ногие при этом имеют и другие 
имена.
	- Как я понимаю "Энинву" гораздо лучше.
	- Да. Энинву улыбнулась. - Сара тоже хорошее имя. Женщина 
всегда должна иметь что-то сугубо свое.
	Когда в комнату вошел Доро, Энинву заметила, как женщина 
преобразилась. Она и до этого не была печальной или угрюмой, но было 
видно, будто годы слетели с нее. Она улыбнулась и сказала лишь 
несколько слов о том, что обед готов, но в ее голосе прозвучало столько 
тепла, сколько не было за все предыдущее время, не смотря на ее более 
чем дружеское поведение. Возможно, что когда-то эта женщина была 
либо женой, либо любовницей Доро. Вероятнее всего любовницей. 
Между ним и сейчас можно было заметить какую-то нежность, хотя 
женщина была явно не молода. Интересно, где же ее муж? Как это может 
быть, что эта женщина готовит обед для какого-то мужчины, который не 
является ни ее родственником, ни даже родней со стороны мужа, 
который в это время сидит с другими перед одним из домов и покуривает 
свою трубку?
	Затем появился и муж вместе с двумя взрослыми сыновьями и 
дочерью, рядом с которой была очень молоденькая застенчивая жена 
одного из сыновей. Девушка была стройной с оливкового цвета кожей, 
черноволосая, с темными глазами, и даже на взгляд Энинву, она была 
очень красива. Когда Доро очень учтиво заговорил с ней, то она 
отвечала ему, едва шевеля губами. Она старалась не смотреть на него, 
пожалуй кроме одного раза, когда он повернулся спиной. Но взгляд, 
который она устремила на него, был столь же красноречив, как и 
перемена, произошедшая с Сарой Катлер. Энинву чуть прикрыла глаза, 
задумавшись над тем, что за мужчину получила она. Ведь женщины на 
корабле никак не находили Доро столь желанным и неотразимым. Они 
были просто запуганы им. Но вот эти женщины...жившие среди его 
людей.... Может быть он был среди них подобно своеобразному петуху, 
который перепрыгивал с одной на другую? Ведь не были же все они, в 
конце концов, его родственниками или его друзьями. Скорее всего это 
были люди, которые поклялись в верности ему, или люди, которых он 
купил как рабов. В некотором смысле они представляли нечто большее, 
чем просто его собственность, чем просто его люди. Мужчины смеялись 
и разговаривали с ним, но никто из них не позволял себе того, что мог, 
например, позволить Исаак. Все проявляли заметное почтение. И если 
при этом их жены, или сестры или дочери бросали взгляды на Доро, они 
просто не замечали этого. Энинву очень сильно подозревала, что если бы 
Доро вдруг обернулся назад, даже если бы он сделал гораздо большее, 
чем просто посмотрел, они обязательно бы попытались сделать вид, что 
этого вообще не было. Или, наоборот, они были бы очень горды этим. 
Кто знает, какие странные манеры приняты у них в обращении?
	Но вот теперь Доро обратил свое внимание и на Энинву. Она была 
очень смущена такой компанией: мужчины и женщины, все вместе, за 
одним столом, ели незнакомую для нее пищу и разговаривали на языке, 
который она могла использовать с очень большим трудом. Доро 
старался поддерживать с ней беседу, разговаривая о самых простых 
вещах.
	- Может быть, тебе недостает батата? Здесь нет ничего похожего 
на него.
	- Это неважно. Ее голос точно напоминал голос той молоденькой 
девушки: не больше, чем движение одних лишь губ. Ей было стыдно 
открывать рот перед этими чужеземцами, хотя раньше ей частенько 
приходилось разговаривать с незнакомыми людьми, и разговаривала 
легко и свободно. Нужно всегда говорить доброжелательно и уверенно, 
когда люди обращаются к тебе за лекарством или леченьем. Какое может 
быть доверие к человеку, который говорит еле произнося слова или 
опустив вниз голову?
	Она решительно подняла свою голову и перестала изучать суп в 
собственной тарелке. Да, ей не доставало батата. Даже этот чужеземный 
суп не мог заставить ее забыть о горке привычного мятого батата. Но 
сейчас это не имело значения. Она оглядела стол и прежде всего 
встретилась взглядом с Сарой Катлер и одного из ее сыновей. Но в этих 
взглядах она увидела лишь дружелюбие и любопытство. Молодой 
человек, стройный, с каштановыми волосами, на вид был такого же 
возраста, что и Исаак. Мысль об Исааке заставила ее еще раз взглянуть 
вокруг.
