ли бы только он захотел 
развести долгоживущих потомков от Энинву, то это была бы как раз вот 
эта самая девочка. Он был абсолютно уверен в ней. За многие годы он 
научился тому, чтобы не полагаться на первые положительные 
результаты скрещивания, пока не закончится переходный возраст, и он 
не увидит несомненный успех. Но ощущения, которые возникали у него 
именно от этой девочки, были столь сильными, что у него не оставалось 
сомнений. Его побуждение было никак не больше, чем побуждение, 
влекущее его к самой лучшей добыче. Но сейчас оно подсказывало ему, 
как никогда не подсказывало раньше, даже в отношении Исаака или Эн
инву. Таланты, скрытые в этой девочке, дразнили и манили его. Он не 
должен убивать ее, ни в коем случае. Он никогда не убивал лучших из 
своих детей. Но сейчас он должен иметь то, что он может иметь от нее. И 
она должна иметь то, чего добивается от него.
	- Я вернулся сюда из-за тебя, - сказал он, улыбаясь. - Не из-за кого-
нибудь другого, а только потому, что сейчас я могу почувствовать, 
насколько близка ты от происходящих с тобой перемен. И я хотел сам 
убедиться в том, что с тобой все в порядке.
	Этого было явно достаточно для нее. Она радостно захватила его в 
удушающие объятия и поцеловала, но совсем не так, как дочь должна 
целовать отца.
	- Мне нравится делать это, - сказала она застенчиво. - То, что 
делают Девид и Мелани. Временами я стараюсь узнать, когда они 
начинают делать это, и пытаюсь разделить с ним свое участие. Но я не 
могу. Либо это приходит ко мне само по себе, либо не приходит вовсе. И 
она, словно эхо повторила слова собственного отчима, и собственного 
деда: - А я хочу, чтобы у меня было что-то свое! Ее голос был наполнен 
едва ли не злостью, будто Доро был должен ей именно то, чего она 
требовала.
	- Почему ты говоришь мне об этом? - спросил он, заигрывая с ней. 
Ведь сейчас даже моя внешность не так красива. Почему бы тебе не 
выбрать кого-нибудь из городских парней?
	Она вцепилась в его руку так, что ее маленькие ногти впились в его 
тело. - Ты опять смеешься! - прошипела она. - Разве я такая смешная? Ну, 
пожалуйста....?
	К своему возмущению, он обнаружил, что думает об Энинву. Он 
всегда сопротивлялся успеху в общении с ее дочерьми. Это уже стало 
привычкой. Нвеке была последним ребенком, к которому он принудил 
Энинву, но, тем не менее, Доро продолжал уважать некоторые суеверия 
Энинву, и не для того, чтобы Энинву оценила эту доброту с его стороны. 
Ну что ж, теперь она была почти на пороге того, чтобы ее место рядом с 
ним было занято молодой дочерью. Все, к чему он только не стремился, 
пытаясь подкупить мать, дочь предоставит ему. Дочь не жила в диком 
племени и не имела такой свободы, чтобы обрести те же суеверия, 
которыми обладала ее мать. Дочь была полностью его, с самого момента 
зачатия, она была его собственностью, как если бы его клеймо было 
поставлено на ее теле. Она даже думала о себе, как о его собственности. 
Его дети, молодые и старые, мужчины и женщины, зачастую сильно 
упрощали для него осуществление своих прав собственности. Они 
полностью принимали его власть и, казалось, нуждались в его гарантиях 
той странности, которая была так свойственна им, чтобы принадлежать 
кому-то.
	- Доро? - очень тихо позвала его девочка.
	У нее был красный платок, которым она подвязывала свои волосы. 
Он чуть ослабил и сдвинул его назад, чтобы высвободить ее густые 
темные волосы, более похожие на волосы отца, чем волосы матери. Она 
зачесывала их назад и связывала в большой узел. Всего лишь один 
тяжелый локон свешивался на ее мягкое коричневое плечо. Он 
сопротивлялся имульсному желанию освободить еще один. У них было 
не слишком много времени, пока они могли оставаться только вдвоем. 
Он не хотел попусту тратить время на то, чтобы распустить ее волосы, 
потому, что он не хотел ее видом дать повод Энинву сразу обо всем 
догадаться. Энинву так или иначе должна будет узнать об этом и, 
вероятно, очень быстро, но не через бесстыдное поведение ее дочери. 
