рался с английскими над-
писями на ярлыках?
      Среди сокровищ было четыре огромных  --  два на два дюйма --  облатки
порошка эквипалазона, каждая из которых содержала один грамм фенил-бутазона
В Ц ветеринарного, известного в мире жокеев под названием "бьют".
      За десять лет  тренировки собственных лошадей я использовал этот пре-
парат  бесчисленное  количество раз, поскольку это средство было  наилучшим
при воспалениях и болях в переутомленных и ушибленных ногах. На  многих со-
ревнованиях его  разрешают давать лошадям непосредственно перед выступлени-
ями, хотя в Англии и некоторых других странах он запрещен вплоть до дисква-
лификации. Иногда "бьют" считали  наркотиком,  но очень многие относились к
нему так же легко, как к аспирину, и чтобы добыть его, вовсе не требовалось
обращаться к ветеринару. В матрешке содержалась примерно дневная доза этого
лекарства.
      Небольшая пластмассовая  трубочка содержала сульфаниламидный  порошок
для посыпания ран. В круглой жестяной коробочке был другой порошок  -- гам-
ма-бензен-гексахлорид. Кажется, он  был  предназначен для борьбы с блохами.
Мелко сложенная листовка расхваливала препараты против  стригущего лишая, и
это было все.
      Ни барбитуратов, ни  промедола, ни стероидов. Наверно, Крамер или его
конюх основательно почистили похищенную аптечку.
      Ну что ж, подумал я и принялся укладывать коллекцию обратно в матреш-
ку. И на том спасибо. Но все же я еще раз неторопливо просмотрел все, чтобы
как следует убедиться, что ничего не пропустил. Открыл коробочку с порошком
от блох, в  которой  действительно был порошок от  блох.  Открыл трубочку с
сульфаниламидной присыпкой, которая содержала сульфаниламидную присыпку. По
крайней мере,  я предполагал,  что это именно они. Если  из этих двух белых
порошков один окажется героином, а другой  ЛСД, то я все равно не смогу оп-
ределить это на глаз. Эквипалазон был в фабричной упаковке, фольга не нару-
шена. Я положил таблетки обратно в матрешку.
      Потом я потряс программку, но внутри ее ничего не оказалось. На клоч-
ках бумаги и карточках были какие-то надписи на русском и  немецком языках.
Их я отложил в сторону, чтобы перевести с помощью Стивена. Сигаретная пачка
была пуста, а в жестянке с  леденцами от кашля... оказались вовсе не леден-
цы. В жестянке лежал сложенный лист бумаги, на котором лежали  три заверну-
тые в вату крохотные стеклянные ампулы.
      Ампулы были точь-в-точь такими, как те, в которых я держал адреналин:
меньше двух дюймов в длину, шейка  резко сужалась примерно в трети длины от
запаянного конца,  чтобы было удобно  ее обломить и набрать небольшой иглой
жидкость. Каждая ампула содержала один миллилитр  бесцветной жидкости. Доза
для инъекции  человеку. Половина чайной  ложки. Но, по моему разумению, со-
вершенно недостаточно для лошади.
      Достав одну ампулу, я попытался прочесть на свету  надпись на стекле,
но буквы  были такими маленькими, что их было  невозможно разобрать. Это не
был адреналин.  Мне показалось, что  там написано "0,4 mg naloxone", однако
легче от этого не стало,  так  как  я  никогда не слышал о таком препарате.
Тогда я развернул клочок бумаги, но и это не помогло. Там были какие-то за-
писи --  увы, сплошь по-русски. Положив листок обратно,  я закрыл коробку и
отложил ее в сторону. Все эти  загадки нельзя было отгадать без помощи Сти-
вена.
      Сам же  Стивен намеревался разделить  этот день между лекциями и Гуд-
рун, но сказал, что начиная с  четырех часов дня будет недалеко от телефона
и я смогу ему позвонить. Я подумал, что вряд ли записки на Мишиных обрывках
бумаги настолько важны, чтобы я мчался в университет или Стивен пулей мчал-
ся ко мне. Все остальное можно выяснить по телефону. Я позвонил Стивену
      -- Как дела? -- спросил он.
      -- Стены воют, -- сообщил я.
      -- Вот те раз!
      -- И все же... Не сможете перевести мне несколько немецких слов, если
я продиктую их вам?
      -- Вы думаете, что это умно?
      -- Остановите меня, если вам покажется, что я говорю лишнее, -- пред-
ложил я.
      -- О'кей.