	- А где же Исаак? - спросила она у Доро? - Ведь ты говорил, что это 
место было его домом?
	- Он пошел навестить друзей, - сказал Доро. - Он придет немного 
попозже.
	- Он должен бы прийти сюда в первую очередь! - заметила Сара. - 
День близится к концу, а он так и не пришел домой на ужин.
	- У него были причины, - сказал Доро. И больше она не 
возвращалась к этому.
	А Энинву нашла другую тему для разговора. Она больше не 
переходила на шепот. Кроме того, она следила за тем, чтобы держать 
ложку точно так же, как это делали другие, и точно так же, как другие, 
есть все остальное: и хлеб, и мясо, и сладости брать очень аккуратно, 
одними пальцами. Люди, собравшиеся за эти столом, ели намного 
аккуратней, чем мужчины на корабле. Поэтому и она старалась делать 
это точно так же. Она разговорилась с молодой застенчивой девушкой, и 
узнала, что она происходила из индейского племени Могуаков. Доро 
выдал ее замуж за Блейка Катлера, поскольку они оба имели небольшие 
признаки как раз тех качеств, которые были необходимы Доро. 
Казалось, что они были довольны своим союзом. Энинву подумала о 
том, что она была бы гораздо счастливее с Доро, если бы ее люди 
находились поблизости от нее. Это было бы хорошо и для ее детей, 
которые появились бы у них, так как они знали бы что независимо от 
цвета кожи, они не будут рабами. Она была полна решимости создать им 
здесь настоящую родину, независимо от того, разрешит сделать это 
Доро, или же нет. Она хотела, чтобы они никогда не забывали, кто они 
такие.
	Затем ей стало интересно, предпочтет ли эта девушка из племени 
Могуаков забыть, кто она такая, когда разговор за столом перешел на 
войну с индейцами. Белые, собравшиеся за столом, старались на перебой 
рассказать Доро о том, как в самом начале года, "Защитники Индейцев" 
и группа белых, называвших себя французами, ворвались через ворота в 
расположенный к западу от Витли городок, с труднопроизносимым 
названием Ченектади, убили там несколько человек, а остальных 
захватили. Разговор был очень долгим, насыщенный ужасающими 
подробностями, пока Доро не пообещал оставить здесь Исаака и свою 
дочь, Аннек, которая скоро должна стать очень сильной. И это, казалось, 
как-то успокоило всех. Энинву чувствовала, что она только наполовину 
поняла смысл этого разговора, происходящего между этими людьми, 
бывшими для нее по сути чужеземцами, но тем не менее, она спросила о 
том, не было ли таких нападений и на Витли.
	Доро улыбнулся, и эта улыбка была не из приятных. - Дважды, и 
оба раза индейцами, - сказал он. - Случайно оба раза я был здесь. У нас с 
ними мир, после того второго нападения, которое было лет тридцать 
назад.
	- Это достаточный срок, чтобы они забыли об этом, - сказала Сара. 
- Так или иначе, а это новая война. Французы и "Защитники Индейцев"! 
Она с недоверием покачала головой.
	- Паписты! - пробормотал ее муж. - Сволочи!
	- Мои люди могут сказать им, что здесь живут всесильные духи, - 
прошептала девушка-индианка и улыбнулась.
	Доро взглянул на нее, будто неуверенный в серьезности ее слов, но 
та уже опустила голову.
	Энинву тронула Доро за руку. - Вот видишь? - сказала она. - Я же 
говорила тебе, что ты дух!
	Все рассмеялись, и Энинву почувствовала себя среди них более 
уютно. Она должна бы найти удобный момент, чтобы выяснить, кто 
такие Паписты и "Защитники Индейцев", и что за ссора вышла у них с 
англичанами. Но для одного дня ее впечатлений было больше чем 
достаточно. Она расслабилась и занялась едой.
