ться.  Завтра
Хьюза выпускают из  тюрьмы;  маленькая  натурщица  не  перестанет  ходить  к
мистеру Стоуну, если только не запретить ей это; мистер Стоун,  по-видимому,
в ней нуждается;  Бианка,  по  сути  дела,  объявила,  что  ее  выгоняют  из
собственного дома. Такова была ситуация, над которой  ломал  голову  Хилери,
сидя под бюстом Сократа. Долгие и тягостные раздумья  все  время  возвращали
его к мысли, что не Бианка, а он сам должен уехать из дому. Он с  горечью  и
презрением обвинял себя за то, что не догадался сделать это давным-давно. Он
обзывал себя всеми кличками, которые дал ему Мартин:  "Гамлет",  "дилетант",
"бесхребетный". Но это, к несчастью, не очень его утешало.
     К концу дня ему был нанесен визит: держа  в  руке  корзинку  из  ивовых
прутьев, в кабинет вошел мистер Стоун. Он не присел, а сразу же заговорил:
     - Счастлива ли моя дочь?
     При этом неожиданном вопросе Хилери молча отошел к камину.
     - Нет, - ответил он наконец. - Боюсь, что нет.
     - Почему?
     Хилери молчал. Затем, взглянув старику в лицо, ответил:
     - Я полагаю, что по некоторым причинам она будет рада, если я на  время
уеду.
     - Когда?
     - В самом ближайшем времени.
     Глаза  мистера  Стоуна,  светившиеся   печалью,   казалось,   старались
разглядеть что-то за стеной тумана.
     - Мне думается, она приходила ко мне, - сказал он. - Я даже  как  будто
помню, что она плакала. Добры ли вы к ней?
     - Я старался.
     Лицо мистера Стоуна вдруг покраснело.
     - У вас нет детей, - проговорил ом с болезненным усилием. -  Вы  живете
как супруги?
     Хилери отрицательно покачал головой.
     - Вы чужие друг другу?
     Хилери наклонил  голову.  Последовало  долгое  молчание.  Мистер  Стоун
перевел взгляд на окно.
     - Без любви не может быть  жизни,  -  проговорил  он  наконец  и  опять
посмотрел на Хилери.
     - Она любит другого?
     И снова Хилери покачал головой.  Когда  мистер  Стоун  заговорил,  было
ясно, что он говорит про себя:
     - Не знаю, почему, но я рад этому. Вы любите другую?
     При этом вопросе брови Хилери сдвинулись.
     - Что вы называете любовью?
     Мистер  Стоун  не  ответил.  Он,  очевидно,  был  погружен  в  глубокие
размышления. Губы его начали шевелиться:
     - Любовью я называю забвение самого себя. Часто бывают союзы, в которых
только проявляются инстинкты пола или сосредоточенность на самом себе...
     - Это верно, - прошептал Хилери.
     Мистер Стоун поднял голову - лицо у него было напряженное, растерянное.
     - Мы обсуждаем! что-то?
     - Я говорил о том, что для вашей дочери будет лучше,  если  я  временно
уеду.
     - Да, вы чужие друг другу, - сказал мистер Стоун.
     - У меня есть на совести одно дело, о котором я должен  рассказать  вам
до того, как уехать. А потом решайте сами, сэр. Та молодая девушка,  которая
приходит к вам работать, больше уже не живет там, где жила прежде.
     - На той улице... - начал было мистер Стоун.
     Хилери быстро продолжал:
     - Она была вынуждена переехать, потому что муж той женщины,  у  которой
она снимала комнату, увлекся ею. Он сидел  в  тюрьме  и  завтра  выходит  на
свободу. Если девушка будет продолжать ходить сюда, он, конечно,  сможет  ее
разыскать. Боюсь, что он опять начнет ее преследовать. Вы меня поняли, сэр?
     - Нет, - ответил мистер Стоун.
