бирался ли он убить и ее, в конце концов? 
Закопает ли он тело Томаса вместе с этим безымянным телом, и уйдет 
отсюда одетым в ее?
	Она подошла к молодому телу, уложила его поровнее и завернула 
в полотно, которое привез с собой Доро. Затем, кое-как, она опустила 
его в могилу. У нее было искушение поросить Доро о помощи, но 
единственный взгляд на его лицо заставил ее отказаться от этой мысли. 
Он не стал бы помогать. Он задался целью наказать ее. Она вздрогнула 
от этой мысли. Она не видела его за убийством с тех пор, как покинула 
родину. Разумеется, все эти годы он убивал, и часто. Но он делал это в 
одиночку. Он появлялся в Витли в одном теле, а уезжал оттуда в другом. 
Но он никогда не устраивал такую замену при свидетелях. К тому же, он 
уезжал очень быстро, сразу после того, как происходила замена. Если же 
он предполагал оставаться в городе еще некоторое время, то оставался, 
одеваясь в тело незнакомца. Он не позволял своим людям забывать, кто 
он был, но его напоминания были очень осторожными и скорее 
походили на намеки. А если бы они таковыми не были, раздумывала 
Энинву, пока она закапывала могилу, если бы Доро выставлял свою силу 
напоказ перед другими, как он сделал это сейчас перед ней, то тогда даже 
его самые преданные обожатели разбежались бы от него. Его способ 
убивать мог ужаснуть любого. Она взглянула на него и увидела худое 
лицо Томаса, которое она только что побрила своей собственной рукой, 
которое совсем недавно было тронуто чуть напряженной слабой 
улыбкой. Она отвернулась и задрожала.
	Так или иначе, но она засыпала могилу, пытаясь про себя читать 
молитву над этим безымянным телом, как это принято у белых людей. 
Ту же молитву она предназначала и для Томаса. Но в присутствии Доро, 
наблюдавшего за ней, ее разум отказывался работать. Ослабевшая, 
опустошенная и сипуганная стояла она над этой могилой.
	- А теперь ты могла бы сделать что-нибудь и вот с этими язвами, - 
сказал Доро. - Я предполагаю использовать это тело некоторое время.
	А это означало, что она будет жить, пока. Он сказал ей об этом. 
Она встретила его взгляд. - Я уже начала заниматься ими. Они болят?
	- Не сильно.
	- Я ввела в них лекарство.
	- Они пройдут?
	- Да, если ты будешь соблюдать чистоту и хорошо питаться и....не 
будешь столько пить, сколько пил он.
	Доро рассмеялся. - Позаботься о них еще, - сказал он. - Я хочу, 
чтобы они прошли как можно скорее.
	- Но сейчас в них уже есть лекарство. Ему нужно время для работы. 
Ей не хотелось прикасаться к нему, даже для леченья. Она не 
намеревалась притрагиваться и к Томасу, она просто испытывала к нему 
расположение, несмотря на его жалкий вид. Если бы не эти его 
неуправляемые способности, он был бы неплохим человеком. В самом 
конце он именно таким и оказался. Она с большим желанием 
похоронила бы его тело, когда Доро оставит его, но она не хотела 
притрагиваться к нему, пока Доро его носит. Возможно, что Доро знал и 
об этом.
	- Я сказал тебе, чтобы ты занялась язвами! - приказал он. - Что я 
должен сделать в следующий раз, чтобы заставить тебя подчиняться?
	Она отвела его в избу, раздела его и вновь занялась леченьем 
больного сухопарого тела. Когда она закончила, он велел ей раздеться и 
лечь рядом ним. Она уже не плакала, потому что ей казалось, что это 
было бы ему очень приятно. К тому же, после всего произошедшего, 
может быть первый раз за сотню лет, она почувствовала неуправляемую 
слабость.



9.

	Нвеке начала кричать. Доро спокойно прислушивался, осознавая 
тот факт, что теперь он был невластен над судьбой девушки. Теперь ему 
не оставалось ничего делать, как только ждать, напоминая самому себе 
слова, которые сказала ему Энинву. Она еще ни разу не теряла никого 
при последствиях переходного возраста. Она не стала бы, вероятнее 
всего, порочить это заявление смертью одного из собственных детей.