	Еда очень понравилась ей, она ела много и с большим 
наслаждением. После всего съеденного и выпитого, после того как все 
собрались около камина, чтобы поговорить, заняться вязаньем и 
покурить, она начала ощущать боли в желудке. К тому времени, когда 
собравшиеся расходились, ей пришлось с усилиями управлять собой, 
чтобы избежать рвоты и не унизить себя перед этими людьми. Когда же 
Доро показал ей ее комнату, где был камин и большая кровать, покрытая 
мягкой периной, она тут же разделась и легла. К этому моменту она уже 
сумела узнать, что ее организм очень плохо реагирует на единственный 
особый продукт, а именно, на очень сдобные сладости, которые ей очень 
понравились, но названия которых она не знает. Она съела их после 
огромного количества мяса, которое и так было слишком велико для ее 
желудка. Сейчас она занималась тем, что контролировала свое 
пищеварение и удаляла болезненную слабость из своего организма. 
Пища не должна быть выброшена наружу. Но усваиваться должна 
только полезная. Она медленно анализировала происходившее внутри 
себя и была так захвачена этим, что казалось, уснула. Если бы кто-то 
пытался заговорить с ней, она бы наверняка не услышала. Ее глаза были 
закрыты. Она не могла заняться этим там, при всех. Здесь же не имело 
значения, чем она занималась. Здесь присутствовал только Доро, 
сидящий за огромным деревянным столом, более красивым чем тот, 
который был у него на корабле. Он что-то писал, а она знала по опыту, 
что при этом он рисует знаки, наподобие тех, что она видела в его 
книгах. - Это очень старый язык, - сказал он однажды. - Такой старый, 
что никто из живущих не может прочесть его.
	- Никто, кроме тебя, - сказала она тогда.
	А он лишь кивнул и улыбнулся. - Люди, у котрых я выучился ему, 
сделали меня рабом, когда я был еще ребенком. Теперь же они все 
умерли. Их потомки забыли старую мудрость, старое письмо, старых 
богов. Помню все это только я.
	Она так и не поняла, что послышалось тогда в его голосе: горечь 
или удовлетворение. Он всегда бывал очень странным, когда говорил о 
своей молодости. Энинву захотелось дотронуться до него и сказать, что 
он не мог быть одиноким, пережив так много. Но при этом он возбуждал 
в ней страх пред ним, напоминая о своей смертоносной 
исключительности. Поэтому, тогда она ничего не сказала.
	Сейчас же, когда она лежала и анализировала не только то, какая 
пища привела к этому расстройству, а какая именно составляющая, 
входящая в нее, она чувствовала дополнительный уют от присутствия 
Доро. И если бы он покинул комнату в полной тишине, она все равно 
догадалась бы об этом, почувствовала бы, что потеряла его. В комнате 
стало бы холоднее.
	Причиной ее болезни было именно молоко. Молоко животных! 
Эти люди готовят самую разную пищу на молоке! Она прикрыла рот 
рукой. Знал ли об этом Доро? Ну, разумеется знал. Как он мог не знать 
этого? Ведь это были его люди!
	И вновь ей понадобились все ее силы, чтобы удержаться от рвоты, 
на этот раз последовавшей от неожиданного облегчения.
	- Энинву?
	Она решила, что это Доро стоит около длинного полога, 
закрывавшего постель, и, вполне возможно, что он уже не первый раз 
называет ее имя. Тем не менее ее удивило, что она услышала его без 
прикосновения или громкого слова. Он говорил очень тихо.
	Она открыла глаза и взглянула вверх, на него. Он был прерасен, 
стоя там в озарении света от свечей, стоявших где-то сзади него. Она 
заметила, что он был без одежды, но эта деталь лишь на мгновенье 
привлекла ее сознание, так как главные ее мысли были по-прежнему 
заняты той отвратительной проделкой, которую сыграло с ней это 
животное молоко.
	- Почему ты не предупредил меня?! - требовательно спросила она.
	- Что? Он нахмурился, заметно смутившись. - О чем я должен был 
предупредить?
	- О том, что эти люди употребляют в пищу молоко животных!
	Тут он разразился смехом.
	Она же отпрянула назад, будто он ударил ее. - Так значит это была 
шутка? И остальные сейчас тоже смеются, пока я не слышу?
	- Энинву.... Он изо всех сил старался остановить смех. - Мне очень 
жаль, - наконец сказал он. - Я подумал о чем-то еще, но я никак не 
собирался смеяться. Но Энинву, ведь мы все ели одно и то же.
	- Да, но почему часть этих блюд была приготовлена на ...
	- Послушай. Я знаю привычки и обычаи, бытующие среди твоих 
людей: не пить молоко животных. Я обязательно предупредил бы тебя, 
если бы хорошенько подумал. Никто из тех, кто ел вместе с нами, не 
знал, что молоко может повредить тебе. Уверяю тебя, они и не думали 
смеяться над тобой.