     -  Этот  человек,  -  терпеливо  разъяснил  Хилери,  -  жалкое,  грубое
существо, он был ранен в голову и не вполне отвечает за  свои  поступки.  Он
может обидеть девушку.
     - Как обидеть?
     - Он уже поранил штыком свою жену.
     - Я поговорю с ним.
     Хилери улыбнулся.
     - Боюсь, что слова тут едва ли помогут. Она должна скрыться.
     Воцарилось молчание.
     - Моя книга! - проговорил мистер Стоун.
     Хилери словно что ударило, когда он увидел,  как  вдруг  побелело  лицо
старика. "Надо, чтобы он проявил силу воли, - подумал он. -  Когда  я  уеду,
она все равно сюда больше не придет".
     Но он  просто  не  мог  видеть  трагические  глаза  мистера  Стоуна  и,
коснувшись его рукава, сказал:
     - Быть может, сэр, она согласится на риск, если вы попросите.
     Мистер Стоун не ответил, и Хилери, не зная, что еще сказать,  отошел  к
окну. В негустой тени, где не было ни слишком  тепло,  ни  слишком  холодно,
дремала Миранда, положив мордочку на лапы и слегка оскалив белые зубы.
     Снова раздался голос мистера Стоуна:
     - Вы правы: я не могу просить ее, чтобы она так рисковала!
     - Вот она идет по саду, - сказал Хилери хрипло. - Позвать ее?
     - Да.
     Хилери знаком предложил девушке зайти.
     Она вошла, неся в руке крохотный букетик  ландышей.  При  виде  мистера
Стоуна лицо у нее  погасло;  она  стояла  молча,  подняв  букетик  к  груди.
Поразителен был этот переход от трепещущей надежды  к  мрачному  унынию.  На
щеках у нее вспыхнули красные пятна. Она перевела взгляд с мистера Стоуна на
Хилери и снова на мистера Стоуна. Оба они смотрели на нее, не отрываясь. Все
трое молчали. Грудь маленькой натурщицы  начала  тяжело  вздыматься,  словно
после быстрого бега.
     - Смотрите, мистер Стоун, что я вам принесла, - сказала она чуть слышно
и протянула ему букетик ландышей. Но мистер Стоун не шевельнулся. - Они  вам
разве не нравятся?
     Глаза мистера Стоуна по-прежнему были прикованы к ее лицу.
     Хилери не вынес этого напряжения.
     - Ну как, сэр, вы сами ей скажете или мне сказать?
     Мистер Стоун заговорил:
     -  Я  постараюсь  дописать  книгу  без  вашей  помощи.  Вы  не   должны
подвергаться риску. Я не могу допустить этого.
     Маленькая натурщица водила глазами из стороны в сторону.
     - Но мне нравится писать, когда вы диктуете, - сказала она.
     - Этот человек может вас обидеть, - сказал мистер Стоун.
     Маленькая натурщица взглянула на Хилери.
     - А мне все равно, я его не боюсь, я могу сама за  себя  постоять,  мне
это не в первый раз.
     - Я уезжаю, - проговорил Хилери тихо.
     Кинув на него отчаянный взгляд, будто спрашивая: "а я - я тоже еду?"  -
маленькая натурщица застыла на месте.
     Чтобы прекратить мучительную сцену, Хилери подошел к мистеру Стоуну.
     - Вы будете диктовать ей сегодня, сэр?
     - Нет.
     - А завтра?
     - Нет.
     - Вы не хотели бы немного прогуляться со мной?
     Мистер Стоун наклонил голову.
     Хилери обернулся к маленькой натурщице.
     - Итак, прощайте, - сказал он.
     Она не приняла его протянутой руки.  Глаза  ее,  глядевшие  в  сторону,
сверкали; она закусила нижнюю губу.  Потом  уронила  букетик,  взглянула  на
Хилери, с усилием глотнула воздух и медленно вышла. Уходя, она наступила  на
упавшие ландыши.
