удивление при виде их не шло ни в какое  сравнение  с их реакцией
на мое появление. Один из них плюнул, а другой произнес какую-то фразу, ко-
торая, похоже, потрясла даже сотрудников КГБ.
      -- Это те самые люди? -- спросил генерал-майор.
      -- Да.
      Я всмотрелся в лица, которые запомнил с обеда в ресторане "Арагви". В
глаза, которые видел на улице  Горького  и под мостом. В души,  отягощенные
убийством Ганса Крамера и Малкольма Херрика.
      Один, со свисающими усами, казался немного старше. Он приоткрыл губы,
сверкая зубами в подобии ухмылки. Даже здесь он  источал ожесточенную враж-
дебность.
      У другого было туго обтянутое кожей костлявое лицо  с большими глубо-
кими глазницами,  типичными для фанатиков.  Его бровь и щеку пересекал алый
шрам, нижняя губа была разбита.
      -- Который из них убил Херрика? -- спросил генерал.
      -- Тот, что с усами.
      -- Он сказал, что у него сломано запястье, -- сообщил генерал. -- Они
ждали вылета в аэропорту. Мы нашли  их без всяких хлопот. Кстати, они почти
не говорят по-английски.
      -- Кто они такие? -- поинтересовался я.
      -- Журналисты.  -- Казалось, что  он удивлен этим открытием. -- Тарик
Занетти, -- он указал на человека с усами, -- и Мехмет Зараи.
      Их имена ни о чем мне не говорили. К тому же было очень маловероятно,
что именно так их звали от рождения.
      -- Они жили в  одном доме с Херриком, -- сказал генералмайор.  -- Они
могли встречаться ежедневно.
      -- Они из какой-нибудь организации вроде "красных бригад"?
      -- Мы считаем, что это какая-то новая отколовшаяся группа. Но  все же
мы успели кое-что выяснить уже во время предварительного  допроса. Я послал
за вами, как только  их доставили сюда. Я сейчас кое-что вам  покажу. Когда
мы обыскали  багаж,  который  был при них, то нашли вот это. -- Он вынул из
кармана письмо и дал его мне.  Я развернул листок, но он был покрыт машино-
писным текстом на языке,  который я не смог признать даже по  виду. Покачав
головой, я протянул листок генералу.
      -- Посмотрите  текст, -- посоветовал он.  Я последовал его  совету, и
наткнулся на  знакомые слова: "Эторфин... асепромазин... хлорокрезол... ди-
метилсульфоксид".
      -- Это  копия доклада химической  компании, -- пояснил генерал, -- об
анализе, проведенном по просьбе вашего усатого приятеля. Похоже, что он по-
лучил его как раз вчера.
      -- Значит, они хотели выяснить, что же на самом деле купили?
      -- Похоже на  то. -- Он взял у меня письмо и положил в карман. -- Вот
и все. От вас  требовалось лишь опознать этих людей. Вы можете  вернуться в
Англию когда хотите. -- Чуть поколебавшись, генерал добавил:  -- Я полагаю,
что вы будете осторожны.
      -- Буду, -- подтвердил я. Настала моя очередь задуматься. --  Но... у
этой парочки есть, так сказать, коллеги... И смесь существует.
      -- Не исключено, -- резко сказал генерал, --  что придется обыскивать
всех посетителей при входе на спортивные сооружения.
      -- Есть более простой способ.
      -- Какой же?
      -- Будет лето... Следите за  всеми,  кто будет в перчатках. Если  под
ними окажутся резиновые перчатки, смело арестовывайте их.
      Генерал окинул меня взглядом из-под очков, потер подбородок ладонью и
медленно сказал:
      -- Теперь я понимаю, почему разбираться с этим  делом поручили именно
вам.
      -- И в любом случае готовьте побольше налоксона.
      -- Мы примем меры предосторожности.
      Я в последний раз  взглянул  в исполненные неприкрытой ненависти лица
террористов и подумал, до какой же степени эти люди должны были противопос-
тавить себя остальному человечеству, исковеркать свои души, чтобы стать те-
ми, кем они сегодня являлись.
      Переросшее в яростную ненависть естественное презрение молодежи к бе-
зобразному  состоянию,  до которого старшие довели мир. Стремление  жестоко
карать тех, кого они презирают. Полное неприятие родительской любви. Посто-
янное глумление над  всеми формами власти. Постоянное сожаление о невозмож-
ности поголовно расправиться со всем презираемым большинством человечества.
