. "Не могу видеть, как они вянут! - сказала она тогда. - Уж лучше пусть
горят". И сейчас ему почудились те восковые лепестки, вот они съеживаются  в
жестоких объятиях подползающих все ближе язычков пламени, и  гибкий  стебель
дрожит, вспыхивает, чернеет и корчится, как живое существо. И с отчаянием он
заговорил:
     - Я не моту жить двойной жизнью. Какое право  у  меня  вести  за  собой
людей, если я не подаю им пример? Я ведь не  таков,  как  наш  друг  Куртье,
который верует в свободу. Я не верю в нее и никогда не поверю. Свобода!  Что
такое - свобода? Только те, кто подчиняется  власти,  вправе  сами  обладать
властью. Тот, кто диктует законы другим, а сам не в состоянии их  соблюдать,
просто дрянь. Я не хочу пасть так низко, как те, о ком говорят: "Этот только
другим умеет приказывать, а сам..."
     - Никто ничего не узнает.
     Милтоун отвернулся.
     - Я сам буду знать, - сказал он.
     Но она не поняла его, это он видел. Лицо у нее стало странно  печальное
и замкнутое, словно он ее испугал. И мысль, что она  не  может  его  понять,
рассердила Милтоуна.
     - Нет, я не стану заниматься политикой, - сказал он упрямо.
     - Но при чем тут политика? Ведь это такие пустяки.
     - Будь это пустяки для меня, разве я  бросил  бы  тебя  в  Монкленде  и
мучился бы так те пять недель, пока не заболел? Пустяки!
     - Но обстоятельства - это и в самом деле пустяки! - с неожиданным жаром
воскликнула Одри. - Любовь - вот что важно.
     Милтоун посмотрел на нее с изумлением; впервые он понял, что  и  у  нее
есть своя философия, столь же продуманная и глубоко укоренившаяся, как и его
собственная. Но ответил безжалостно:
     - Что ж, это важное меня и победило!
     И тут она посмотрела на него так, словно заглянула в тайники его души и
открыла там нечто невыразимо страшное. Такой скорбный,  такой  нечеловечески
пристальный был этот взгляд, что Милтоун не выдержал и отвернулся.
     - Может быть, это и пустяки, - пробормотал он. - Не знаю.  Не  понимаю,
как мне быть. Я совсем запутался. Ничего не могу делать, сначала мне надо во
всем этом разобраться.
     Но она как будто не слышала или не поняла его и опять повторила:
     - Нет, нет, пускай все остается по-старому; никогда я не потребую того,
чего ты не можешь мне дать.
     Ее упорство показалось ему лишенным всякого смысла: ведь он-то  решился
на такой шаг, после которого он будет принадлежать ей безраздельно!
     - Я уже все обдумал, - сказал он. - Не будем больше об этом говорить,
     И снова она как-то тоскливо и безнадежно прошептала:
     - Нет, нет! Пусть все останется, как было!
     Чувствуя, что больше не выдержит, Милтоун положил руки ей  на  плечи  и
оказал коротко:
     - Довольно!
     И сейчас же, охваченный раскаянием, поднял ее и порывисто обнял.
     Она не противилась, но стояла, точно неживая, закрыв глаза, не  отвечая
на поцелуи.

ГЛАВА XVII

     В канун окончания сессии лорд Вэллис с  легким  сердцем  отправился  на
прогулку в Хайд-парк. Хотя под ним была горячая кровная кобыла, он не пускал
в ход ни шпор, ни хлыста, так как отлично ездил верхом, что  и  не  мудрено,
если человек впервые выехал на охоту семи лет от роду и двадцать  лет  носил
звание   полковника   кавалерии   территориальных   войск.   Он   приветливо
раскланивался со всеми своими знакомыми, непринужденно  беседовал  на  любые
темы  и  особенно  охотно  о  политике,  втайне  наслаждаясь   догадками   и
пророчествами собеседников,  частенько  попадавших  пальцем  в  небо,  и  их
вопросами, разбивавшимися о его непроницаемое простодушие. Весело говорил он
и о Мялтоуне, который "опять в добром  здравии"  и  только  и  ждет  осенней
сессии, чтобы ринуться в бой. Лорда Мэлвизина он  поддразнивал  шуточками  о
его жене: если когда-нибудь в Берти пробудится наконец интерес  к  политике,
сказал он, то единственно по милости вашей супруги! Он проскакал дважды туда
и обратно отменным галопом, уверенный, что полиция посмотрит на  это  сквозь
пальцы. День выдался на славу, и лорду Вэллису жаль было возвращаться домой.