Она узнает это именно таким путем, который даст ей возможность 
пристыдить Доро. Ее дочь все еще очень сильно нуждается в ней, чтобы 
проявлять отчуждение. Ни один человек во всех поселениях, созданных 
Доро, не мог так помогать людям, переживающим переходный возраст, 
как Энинву. Ее тело могло буквально вбирать в себя все физические 
страдания, охватывющие сильного молодого человека. Она никогда не 
могла причинить им никакого вреда, а наоборот, удерживала от того, 
чтобы они не причинили себе этот вред сами. Они никогда не боялись ее 
и доверяли ей. Она была их приятелем, их сестрой, их матерью, их 
любимой привязанностью именно в те периоды, когда они проходили 
через агонию. Если им удавалось пережить свой собственный 
психический переворот, то потом они узнавали о том, как хорошо она 
заботилась о психике их собственного тела. Нвеке прежде всего 
нуждалась как раз в такой помощи, из всего, в чем она нуждалась именно 
сейчас.
	Он поднял ее и перенес на ковать в одну из детских спален. Он не 
знал, ее ли это была постель, но это его очень мало заботило. Он раздел 
ее, отбросив в стороны ее руки, когда она хотела помочь ему, и иногда 
тихо смеялся, когда она замечала, что он очень хорошо знает, как 
именно следует раздевать женщин. Она знала не очень много о том, как 
следует раздевать мужчин, но тем не менее двигала руками, пытаясь 
помочь ему.
	Она была такой восхитительной, как он и ожидал. И, разумеется, 
девственница. Даже в Витли, молодые девушки обычно берегли себя для 
мужей, или для Доро. Она была готова для него. Небольшая боль, 
которую она ощутила, казалось не имела для нее большого значения.
	- Это гораздо лучше, чем с Девидом и Мелани, - прошептала она, 
тут же вцепившись в него, будто со страху, что он может покинуть ее.


	Нвеке и Доро были на кухне, хрустя кукурузой и попивая пиво, 
когда появились Исаак и Энинву. Кровать была уже приведена в 
порядок, Нвеке была надлежащим образом одета и приняла меры 
предосторожности против проявления даже малейших признаков 
наглости. - Дай ей возможность излить на меня весь гнев, - сказал Доро, - 
а уж никак не на тебя. Прошу тебя, помалкивай.
	- Я даже и не знаю, как мне думать о ней теперь, - заметила Нвеке. - 
Мои сестры все время шепчутся о том, что мы никогда не получим тебя 
из-за нее. Временами я ненавижу ее. Мне кажется, что она держит тебя 
для себя.
	- Она?
	- .....нет. Она неуверенно взглянула на него. - Я имела в виду, что 
она пытается защитить нас от тебя. Ей кажется, что это необходимо. 
Нвеке вздрогнула. - Интересно, что она может думать на мой счет 
теперь?
	Доро не знал, и не собирался уходить, пока не узнает этого. Пока 
он не убедится, что гнев Энинву, какой бы он ни был, не причинит Нвеке 
никакого вреда.
	- А может быть, она и не узнает, - с надеждой в голосе сказала 
девушка.
	Этот разговор начался в тот момент, когда Доро позвал ее на 
кухню, чтобы проверить оставленное Энинву тушившееся на медленном 
огне мясо и хлеб, пекшийся на углях. Они сели за стол, и тут Нвеке 
предложила кукурузу и пиво. Доро согласился составить ей компанию, 
надеясь рассмешить ее снять напряжение перед встречей с матерью. Она 
казалась вполне успокоившейся и умиротворенной, когда на кухню 
вошли Исаак и Энинву, но все-таки старалась избегать материнских глаз, 
все время глядя в свою кружку с пивом.
	Доро увидел, как Энинву нахмурилась, подошла к Нвеке и, взяв ее 
маленький подбородок своими пальцами, подняла его, чтобы увидеть ее 
испуганные глаза.
	- С тобой все в порядке? - спросила она Нвеке, очень негромко, на 
своем родном языке. Она свободно говорила по-английски, знала 
несколько индейских и африканских диалектов, но дома, со своими 
детьми предпочитала родной язык, слвоно она никогад не покидала свой 
дом. Она так и не привыкла к европейским именам, поэтому не брала 
такого имени себе и не называла детей по этим именам, хотя по 
настоянию Доро такие имена им были даны. Ее дети могли говорить и 
понимать языки точно так же, как и она. Даже Исаак, после всех этих 
лет, мог понимать ее и вполне сносно говорить. И поэтому не было 
никаких сомнений в том, что он, как и Доро, и как Нвеке, услышал 
напряженность в этом тихом вопросе.
