башки дарили обычно уже мужьям. Неудачливые или
нелюбимые кавалеры добывали эти платки  силой,  "выхватывали".  В  частушках
того времени отразилась даже эта маленькая деталь народного быта:
   Дорогого моего Ломало да коверькало, Его ломало за платок, Коверькало  за
зерькало.  ---------------------------------------*  Выражение,   поясняющее
промежуток между пластинками в берде.
   Конечно, частушка шуточная. Но и по  ней  одной  можно  судить  о  быстро
меняющихся нравах:  барачная  жизнь  на  лесозаготовках  делала  девушку  по
грубости и ухваткам похожей на парня. Да и не очень-то просто выкроить время
для вышивания, когда есть план рубки и вывозки, рукавицы и валенки то и дело
рвутся, лошадь скинула или расковалась, а из деревни не шлют ежу* и в бараке
стоит дым коромыслом: смешались мужчины и женщины, старое и молодое.
   И все же  многие  девицы  находили  время  и  вышить  платочек,  и  спеть
настоящую частушку.
   Пение и рукоделие издревле дополняли друг друга в женском быту. Сосланная
в Горицкий монастырь Ксения Годунова славилась своим рукоделием  и  песнями,
которые сама составляла и  пела.  В  то  время  на  Руси  песенной  культуре
сопутствовал  расцвет  искусства  лицевого  шитья,  о  чем   и   сохранились
многочисленные материальные свидетельства.
   Существовало несколько способов шитья, основной из них - шитье гладью, то
есть параллельным стежком. Использовалась для  этого  как  шелковая,  так  и
льняная нить. По канве** вышивали простым,  чаще  двойным  крестом,  позднее
канву  заменили  клеточки  вафельной  ткани.  При   вышивке   "по   тамбору"
использовался округлый петлеобразный стежок, "курочкины лапки"  вытягивались
в  линию  уголковым  геометрическим  стежком.  Наконец,  шитье  "в  пяльцах"
делалось после того, как из вышиваемой ткани были удалены уточные нити.
   Вышивались обычно ворота и рукава мужских  и  женских  рубах,  полотенца,
платки, кофты, кисеты, головные уборы. Особое место занимало шитье  золотом.
Очень красива вышивка красным по черному,  белому  и  темно-синему  фону,  а
также  зеленым  по  красному  и   розовому.   Впрочем,   все   зависело   от
художественного чутья вышивальщицы. ---------------------------------------*
Ежа - еда.
   ** Канва - очень реденькая сеточная ткань.
 
 
 
 
   Вязание
 
   Умение вязать, разумеется, входило в неписаный  женский  кодекс,  но  оно
было не таким популярным на Севере, как другие виды рукоделия. Из коровьей и
овечьей шерсти на спицах вязались носки, колпаки, рукавицы, перчатки,  шарфы
и безрукавки.
   Крючком из ниток вязалось белое или черное кружево: подзоры, нарукавники,
наподольницы, скатерти, накидушки и т.д. Такое кружево часто  сочеталось  со
странами и выборкой.
 
 
 
   Плетение
 
   Кружево,  созданное  способом  вязки,  можно  распустить  и  нитки  вновь
намотать на клубок, чего никогда не сделаешь с плетеным  изделием.  Плетение
как бы сочетает в себе элементы вязки и тканья.
   Но если при тканье используются всего две нити (основная  и  уточная),  а
при вязке - одна нить, то при плетении - множество. Каждая  наматывается  на
отдельную палочку - коклюшку.
   Плетея переплетает  группы  нитей,  перекидывает  их  друг  через  друга,
разделяет на  новые  группы,  закрепляет  сплетенное  булавкой.  Но  булавки
втыкаются  в  строго  определенных  местах  по  бумажному  сколку,   заранее
предполагающему кружевной рисунок. Коклюшки,  булавки,  сколок,  да  набитый
соломой куфтырь, да подставка для него - вот и весь инвентарь кружевницы.
   Она  брякает  коклюшками  на  первый  взгляд  беспорядочно,  поворачивает
куфтырь то одним боком, то другим. Нити пересекаются, сплетаются, лепятся  и
ползут то туда, то сюда.
   И  вдруг  вся  эта  беспорядочность  исчезает,  рождается  кружево.  Душа
человеческая воплощается в созданные руками белые,  черные,  комбинированные
узоры. Сквозь плавную графику северных русских кружев до  сих  пор  струится
живительное тепло народного творчества.
 