	Она колебалась. Он говорил очень искренне. В этом она была 
уверена. Но все таки... - Эти люди готовят пищу на молоке животных? И 
они делают так всегда?
	- Всегда, - сказал Доро. - И они еще пьют молоко. Таков их 
обычай. И чтобы получать молоко, они специально держат крупный 
рогатый скот.
	- Отвратительно! Энинву произнесла это с негодованием.
	- Во всяком случае, не для них, - сказал Доро. - И ты ничуть не 
оскорбишь их, если скажешь им об этом.
	Она взглянула на него. Казалось, что он не давал никаких 
приказаний, но у нее не было никаких сомнений, что одно все-таки 
последовало. Она не сказала ничего.
	- Ты можешь стать животным, как только захочешь, - продолжил 
он. - И ты совершенно точно знаешь, в их молоке нет ничего 
дьявольского.
	- Но это молоко предназначено для животных! - сказала она. - А 
сейчас я не животное! Я просто-напросто не хочу есть молоко вместе с 
животными!
	Он только вздохнул. - Ты знаешь, что тебе придется измениться, 
чтобы привыкнуть к местным обычаям. Ведь не могла же ты прожить 
больше трех сотен лет без того, чтобы не привыкать к новым обычаям.
	- Я не буду больше пить это молоко!
	- Тебя никто и не заставляет. Только оставь в покое других и 
разреши им пить его.
	Она отвернулась от него. Ей еще ни разу за столь долгую жизнь не 
приходилось жить среди людей, которые нарушали этот запрет.
	- Энинву!
	- Я буду подчиняться, - пробормотала она, а затем повернулась к 
нему с вызывающим выражением. - Когда у меня будет свой собственный 
дом? Мой собственный очаг, где я смогу готовить пищу?
	- Когда ты научишься, как обходиться с ними. Что ты можешь 
приготовить сейчас, из тех продуктов, которых ты никогда не видела? 
Сара Катлер научит тебя всему, что тебе необходимо знать. Скажи ей, 
что от молока тебе становится плохо, и она будет учить тебя готовить 
без молока. Его голос чуть смягчился, и он присел на кровать. - Это из-за 
молока ты заболела?
	- Разумеется. Даже мое тело чувствует это отвращение.
	- Но из-за молока еще никогда и никому не становилось плохо.
	Она молча смотрела на него.
	Он просунул руку под одеяло и очень мягко погладил ее живот. Ее 
тело почти утонуло в пуховой перине. - Тебе пришлось самой лечить 
себя? - спросил он.
	- Да. Но при таком количестве пищи мне понадобилось очень 
много времени, чтобы выяснить, что именно полсужило причиной.
	- И ты узнала это?
	- Разумеется. Как же я могу заняться леченьем, если я не знаю, 
какое нужно леченье и от чего? Я думаю, что знаю почти все болезни и 
яды, бытующие в моем народе. Теперь я должна изучить все то же и 
здесь.
	- Это изучение, оно очень опасно?
	- Да-а. Но только в самом начале. Но если я однажды выучила что-
то, больше опасность не повторится. Ее голос стал чуть-чуть дразнящим. 
- Нет, нет не убирай руку. Можешь прикасаться ко мне, потому что все 
уже прошло.
	Он улыбнулся и напряжение, повисшее между ними, исчезло. Его 
прикосновения стали более целенаправленными.
	- Вот так хорошо, - прошептала она. - Я вылечилась как раз во-
время. А теперь ложись рядом и покажи мне, почему все эти женщины 
так глазеют на тебя.
	Он только тихо рассмеялся и опустился в постель.


	- Мы должны поговорить этой ночью, - сказал он позже, когда они 
утомленные лежали рядом друг с другом.
	- У тебя еще есть силы для разговоров, муженек? - сказала она чуть 
сонно. - А я-то думала, что ты собираешься спать и проснешься не 
раньше, чем взойдет солнце.
	- Нет. - На это раз его голос был серьезен. Она положила голову 
ему на плечо, потому что знала по опыту, что засыпая, он всегда хотел 
ощущать ее рядом. Теперь она подняла голову и взглянула на него.
	- Ты пришла в свой новый дом Энинву.