Под конец он столкнулся  с  Харбинджером  и  пригласил  его  к  завтраку.  В
последнее время молодой человек заметно переменился, вид у него был какой-то
мрачный; лорд Вэллис вдруг почти со страхом вспомнил, что говорила ему  жена
о своей тревоге за Барбару. В последнее время  он  мало  виделся  с  младшей
дочерью и в обычной для конца  сессии  суматохе  совершенно  забыл  об  этой
истории.
     Агата с маленькой Энн все еще гостила у  них,  дожидаясь,  когда  можно
будет поехать с матерью в Шотландию, но сейчас ее не оказалось дома,  и  они
завтракали только вчетвером, с Барбарой и леди Вэллис. Разговор не  вязался:
молодые люди были необыкновенно молчаливы,  леди  Вэллис  мысленно  сочиняла
отчет, который надо было подготовить перед отъездом, а лорд Вэллис осторожно
наблюдал за дочерью. Услыхав, что пришел лорд Милтоун и  сидит  в  кабинете,
все удивились, но невольно  вздохнули  с  облегчением).  Слуге  велено  было
позвать его завтракать, но на это последовал ответ,  что  лорд  Милтоун  уже
завтракал и желает подождать,
     - А он знает, что здесь только свои?
     - Да, миледи.
     Леди Вэллис отодвинула тарелку и поднялась.
     - Ну, что ж, - сказала она. - Я уже кончила.
     Лорд Вэллис последовал ее примеру,  и  они  вышли  вместе,  а  Барбара,
которая тоже встала из-за стола, осталась в столовой,  неуверенно  глядя  на
дверь.
     Лорду Вэллису лишь недавно  рассказали  о  том,  кто  ухаживал  за  его
больным сыном, и он был просто обескуражен. Будь Юстас без особенных причуд,
как все молодые люди, отец только  пожал  бы  плечами  и  подумал:  "Что  ж,
бывает!" А сейчас он буквально не знал, что и подумать. И пока они  с  женой
шли через гостиную, отделявшую столовую от кабинета, спросил с тревогой:
     - Что же это, Гертруда, опять та женщина, или... в чем дело?
     - Одному господу богу известно, дорогой, - ответила леди Вэллис,  пожав
плечами.
     Мнлтоун  стоял  в  амбразуре  окна.  Выглядел  он  вполне  окрепшим   и
поздоровался с родителями самым обычным своим тоном.
     - Ну-с, мой друг, - сказал лорд Вэллис, - я вижу,  ты  опять  в  добром
здоровье. Что нового на свете?
     - Только то, что я решил сложить с себя депутатские полномочия.
     Лорд Вэллис широко раскрыл глаза:
     - Это почему же?
     Но леди Вэллис, как и подобает женщине, быстрее угадала, какие  причины
могут быть у Милтоуна, и густо покраснела.
     - Вздор, мой милый, - начала она. - Это  совсем  не  обязательно,  даже
если... - Тут она спохватилась и докончила сухо: - Объяснись, пожалуйста.
     - Объяснение очень простое: отныне моя судьба связана с миссис Ноуэл, и
я не могу жить двойной жизнью. Если бы это стало известно, я должен  был  бы
немедленно вернуть мандат.
     - Боже праведный! - воскликнул лорд Вэллис.
     Леди Вэллис сделала порывистое движение.  Два  глубоко  несхожие  между
собою представителя сильного пола - ее муж и сын - готовы  были  вступить  в
ожесточенный спор, и при виде такой  опасности  она,  сбросив  маску,  стала
истинной женщиной. Оба они бессознательно почувствовали  перемену  и  теперь
обращались к ней.
     - Здесь не о чем спорить, - сказал  Милтоун.  -  Для  меня  это  вопрос
чести.
     - А дальше что? - спросила мать.
     - Видит бог, - прервал ее лорд Вэллис с  неподдельным  волнением,  -  я
полагал, что ты ставишь свое отечество выше личных интересов.