      -- Договорились.  Начнем сначала. --  Я прочел по буквам две строчки,
написанные от руки на одной из карточек.
      Дослушав до конца,  Стивен рассмеялся. -- Это означает: "С наилучшими
пожеланиями. Фолькер Шпрингер". Это мужское имя.
      -- О Боже!
      Я снова, на этот раз более внимательно, осмотрел остальные карточки и
заметил кое-что, не замеченное прежде. На одной из них было написано знако-
мое имя, украшенное лихим росчерком.
      Эту карточку я так же тщательно, по буквам, прочел Стивену.
      -- Там написано: "Наилучшие  воспоминания  о прекрасном времени в Ан-
глии. Твой друг..." Твой друг кто?
      -- Ганс Крамер, -- сказал я.
      -- Угодили в десятку! -- взволнованно воскликнул Стивен. -- Это слу-
чайно не из Мишиных сувениров?
      -- Да.
      -- Это, наверно, автографы. Есть что-нибудь еще?
      -- Пара записочек  по-русски. Но им придется подождать до завтрашнего
утра.
      -- Я буду у вас в десять. Гудрун вас целует.
      Я опустил трубку,  и почти мгновенно раздался звонок. Очень спокойный
женский голос с  очень правильным произношением и отчетливым оттенком скуки
спросил:
      -- Это Рэндолл Дрю?
      -- Да, -- ответил я.
      -- Я Полли Пэджет, -- представилась женщина, --  из посольства, отдел
культуры.
      -- Рад слышать вас.
      Я сразу вспомнил ее облик: коротко подстриженные волосы, длинный кар-
диган, туфли на низком каблуке и много здравого смысла.
      -- Для вас пришел факс. Йен Янг попросил меня связаться с вами. Вдруг
вы именно его ждете.
      -- Вероятно, да, -- сказал я. -- Не могли бы вы прочесть мне текст?
      -- Видите  ли, он сложный и очень длинный.  Мне кажется, будет лучше,
если вы  придете и заберете его. Потребуется не  менее получаса, чтобы про-
диктовать его  вам, а вы,  конечно, будете записывать... Честно говоря, мне
не хочется тратить время. У меня  есть еще кое-какие дела, а сегодня пятни-
ца, и уже пора закрывать лавочку на уик-энд.
      -- Йен там? -- спросил я.
      -- Нет, он ушел несколько минут тому назад. Оливера тоже нет, он пре-
бывает на одном из официальных мероприятий. Я одна держу оборону.  Так что,
если вы хотите прочесть свое сообщение до понедельника, то, боюсь, вам при-
дется прийти за ним.
      -- Как оно начинается? -- спросил я. Послышался отчетливый вздох, ше-
лест бумаги, и Полли прочла:
      -- Ганс Вильгельм  Крамер, родился третьего июля тысяча девятьсот со-
рок первого года в Дюссельдорфе,  единственный  ребенок  Генриха  Иоханнеса
Крамера, предпринимателя...
      -- Благодарю, достаточно, -- прервал я.  -- Я приду. Как долго вы бу-
дете на месте?
      Представив себе необщительных водителей такси, я  подумал, что, пожа-
луй, придется идти пешком.
      -- Примерно с час. Если вы точно придете, то я вас дождусь.
      -- Я выхожу, -- заявил я, -- так что готовьте виски.
      К этому времени я  стал немного хитрее и нанял такси, чтобы  меня от-
везли через мост на другую сторону реки. Место я показал водителю по карте.
За мостом дорога переходила в  Варшавское  шоссе. Именно по этой дороге  мы
ехали в Чертаново. Пожалуй, через пару дней я выучу географию  Москвы назу-
бок.
      Расплатившись,  я  вышел из машины. Снег валился хлопьями,  крупными,
как розовые лепестки, и прилипчивыми, как любовь. Он покрыл все плоские по-
верхности и, как только я закрыл  дверь, засыпал рукава и плечи моего паль-
то. Я посетовал, что сдуру забыл  перчатки, сунул руки в карманы и повернул
к лестнице, чтобы спуститься на набережную и выйти к посольству.
      Мне казалось,  что за  мной не следят и что  я в полной безопасности.
Увы, это была ошибка. Хищники затаились под мостом.
      Из  неудавшегося  покушения на улице Горького они извлекли  несколько
уроков.
      Для начала они выбрали менее  людное  место.  Единственным  ближайшим
убежищем была теперь не огромная ярко  освещенная  пасть  гостиницы  "Инту-
рист", а наглухо  закрытая парадная дверь посольства с неприветливым охран-
ником.