И все более глубокие нарушения  психики...  самовнушение,  что неприятие их
обществом -- грубая ошибка общества  и  что для того, чтобы перестать  быть
отверженными, нужно уничтожить само общество. Необходимость  внушать ужас и
причинять боль для того, чтобы насытить свое вечно  голодное самолюбие. Аб-
солютный возврат к поиску причины для действия в примитивных эмоциях, кото-
рые принимаются за  своего рода божественный гнев. Выбор недосягаемых целей
для  того,  чтобы  бесконечно   оправдывать   применение  сильнодействующих
средств. Экстатическое, равносильное оргазму, ощущение  от  того,  что  мир
вокруг них превращается в пустыню.
      -- О чем вы думаете? -- спросил генерал-майор.
      -- Они нашли себе оправдание. -- Я с облегчением отвернулся  от арес-
тованных. -- Разрушать куда легче, чем строить.
      -- Они свиньи, -- с презрением воскликнул он.
      -- Что вы с ними сделаете?
      Но на этот вопрос генерал не собирался давать прямого ответа. Он ска-
зал подчеркнуто дружелюбным тоном:
      -- Их газетам потребуются новые сотрудники.
      Перед "Уотч" стоит  та  же проблема, подумал я.  И  тут меня осенило.
Круг замкнулся.
      --Ульрика Майнхоф была журналисткой, -- сказал я.


      ГЛАВА 19

      Самолет, на котором я вернулся домой, встречал в Хитроу один из приб-
лиженных Хьюдж-Беккета. Он повез меня  на  мероприятие,  которое назвал не-
большой предварительной беседой, а я -- мерзкой неприятностью.
      Всю дорогу в офис "мандарина" я  кашлял и протестовал, но в ответ по-
лучил лишь  неискренние извинения и  крохотную рюмку хереса, хотя для того,
чтобы хоть  немного вернуть меня  к жизни, требовалось не меньше полстакана
виски. Меня бил озноб.
      -- Разве нельзя было подождать до завтра? -- спросил я.
      -- Принц хочет встретиться с  вами  завтра утром на скачках в  Фонту-
элл-Парке.
      -- Я собирался полежать в постели.
      Мой спутник игнорировал такой легкомысленный ответ.
      -- Что  с вашей рукой? --  поинтересовался он, глядя  на перевязанную
кисть -- прощальный привет Стивена и Гудрун.
      -- Пальцы разбиты. Но все на  месте. -- У меня гора свалилась с плеч.
От радости, что удалось вернуться в мир, где непрерывно чувствуется дыхание
свободы. От  того, что по  улицам ходят улыбающиеся люди. От рождественских
елок и сверкающего изобилия ярко освещенных магазинов. Тот, кому претит об-
щество богачей,  может выбрать простую  жизнь. Выбор -- это привилегия сво-
бодных людей.
      Хьюдж-Беккет сидел в удобном кресле  и  разглядывал  тыльную  сторону
своей ладони.
      -- Ну и как... э-э... прошла поездка? -- спросил он. Я почти дословно
повторил ему  то,  что  рассказывал  генерал-майору  в Москве. Хьюдж-Беккет
оторвался от изучения руки и мысленно погрузился в жизнь, столь отличную от
его обыденного скучного существования.
      Я рассказывал, меня сотрясал кашель, и он угостил меня еще одной рюм-
кой хереса, на этот раз чуть побольше.
      -- В целом я могу заключить,  что все должно пройти спокойно, -- ска-
зал я, завершая рассказ. -- А  что касается Джонни Фаррингфорда... Да, я не
получил никаких формальных гарантий, но сомневаюсь, что после всего случив-
шегося товарищи  сочтут  его  подходящей  кандидатурой  для провокаций. Мне
представляется, что поездка ничем ему не грозит... но  решать это, конечно,
должны вы с принцем.
      Я встал. Я действительно чувствовал себя  совершенно больным. Правда,
ничего удивительного в этом не было. Такова моя жизнь.
      Хьюдж-Беккет проводил меня до  подъезда  и отправил домой в служебном
автомобиле. Из этого можно было  сделать  вывод, что его мнение о  значении
лошадей для этого мира коренным образом изменилось.
      Оказалось, что встреча с принцем в  Фонтуэлл-Парке  включала  в  себя
ленч, в котором участвовал он сам, принцесса, Джонни Фаррингфорд, председа-
тель скачек, несколько распорядителей и великосветских дам. Все собрались в
зале со стеклянными стенами наверху трибун, откуда открывался  вид на зеле-
ное поле.
      Было много шампанского и цивилизованных  дружеских  бесед.  Все это в
другой день доставило бы мне  большое  удовольствие, но за моей спиной  все
еще маячила тень Москвы, я думал об опасениях Бориса и Евгения, о сомнениях
и предостережениях Юрия, Миши и Кропоткина.  Я был бы очень рад со временем
услышать от Йена и Стивена