	- Я знаю это. Ей очень не нравилась, когда он начинал говорить 
таким ровным, без малейших оттенков, голосом. Это был голос, 
которым он запугивал людей, голос, который напоминал ей, что она 
должна думать о нем иначе, чем просто о мужчине.
	- Ты дома, но я вновь должен буду уехать.
	- Но...
	- Я должен уехать. У меня есть другие люди, которым я нужен, 
чтобы защитить от врагов, или другие, которых я должен проведать, 
чтобы они убедились, что все еще принадлежат мне. У меня есть 
отдельные люди, за которыми нужно поохотиться, чтобы снова собрать 
вместе. У меня есть женщины в трех разных городах, которые могут 
принести очень сильных детей, если я дам им нужных самцов. И многое, 
многое еще.
	Она вздохнула и еще глубже зарылась в перину. Он собирается 
оставить ее здесь, среди чужеземцев. Он уже все решил. - Когда ты 
вернешься, - сказала она с покорностью в голосе, - здесь тебя будет ждать 
сын.
	- Ты беременна?
	- Но я могу быть прямо сейчас. Твое семя все еще живо в мне.
	- Нет!
	Она едва не подскочила, вздрогнув от его решимости.
	- Это не то тело, от которого я хотел бы получить здесь твоих 
первых детей, - сказал он.
	Она постаралась быть равнодушной и заговорила с нарочитой 
небрежностью: - Хорошо, я подожду, пока ты не сможешь...стать другим 
мужчиной.
	- В этом нет необходимости. На твой счет у меня другие планы. 
Волосы на ее затылке начали медленно подниматься, становясь 
жесткими и колючими. - Какие планы?
	- Я хочу, чтобы ты вышла замуж, - сказал он. - И ты должна 
сделать это в соответствии с обычаями живущих здесь людей.
	- Это не имеет значения. Я буду следовать твоим обычаям.
	- Да, но только эта свадьба будет не со мной.
	Она уставилась на него, лишившись дара речи. Он лежал на спине 
и смотрел на большую балку, поддерживавшую потолок.
	- Ты выйдешь замуж за Исаака, - сказал он. - Я хочу иметь детей от 
вас двоих. И я хочу, чтобы у тебя был муж, который даст тебе гораздо 
больше, чем будет просто навещать тебя время от времени. Живя здесь, 
ты можешь по нескольку лет не видеть меня. А я не хочу, чтобы твоя 
жизнь проходила в одиночестве.
	- Исаак? - прошептала она. - Твой сын?
	- Мой сын. Он прекрасный человек. Он хочет, чтобы ты была с 
ним, и я хочу того же.
	- Но ведь он ребенок! Он...
	- А какой мужчина не ребенок для тебя, если не считать меня? 
Исаак еще более способный мужчина, чем ты думаешь.
	- Но...он твой сын! Как могу я выйти замуж за сына, когда его отец, 
мой муж, все еще жив? Это отвратительно!
	- Это не будет столь отвратительно, если я прикажу сделать это.
	- Ты не можешь! Это мерзость!
	- Ты покинула свою деревню, Энинву, свой город, свою землю и 
своих людей. Теперь ты находишься здесь, где правила устанавливаю я. 
Здесь есть только один вид мерзости: непослушание. Ты должна 
подчиниться.
	- Я не буду! Зло есть зло! Некоторые вещи меняются от места к 
месту, но только не эти. Если твои люди желают унижать себя, 
употребляя в пищу молоко животных, я могу не смотреть при этом в их 
сторону. Пусть их позор остается при них. Но сейчас ты хочешь, чтобы я 
опозорила сама себя, сделала себя еще ничтожнее, чем они. Как ты мог 
попросить меня об этом, Доро? Ведь земля перевернется под ногами! И 
весь твой урожай увянет и погибнет!
	Он издал звук, выражавший недоверие. - Это глупость! А я-то 
думал, что нашел женщину, достаточно мудрую, чтобы поверить в такой 
вздор.
	- Ты нашел женщину, которая не хочет пачкать себя! А что 
происходит здесь? Положи сыновей рядом с их матерью? Положи 
братьев и сестер всех вместе?
	- Женщина, если я прикажу, они охотно сделают это.
	Энинву отодвинулась, чтобы ни единая часть ее не касалась его. 
Он и раньше заводил разговоры об этом. О кровосмешении, о 
скрещивании ее собственных детей друг с другом, наподобие собак, 
которые пренебрегают родственными отношениями. И в каком-то 
исступлении, она постаралась как можно скорее увес