      Они также выяснили, что я обладал  не самой худшей реакцией и был го-
тов отвечать  ударом  на  удар. Как и накануне, их было двое, но на сей раз
они оказались вооружены. Не ружьями,  а  палками.  Какой-то тяжелой твердой
пакостью,  похожей  на бейсбольную биту, прикрепленную к запястью  кожаными
петлями.
      Я получил представление о том, что это за штука, когда такая деревяш-
ка опустилась мне на голову. Мой  череп спасла меховая шапка, но тем не ме-
нее от удара закружилась голова, я потерял ориентировку и зашатался.
      В эту  секунду мне удалось ясно разглядеть их.  Снег почти не залетал
под мост.  Две фигуры в  полумраке, чуть освещенные тусклым светом фонарей,
держали в поднятых руках тяжелые дубинки.
      Несомненно, это были те же самые люди. Та же нескрываемая жестокость,
готовность применить силу и идти до конца, те же беспощадные  глаза, видне-
ющиеся из-под вязаных подшлемников. У таких типов разговоры  о правах чело-
века могли бы вызвать только смех.
      Я споткнулся и потерял шапку. Из попытки отбиваться  ничего не вышло.
Правда, палкой трудно  нанести серьезное повреждение через толстое пальто и
пиджак. Удары скорее дезориентировали меня, чем причиняли боль. Но несколь-
ко  ударов  пробили  мою защиту и сбросили с меня очки. Я метнулся за ними,
попытался поймать, но получил удар по  руке, и очки исчезли в падающем сне-
гу.
      Похоже, они только этого и ждали. Избиение прекратилось, меня схвати-
ли. Я продолжал отбиваться, но ничего  толком не видел и поэтому не мог на-
нести противникам ощутимого ущерба.
      Тут я  почувствовал, что меня пытаются оторвать от  земли, и не сразу
понял, зачем это нужно. Но очень быстро вспомнил, где мы находимся. Это бы-
ла набережная,  и под высоким, по  грудь, парапетом беззаботно  текла река.
Надежды больше не оставалось, но я продолжал отчаянно бороться.
      Я рассматривал Москву-реку с  нескольких  мостов, и везде берега были
одинаковы. Не покатые травянистые берега, плавно сбегающие к  воде, а серые
отвесные стены, вздымающиеся на восемь футов над поверхностью воды. Вероят-
но, их построили для  защиты от наводнений, а не для приманки  туристов. По
этим берегам ничто живое не смогло бы выбраться из воды.
      Я безотчетно  цеплялся за все,  что попадалось под руку. Пытался вце-
питься им в лица. Хватал за руки. Один из них  хмыкнул,  другой что-то про-
бормотал. Язык я определить не смог.
      Я вовсе не надеялся, что кто-нибудь появится на дороге и спугнет моих
врагов. Я  дрался лишь  потому, что на набережной была  жизнь. Как только я
окажусь в воде,  моя  песенка спета.  Инстинкт  самосохранения и ярость  --
больше у меня ничего не оставалось.
      Конечно, никакой надежды не было. Я  не мог устоять на ногах, но про-
должал отбиваться.  Я сорвал с головы  одного вязаный подшлемник,  но, хотя
фонарь светил  прямо ему в лицо, он мог не опасаться, что я запомню его. Он
показался мне похожим на портрет работы Пикассо.
      Пока я занимался скачками, мои очки крепились к голове двойной резин-
кой. Увы, теперь это удобное устройство покрывалось пылью вместе с пятифун-
товым седлом.  Мне никак  не могло прийти в голову,  что наличие или отсут-
ствие этой ленты в Москве будет означать жизнь или смерть.
      Меня толкали, тянули, и я все больше и больше перевешивался на другую
сторону парапета. Происходившее казалось мучительно быстрым и в то же время
до болезненности  растянутым, прямо-таки бесконечным: несколько секунд смя-
тения выросли в моем сознании до масштабов вечности.
      Я перевалился через парапет, и теперь вся моя жизнь сосредоточилась в
одной руке, которой я еще цеплялся за камень и за жизнь.
      Краем глаза я заметил,  что одна из палок поднялась в воздух.  На мои
пальцы обрушился жестокий удар. Рука  разжалась,  и я свалился в воду,  как
сытая пиявка.


      ГЛАВА 12

      Москва-река уже  была по-зимнему холодна. Я рухнул в  воду и сразу же
окоченел. Это  был тот самый  шок, от которого погибают несчастные, попада-
ющие в Ледовитый океан.