	Нвеке промолчала. Испуганная, она глядела на Доро. Энинву 
проследила за ее взглядом, и в выражении ее по младенчески ясных глаз 
появилась неуместная жестокость. Она ничего не сказала. Она только 
смотрела с возрастающим пониманием. Доро выдержал ее взгляд 
совершенно спокойно, пока она вновь не перевела его на дочь.
	- Нвеке, малышка, с тобой все хорошо? - прошептала она, не 
скрывая нетерпения.
	И что-то случилось с Нвеке. Она схватила руки Энинву, сжала их 
на мгновенье между своими, продолжая улыбаться, а под конец громко 
рассмеялась. Это был восторженный детский смех без всяких намеков на 
фальш. - Со мной все хорошо, - сказала она. - Я даже не знала, до этого 
момента, что может быть так хорошо. Так много времени прошло с тех 
пор, как я не слышу никаких голосов, ничто не угнетает меня и ничто не 
влечет. Облегчение заставило ее забыть на минуту о собственных 
страхах. Она посмотрела в глаза Энинву своими глазами, полными 
удивленья от только что обретенного покоя.
	Энинву закрыла на мгновенье глаза и глубоко, с дрожью, 
вздохнула.
	- С ней все в порядке, - сказал Исаак со своего места за столом. - 
Достаточно.
	Энинву взглянула на него. Доро так и не смог догадаться, что 
происходило между ними, но через некоторое время Исаак вновь 
повторил: - Достаточно.
	И, казалось, так тому и быть. Как раз в этот момент появился их 
двадцати двух летний сын Петер, носивший нелепое прозвище Чаквака, 
что означало Бог Всевышний, и обед начался.
	Доро ел очень медленно, припоминая, как он рассмеялся впервые 
услышав это имя. Он спросил Энинву, где она могла обрести такую 
привязанность к Богу, к любому богу вообще. Чаквака достаточно 
распространенное имя на ее родине, но он никак не ожидал, что 
женщина, которая по ее собственным словам, надеется только на 
собственные силы, использует именно его. Будто предупреждая что-то, 
Энинву молчала, нисколько не удивившись его вопросу. Это дало ему 
пищу для размышлений над тем, не являлось ли это имя амулетом, ее 
трогательной попыткой защитить ребенка от него. Так где же Энинву 
нашла эту неожиданную тягу к Богу? Где же еще, если не в ее страхе 
перед ним? И Доро улыбнулся сам себе.
	Но он тут же перестал улыбаться, как только короткий покой, 
который было обрела Нвеке, закончился. Девочка закричала. Это был 
протяжный неровный ужасающий звук, который напомнил Доро звук 
рвущейся материи. Затем она уронила тарелку с кукурузой, которую 
сама только что поставила на стол, и бесчувственная свалилась на пол.



8.

	Нвеке лежала в середине широкой кровати Исаака и Энинву. Она 
все еще не приходила в себя и лишь время от времени вздрагивала. 
Энинву сказала, что так ей будет удобней ухаживать за ней, чем в одной 
из детских кроватей, стоявших в альковах детских комнат. Забыв даже о 
присутствии Доро, Энинву раздела ее и вытащила заколки из ее волос. 
Казалось, что сейчас девочка выглядела еще меньше, чем обычно, почти 
теряясь в глубине мягкой пуховой перины. Она напоминала маленького 
ребенка. Доро на какое-то мгновенье почувствовал тревогу, а может 
быть и страх, за нее. Он припомнил, как она смеялась всего лишь 
несколько минут назад, и хотел знать, услышит ли он хоть еще раз ее 
смех.
	- Это переходный процесс, - сказала ему Энинву, и ее голос 
прозвучал без всяких оттенков.
	Доро взглянул на нее. Она стояла около кровати измученная и 
озабоченная. Ее прежняя враждебность отодвинулась куда-то в сторону, 
но только лишь отодвинулась. Доро слишком хорошо знал ее, чтобы 
думать о том, что она могла все забыть.
	- Ты уверена? - спросил он. - Ведь ей и раньше случалось выходить 
из подобных ситуаций, разве не так?