     Хилери подобрал то, что осталось от цветов, и бросил за решетку камина.
В воздухе остался запах раздавленных ландышей.
     - Теперь, сэр, мы можем отправиться на нашу прогулку, - сказал Хилери.
     Мистер Стоун с трудом двинулся к двери, и вскоре оба они молча шагали к
Кенсингтонскому саду.

ГЛАВА XXXIV

ПРИКЛЮЧЕНИЕ ТАЙМИ

     В этот самый день Тайми вышла из дому, ведя одной рукой велосипед, а  в
другой держа легкий чемодан, и быстро свернула с Олд-сквер  в  проулок.  Там
она остановилась, поставила чемоданчик и  дала  свисток,  подзывая  кэб.  Он
подъехал к тротуару, и тут же какой-то оборванец,  будто  выскочивший  прямо
из-под земли, завладел ее чемоданом. В тощем небритом  лице  оборванца  было
страдание загнанного волка.
     - Проваливай-ка, эй ты! - крикнул ему кэбмен.
     - Ничего,  пусть,  -  пробормотала  Тайми.  Оборванец  поднял  чемодан,
поставил его в кэб и стоял неподвижно, дожидаясь, когда ему заплатят.
     Тайми дала ему две мелкие монеты. Он молча глянул на них и ушел.
     "Несчастный, - подумала она. - Вот одно из тех явлений, с  которыми  мы
должны покончить в первую очередь".
     Кэб двинулся в направлении Хайд-парка, и Тайми последовала  за  ним  на
велосипеде, стараясь держаться невозмутимо.
     "Вот и конец прежней жизни, - думала она. -  Я  не  должна  предаваться
романтическим бредням и воображать, будто  совершаю  что-то  необыкновенное;
все это  надо  воспринимать  как  само  собой  разумеющееся".  -  Она  вдруг
вспомнила красную физиономию "этого типа", мистера Пэрси. Если бы  он  видел
ее сейчас, когда она навеки расстается  с  комфортом!  "Как  только  приеду,
сейчас же дам знать маме. Может приехать хоть завтра, пусть сама все увидит.
Я не желаю, чтобы по поводу моего исчезновения устраивали истерики. Они  все
должны привыкнуть ж мысли, что я намерена быть в самой гуще жизни, и кто  бы
и что бы там ни думал, меня это не остановит".
     Завидев приближающийся автомобиль, Тайми удивленно нахмурилась. Неужели
это "тот тип"? Оказалось, что это вовсе не мистер Пэрси  в  своем  "Дэмайере
А-прим", но сидевший в машине был так на него похож, что, в  общем,  это  не
составляло разницы. Тайми коротко рассмеялась.
     На деревьях и на воде в Хайд-парке плясал и искрился холодноватый свет,
и, казалось, таким же танцующим холодноватым светом искрятся глаза девушки.
     Кэбмен украдкой бросил на нее восхищенный взгляд, ясно говоривший:  "Ну
и лакомый кусочек!"
     "Вот здесь купается дедушка, - подумала Тайми. - Бедный, милый дедушка.
Мне жалко всех старых людей".
     Проехав под тенью деревьев, кэб покатился по открытой дороге.
     "Интересно, сколько "я" заключено в одном человеке, - размышляла Тайми.
- Иной раз мне кажется, что во мне два "я". Дядя Хилери понял бы, что я имею
в виду. Асфальт на тротуаре  уже  начинает  отвратительно  пахнуть,  а  ведь
завтра еще только первое июня. Как-то там мама,  очень  ли  огорчит  ее  мой
отъезд? Вот было бы чудесно, если бы на свете не было огорчений!"
     Кэб свернул в узкую улицу, справа и слева тянулись лавчонки.