	И к тому же, Нвеке была достаточно сильная. Сильными были все 
дети Энинву. А это было очень важно. Весь собственный опыт, который 
имел Доро по поводу переходного возраста, учил его, что это очень 
важно. Он позволил своим мыслям перелететь ко времени собственного 
переходного возраста, а потом вернуться назад, к Нвеке. Он мог 
вспомнить свой переходный период достаточно ясно. За ним следовали 
годы, которые стерлись в его памяти, но детские годы и сам переход, 
которым они завершились, были все еще свежи в его памяти.
	Он был болезненным и чахлым ребенком, последним из 
двенадцати детей у его матери, и единственным, который выжил, как раз 
в соответствии с именем, которым Энинву как-то назвала его:Огбанджи. 
Говорили, что его браться и сестры были крепкими и на вид здоровыми 
детьми, но они все умерли. Он был костлявый, тощий и очень странный, 
и, казалось, что только его родители считают правильным, что он 
остался в живых. Люди шептались на его счет и говорили, что он нечто 
большее, чем просто ребенок, он - дух. Они шептались о том, что он не 
сын своего отца. Мать же как могла защищала его, пока он был очень 
маленький, а его отец, если он действительно был его отцом, признавал 
его и был рад считать своим сыном.
	Его родители старались делать для него только хорошее. И тот и 
другой искренне, почти безумно любили и берегли его после смерти 
одиннадцати детей. Другие же люди избегали его при первой же 
возможности. Это были рослые величественные люди, которых позже 
стали называть нубийцами. И им скоро стало ясно, что Доро никогда не 
стал бы ни высоким, ни величественным. В конце концов стало ясно, чем 
он обладал. Он слышал голоса. Он падал на землю, корчась в 
конвульсиях. Некоторые из окружающих, опасаясь, что он может 
напустить на них дьяволов, хотели его убить, но каким-то образом его 
родителям удалось его защитить. Даже тогда, он не знал, как именно. Но 
было очень немного вещей, которых они не сделали бы, чтобы спасти 
его.
	Ему было тринадцать лет, когда он свалился в агонии, 
захватившей его в переходном возрасте. Теперь-то он знал, что это было 
слишком рано для его возраста. На примере своих колдунов он еще ни 
разу не видел, чтобы перемены наступали так рано. Он никогда не жил 
сам, но как никто другой он до сих пор управлял собственным 
размножением, словно он вообще никогда и не умирал. Умерло его тело, 
и в самый первый раз он преобразился в живое человеческое тело, 
ближайшее к нему. Это было тело его матери, на коленях у которой в 
этот момент отдыхала его голова.
	Он обнаружил, что смотрит вниз, на самого себя, на собственное 
тело, и ничего не мог понять. Тогда он закричал. С испугу он попытался 
убежать, но его отец остановил его, задержал, начал расспрашивать о 
том, что случилось. Он не мог ничего сказать. Он смотрел вниз, видел 
свое, теперь уже женское тело, и его охватила паника. Не соображая, что 
делает, он преобразился вновь, на этот раз в своего отца.
	В своей, когда-то очень тихой деревне на берегу Нила, среди своих 
людей, он убивал, убивал и убивал. Пока однажды их враги, причем 
совершенно ненамеренно, освободили их от этого. Египетские конники 
завхатили его в плен, напав на деревню. В тот момент он носил тело 
молодой девушки, одной из своих двоюродных сестер. Возможно, что 
при этом он убил и нескольких египтян. Он надеялся, что так оно и 
было. Его люди жили без всяких контактов с египтянами на протяжении 
почти двухсот лет, пока Египет был охвачен феодальным хаосом. Зато 
теперь Египет был далекой желанной страной, богатой минералами и 
рабами. Доро наедялся, что ему удалось убить достаточное число их 
людей. Но он никогда не узнает этого. Его память остановилась на 
момент появления египтян, и в ней образовался провал, длину которого 
позднее он определил как пятьдесят лет, после чего он вновь пришел в 
себя, и обнаружил, что был брошен в египетскую тюрьму, обладал 
телами нескольких пожилых чужеземцев, обнаружил, что был не более и 
не менее чем мужчиной, и открыл для себя, что может иметь и делать 
все, что угодно.