	- Да, но на этот раз все подошло слишком близко к перелому. Я 
знаю это.
	Мысленно он согласился с тем, что пожалуй она была права. 
Сейчас он отчетливо ощущал присутствие девочки. Если бы его тело 
было гораздо меньшей комплекции, или оно было бы слишком 
изношено, он не отважился бы оставаться так близко от нее.
	- Ты останешься? - спросила Энинву, словно прислушиваясь к 
собственным мыслям.
	- Ненадолго.
	- Почему? Раньше, когда у моих детей случались перемены, ты 
никогда не оставался здесь.
	- Этот случай особый.
	- Я это уже заметила. Она бросила в его сторону один из самых 
ядовитых взглядов. - Но почему, Доро?
	Он не стал притворяться, что не понял вопроса. - А ты знаешь, что 
именно она воспринимала? Какие мысли она могла вобрать в себя?
	- Она рассказывала мне о мужчине, которого истязали прошлой 
ночью.
	- Я имею в виду не это. Она воспринимает мысли и ощущения 
людей, когда те занимаются любовью, и воспринимает их очень часто.
	- И ты решил, что этого никак не достаточно для незамужней 
девушки!
	- Ей уже восемнадцать лет. И, следовательно, уже недостаточно.
	Нвеке издала слабый звук, будто ей приснился плохой сон. Да, это 
без сомнений было именно так. Самый худший из снов. И она не могла 
проснуться, пока он полностью не закончится.
	- Раньше ты никогда не приставал к моим детям, - заметила 
Энинву.
	- Мне было интересно, сможешь ли ты это заметить.
	- Что это значит? Она повернулась к нему лицом. - Ты хочешь 
наказать меня за мою....за мою неблагодарность?
	- .....нет. Его взгляд некоторое время был направлен мимо ее, 
однако сам он не двинулся с места. - У меня нет желания наказывать тебя 
до сих пор. Она быстро повернулась и села около кровати. Она села на 
стул, который Исаак сделал специально для нее, который имел не 
стандартный размер, так что несмотря на ее маленький рост и высоту 
кровати, она могла легко наблюдать и при необходимости дотянуться до 
Нвеке. В конце концов, она могла прилечь в постель рядом с ней. Люди, 
переживающие подобные изменеия, обычно нуждаются в физической 
близости кого-то, кто может поддержать в них ощущения реального.
	Но на этот раз Энинву подошла к стулу, чтобы скрыть собственное 
волнение. Доро было интересно знать, чем именно он было вызвано? 
Страхом, стыдом, ненавистью или гневом....? Его последние самые 
серьзные попытки наказать и унизить ее были связаны как раз с 
отцовством Нвеке. Теперь эта попытка стояла между ними на 
протяжении всей жизни Нвеке. Из всего, что по ее мнению он причинил 
ей, это было самым худшим. Да, это была борьба, в которой она очень 
близко подошла к победе. Возможно, что она уже и победила. Возможно, 
это было потому, что этот случай мог так подействовать на него.
	- Еще никто из них не умирал, когда я сама заботилась о них.
	Он не обратил внимания на ее слова. - Что ты можешь 
чувствовать, Энинву? Как ты можешь им помочь должным образом, если 
ты не можешь проникнуть в их сознание, даже таким неотчетливым 
образом, как это могу делать я?
	- Я слегка укусила ее. Девочка сильна и здорова. Нет никаких 
признаков того, что она должна умереть. Он открыл было рот, но она 
жестом заставила его замолчать. - Если бы я могла сказать тебе более 
определенно, я бы сказала. Возможно, что я найду такой способ, 
возможно в тот день, когда ты сможешь объяснить мне, как тебе удается 
переходить из тела в тело.
	- На ощупь, - сказал он, пожимая плечами. Он взял стул, стоявший 
в стороне, и передвинул его поближе к кровати. Там он и ждал. Когда 
Нвеке проснулась, дергаясь и дико вскрикивая, он было заговорил с ней, 
но она, казалось, не слышала его. Энинву присела на постель рядом с 
ней, молчаливая, с мрачным зловещим лицом, и старалась удержать ее, 
пока слезы не исчезли, а судороги не прекратились.