     "Как должно быть  ужасно  торговать  в  такой  вот  лавчонке!  А  какая
все-таки масса людей на  свете!  Можно  ли  действительно  сделать  для  них
что-либо полезное? Мартин говорит, что главное - это каждому человеку делать
свое дело. Но какое у человека самое главное дело?"
     Кэб выехал на широкую нешумную площадь.
     "Не буду ни о чем думать, - думала Тайми, - это опасно. А что если папа
перестанет давать мне карманные деньги? Тогда мне придется зарабатывать себе
на жизнь. Стану машинисткой или еще чем-нибудь в этом роде. Да  нет,  он  не
откажет, когда увидит, что мое решение твердо. И мама ему не позволит".
     Кэб  выехал  на  Юстон-Род,  и   опять   широкая   физиономия   кэбмена
вопросительно глянула на Тайми.
     "Какая мерзкая улица, - думала  Тайми,  -  какие  у  лондонцев  унылые,
некрасивые, вульгарные лица. И у всех такой вид, будто им на все  наплевать,
только бы как-нибудь протянуть день.  За  всю  дорогу  попалось  только  два
привлекательных лица".
     Кэб остановился перед табачной лавочкой на южной стороне дороги.
     "И это здесь мне придется жить?" - подумала Тайми.
     За открытой дверью шел узкий коридор, потом  узкая  лестница,  покрытая
линолеумом. Тайми вкатила велосипед в переднюю. Из  лавочки  вышел  какой-то
юноша еврейского вида и заговорил с ней.
     - Ваш друг, молодой джентльмен, сказал, чтобы вы подождали его у себя в
квартире.
     Ласковые рыжевато-карие глаза юноши любовались ею.
     - Снести ваш чемодан наверх, мисс?
     - Спасибо, я сама справлюсь.
     - Второй этаж, - сказал юноша.
     Комнатки были тесные,  чистые  и  опрятные.  Тайми  отнесла  чемодан  в
спальню, выходившую  на  пустой  двор,  вернулась  в  маленькую  гостиную  и
раскрыла окно. Внизу на улице хозяин табачной лавочки и  кэбмен  вступили  в
разговор. Тайми заметила, что оба они ухмыляются.
     "Как ужасны и отвратительны мужчины!" - думала она, невесело поглядывая
на улицу. Все казалось таким! мрачным, запутанным - пыль, жара, суматоха,  -
как будто это забавлялся какой-то дьявол, вороша  муравьиную  кучу.  Ноздрей
Тайми  коснулась  вонь  керосина  и  навоза.  "Как  все   непостижимо,   как
безобразно!.. Я никогда ничего не сделаю, никогда, никогда! - думала  Тайми.
- Но почему же не идет Мартин?"
     Она опять пошла в спальню и открыла чемодан. Оттуда пахнуло лавандой, и
перед Тайми вдруг встала ее белая спаленка в родительском  доме,  и  деревья
зеленого сада, и дрозды в траве.
     Шаги на лестнице заставили ее вернуться  в  гостиную.  В  дверях  стоял
Мартин.
     Тайми побежала было к нему, но круто остановилась.
     - Ну вот видишь, я пришла. Что это  тебе  вздумалось  снять  комнаты  в
таком месте?
     - Я здесь живу, через две двери от тебя. И здесь  живет  одна  девушка,
тоже из наших. Она тебя введет во все дела.
     - Она леди?
     Мартин передернул плечами.
     - Да, она то, что принято называть леди. Но важно не это, важно то, что
она настоящий человек. Ее ничто не остановит.
     Тайми выслушала это определение высшей добродетели с таким  выражением,
точно говорила: "В меня ты не веришь, а  вот  в  ту  девушку  -  веришь.  Ты
нарочно поселил меня здесь, "чтобы она приглядывала за мной..."
     Вслух она сказала:
     - Я хочу послать вот эту телеграмму.
     Мартин прочел текст.
     - Напрасно ты струсила и хочешь рассказать матери о своих планах.
     Тайми густо покраснела.
     - Я не такая хладнокровная, как ты.