 
 
 
   ОСТАНОВЛЕННЫЕ МГНОВЕНИЯ
 
   Кто из нас, особенно в детстве или в юности, не ужасался и  не  впадал  в
уныние при виде удручающе необъятного  костра  дров,  которые  надо  вначале
испилить, а потом исколоть и сложить в поленницы? Или широкого поля, которое
надо вспахать одному? Или дюжины толстущих куделей, которые надо  перепрясть
к празднику? Сердце замирало от того, как много предстоит сделать. Но, как и
всегда, находится утешающая или ободряющая пословица. Хотя бы такая:  "Глаза
страшатся, а руки  делают".  Припомнит  ее,  скажет  вовремя  кто-нибудь  из
старших - глядь, уж и не так  страшно  начинать  работу,  которой  конца  не
видно. Вот вам и материальная сила слова. "Почин дороже дела" - вспоминается
другая, не менее важная пословица, затем: "Было бы начало, а конец будет"  и
т.д. Если же взялся что-то делать, то можно  и  посмотреть  на  то,  сколько
сделано,  увидеть,  как  потихонечку  прибывает  и  прибывает.  И  вдруг   с
удивлением заметишь, что и еще не сделанное убыло, хоть ненамного, но  стало
меньше! Глядь-поглядь, половина сделана, а вторая тоже имеет свою  половину.
Глаза страшатся, а руки делают...
   Но эта пословица верна не только в смысле объема, количества работы, но и
в смысле качества ее, то есть относительно умения, мастерства, творчества  и
- не побоимся сказать - искусства. У молодого, начинающего глаза  страшатся,
другой же, и не совсем молодой, тоже боится, хотя, может быть, имеет к  делу
природный талант. Но как же узнаешь, имеется ли талант, ежели не  приступишь
к делу?
   В  искусстве  для  начинающего  необходим  риск,  в  известной   мере   -
безрассудство! Наверное, только так и  происходит  первоначальное  выявление
одаренных людей. Нужна смелость, дерзновенный порыв, чтобы понять,  способен
ли ты вообще на что-то. Попробовать, начать,  осмелиться!  А  там,  по  ходу
работы, появляется вдохновение, и работник,  если  в  него  природа  вложила
талант, сразу или же постепенно становится  художником.  Конечно,  не  стоит
пробовать без конца, всю жизнь, превращая настойчивость в тупое упрямство.
   Особенностью северного крестьянского трудового кодекса было то,  что  все
пробовали делать все, а среди этих многих и рождались подлинные мастера.
   Мастерство же - та почва, на которой вырастали художники.
   Но  и  для  человека,  уже  поверившего  в  себя,  убедившегося  в  своих
возможностях, каждый раз, перед тем как что-то свершить, нужен был сердечный
риск, оправданный и ежесекундно контролируемый умом,  нужна  была  смелость,
уравновешенная осторожной неторопливостью.
   Только  тогда  являлось  к  нему  вдохновение,  и  драгоценные  мгновения
останавливались, отливались и застывали в совершенных формах искусства.
   Неправда, что эти мгновения, этот высокий восторг и вдохновение  возможны
лишь в отдельных, определенных видах труда и профессиональной деятельности!
   Они - эти мгновения - возможны в любом деле, если душа человека  созвучна
именно этому делу (Осип Александрович  Самсонов  из  колхоза  "Родина"  доит
коров, случает их с быком, помогает им растелиться, огребает  навоз  так  же
самозабвенно, как его сосед Александр Степанович Цветков рубит угол, кантует
бревно и прирубает косяк).
   Искусство может жить в любом труде. Другое дело, что, например, у пахаря,
у животновода оно не материализуется, не воплощается в  предметы  искусства.
Может быть, среда животноводов и пахарей (иначе  крестьянская)  потому-то  и
выделяла мастеров и художников, создававших предметы искусства.
   Крестьянские  мастера  и  художники  испокон  веку  были  безымянны.  Они
создавали свои произведения вначале  для  удовлетворения  лишь  эстетических
потребностей. Художественный промысел рождался на границе между эстетической
и экономической потребностью  человека,  когда  мастера  начинали  создавать
предметы искусства не для себя и не в подарок друзьям и близким, а по заказу
и на продажу.
   Художественный промысел...
   В  самом  сочетании  слов  таится  противоречие:  промысел  подразумевает
массовость, серийность, то есть одинаковость,  а  художество  -  это  всегда
образ, никогда не повторяющийся и непохожий на какой-либо другой. И  что  бы
мы ни придумывали для спасения художественности в промысле, он всегда  будет
стремиться к ее размыванию, а сама она будет вечно сопротивляться промыслу.
   Образ умирает в многочисленности одинаковых предметов,  но  ведь  это  не
значит, что  предметы  при  их  множественности  нельзя  создавать  разными.
По-видимому,  пока  существует  хоть  маленькая  разница  между  предметами,
промысел можно называть художественным. ..
   Для  художественного  промысла  характерна  традиционная   технология   и
традиционная    образная    система    при    обязательной    художественной
индивидуальности мастера. Мастер-поденщик, похожий как  две  капли  воды  на
своего соседа по столу или  верстаку,  человек,  равнодушный  к  творчеству,
усвоивший традиционные приемы и образы*,  но  стремящийся  к  количеству,  -
такой человек (его уже и мастером-то нельзя назвать) толкает  художественный
промысел к вырождению и гибели.  При  машинном  производстве  художественная
индивидуальность исчезает, растворяясь в массовости и  ширпотребе.  На  фоне
всего этого кажется  почти  чудом  существование  художественных  промыслов,
превозмогающих  "валовую"  психологию.  Бухгалтеры  и  экономисты   пытаются
планировать красоту и эстетику, самоуверенно вмешиваются не в свое дело. Для
их "валовой" психологии зачастую не существует ничего,  кроме  чистогана,  а
также           буквы           (вернее,           цифры)           плана**.
---------------------------------------* Бывают и  мастера  противоположного
толка: талантливые, но  плохо  знающие  традицию  и  художественную  историю
промысла. Такой мастер вдохновенно создает заново то, что уже было до  него.
Лично для мастера это, разумеется, процесс  творческий,  художественный.  Но
остается мало корысти для народного искусства.
   ** Уникальные изделия фабрики "Северная чернь" учитываются на вес, словно
металлолом, художественная керамика - по объему сосудов, а некоторые кружева
- погонными метрами.
   Разве не  удивительна  выживаемость  красоты  в  подобных  условиях?  Вот
некоторые северные промыслы, все еще не желающие  уступать  натиску  валовой
безликости и давлению эстетической тупости.
 