	У него ушло много лет на то, чтобы вычислить, хотя бы 
приблизительно, сколь долго он не управлял своим сознанием. Еще 
больше времени ушло у него на то, чтобы точно определить, где именно 
была его родная деревня, и то, что на том месте уже ничего не было. Он 
никогда так и не нашел никого из своих родственников, никого из своей 
деревни. Он был абсолютно один.
	В конце концов, он начал осознавать, что некоторые из его 
убийств давали ему больше удовольствий, чем иные. Некоторые тела он 
носил дольше других. Наблюдая свои собственные ощущения, он 
открыл, что возраст, раса, пол, физическое развитие, и в 
исключительных случаях, здоровье, не были решающими, если 
оценивать его удовольствие, получаемое от жертв. Он мог, и он брал 
любого. Но вот к пониманию того, что давало ему действителное 
наслаждение, он пришел, раздумывая о колдовстве, или о потенциальной 
возможности его. Он отыскивал родственников по духу, людей, либо 
одержимых безумием, либо людей имевших небольшие отклонения от 
нормы: эти люди могли слышать голоса, или их могли преследовать 
виденья, или же их странность могла появляться как-то иначе. Сам же он 
не был подвержен воздействию подобных нарушений, во всяком случае с 
тех самых пор, как завершился его переходный возраст. Но он забирал 
тех, у кого эти странности оставались. Он научился отыскивать их 
безошибочно, как будто следуя за запахом еды. Затем он научился 
собирать их вместе, скрещивать их между собой, наблюдать за тем, 
насколько они защищены и как следует ухаживать за ними. Они же, в 
свою очередь, научились почитать его. И уже в следующем поколении, 
они стали полностью принадлежать ему. Он еще не понял этого, но он 
это принял как должное. Некоторые из них, совсем немногие, могли 
чувствовать его точно так же, как и он их. Их колдовская сила 
предупреждала их о его появлении, но, казалось, никогда не могла 
подтолкнуть их на сознательный побег. Вместо этого, они приходили к 
нему, стараясь друг перед другом завоевать его внимание, любили его 
как бога, как родителя, как самца, как друга.
	Он научился предпочитать их общество, компании более 
нормальных людей. Среди них он выбирал себе приятелей, и 
ограничивался убийствами только среди остающихся. Он затратил очень 
много времени и труда, прежде чем ему удалось создать людей подобных 
Исааку и Аннек, которые были самыми лучшими из его детей. Этих он 
любил точно так же, как они любили его. Они относились к нему так, 
как не может делать ни один обычный человек, радовались ему, и почти 
не боялись его. В некотором роде, это было похоже на то, что он всякий 
раз повторял свою историю в каждом новом поколении. Самые лучшие 
его дети любили его без всех тех ограничений, которые были 
свойственны его родителям. Другие же, подобно большинству людей из 
его деревни, смотрели на него через призму собственных суеверий, хотя, 
по крайней мере в то время, суеверия были в почете. И в это время он уже 
не любил тех, кто служил ему для уталения голода. Он забирал их из 
своих многочисленных поселений как созревшие сладкие плоды, 
оберегая при этом своих любимцев от всего, с чем он мог справиться, 
исключая болезни, войны, а иногда, и опасные последствия их 
собственных способностей. Время от времени, и они вынуждали его 
убивать их по этой последней причине. Один из этих людей, опьяневший 
от собственной силы, начал проявлять свои способности, подвергая 
опасности своих людей. Другой просто проявил неповиновение, а 
следующий просто сошел с ума. Такое часто случалось.
	Эти убийства ему особенно нравились. Несомненно, что на уровне 
ощущений, они были наиболее приятными. Но в сознании Доро эти 
убийства выглядели скорее как те, которые он совершил совершенно 
случайно, со своими родителями. Он никогда не носил эти тела подолгу. 
Он совершенно сознательно избегал зеркало, до тех пор, пока не 
совершал очередное преображение. В такие моменты он особенно остро 
чувствовал абсолютное бесконечное одиночество, тоскуя по смерти, 
несущей конец этой мрачной тоске. Что же он такое, на самом деле, если 
может иметь все, кроме собственного конца?
