и. Появился еще один призрак.
	- Так значит ты мой родственник? - спросила она.
	- Нет, - сказал он. - Но твои родственники очень преданы мне, а 
это уже кое-что да значит.
	- Так ты пришел сюда...именно поэтому, когда моя необычность 
привлекла тебя?
	Он только покачал головой. - Я пришел убедиться, что ты была 
здесь.
	Она нахмурилась и неожиданно насторожилась. - Так вот я перед 
тобой, такая как есть, разве ты не видишь.
	- Точно так же и ты можешь рассмотреть меня. Но неужели ты 
воображаешь, что то, что ты видишь, это все?
	Она промолчала.
	- Ложь всегда обижала меня, Энинву, а то, что я вижу сейчас перед 
собой есть самая настоящая ложь. Покажись мне такой, какова ты на 
самом деле.
	- Ты видишь то, что ты должен видеть!
	- Разве ты боишься показать это мне?
	-....Нет. Это и на самом деле был не страх. Но что же тогда это 
было? Всю свою жизнь она скрывала от окружающих свои способности, 
утаивая все возможности собственной внутренней силы, и только 
благодаря этому смогла выжить. Так должна ли она сейчас нарушать это 
правило, и лишь только потому, что какой-то чужеземец попросил ее об 
этом? Он очень много наговорил здесь, но что на самом деле он 
рассказал ей о себе? Ничего.
	- Почему, спрашивается, моя маскировка считается ложью, а твоя 
нет? - спросила она.
	- И моя тоже, - согласился он.
	- Тогда покажи мне, каков ты есть на самом деле. Окажи мне такое 
же доверие, о котором ты просишь меня.
	- Ты получишь мое доверие, Энинву, но если ты узнаешь всю 
правду, ты будешь до смерти напугана.
	- Разве я ребенок? - спросила она с раздражением. - Или ты моя 
мать, которой хотелось бы уберечь меня от той правды, которая известна 
взрослым?
	Он не показал и вида, что оскорблен ее словами. - Большинство 
моих людей благодарны мне за то, что я оберегаю их от этой, 
касающейся меня, правды, - сказал он.
	- Это только слова, но за ними я ничего не вижу.
	Он встал, а она повернулась к нему лицом, так что его тень 
полностью закрывала ее маленькое ссохшееся тело. Она была чуть ли не 
вдвое ниже его, но для нее не было в новинку стоять лицом к лицу с 
более крупными чем она людьми и подчинять их своим желаниям либо 
силой слова, либо силой рук. Действительно, она могла сделаться столь 
большой и сильной, как любой мужчина, но она предпочитала сохранять 
свои размеры, чтобы продолжать обманывать людей. Чаще всего ее 
кажущаяся беззащитность успокаивала чужеземцев, а кроме того, 
заставляла каждого возможного нападающего недооценивать ее.
	Доро продолжал пристально смотреть на нее с высоты 
собственного роста. - Временами только ожог может заставить ребенка 
уважать огонь, - сказал он. - Идем со мной в одну из твоих деревень, 
Энинву. Там я покажу тебе то, что, как тебе кажеьтся, ты и хочешь 
увидеть.
	- И что же ты сделаешь? - осторожно спросила она.
	- Я позволю тебе выбрать там кого-нибудь, врага или какого-то 
просто бесполезного человека, без которого твои люди могут вполне 
обойтись. И затем я убью его.
	- Убьешь!
	- Я убиваю, Энинву. Вот так я сохраняю свою молодость и свою 
силу. Я могу сделать только одно, чтобы показать тебе, что я являю 
собой, и это заключается в том, чтобы убить человека и влезть в его тело 
как в одежду. Он глубоко вздохнул. - То, что перед тобой, это не то тело 
в котором я родился. И оно не десятое, которое я износил. Не сотое и не 
тысячное. Твой дар кажется добрым и благородным, мой же - нет.
	- Ты дух, - в испуге выкрикнула она.
	- Я уже сказал тебе, что ты была ребенком, - продолжил он. - 
Теперь ты видишь, как напугала сама себя?
	Он был похож на огбанджи, дух ребенка-дьявола, которого 
многократно рождает одна и та же женщина, и который тут же умирает, 
причиняя матери одну лишь боль. Женщина, в которую вселился 
огбанджи может рожать множество раз, но всякий раз у нее будет 
появляться мертвый ребенок. Но Доро был взрослым. Он не входил и не 
выходил в чрево собственной матери, и ему не нужны были детские тела. 