 
 
   Кружевоплетение
 
   Наталья Самсонова (мать уже упомянутого дояра Осипа Александровича) плела
превосходные высокохудожественные косынки, иначе - женские кружевные платки.
Когда-то  редкая  девица  не  мечтала  иметь  такую  косынку.  Но  поскольку
бесплодные мечты у северного крестьянина были не в чести, редкая  девица  не
стремилась и выучиться плести. Не дожидаясь счастливых случайностей, девушки
еще с детства постигали мастерство плетения. Они сами  себе  создавали  свою
красоту. Если же косынка доставалась в наследство  от  матери  или  бабушки,
свою можно было выплести и продать, а на деньги  купить  кованые  серебряные
сережки, дюжину веретен, а может, еще и пару хороших гребенок.
   Талант  мастерицы  сплетал   воедино   экономическую   основу,   достаток
крестьянской семьи с утком  праздничной  красоты.  Так  было  не  только  за
кроснами,  за  куфтырем,  но  и  всюду,  где  таился  и  разгорался   огонек
творчества. Талант обязательно проявлял себя и во многом другом, например  в
фольклоре. Наталья Самсонова во время плетения рассказывала сказки, на  ходу
выдумывая новые приключения. Еще лучше она пела на праздниках...
   Кружево, сплетенное для себя или  в  подарок,  не  предполагало  денежной
выгоды, его создательницы не кидали куфтырь как сумасшедшие с боку  на  бок,
не спешили  в  погоню  за  количеством.  Красота  никогда  не  была  сестрой
торопливости.
 