	Люди подобные Исааку, а вскоре, может быть и Нвеке, не знали, в 
какой безопасности они были, даже находясь рядом с ним. А люди, 
подобные Энинву, представляющие очень устойчивое дикое племя, не 
представляли себе, в какой безопасности они могли бы быть, хотя для 
самой Энинву это уже и было поздно. Поздно на многие годы, не смотря 
на отношение к ней Исаака. Доро больше не хотел видеть около себя эту 
женщину, не хотел видеть ее укоризненного взгляда, ее тихой открытой 
ненависти, ее долгого и раздражающего присутствия в его жизни. И коль 
скоро она не представляла уже большой ценности для Исаака, она 
должна будет умереть.


	Исаак, обеспокоенный и испуганный, мерил шагами кухню, не в 
силах ничем заглушить звуки рыданий Нвеке. Для него было слишком 
трудно удержаться от того, чтобы не подходить к ней. Он знал, что 
ничего не мог сделать, и не мог оказать никакой помощи. Люди, 
находящиеся в кризисе переходного возраста, не совсем правильно 
реагировали на него. Энинву могла и придерживать их, и баловать их, 
она могла на время стать их матерью, независимо от того, была она ею 
на самом деле, или нет. И в своей боли, они льнули к ней. Если же их 
пытался приласкать Исаак, то они чаще всего отталкивали его. Он 
никогда не понимал этого. Ведь всегда казалось, что они очень любили 
его, как до, так и после переходного возраста.
	И Нвеке любила его. Она выросла, называя его отцом, хотя знала, 
что он вовсе не отец ей, и никогда не возражала против этого. Она ведь 
не была и дочерью Доро, но Исаак очень любил ее и частенько говорил 
ей об этом. Он жалел, что не может быть с ней рядом, чтобы уменьшить 
ее крики и уменьшить боль. Он тяжело опустился на лавку, не спуская 
глаз со спальни.
	- С ней будет все хорошо, - сказал Доро из-за стола, где он доедал 
сладкое печенье, которое Исаак отыскал для него.
	- Да как ты можешь знать это? - возразил ему Исаак.
	- У нее очень хорошая кровь, с ней ничего не случится.
	- Моя кровь тоже была хорошей, но я едва не умер.
	- Но ведь вот, ты, здесь, - весьма убедительно заметил Доро.
	Исаак потер ладонью свой лоб. - Я не думаю, что я так же 
нервничал бы, если бы она рожала. Она такая же маленькая, как Энинву.
	- Даже меньше, - сказал Доро. Он взглянул на Исаака и улыбнулся 
словно над какой-то, только ему одному известной шуткой.
	- Она будет твоей следующей Энинву, так ведь? - спросил Исаак.
	- Да. Выражение лица Доро при этом не изменилось. На нем 
блуждала все та же странная улыбка.
	- Сейчас она еще ничто, - сказал Исаак. - Она красивая и очень 
живая молодая девушка. Но после сегодняшней ночи она может стать 
очень сильной. Ты говорил, что она обладает способностями читать 
чужие мысли.
	- Я верю, что именно такой она и будет.
	- Но ведь это убивает. Исаак вновь долго смотрел на дверь 
спальни, представляя себе, как его любимая молодая падчерица 
превратится в порочное и злобное существо, такое как его давным-давно 
погибший сводный брат Лейл, или как его повесившаяся мать. Этот дар 
убивает, - повторил он с печалью в голосе. Бедная Нвеке. Ведь даже этот 
кризис не будет означать для нее конец внутренней боли. Так чего же он 
хотел для нее? Жизни или смерти? И что он должен пожелать для ее 
матери?
	- Мне нужны люди, которые столь же способны в обмене мыслями, 
как ты в передвижении предметов, - сказал Доро. - Например, Аннек.
	- А ты думаешь, что она будет такой как Аннек?
	- Она перенесет этот кризис и получит возможность управлять 
собой.
	- Она и Аннек родственники?
	- Нет. Тон, которым Доро произнес это, говорил о том, что он не 
желал обсуждать предков Нвеке. Тогда Исаак изменил подход.
	- Энинву имеет совершенный контроль над всем, что она делает, - 
сказал он.
	- Да, в границах собственных возможностей. Но она представляет 
дикое племя. Я устал от попыток подчинить ее себе.
	- Ты? Устал? Нвеке перестала кричать. В комнате стало 
неожиданно спокойно и тихо, если не считать этих двух слов, 
произнесенных Исааком.
	Доро проглотил остатки печенья. - Ты хотел что-то сказать?
	- Только то, что было бы очень глупо убивать ее. Это было бы 
неоправданной потерей.