Он предпочитал воровать тела мужчин.
	- Ты дух! - продолжала упорствовать она, и ее голос охрип от 
страха. Тем временем часть ее разума не переставала удивляться, как она 
смогла так легко поверить ему. Она и сама знала множество уловок и 
множество способов устрашающей лжи. Почему же теперь она сама вела 
себя так, как самый невежественный чужеземец, который наперед верил в 
то, что ее устами говорит сам бог? Тем не менее, она верила и боялась. 
Этот человек был еще более необычным, чем она сама. Этот человек был 
и не человек вовсе.
	Когда же он неожиданно чуть коснулся ее руки, она вскрикнула.
	Незнакомец выразил явное неудовольствие. - Послушай, женщина, 
если ты привлечешь сюда своим криком людей, то я без разбора убью 
любого из них.
	Она стояла не произнося ни звука, поверив ему и на этот раз. - Ты 
уже убил кого-нибудь по дороге сюда? - едва слышно проговорила она.
	- Нет. Я старался не убивать никого, опасаясь за тебя. Я подумал, 
что здесь у тебя могут быть родственники.
	- Целые поколения родственников. Сыновья, сыновья сыновей и 
даже их сыновья.
	- Мне не хотелось бы убивать одного из твоих сыновей.
	- Почему? Она успокоилась, и ее не оставляло любопытство. - Что 
они могут значить для тебя?
	- Как бы ты воспринимала меня, если бы я пришел к тебе в облике 
одного из сыновей?
	Она даже отшатнулась назад, не в состоянии вообразить нечто 
подобное.
	- Вот видишь? Нельзя просто так разбрасываться своими детьми. 
Они могут быть очень полезными.... Он добавил слово на чужом языке. 
Она отчетливо слышала его, но оно было для нее всего лишь пустым 
звуком. Слово означало ~семя~.
	- Что означает это слово? - спросила она.
	- Люди представляют слишком большую ценность, чтобы их 
убивать просто так, - сказал он. - Ты должна показать мне, какова ты 
есть, - добавил он заметно смягчившись.
	- Каким образом мои дети могут представлять какую-то ценность 
для тебя?
	Он окинул ее долгим молчаливым взглядом, а затем заговорил, все 
с той же мягкостью в голосе. - Ведь я мог отправиться прямо к ним, 
Энинву. Они могли оказаться более сговорчивыми, чем их мать.
	Она не смогла отказаться, столкнувшись с угрозой, высказанной в 
столь мягкой форме, или, наоборот, в достаточно эффективной. Ее 
сыновья... - Идем, - едва слышно прошептала она. - Здесь слишком 
открытое место, чтобы я могла показаться тебе.


	Со скрытым волнением Доро последовал вслед за маленькой 
иссохшей женщиной в ее такое же маленькое жилище. Красноватая 
глинобитная стена высотой около шести футов, окружавшая его, была 
достаточным укрытием, которое было так необходимо для Энинву.
	- От моих сыновей ты получил бы мало толку, - сказала она по 
дороге. - Они хорошие люди, но они знают очень мало.
	- Разве они не такие, как ты? Хоть один из них?
	- Нет, никто.
	- А твои дочери?
	- И они тоже. Я очень внимательно следила за ними все время, 
пока они не переехали в другой город, к своим мужьям. Они такие же, 
какой была моя мать. Влияние, которое они оказывают на собственных 
мужей да и на других женщин достаточно велико, но ничем другим они 
не выделяются. Они проживают свою и умирают.
	- Так значит они умирают....?
	Она открыла деревянную дверь в стене, провела его внутрь, а затем 
заперла дверь на засов.
	- Они умирают, - продолжила она с печалью в голосе, - так же как 
их отцы.
	- Возможно, если бы твои сыновья и дочери женились друг на 
друге...
	- Это отвратительно! - возразила она. В ее голосе послышалась 
тревога. - Мы не животные, Доро!
