ень
почетно - супарень. Это вовсе не означало, что мальчики и девочки не  играли
совместно. Существовало десятка полтора общих  игр,  в  которых  участвовали
дети обоего пола. Примером может служить игра  "в  галу"  -  усложненная,  в
несколько этапов, игра в прятки, игра с тряпичным мячом и т. д.
   Представим  себе  теплый,  безветренный  летний   вечер,   когда   позади
хозяйственные дневные обязанности,  но  скотина  еще  не  пришла.  Несколько
заводил уже крутятся на широкой улице. Какое сердце не дрогнет и восторженно
не замрет при кличе с  улицы?  Один  за  другим,  кто  вскачь,  кто  бочком,
сбиваются вместе.  Галдеж  прерывается  выбором  двух  "маток",  они  тотчас
наводят порядок и кладут начало игре. Вся ватага разбивается на двойки, пары
подбираются  не  по  возрастному,  а  по  физическому   и   психологическому
равенству. Но даже двух людей, идеально одинаковых по смекалке,  ловкости  и
выносливости, не бывает. Поэтому каждая "матка" стремится угадать,  отобрать
себе лучшего.
   Двойки будущих противников отходят подальше,  шушукаются,  загадывая  для
каждого свою кличку или признак. Пары по очереди подходят к заправилам, то к
одной "матке", то к другой, спрашивая: весну берешь  или  осень?  белое  или
черное? ерша или окуня? кислое или  сладкое?  Уже  во  время  выбора  кличек
начинают работать и фантазия, и  воображение,  и  чувство  юмора,  если  оно
природой заложено в игроке. Разбившись таким способом на две  одинаковые  по
выносливости команды, начинают игру.
   "Лапта" - лучший пример такой общей для всех игры. Игра "в круг" с мягким
мячом также позволяла участие всех детей, не исключая  излишне  застенчивых,
сирот, нищих, гостей и т. д. Общие  игры  для  детей  того  и  другого  пола
особенно характерны для праздничных дней, так как в другое время детям,  как
и взрослым, собраться всем вместе  не  всегда  позволяли  полевые  работы  и
школа.
   Возвращаясь к девчоночьим играм, надо сказать  об  их  особом  лирическом
свойстве, щадящем физические возможности и  поощряющем  женственность.  Если
мальчишечьи игры развивали силу  и  ловкость,  то  игры  для  девочек  почти
полностью  игнорировали  подобные  требования.   Зато   здесь   мягкость   и
уступчивость были просто необходимы.
   Подражание взрослым, как всегда, играло решающую, хотя и незаметную роль.
Вот бытовая картинка по воспоминаниям Анфисы Ивановны.
   Две девочки четырех-пяти лет, в крохотных  сапожках,  в  сарафанчиках,  с
праздничными платочками в руках, пляшут кружком, плечо  в  плечо,  на  лужку
около дома. И поют с полной серьезностью сами же про себя:
 
   Наши беленькие фаточки
   Сгорели на огне,
   У Настюшки тятя умер,
   У Манюшки на войне.
 
   Плакать или смеяться взрослому при виде такого зрелища? Неизвестно.
   Девочки  устраивали  игрушечные  полевые  работы,   свадьбы,   праздники,
гостьбы. Игра "в черту" была у них  также  любимой  игрой,  особенно  ранней
весной. По преимуществу девичьей игрой было  и  скакание  на  гибкой  доске,
положенной на бревно, но  в  этой  игре  преобладала  уже  спортивная  суть.
"Скаканием" не брезговали и взрослые девушки, но только по праздникам.
   Музыкальная декоративность, песенное и  скороговорочное  сопровождение  в
играх для девочек перерастали  позднее  в  хороводные  элементы.  Молодежное
гулянье, хоровод, все забавы взрослой молодежи соответственно не  утрачивали
главнейших свойств детской игры. Забавы не исключались трудовыми процессами,
а, наоборот, предусматривались. Конечно, не у  всех  так  получалось,  но  в
идеале народного  представления  это  всегда  чувствовалось.  Талантливый  в
детской игре был талантливым и в хороводе, и на работе.  Поэтому  разделение
народной эстетики на трудовую, бытовую и фольклорную никогда и ни у кого  не
минует холодной условности. ..
 