      Отчаянно брыкаясь,  я стремился к  поверхности, но в душе ясно созна-
вал,  что  битва  проиграна. Я был избит, слаб и к тому же наполовину слеп.
Темнота и  обильный снегопад надежно  скрывали меня от посторонних глаз. От
холода у меня  перехватило дыхание, а  правая рука ничего  не  чувствовала.
Одежда быстро  намокла и с  каждой минутой становилась все тяжелее. Вот-вот
она утащит  меня на  дно. Течение быстро затянуло меня  под мост, вынесло с
другой стороны и протащило  мимо  посольства. Когда я попробовал закричать,
то сразу же сообразил, что меня  могут услышать только два человека, от ко-
торых помощи ожидать не приходится.
      Испустив несколько воплей, я лишь набрал полный рот ледяной воды. Вот
и конец, подумал я.
      Меня начало охватывать оцепенение. Я прилагал  все  меньше  и  меньше
усилий для того,  чтобы  держаться на воде. Мозг  словно  замерзал, и мысли
постепенно исчезали. Холод  лишал  организм чувствительности; мое тело, уже
почти не способное двигаться, погружалось в воду, невзирая на отчаянные по-
пытки бороться за жизнь. Погружалось  вместе  с  кучей вопросов, оставшихся
без ответа. Я и в самом деле умирал.
      Откуда-то издалека до меня донесся слабый голос:
      -- Рэндолл... Рэндолл:
      В глаза ударил яркий свет.
      -- Рэндолл, сюда! Держитесь!
      Я уже  не мог держаться. Ноги слабо дергались,  ничуть не помогая мне
плыть. Оставался только один путь, и  вел он вниз, в холодную, мокрую моги-
лу. Что-то  мягкое задело меня по лицу. Мягкое,  но более материальное, чем
снег. Я был не в состоянии  схватиться за это нечто рукой, не сознавал, что
мне нужно сделать. Но инстинкт оказался сильнее рассудка. Мой рот сам собой
раскрылся, и  я вцепился зубами в то, что лежало передо мной. Во рту у меня
оказался изрядный кусок мягкого материала. Последовал  рывок, словно кто-то
подтягивал меня к берегу. Я еще крепче стиснул зубы.
      Еще рывок. Моя голова, почти скрывшаяся под водой,  на несколько дюй-
мов приблизилась к берегу.
      В голове вяло зашевелились мысли. Если я прикинусь рыбой и буду креп-
ко держаться за леску, то меня выволокут на берег.
      Ты должен держаться, глухо велел  кто-то  в моей голове, и не  только
зубами. Руками. Но с руками были проблемы. Я их не чувствовал.
      -- Рэндолл, держитесь. Здесь рядом лестница.
      Я услышал слова, и они показались мне ужасно глупыми. Как  я взберусь
по лестнице, если не чувствую рук? Но во мне оставалось еще достаточно жиз-
ни для  того, чтобы в буквальном смысле слова  вцепиться зубами в последний
оставшийся шанс. Только  полная потеря сознания, возможно, смогла бы заста-
вить меня разжать челюсти. Загадочная веревка подтягивала меня к стене.
      --Держитесь! -- взывал голос. --  Уже  совсем  немного. Рядом! Только
держитесь!
      Я ткнулся в стену. Рядом могло на деле означать "слишком далеко". Ру-
кой подать, как до солнца...
      -- Вот она! -- раздался крик.  -- Видите? Прямо перед вами. Я посвечу
туда. Вот! Держитесь! Можете держаться?!
      Держаться... Чем? Я плавал около стены как бревно.
      -- Боже мой! -- произнес голос. Свет снова ударил мне в глаза и отод-
винулся в  сторону. Я услышал  приближающиеся звуки по эту сторону набереж-
ной.
      -- Дайте руку.
      Я был не в состоянии сделать  это. Тут я почувствовал, что кто-то ух-
ватил меня за правую руку и потянул ее из воды.  Но  вдруг неведомый спаси-
тель повторил "Боже мой!", отпустил мою правую руку и вцепился в левую.
      -- Держитесь! -- приказал он, и я почувствовал, что мои  пальцы легли
на какую-то перекладину.
      -- Вот что, -- произнес голос.  -- Вы должны выбраться из этой черто-
вой реки. Вы понимаете,  что близки к смерти? Вы чертовски долго  пробыли в
воде. И  если вы через минуту не вылезете из этой чертовой воды, то вас уже
ни один черт не спасет! Вы меня слышите? Кровью Христовой заклинаю... выле-
зайте!