	Доро лишь взглянул на него, но Исаак сразу узнал этот взгляд, 
который разрешал ему сказать то, чего Доро никогда бы не позволил 
сказать другому человеку. На протяжении многих лет Исаак своей 
преданностью и приносимой пользой заслужил право говорить все, что 
он чувствовал, без всяких опасений, но и не без осторожности.
	- Я не буду забирать ее от тебя, - тихо сказал Доро.
	Исаак кивнул. - Если бы ты сделал это, я бы долго не протянул. Он 
потер свою грудь. - С моим сердцем что-то не в порядке. И вот теперь 
Энинву делает для него лекарства.
	- Твое сердце!
	- Да, она заботится о нем. Она говорит, что ей не хочется 
оставаться вдовой.
	- Я....думал, что она может помочь тебе хоть немного.
	- Она уже "немного" помогла мне, лет двадцать назад. А сколько 
детей я произвел для тебя за последние двадцать лет?
	Доро промолчал. Он наблюдал за Исааком без всякого выражения 
на лице.
	- Она помогает нам обоим, - сказал Исаак.
	- Что ты хочешь? - спросил Доро.
	- Чтобы она жила. Исаак сделал паузу, но Доро вновь промолчал. - 
Позволь ей жить. Через некоторое время она вновь выйдет замуж. Она 
всегда должна быть замужем. А затем ты получишь новых ее детей. И к 
тому, она и сама по себе представляет породу. Это нечто такое, чего ты 
никогда не видел раньше.
	- У меня уже был однажды один лекарь.
	- И она жила триста лет? Она дюжинами приносила тебе детей? 
Она по желанию могла менять свою внешность?
	- Прежде всего это был он. А на все три оставшиеся вопроса я 
отвечу отрицательно. Нет.
	- Тогда оставь ее. Если она надоедает тебе, не обращай на нее 
внимания некоторое время. Оставь ее без внимания на двадцать лет, или 
на тридцать. Какая разница насколько, для тебя или для нее? Когда ты 
вернешься к ней, она так или иначе, но как-то изменится. Но только, 
Доро, не убивай ее. Не делай этой ошибки.
	- Я не хочу и не нуждаюсь больше в ее присутствии.
	- Но ты неправ. Ты ошибаешься, потому что оставшись одна, она 
не умрет и не позволит себя убить. Она не временный человек в этом 
мире. А ты никак не можешь согласиться с этим. Когда ты оставишь ее в 
живых, а затем вновь вернешься к ней, ты уже никогда не будешь 
одиноким.
	- Ты не понимаешь, о чем говоришь!
	Исаак встал и подошел к столу, чтобы взглянуть на Доро. - Если 
уж я не знаю вас двоих, и не понимаю что вам надо, то кто же еще может 
это? Она как нельзя лучше подходит тебе: она не так сильна, чтобы тебе 
приходилось беспокоиться на ее счет, но достаточно сильна, чтобы 
позаботиться о себе и о своих близких. Вы можете не встречаться друг с 
другом разом по многу лет, но все равно, до тех пор, пока оба вы будете 
живы, одиночество будет не страшно вам.
	Доро начал изучать Исаака с растущим интересом, заставляя того 
задуматься над тем, правильно ли он смог оценить значение этой 
женщины.
	- Ты сказал мне, что знаешь, кто был отцом Нвеке, - прервал 
молчание Доро.
	Исаак кивнул. - Энинву сказала мне. Она была так разгневана и 
расстроена, что мне казалось, что она должна была сказать это кому-то.
	- И что ты думаешь на этот счет?
	- Какое это имеет сейчас значение? - поинтересовался Исаак. - К 
чему поднимать это как раз сейчас?
	- Ответь мне.
	- Ну хорошо. Исаак пожал плечами. - Я уже сказал тебе, что знаю 
тебя и знаю ее, и поэтому я не был удивлен тем, что ты сделал. Вы оба 
упрямы и мстительны, как иногда случается с людьми. Она держит тебя 
в гневе и напряжении многие годы. Ты же пытаешься свести с ней счеты. 
Ты это делаешь сейчас, ты это делал и раньше, и в итоге ее гнев только 
возрастает. Единственный человек, которого мне жаль, так это Томас.
	Доро в недоумении поднял брови. - Но он бежал. Он был на ее 
стороне. И, к тому же,