 
 
   Чернение по серебру
 
   Устюг Великий, как и Новгород, несколько столетий был средоточием русской
культуры, торговли и промышленности. Устюжане* могли делать все: и  воевать,
и торговать, и хлебопашничать... Многие из них дошли до Аляски и  Калифорнии
и там обосновались, другие исходили всю Сибирь, торговали с Индией, Китаем и
прочими странами.
   Но те, что не любили путешествовать и жили дома,  тоже  не  сидели  сложа
руки. В Устюге знали практически все промыслы,  процветавшие  на  Руси  и  в
средневековой Европе.
   Человеку  с  божьей  искрой  в  душе  доступны  все  виды  художественных
промыслов, но нельзя же было заниматься понемногу всем  и  ничем  взаправду.
Выбирали обычно наследственный промысел, укрепляя и  совершенствуя  традицию
либо пренебрегая ею**. В обоих случаях мастер  или  художник  мог  до  конца
проявить себя как личность. Но  во  втором  случае  промысел  быстро  хирел,
исчезали мастерство и профессиональная тяга к прекрасному.  Было  достаточно
всего одного поколения, чтобы несуществующий предел высокой красоты и  некий
эстетический  "потолок"  занижались  до  крайности.  Тогда-то   и   исчезала
художественная,  эстетическая  основа  промысла  -   главное   условие   его
массовости, известности,  а  следовательно,  и  экономической  выживаемости.
Промысел погибал***. На подступах к XX веку и в его начале устюженскую чернь
по серебру постигла бы та же участь, если бы иссякли терпеливость и  энергия
нескольких  энтузиастов.  Мы  должны  быть  благодарны  городу   Устюгу   за
сохранение великолепного искусства. Суть его в  том,  что  художник  вначале
гравирует  серебряное  изделие,  затем  заполняет   гравировку   специальным
составом - чернью. Эта "татуировка",  если  можно  так  выразиться,  навечно
фиксируется высокой температурой, то есть обычным огнем.
   Великоустюгский            завод             "Северная             чернь"
выпус---------------------------------------* Говорилось  не  "устюжане",  а
"устюжана", такая форма сохранилась до нашего времени.
   ** Причины такого пренебрежения могут быть разными.
   ***  К  числу  погибших  северных  промыслов  можно  отнести   знаменитый
устюженский  "мороз  по  жести",  финифть,  золотую  и   серебряную   скань,
перегородчатую эмаль, производство изразцов, роговых изделий, игрушек и т.д.
каст добрую продукцию, пользующуюся высоким спросом дома и за границей.  Это
и  понуждает  наших  экономистов  всеми  путями  увеличивать  вал,  поощрять
однообразие. Опасность для художества таится и  в  поточности  производства.
Если раньше художник все от начала до конца делал  сам  (никому  не  доверяя
даже своего инструмента, не только  изделия),  то  теперь  изделия  касается
множество разных, иной раз и равнодушных  рук.  Выжить  художеству  в  таких
условиях неимоверно трудно. И все же оно выживает.
 
 
 
   Шемогодская резьба по бересте
 
   Только народному гению свойственны безунывность, умение проявить  себя  в
любых,  казалось  бы,  совсем   неподходящих   условиях.   Несомненно,   что
талантливый холмогорский косторез,  очутившись  волею  судьбы  где-нибудь  в
степи, не  ждал  от  кого-то  моржовых  клыков,  а  находил  что-то  другое.
Например, глину. Земля всегда что-нибудь держала про  запас  для  художника.
Так же гончарный мастер не считал себя вправе бездействовать, если  глины  в
земле нет, а кругом березовые да еловые заросли.
   Береста, вероятно, самое древнее и самое распространенное северное сырье,
использовавшееся  всевозможными  мастерами.  Из  нее  изготовлялись   обувь,
игрушки, святочные маски (личины), посуда и утварь.
   Береста  имеет  по  структуре  и  цвету  двусторонние   свойства,   легко
добывается и хорошо поддается  обработке.  Она  декоративна  сама  по  себе.
Легкость, прочность и доступность  сделали  ее  любимым,  поистине  народным
материалом.
   Берестяные резные туеса, солонки, окантовка для корзин делались на Севере
повсеместно, а вот настоящий художественный промысел, основанный  на  резьбе
по бересте, создали опять же устюжана, или устюжцы (неизвестно, как  лучше).
Промысел прославился под именем "шемогодской резьбы". Он существует и в наше
время.
 