 
 
   Долгое расставание
 
   Юноша трижды шагнул, наклонился, рукой  о  колено  Бодро  оперся,  другой
поднял меткую кость.
   Вот уж прицелился... прочь! раздайся, народ любопытный. Врозь расступись:
не мешай русской удалой игре.
   А. С. Пушкин
 
   Детство в деревне и до сих пор  пронизано  и  расцвечено  разнообразными,
чисто детскими забавами. Забавы совмещаются с полезным делом. Об  этом  надо
повторять снова и снова...  Рыбалка,  например,  или  работа  на  лошадях  -
классические примеры этой общности. Существовали  десятки  других  примеров,
когда детская игра переходила в труд или когда труд незаметно,  без  лишнего
тщеславия проникал в детскую игру. Пропускать ручейки и потоки ранней весной
было детской привилегией, занятием ни с чем не сравнимым по своей  прелести.
Но ведь при этом ребенок не только закалялся физически, не только приобретал
смелость в игре с водой, но еще и приносил пользу, о которой, может быть, не
подозревал.
   Точно так же мальчишка не пас, а сторожил скот от волков и медведей,  это
уже кое-что по сравнению со скучной пастьбой. Катание на лошади верхом и  на
телеге было для него вначале именно катанием,  а  не  возкой  сена,  снопов,
навоза или дров.
   Такие забавы всячески, неназойливо, поощрялись взрослыми, но у подростков
было множество и нейтральных по отношению к  полезному  труду  игр.  Отец  с
матерью, старшие братья и сестры, вообще все взрослые  как  бы  не  замечали
бесполезных игр, иногда даже подсказывали их детям, но не  всерьез,  а  так,
мимоходом. Подростки и дети сами из поколения в поколение перенимали друг от
друга подобные игры.
   Среди десятков таких забав - строительство игрушечных мельниц, водяных  и
ветряных. Сделать первую простейшую вертушку и установить  ее  на  огородном
коле помогал старший брат, дедушка или отец. Но потом уже не хочется,  чтобы
кто-то тебе помогал... Вертушка вскоре сменялась на модель подлинной  толчеи
с пестами, для чего можно было использовать любой  скворечник.  А  от  такой
толчеи уже не так далеко до запруды на весеннем ручье с мельничным  наливным
колесом.
   Еще не отшумел этот ручей, а в лесу  уже  течет  другой  ручеек:  сладкий
березовый сок за полдня наполняет небольшое ведерко. Там, в логу,  появились
кислые стебли щавеля, а тут подоспели и гигли  -  сладкие  хрустящие  трубки
дягиля. Однако их можно есть, только когда они  свежие,  мягкие,  сочные.  К
сенокосу они становятся толстыми и  твердыми.  Если  срезать  самое  большое
нижнее колено, оставить один конец глухим,  проткнуть  его  сосновой  иглой,
навить на ивовый пруток бабкиной кудели, получится водозаборное  устройство.
Засосав  полный  гигель  воды,  мальчишка   подкрадывается   к   девчоночьим
"клеткам". Тонкая сильная струйка воды  била  на  восемь  -  десять  метров,
девчушки с недоумением глядели на синее,  совсем  безоблачное  небо.  Откуда
дождик?
   Тот же гигель с глухим концом, если сделать ножом плотную продольную щель
и сильно дуть,  превращался  в  оглушительную  дуду.  В  конце  лета,  когда
поспевала рябина, из гигеля делали фуркалку. Ягоды из  нее  бесшумно  летели
метров на двадцать - тридцать. Сидя в  засаде  где-нибудь  в  траве  или  на
дереве,  можно  успешно  обстреливать  петухов,  кошек,  сверстников,  но...
Остановимся здесь на секунду.
   Вспомним, с чего мы  начинали  и  до  чего  добрались.  Ведь  с  близкого
расстояния из этой фузеи ничего не стоит выбить глаз, и не только  петуху...
Граница  между  добром  и  злом  едва  уловима  для  детской  души,  ребенок
переступает ее с чистым сердцем, превращая это переступание (преступление) в
привычку. Самая безобидная игра коварно и незаметно  в  любой  момент  может
перейти в шалость, шалость - в баловство,  а  от  баловства  до  хулиганства
подать рукой... Поэтому старшие всегда еще  в  зародыше  пресекали  шалость,
поощряя и сохраняя четкие границы в детских забавах, а в играх - традицию  и
незыблемость правил.
   И все же во многих местах проволочные стрекалки (с одного  стречка  можно
раздробить пуговицу), а также резиновые рогатки (камушек  свободно  пробивал
стекло в раме)  со  временем  пришли  на  смену  безобидным  гиглям,  ивовым
свистулькам и  резным  батожкам.  Такой  смене  обязаны  мы  не  одной  лишь
цивилизации,  снабдившей  деревенских  мальчишек  сталистой   проволокой   и
вагинной резиной. После Первой мировой войны появились в деревнях и взрослые
шалуны. Такой "шалун" сам не бросал  камни  в  окна  общественных  построек.
Оставаясь в безопасности, он ловко подучивал на это ватагу мальчишек. И  все
же забавы деревенских детей и подростков полностью сохраняли  свои  традиции
вплоть до Второй мировой войны.  Разнообразие  их  и  живучесть  объясняются
многовековым  отбором,  сложностью  и  многообразием  трудовых,   природных,
бытовых условий. Использовалось буквально все, что  оказывалось  под  рукой.
Бабушке-няньке ничего не стоило снять с головы платок, сложить его в косынку
и сделать "зайца", если тряпичные "кумки" ("кумы") "спят"  и  их  не  пришло