     - Наше  дело  серьезное.  Я  тебя  предупреждал,  что  незачем  тебе  и
начинать, если ты в себе не уверена.
     -  Если  ты  хочешь,  чтобы  я  осталась,  старайся  говорить  со  мной
повежливее.
     - Можешь не оставаться, это твое личное дело.
     Тайми стояла у окна, кусая губы,  чтобы  не  расплакаться.  Позади  нее
раздался очень приятный голос:
     - Нет, но какой же вы молодец, что пришли!
     Тайми обернулась и увидела  девушку  -  худенькую,  хрупкую,  не  очень
красивую: нос у нее  был  чуть-чуть  с  кривинкой,  губы  слегка  улыбались,
зеленоватые глаза были огромные, сияющие. На девушке было серое платье.
     - Меня зовут Мэри Донг. Я живу над вами. Вы уже пили чай?
     В этом! мягком! вопросе, который задала ей девушка с сияющими глазами и
ласковой улыбкой, Тайми усмотрела насмешку.
     - Да, пила,  спасибо.  Вы  мне,  пожалуйста,  объясните,  в  чем  будет
состоять моя работа. Если можно, то лучше сейчас же.
     Девушка в сером взглянула на Мартина.
     - А может быть, отложим до завтра? Я уверена.  что  вы  устали.  Мистер
Стоун, скажите же, что ей надо отдохнуть!
     Взгляд Мартина  говорил:  "Да  бросьте  вы,  ради  бога,  ваши  телячьи
нежности!"
     - Если ты действительно хочешь серьезной работы, ты будешь делать то же
самое, что и мисс Донт, - сказал Мартин. - Специальности у тебя нет никакой.
Все, что ты можешь, это  ходить  в  дома,  проверять  их  благоустройство  и
условия, в которых живут дети.
     Девушка в сером мягко сказала:
     - Видите ли, мы ограничиваемся проблемой санитарных условий  и  детьми.
Конечно, очень обидно и жестоко исключать взрослых и стариков,  но  денег  у
нас  наверняка  будет  намного  меньше,  чем  требуется...  Эту  часть   дел
приходится отложить на будущее.
     Воцарилось молчание. Девушка с сияющими глазами добавила тихо:
     - До 1950 года.
     - Да, до 1950 года,  -  повторил  за  ней  Мартин.  Очевидно,  то  было
какой-то заповедью их веры.
     - Мне надо отослать телеграмму, - пробормотала Тайми.
     Мартин взял у нее телеграмму и вышел. Оставшись  одни,  девушки  сперва
молчали. Девушка в сером платье робко поглядывала на Тайми, словно не  зная,
как ей расценить это юное создание, такое очаровательное,  но  бросавшее  на
нее хмурые, недоверчивые взгляды.
     -  По-моему,  с  вашей  стороны  просто  чудесно,  что  вы  пришли,   -
проговорила она наконец. - Я знаю, как привольно живется вам дома, ваш кузен
часто мне о вас рассказывал. Правда, он изумительный человек?
     На этот вопрос Тайми ничего не ответила.
     - Как это все-таки ужасно, - сказала она, - рыскать по чужим домам...
     Девушка в сером улыбнулась.
     - Да, порой бывает  трудно.  Я  занимаюсь  этим  уже  полгода.  Знаете,
привыкаешь. Мне кажется, все самое худшее по своему адресу я уже выслушала.
     Тайми передернуло.
     - Видите ли, у вас скоро появится такое чувство, что вы  просто  должны
пройти через это, - пояснила девушка в сером, и губы ее чуть тронула улыбка.
- Мы все, конечно, понимаем, что дело наше необходимое, но среди нас  больше
всех на высоте ваш кузен, его, кажется, ничто не может обескуражить. У  него
какая-то особая жалость к людям, может, чуточку презрительная. Ни с кем  так
хорошо не работается, как с ним.