	Он только пожал плечами. Большую часть своей жизни он только 
и делал, что не обращал внимания на подобные протесты, заставляя 
несогласных изменить взгляд на подобные вещи. Человеческая мораль 
редко одерживала верх, сталкиваясь с ним. Хотя сейчас он проявил 
мягкость и сдержанность. Эта женщина была очень ценной. Если ее 
возраст составлял хотя бы половину того, который он приписывал ей, 
она была самой старой из всех людей, которых ему доводилось 
встречать, и она до сих пор была такой проворной. Она вела свой род от 
людей, особенности которых проявлялись в долгожительстве и 
сопротивлении болезням, и, кроме того, у них наверняка должны были 
быть зачатки других способностей, которые делали их весьма ценными 
для него. Эти люди, подобно многим другим, пали жертвами 
работорговцев или межродовых распрей. Остались лишь считанные 
единицы их. Поэтому вот с этим, единственным выжившим гибридом не 
должно ничего случиться, и в первую очередь, она должна быть 
защищена от самого Доро. Он не должен убить ее ни в гневе, ни при 
нелепой случайности, которые так легко происходят в этой стране. Он 
должен увести ее с собой, в один из своих самых надежных городов, где 
где он держит людей для разведения породы. Вполне возможно, что ее 
необычность позволит ей произвести на свет потомство, и, возможно, 
если он сможет подобрать ей породистых самцов, на этот раз ее дети 
будут достойны ее. Если же нет, то будет тоже, что и с ее уже 
существующими детьми.
	- Ты будешь наблюдать, Доро? - спросила она. - Это то самое, что 
ты хотел видеть.
	Он сосредоточил на ней все свое внимание, и увидел, как она 
начала потирать руки. Ее руки были похожи на птичьи лапы: высохшие, 
костистые, с удлиннившимися пальцами. По мере того, как он смотрел, 
эти руки начали полнеть, становиться мягкими и похожими на руки 
молодой девушки. Ее плечи начали округляться, ее впалая грудь стала 
округлой и высокой, а бедра так же округлились, растягивая 
покрывавшую их материю, так что ему захотелось немедленно раздеть 
ее. И, наконец, она прикоснулась к своему лицу, разглаживая морщины. 
Тут же исчез старый шрам под левым глазом, а кожа лица стала гладкой 
и упругой, и женщина превратилась в настоящую красавицу.
	И вот она стояла перед ним, во всей своей двадцатилетней красе. 
Откашлявшись, она сказала мягким молодым голосом: - Ну, так как, 
этого достаточно?
	Некоторое время он мог только молча смотреть на нее. - Это 
действительно ты, Энинву?
	- Как есть. Сейчас я такая, какой могла быть всегда, если бы не 
старела или не скрывала свою внешность от других. Этот облик 
возвращается ко мне достаточно легко. Другие достаются гораздо 
труднее.
	- Другие!
	- Ты что же, думаешь, что это единственно возможный? С этими 
словами она начала придавать своему телу иную форму. - Частенько я 
принимаю облик диких зверей, чтобы пугать людей, когда те собираются 
убить меня, - пояснила она. - Тогда я становлюсь леопардом и отгоняю 
их своим шипеньем. Они верят в подобные вещи, но очень не любят быть 
свидетелями подобных превращений. Затем я становлюсь священным 
питоном, и уж тогда-то ни один из них не осмеливается напасть на меня. 
Облик питона всегда приносил мне удачу. Однажды нам был необходим 
дождь, чтобы спасти урожай батата, и вот все то время, пока я была 
питоном, дождь непрерывно шел. Все наши люди решили, что мое 
волшебство было вполне полезным для них, и на долго оставили мысли 
о том, чтобы убить меня. Пока она говорила, то продолжала менять свои 
формы, принимая облик невысокого, но хорошо сложенного 
мускулистого мужчины.
	Теперь Доро без всяких колебаний попытался сорвать с нее 
одежду, он делал это медленно, чтобы она могла понять его намерения. 
Он почувствовал ее силу буквально в тот же момент, как только она 
поймала его руку, и, без всяких лишних усилий, едва не сломала ее. 
Затем, когда он сдержал свое удивление и справился с реакцией на боль, 
она сама развязала и сняла свою одежду. Еще несколько секунд он был 
потрясен гораздо больше ощущением боли, чем видом ее тела, но 
несмотря на это, он почти непроизвольно заметил, что она была 
настоящим мужчиной.
	- И ты можешь быть отцом ребенка?
	- Временами, но только не сейчас.
	- И они у тебя есть?
	- Да, но только одни девочки.
	Он рассмеялся, покачивая головой. Женщина превзошла все его 
ожидания. - Я удивляюсь, как это твои люди оставили тебя в живых, - 
сказал он наконец.