время будить. Жница из одной горсти соломы  умела  сделать  соломенную  куму
(возможно, отсюда пошла и "соломенная вдова"). Согнув пополам ровные  ржаные
стебли, перевязав "талию" и распушив "сарафан", "куму" ставили на стол. Если
по  столешнице  слегка  постукивать  кулаком,  "кума"  шла  плясать.  Теперь
представим детский (да и любой другой) восторг при виде того, как  несколько
соломенных кукол танцуют  на  столе  от  искусных  постукиваний  по  широкой
столешнице! Куклы то сходятся, то расходятся,  то  заденут  друг  друга,  то
пройдутся мимо. Задача в том, чтобы они  плясали  друг  около  друга,  а  не
разбегались и не падали со стола...
   Обычная лучина служила зимним вечером для многих фокусов.  Чтобы  сделать
"жужжалку", достаточно было иметь кусок  дранки  и  плотную  холщовую  нить.
Ребятишки сами мастерили "волчка", который мог  крутиться,  казалось,  целую
вечность.  Распространены  были  обманные  игры,  игры-розыгрыши,  фокусы  с
петелькой и  ножницами  или  с  петелькой  и  кольцом.  Наконец  исчерпанная
фантазия  укладывала  всех  спать,  но  на  другой   же   день   обязательно
вспоминалось что-нибудь новое. Например, "курица",  когда  в  рукава  старой
шубы или ватника засовывали по одной руке и ноге, а  на  спине  застегивали.
Такую "куру" ставили "на ноги", и ничего  не  было  смешнее  того,  как  она
ступала и падала.
   Весной на осеке и летом на сенокосе подростки обязательно  вырубали  себе
ходули, вначале короткие, потом длинней и  длинней.  Ходьба  на  ходулях  по
крапиве и по воде развивала силу, выносливость*.
   Очень смешно  выглядела  деревенская  чехарда,  совершенно  непохожая  на
городскую.  Играющие   сти---------------------------------------*   "...Все
деревенские игры и развлечения были  подлинно  самодеятельными...  В  старой
деревне инициатива и организаторы появлялись в самой  деревне.  В  некоторых
случаях для развлечений требовалось собрать немалые  материальные  средства,
затратить большой труд как при сооружении качелей. И все это делалось только
на самодеятельных началах. А сооружения для детских развлечений делали  сами
подростки. Например, лох (искусственная снежная  гора)  всегда  делали  сами
ребята. А работа была немалая, только снега насыпали десятки  кубометров  да
воды выливали несколько десятков ведер. Весь инвентарь для игр и развлечений
был самодельным. Резиновые мячи для лапты появились только в 20-е годы, а до
этого играли в самодельные. Из тряпок, а еще  лучше  из  кожи,  очень  умело
сшивались плотные упругие мячи". (Из  письма  читателя  А.  М.  Кренделева.)
хийно собирались на улице, находился доброхот, бравший  на  себя  неприятные
обязанности. Он садился на лужке. Ему на голову поверх его собственной шапки
складывали все головные уборы играющих.
   Иногда получалось довольно высоко,  надо  было  сидеть  не  шелохнувшись,
чтобы вся эта каланча не упала. Затем самый здоровый, длинный  игрок  должен
был разбежаться и перепрыгнуть.  При  этом  запоминалось  число  свалившихся
кепок. Последним прыгал самый  маленький,  но  к  этому  моменту  на  голове
сидящего могло не остаться ни одной  камилавки...  Провинившиеся  (уронившие
кепки) вставали по очереди на четвереньки. Доброхота за руки и за ноги брали
четверо ребят. Раскачав, изо всех сил шлепали его  задом  в  зад  того,  кто
стоял на карачках. Делали столько ударов,  сколько  было  обронено  головных
уборов. Удары были  совершенно  безболезненны  и  неопасны,  но  смеху  было
немало. При ударе тот, кто стоял на карачках, подавался далеко вперед. Самое
смешное было тогда, когда он, установившись на прежнее  место,  оглядывался,
желая узнать, что происходит сзади. Перед ударом у него  менялось  выражение
лица...
   Классической русской летней мужской игрой была воспетая  А.  С.  Пушкиным
игра "в бабки". Ее любили одинаково дети, подростки и юноши, а  в  свободное
время были не прочь поиграть  и  женатые.  "Бабки"  -  суставные  бараньи  и
телячьи кости, оставшиеся после  варки  студня,  назывались  еще  козонками,
кознями. Их копили, продавали и покупали, они  же  передавались  как  бы  по
наследству младшим мальчикам.
   Пушкинская "меткая" кость - это не что иное, как крупный бычий козонок. В
нем просверливали дыру и заливали свинцом. Позднее кость заменили  каменной,
а затем и железной плиткой, называвшейся "битой" или "биткой".
   На кон ставили по одной "бабке", а если играющих немного, то и по паре.
   Существовало несколько видов игры, но  для  всех  видов  было  необходимо
сочетание хорошего глазомера, ловкости  и  выдержки.  Бил  первым  тот,  кто
дальше всех бросил битку, и с того места, где она упала. В  одном  из  видов
игры кон ставился, если употребить воинскую терминологию, не  в  шеренгу  по
одному, а в колонну по два. Кон  в  шеренгу  ставили  то  к  стенке,  то  на
открытом месте, в последнем случае вторая серия ударов осуществлялась уже  с
другой стороны.
   В трехклассных церковно-приходских школах разучивали стихотворение:
 