     Через плечо своей новой подруги она глядела в тот внешний мир, где небо
состояло сплошь из телеграфных  проводов  и  горячей  желтой  пыли.  Она  не
заметила, что Тайми мерит ее с головы до ног враждебным, ревнивым и в то  же
время каким-то жалким взглядом, словно вынужденная признать, что эта девушка
стоит выше нее.
     - Нет, я не могу здесь работать, - сказала вдруг Тайми.
     Девушка в сером улыбнулась.
     - Я сначала тоже так думала, - сказала она и добавила, любуясь Тайми: -
Но, может быть, вам и в самом деле это не подходит, - вы такая  хорошенькая.
Возможно, вам поручат вести регистрацию, хотя,  правду  сказать,  это  очень
скучно. Мы спросим вашего кузена.
     - Нет, я или буду делать все, или ничего.
     - Ну что же, - проговорила девушка в сером. - У меня на сегодня остался
еще один дом, который надо обследовать. Хотите пойти?
     Она вытащила из кармана юбки небольшую записную книжку.
     - Совершенно не могу обходиться без кармана. Его хотя бы не  потеряешь.
Я за пять недель  успела  потерять  четыре  сумочки  и  две  дюжины  носовых
платков, пока не поняла, что мне нужен карман.  Боюсь,  что  дом,  куда  нам
нужно идти, в общем, ужасное место.
     - За меня не бойтесь, - сказала Тайми коротко.
     На пороге табачной лавочки юный  хозяин  дышал  вечерним  воздухом.  Он
приветствовал девушек вежливой, но не очень чистой улыбкой.
     - Добрый вечер, прелестные мисс, -  проговорил  он,  -  какой  приятный
вечер!
     - Довольно противный человечек, - заметила девушка в сером, когда они с
Тайми дошли до перекрестка. - Но у него острое чувство юмора.
     - А! - только и сказала Тайми.
     Они  свернули  в  переулок  и  остановились  перед  домом,  несомненно,
видавшим лучшие дни. Стекла были в трещинах, двери давно не крашены, а через
подвальное окно можно было видеть  кучу  тряпья,  какого-то  зловещего  вида
мужчину подле нее и полыхающий огонь. У Тайми перехватило дыхание, ноздри ей
заполнила мерзкая вонь горящих тряпок. Тайми  взглянула  на  свою  спутницу.
Чуть заметно улыбаясь, та сверяла что-то по своей записной  книжке.  В  душе
Тайми поднялось недоброе чувство, почти ненависть к  этой  девушке,  которая
могла оставаться невозмутимой, деловитой, невзирая на такие сцены и запахи.
     Дверь им открыла молодая женщина с красным лицом, судя по всему, только
что поднявшаяся с постели.
     Девушка в сером сощурила свои сияющие глаза.
     - Извините, пожалуйста, - сказала она. - Можно, мы на минуточку войдем?
Мы собираем материал для отчета.
     - Здесь собирать нечего, - ответила молодая женщина.
     Но девушка в сером  уже  скользнула  мимо  нее,  легко  и  быстро,  как
воплощенный дух приключений.
     - Ну, конечно,  я  понимаю,  но,  знаете,  так,  просто  чтоб  соблюсти
формальность.
     - Когда умер муж, мне пришлось со многими вещами расстаться, -  сказала
молодая женщина, как будто оправдываясь. - Жизнь не легкая.
     - Да-да, разумеется, но, наверное, не хуже моей: каково это  мне  вечно
бродить по чужим домам!
     Молодая женщина оторопела.
     - Ваш хозяин плохо следит за ремонтом, - сказала  девушка  в  сером.  -
Соседний дом тоже принадлежит ему?
     Молодая женщина кивнула.
     - Плохой у нас хозяин. Да и все они здесь такие, на нашей улице. Ничего
от них не добьешься.
     Девушка в сером подошла к грязной плетеной колыбели, в  кот