	- Она на грани перехода, - услышал Доро шепот Энинву. - 
Оставайся с нами до завтра, и ты сможешь убедиться в божественных 
силах. Это было все, что она успела сказать. В этот момент тело Нвеке 
стало жестким, она начала издавать рыгающие звуки, и Энинву чуть 
отстранилась от нее. Но не смотря на рвоту, она вновь ослабла, и ее 
сознание скорее всего подключилось еще к чьему-то.
	В конце концов, она, казалось, вновь приходит в себя, но ее 
открытые глаза выглядели остекленевшими, а речь напоминала 
невнятное бормотанье, подобное тому, которое Доро доводилось 
слышать в сумасшедших домах, большей частью в тех, куда попадали его 
люди, когда перемены в связи с переходным возрастом заставали их за 
пределами поселений. Вот и сейчас лицо Нвеке напоминало лица из этих 
домов: перекошенное до неузнаваемости, покрытое потом, слезящиеся 
глаза, мокрый нос и рот. Ослабевший и опечаленный Доро собрался 
уходить.
	Было время, когда он наблюдал за подобными процессами, 
особенно тогда, когда никому нельзя было верить и рассчитывать, что 
кто-то не сбежит или не убьет корчащегося от боли своего подопечного, 
или не исполнит один из тех, очень опасных ритуалов по изгнанию злого 
духа. Но это было очень давно. Сейчас он не был единственным 
создателем этой разновидности людей, они сами участвовали в этом 
процессе. И поэтому теперь стало необязательным для него просиживать 
так долго, чтобы видеть все и делать все самому.
	Он оглянулся в тот самый момент, когда уже дошел до двери, и 
увидел, что Энинву наблюдает за ним.
	- Гораздо легче обрекать ребенка на такие мученья, чем оставаться 
и наблюдать за случившимся, верно? - сказала она.
	- Я уже наблюдал подобное, когда оно происходило с твоими 
предками! - с гневом ответил он. - И я буду наблюдать это у твоих 
потомков, даже когда ты сама превратишься в пыль! Он повернулся и 
вышел.


	Когда Доро ушел, Энинву поднялась с кровати и подошла к 
умывальнику. Там она налила из кувшина воду в таз и намочила 
полотенце. Нвеке, бедная девочка, переживала тяжелые времена. И все 
предвещало длинную ужасную ночь. Не было большей заботы, которую 
так ненавидела Энинву, как эта, а особенно, когда это случалось с ее 
собственными детьми. Но никто другой не мог справиться с этим так, 
как могла она.
	Она вытерла Нвеке лицо, продолжая причитать про себя: "~Ах, 
Нвеке, моя малышка, потерпи до завтра. Завтра боль уйдет прочь~".
	Нвеке успокоилась, будто услышала эти мольбы отчаяния. 
Возможно, она могла услышать их. Теперь ее лицо было серым и 
спокойным. Энинву гладила его, стараясь угадать в нем черты ее отца, 
как она делала почти постоянно. Это был человек, проклятый с момента 
своего рожденья, и все благодаря Доро. Да, он был весьма подходящим 
материалом для разведения породы. Он был словно дикое лесное 
животное, неспособный выносить общества других людей, неспособный 
находить покой в окружении их мыслей. Но он не был таким, как сейчас 
Нвеке, воспринимавшая воздействия только от больших потрясений и 
эмоций. Он же воспринимал все. И к тому же, он мог наблюдать явления, 
происходившие далеко от него, даже за пределами его зрения, и скрытые 
вообще от всяких глаз. И эта его восприимчивость была не просто 
приходящим состоянием, не простым возрастным переходом от бессилия 
к богоподобной силе. Это было состояние, которое он сохранил до дня 
своей смерти. Он любил Доро до самозабвения, потому что Доро был 
единственным человеком, чьи мысли не причиняли ему неудобств и не 
путали его. Его сознание никоим образом не могло проникнуть в 
сознание Доро. Доро говорил, что все дело заключалось в самозащите. 
Постороннее сознание, проникавшее к нему, становилось его 
собственным. Оно начинало работать, и Доро, таким образом, получал 
власть над телом, которое воодушевлял собственными мыслями. Доро 
утверждал, что даже люди, подобные Томасу, так звали этого человека, 
которые могли полностью управлять процессом собственного 
восприятия чужих мыслей, никогда не могли проникнуть в сознание 
Доро. Люди, обладающие способностью управлять этим процессом, 
разумеется, могли заставить себя попробовать сделать это, точно так же, 
как могли попытаться сунуть собственные руки в огонь,