   На лужайке, близ дороги
   Множество ребят,
   Бабки, словно в поле войско,
   Выстроились в ряд.
   Эх, Павлуньке вечно счастье,
   Снова первый он.
   И какой богатый, длинный
   Нынче, братцы, кон.
 
   Продолжение и автора стихов Анфиса Ивановна не запомнила.
   Взрослые  игроки  "в  бабки"  собирали  по   праздникам   большую   толпу
болельщиков - женщин, родственников, гостей...
   С игрой "в бабки" могла посоперничать только одна игра - "в рюхи", или  в
городки. Это также очень красивая игра, единственная сохранившаяся до  наших
дней и узаконенная в официальном списке современных спортивных состязаний.
   Игры и  народные  развлечения  трудно  выделить  или  обособить  в  нечто
отдельное, замкнутое, хотя все это и существовало автономно, отдельно и было
четко разграничено.
   В этом и есть главная парадоксальность народной эстетики.
   Что, например, такое деревенские качели? Можно  ли  их  охарактеризовать,
определить главное в них? Можно, конечно... но это описание будет  опять  же
пустым и неинтересным, если читатель не знает, что  такое  весна,  купальная
неделя, что такое деревенский праздник и т. д. и т. п.
   Кстати, качели - на Севере круговые и  простые  (маятниковые)  -  были  с
давних времен широко распространены. Это около них в праздничной сутолоке, в
веселой забывчивости некоторые общие игры незаметно наполнялись  музыкальным
содержанием, становились  ритмичными,  насыщались  мелодиями  и  приобретали
черты хоровода.
   Ребенок уже не ребенок, а подросток, если он все еще  играет,  но  играет
уже в хороводе, совместно с подростком иного пола. Такая игра уже не игра, а
что-то иное.
   Долгое, очень долгое расставание с игрой у нормального человека... Только
сломленный,  закостеневший,  не  вовремя  постаревший,   злой   или   совсем
утративший искру божию  человек  теряет  потребность  в  игре,  в  шутке,  в
развлечении.
 