      Если бы даже у меня оставались силы, я все равно  не  видел, куда мне
следовало вылезать. Мою правую руку опять вытащили из воды и попытались по-
ложить на перекладину.
       -- Станьте на перекладину под водой, -- приказал голос. -- Нащупай-
те ногой. Эта лестница чертовски глубоко уходит под воду.
      Я смутно начал что-то  понимать.  Попытался поставить ногу на скрытую
водой ступеньку, каким-то чудом нашел ее и перенес свой вес на ноги.
      -- Вот  так, -- подбодрил голос. -- Между  ступеньками всего один фут
расстояния. Я подтащу вашу левую руку к следующей.  Теперь держитесь правой
рукой, чего бы это вам ни стоило.
      Я  собрал  остатки сил, рванулся и приподнялся.  Дюймов  на  двадцать
пять.
      -- Вот так, -- с облегчением произнес голос наверху. -- А теперь про-
должим наше чертово восхождение. Только не смейте падать.
      Я продолжил чертово восхождение и не упал, хотя мне показалось, что я
поднимаюсь на Эверест. Когда мое туловище по пояс вылезло из воды, я разжал
зубы и выпустил мягкую непонятную вещь. Теперь она  была насквозь пропитана
водой. Надо мной раздалось восклицание, и к моему левому запястью немедлен-
но привязали полосу какой-то ткани.
      Спаситель поднимался по лестнице, продолжая ругаться,  торопить и да-
вать указания.
      Я медленно, со  ступеньки на ступеньку,  поднимался за ним.  Когда  я
достиг края  парапета, он уже стоял  с противоположной стороны.  Наконец он
крепко обхватил меня и перетащил  на  твердую землю. Ноги подогнулись, и  я
мокрой кучей рухнул на покрытую свежим снегом мостовую.
      -- Быстро снимайте пальто и пиджак, -- прикрикнул человек. -- Вы что,
не понимаете, что этот чертов холод может убить быстрее, чем чертова пуля?
      Все, что я видел при свете фонарей, было  искажено до неузнаваемости,
но голос был его. Теперь я в этом убедился окончательно, хотя подсознатель-
но все понял, еще болтаясь в воде.
      -- Фрэнк, -- сказал я.
      -- Да. Пошевеливайтесь! Дайте-ка я расстегну...
      Его пальцы оказались сильными и ловкими.
      -- Снимайте. -- Он резкими движениями сдирал с  меня прилипшие мокрые
рукава.
      -- Рубашку тоже. -- Ее Фрэнк просто разорвал, и снег падал на мою об-
наженную спину. -- А теперь наденьте  это. -- Он напялил на меня что-то су-
хое и теплое и застегнул спереди. -- Хорошо. А теперь, черт возьми, собери-
тесь с  силами, и  пойдемте к мосту. До него  всего сотня ярдов. Вставайте,
Рэндолл, и пошли. -- В голосе послышались резкие нотки, и  это подхлестнуло
меня. Я понял, что ему тоже  холодно, потому что теплую одежду, в которую я
был  одет,  он  снял с себя. Ковыляя рядом с Фрэнком на трясущихся ногах, я
ощущал потребность рассмеяться над иронией судьбы. Правда, на это у меня не
хватало ни сил, ни дыхания.
      Когда я чуть не врезался в фонарный столб, Фрэнк раздраженно спросил:
      -- Вы что, не видели его?
      -- П-потерял очки, -- объяснил я.
      --  Вы  хотите сказать, что без  них  не видите даже этого  чертового
столба прямо у себя перед носом? -- недоверчиво спросил он.
      -- Не... нечетко.
      -- Господи Иисусе!
      Я трясся  в его пальто,  постепенно приходя в себя после переохлажде-
ния. Хотя  я  мог передвигать ноги, но не ощущал их частью своего тела, а в
мыслях царила полная неразбериха.
      Мы поднялись  по каменной лестнице на мост и  вышли к проезжей части.
Удивительно быстро перед  нами  остановился черный автомобиль. Фрэнк бросил
на заднее сиденье мою мокрую одежду, запихнул меня следом, сам  сел спереди
и что-то коротко  сказал водителю по-русски.  В результате мы,  проехав  по
ставшему для меня  привычным круговому маршруту, оказались у гостиницы "Ин-
турист".
      Фрэнк подхватил мое пальто и поспешно провел меня в теплый вестибюль.
Там он, не спрашивая номера, взял у портье ключ от комнат