 
 
 
   Резьба по кости
 
   Холмогорские косторезы не имеют таких  просторных  цехов,  как  устюгские
мастера серебряных дел, ставшие ныне рабочим классом. Но  суть  промысла  от
этого не меняется.
   ...Меняется она от коренных перемен, таких, например, как замена моржовой
кости коровьей.
   Материал всегда диктовал, вернее, подсказывал художнику,  как  ему  быть,
каким запастись инструментом и с чего начинать. Что же подсказывал художнику
безмолвный монолит моржового клыка? Наверное, надо быть  художником  самому,
чтобы это узнать. Прежде чем приступить к работе,  художник  ходил  в  баню,
постился, очищался от всего мелкого и  прилипчивого.  Он  тщательно  готовил
себя к внутреннему душевному взлету*.
   Только в таком состоянии  к  человеку  приходило  то  особое,  совершенно
неожиданное озарение, когда под руками само по себе  рождается  произведение
искусства.
   Даже коровья кость, распиленная и обработанная, вызывает в  душе  желание
сделать из нее что-то. При  шлифовке  поверхность  приобретает  своеобразие,
выявляет  себя,  становится  молочно-матовой.  Душа  мастера  как  бы   сама
стремится к резцу. И тогда преступным  кощунством  было  бы  отбросить  этот
резец!
   Душа человеческая,  через  посредничество  рук,  которым  облегчают  дело
всевозможные инструменты, вдыхает жизнь, то есть красоту,  в  дремлющий,  но
всегда готовый ожить брус гранита,  дерева  или  моржового  клыка.  Не  надо
трогать художника в  такие  минуты!  Пусть  он  закончит  сперва  дело,  ему
предназначенное.  ---------------------------------------*   Андрей   Рублев
перед писанием "Троицы" постился сорок дней.
 
 
 
 
   ЧАСТЬ ВТОРАЯ
   МИРЯНЕ
 
   Жизнь его, как он сам смотрел на  нее,  не  имела  смысла  как  отдельная
жизнь. Она имела смысл только  как  частица  целого,  которое  он  постоянно
чувствовал.
   Л. Н. Толстой
 
   Слово  мир  в  русском  языке  означает  всю  Вселенную.  Мир  -   значит
мироздание, временная  и  пространственная  бесконечность.  Этим  же  словом
называют и беззлобие, отсутствие  ссор,  дружбу  между  людьми,  гармонию  и
спокойствие.
   Совпадение отнюдь не случайное. Но раскроем учебник по истории древнего и
средневекового мира (опять мира!). Полистав, просто устаешь  от  бесконечных
войн, стычек,  захватничества,  убийств  и  т.д.  и  т.п.  Что  же,  неужели
человечество до нас только этим и занималось? К счастью, народы Земли  (мира
опять же) не только воевали, но и сотрудничали, жили в мире. А  иначе  когда
бы они успевали растить хлеб и скот, ковать орудия  труда  и  быта,  строить
каналы, корабли, храмы и хижины? К международному  антагонизму  прошлого  мы
почему-то  более  внимательны,  чем  к  свидетельствам  дружбы   и   мирного
сотрудничества народов, без которых мир давно бы погиб.
   Земля и раньше была не такой  уж  необъятной.  Корабли  викингов  плавали
через Атлантику. Геродот знал, как хлестались банными вениками наши  далекие
предки. Тур Хейердал доказал всем, что возможность пересечения Тихого океана
существовала задолго до Магеллана. Афанасий Никитин ездил в Индию  из  Твери
на лошади, и притом без всяких виз. Русские поморы знали о великом  Северном
морском пути за много веков до "Красина" и "Челюскина". А почему на  древних
базарах Самарканда и Бухары прекрасно  звучала  и  уживалась  речь  на  всех
главных языках мира? Звучала и не смешивалась? Люди  разных  национальностей
отнюдь не всегда в звоне кинжалов и сабель выясняли свои отношения.
   Доказательств тому не счесть. И если б  кто-нибудь  всерьез  копнул  одну
лишь историю торговли и мореплавания, то и тогда общий взгляд на прошлое мог
бы стать намного светлее. Но межплеменное общение осуществлялось  не  только
через  торговлю.  В  характере  большинства  народов  есть  и   любопытство,
эстетический интерес к другим людям, на тебя непохожим. Чтобы остаться самим
собою,  вовсе  не  обязательно  огнем  и