 
 
 
   ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
   ДЛИНОЮ В ЖИЗНЬ
 
   Драматизированные обычаи и обряды
 
   В душе любого народа таится жажда беспредельного совершенства, стремление
к воплощению идеала. Одно из доказательств тому - существование искусства во
все времена и у всех народов. Но, рождая великих и малых художников, ни один
народ не  отрекался  от  непосредственной  художественной  деятельности,  не
передоверял ее всецело своим гениям, утоляя жажду  прекрасного  лишь  одними
шедеврами.
   Невозможно представить высочайшую вершину вне других гор и  хребтов,  так
же невозможно появление гениального художника без многих его менее одаренных
собратьев. Шедевры в искусстве не могут рождаться ни с того ни  с  сего,  на
пустом месте.  Они  появляются  только  на  исторической  почве,  достаточно
подготовленной,   обогащенной   повседневным   и    повсеместным    народным
творчеством.
   Нельзя отделить, обособить,  отщепить  гениальные  творения  от  народной
жизни. Как бы мы ни старались, они  все  равно  останутся  лишь  проявлением
наиболее редкого и удачного утоления народной жажды  идеального  в  красоте.
Идеала достичь невозможно - ехидно напомнит рационалист. Да, идеала  достичь
невозможно, но кому помешало стремление к нему? И разве не в этом стремлении
познается, что хорошо, что похуже, а что и совсем никуда не годится?
   Разумеется, не каждый крестьянин умел срубить шатровую  церковь,  как  не
каждая девушка могла заниматься лицевым шитьем.  Далеко  не  в  каждом  доме
царили порядок и чистота, и не в каждой  деревне  хватало  хлеба  до  нового
урожая... Существовало, однако ж, в народном  сердце  мощное  стремление  ко
всему этому. А где есть стремление, там есть и осуществление, мера  которого
была бы непонятной без идеального представления о красоте и порядке.
   Народное искусство трудно выделить из единого целого крестьянской  жизни,
из всего ее уклада. Оно очень прочно переплеталось с трудовыми,  бытовыми  и
религиозными явлениями. Стремление к прекрасному сказывалось, в частности, в
драматизированных обычаях и обрядах, из которых, собственно, и состоял  весь
годовой  и  жизненный  цикл  отдельного  человека,  следовательно,  и  всего
селения, всей этнической группы.
   До сих пор не только бытовые,  но  и  некоторые  трудовые  явления  носят
ритуальный характер. Но ритуал - это всегда действо (а  действо  -  это  уже
драма).
   Драма, по Аристотелю, всегда имеет начало, середину и  конец,  их  нельзя
поменять местами, не разрушив самого ее существа. Именно к такому  образному
свойству тяготеют многие народные обычаи и обряды.  Точно  так  же  народная
молва всегда стремится к сюжету, на чем и  паразитируют  невероятные  слухи,
преувеличенные добавления и пр.
   Условно народный обычай вполне можно назвать миниатюрной  драмой.  Но  на
этом, пожалуй,  и  закончатся  наши  возможности  заимствований  из  книжной
культуры.  Так,  понятия  "трагедия"  и  "комедия"  уже  не   подходят   для
характеристики того или иного обычая, хотя  очень  соблазнительно  похороны,
например, отнести к жанру трагическому, а Святки - к комическому.
 
 
 
   Свадьба
 
   Свадьба - самый яркий пример драматизированного обряда, одна  из  главных
картин великой жизненной драмы, той драмы, длина которой равна  человеческой
жизни... Действие свадьбы длилось много дней и ночей, оно втягивало  в  себя
множество людей, родственников и неродственников, касаясь иной раз не только
других деревень, но и других волостей.
   Неотвратимость  обряда  объясняется  просто:  пришло  время  жениться,  а
необходимость женитьбы никогда не подвергалась сомнению. Поэтому свадьба как
для молодых, так и для их  близких  -  это  всего  лишь  один  из  жизненных
эпизодов, правда, эпизод этот особый,  самый,  может  быть,  примечательный.
Женитьба - важнейшее звено  в  неразрывной  жизненной  цепи,  подготовленное
всеми  предшествующими  звеньями:  детством,  событиями  отрочества,  делами
юности, старением родителей и т.д.
   Вспомним:  "верченый,  крученый,  сеченый,  мученый"   -   записанный   и
напечатанный в книгах сюжет этой народной драмы*.
   Зарождается это