	- Ты думаешь, что я позволила бы им убить меня? - с удивлением 
спросила она.
	Он снова рассмеялся. - Что ты предпочитаешь, Энинву? 
Оставаться здесь вместе с ними, всякий раз убеждая очередное новое 
поколение оставить тебя в покое, или отправишься со мной?
	Она вновь надела свою одежду и только потом внимательно 
взглянула на него, при этом ее слишком ясные глаза смотрелись весьма 
обманчиво на ее, теперь мужском лице. - Это то, чего ты хочешь? - 
спросила она. - Чтобы я ушла с тобой?
	- Да.
	- Так вот значит какова истинная причина твоего появления здесь.
	Ему показалось, что он услышал страх в ее голосе, но его все еще 
подрагивающая рука убедила его, что она не должна была быть 
чрезмерно напугана. Она была слишком сильной. Она могла вынудить 
его убить ее. Видимо поэтому, он заговорил открыто и честно.
	- Я позволил своему инстинкту завести меня сюда, потому что все 
люди, когда-то преданные мне, были уведены в рабство, - сказал он. - Я 
пришел в их деревню, чтобы увезти их с собой, в более безопасное место, 
а нашел... только то, что осталось от работорговцев. И тогда я побрел 
назад, не заботясь о том, куда ведут меня собственные ноги. И когда они 
привели меня сюда, я был удивлен и, первый раз за многие дни, 
обрадован.
	- Сдается, что твоих людей частенько забирают у тебя из-под носа.
	- Это не кажется, это есть на самом деле. Вот почему теперь я 
собираю их всех поближе друг к другу, на новом месте. Там мне будет 
легче защищать их.
	- Я всегда защищала себя сама.
	- Я могу видеть это. Ты будешь очень ценной для меня. И я думаю, 
что точно так же ты сможешь защитить и других.
	- Так значит я должна оставить своих людей, чтобы защищать 
твоих?
	- Ты должна покинуть их, с тем, чтобы в конце концов оказаться 
рядом с теми, кто похож на тебя.
	- Уйти с тем, кто убивает людей и как в саван заворачивается в их 
тело? Мы совсем непоходим друг на друга, Доро.
	Доро только вздохнул и взглянул на ее дом, небольшое 
прямогульное строение, с круто наклоненной крышей, которая едва не 
касалась земли. Стены дома, как и стены, окружавшие двор, были 
сделаны все из той же красноватой земли. У него возникла непонятно 
откуда взявшаяся мысль, по поводу этой красной земли: она напомнила 
ему ту самую красную глину, которую он уже встречал в домах индейцев 
на юго-западе Северо-Американского континента. Но эти воспоминания 
опередила мысль о том, есть ли в доме хоть какая-нибудь кровать, пища 
и вода. Он был таким уставшим и голодным, что едва ли мог вступать 
сейчас в спор с этой женщиной.
	- Дай мне поесть, Энинву, - сказал он. - Тогда у меня вновь 
появятся силы, чтобы уговорить тебя покинуть это место.
	Она удивленно взглянула на него, а затем рассмеялась с оттенком 
внутреннего напряжения. Ему показалось, что ей не хотелось, чтобы он 
оставался в ее доме, ел и пил здесь. Она вообще не хотела, чтобы он 
оставался рядом с ней. Она верила всему, что он рассказал о себе, и очень 
боялась, что он действительно может уговорить ее отправиться с ним. 
Она хотела, чтобы он ушел, во всяком случае, одна ее часть совершенно 
определенно хотела этого. Но можно было сказать почти с 
уверенностью, что существовала еще одна часть ее, которая была 
заинтригована и явно хотела узнать, что может случиться, если она все-
таки покинет свой дом и уйдет с этим чужеземцем. Она была слишком 
непоседливой, слишком живой, чтобы не обладать тем складом ума, 
благодаря которому она всегда умудрялась попадать в различные 
неприятности. Это было сейчас, и, видимо, ожидало ее и впредь.
	- Хотя бы кусочек батата, Энинву, - сказал он улыбаясь. - Я ничего 
не ел сегодня. Он был уверен, что она накормит его.
	Не говоря ни слова, она вышла в другое, еще меньшее сооружение, 
и вернулась, держа в руках два крупных батата. Затем она провела его на 
кухню и предложила сесть на расстеленную оленью шкуру, видимо 
учитывая то, что из всей одежды на нем была лишь одна набедренная 
повязка. По-прежнему оставаясь в облике мужчины, она выпила вместе с 
ним немного пальмового вина, заедая его орехами колы, и только после 
этого занялась приготовлением пищи. Кроме батата, у нее оказались 
овощи, копченая рыба и пальмовое масло. Она быстро извлекла огонь из 
тлеющих углей в очаге, сложенном из трех больших камней, и поставила 
на него глиняный котел с водой, после чего принялась чистить батат. 
Порезав его на кусочки, она бросила их в кипящую воду, чтобы она 
стали достаточно мягкими, как обычно привыкли делать все ее люди. 
Возможно, она предпочла бы приготовить суп из овощей, масла и рыбы, 
но на это понадобилось бы значительное время.
	- И как же ты обходишься? Просто воруешь пищу, когда 
почувствуешь голод?
	- Да, - сказал он. Он крал больше, чем пищу. Если вокруг него не 
было знакомых ему людей, или же, если он приходил к людям, которых 
знал, но они были почему-либо неприветливы с ним, то он просто 
забирал у них новое, сильное и молодое тело. И никто, никакой человек, 
никакая группа людей не могли остановить его перед этим. Никто не мог 
помешать ему делать вообще все, что угодно.
	- Как вор, - с отвращением сказала Энинву, хотя он и не думал, что 
она говорит это всерьез. - Ты воруешь, ты убиваешь. Что ты еще 
делаешь?
	- Я строю, - тихо ответил он. - Я подыскиваю землю, чтобы 
поселить там людей, которые немного, а может быть и очень на много, 
отличаются от обычных людей. Я ищу их, собираю в группы и хочу 
создать из них новых сильных людей.
	Она с удивлением смотрела на него, не отводя глаз. - И они 
позволяют тебе делать это? Забирать их из родного племени, забирать из 
семей?
	- Некоторые из них забирают с собой и свои семьи. У многих 
вообще нет семьи. Необычность этих людей делает их изгнанниками, и 
поэтому они с радостью отправляются вместе со мной.
	- Всегда?
	- Достаточно часто, - сказал он.
	- А что бывает, когда люди не идут с тобой? Что происходит, если 
кто-то из них говорит:"Мне кажется, что очень многие из твоих людей 
умирают, Доро. Лучше мы останемся там, где мы живем".
	Он встал и направился к дверному проему, ведущему в другую 
комнату, где виднелись пристроенные к стене два жестких глиняных, но 
тем не менее притягивающих, лежака. Он должен поспать. Не смотря на 
то, что тело, которое он сейчас носил, было молодым и сильным, это 
было всего лишь обычное тело. Если бы он был более осторожен в 
обращении с ним, давал бы ему надлежащий отдых и пищу, не доводил 
бы его до истощения, оно могло бы прослужить еще несколько недель. 
Но если бы он еще раньше изнурял это тело так, как он делал это 
разыскивая Энинву, то оно отслужило бы свой срок еще раньше. Он 
вытянул руки прямо перед собой, опустив вниз ладони, и заметил без 
всякого удивления, что они дрожали.
	- Энинву, я должен поспать. Разбуди меня, когда еда будет готова.
	- Подожди!
	Неожиданная резкость прозвучавшая в ее голосе, заставила его 
остановиться и взглянуть назад.
	- Ответь мне, - сказала она. - Что бывает, когда люди 
отказываются идти с тобой?
	Неужели это было все? Он оставил ее вопрос без ответа, забрался 
на один из лежаков, улегся на покрывавший его матрац и закрыл глаза. 
Ему показалось, что он слышал, как она заходила в комнату еще до того, 
как сон подступил к нему, но он не обратил на это никакого внимания. 
Уже очень давно он открыл для себя, что люди становятся более 
сговорчивыми, если он давал им возможность самим найти ответы на 
вопросы, подобные тому, который задала она. Только лишь дурак 
нуждается в прямом ответе, а эта женщина была далеко неглупой.
	Когда она разбудила его, дом был наполнен запахами пищи, и он 
быстро поднялся, чувствуя страшный голод. Он сел рядом с ней, вымыл 
руки водой из ширкой глиняной чашки, которую она подала ему, а 
потом прямо пальцами подхватил со своей тарелки кусок разваренного 
батата и опустил его в общий котел с наперченным супом. Еда была 
очень вкусной и питательной, и по этому некоторое время он был 
поглощен только ей, не обращая никакого внимания