     - Джеф! - сказала леди Вэллис. Но он продолжал:
     - Нет, Юстас, ты престранно смотришь на  вещи.  Я  совершенно  тебя  не
понимаю.
     - Вот это верно, - подтвердил Милтоун.
     - Слушайте меня оба! - сказала леди Вэллис. - Вы слишком разные,  и  вы
не должны ссориться. Я этого не потерплю. Не забывай, Юстас, ты  нам  сын  и
тебе не следует так горячиться. Сядьте оба и обсудим все спокойно.
     Она указала мужу на кресло и  села  сама.  Милтоун  остался  стоять.  С
внезапным испугом леди Вэллис спросила:
     - А это... а ты... а скандала не будет?
     Милтоун угрюмо усмехнулся. - Разумеется, я все скажу  ее  мужу,  но  вы
можете не беспокоиться; как я понимаю, его  взгляды  на  брак  не  допускают
развода ни при каких обстоятельствах.
     У леди Вэллис вырвался вздох глубокого, нескрываемого облегчения.
     - Но в таком случае,  мой  мальчик,  -  начала  она,  -  даже  если  ты
непременно хочешь все сказать этому человеку, безусловно, незачем  посвящать
в это кого-либо еще.
     Тут вмешался лорд Вэллис.
     - Я был бы рад услышать, какая  все  же  связь  между  твоей  честью  и
отказом от депутатских обязанностей, - натянутым тоном осведомился он.
     Милтоун покачал головой.
     - Если вы до сих пор этого не понимаете, объяснять бесполезно.
     - Да, я не понимаю. История эта весьма... весьма  прискорбная,  но  без
крайней необходимости отказываться от дела своей жизни было бы, с моей точки
зрения, противоестественно и нелепо. Много ли найдется  мужчин,  которым  ни
разу в жизни не случалось вступить в подобную связь?  Если  тебя  послушать,
половину   наших   соотечественников   придется   считать   недостойными   и
неправомочными.
     В эту критическую минуту он, казалось, и избегал встречаться глазами  с
женой и взглядом спрашивал ее совета, искал ее  поддержки  и  вместе  с  тем
старался соблюсти приличия. И как ни сильна была  тревога  леди  Вэллис,  на
минуту чувство юмора взяло верх. Забавно, что  Джеф  так  себя  выдает!  Она
просто не могла удержаться и посмотрела на него в упор.
     - Дорогой мой, ты сильно преуменьшаешь, - мягко поправила она. -  Таких
мужчин не половина, а самое малое три четверти.
     Но лорд Вэллис перед лицом опасности вновь обрел твердость духа.
     - Не знаю, зачем тебе понадобилось смешивать любовные дела с политикой,
- сказал он сыну. - Это выше моего понимания.
     Милтоун ответил так медленно, словно признание жгло ему губы:
     - Существует же на свете такая вещь, как  убеждения.  Я,  например,  не
считаю, что жизнь можно делить на две независимые части - одна для общества,
другая для себя. Моей мечте пришел конец, она разбита. Теперь меня не влечет
общественная деятельность... Я больше не вижу в ней ни смысла... ни цели.
     Леди Вэллис схватила его за руку.
     - Ох, милый, это уж  какая-то  чрезмерная  святость...  -  но,  заметив
кривую усмешку Милтоуна, поспешно поправилась: - Я  хочу  сказать,  чересчур
строгая логика.
     - Ради бога, Юстас, призови на  помощь  свой  здравый  смысл,  -  опять
вмешался лорд Вэллис. - Не кажется ли тебе, что твой прямой долг -  спрятать
в карман излишнюю щепетильность и отдать все свои силы и дарования на службу
отечеству?!
     - Я не обладаю здравым смыслом.
     - В таком случае, разумеется, тебе действительно  лучше  отказаться  от
общественной деятельности.
     Милтоун поклонился.
     - Что за вздор! - воскликнула леди Вэллис. - Ты не понимаешь, Джеф. Еще
раз тебя спрашиваю, Юстас, что ты будешь делать дальше?
     - Не знаю.
     - Ты изведешься.
     - Вполне возможно.
     - Если уж ты никак не  можешь  поладить  со  своей  совестью,  -  опять
прервал лорд Вэллис, - так будь, ради  бога,  мужчиной,  расстанься  с  этой
женщиной и разруби все узлы.
     - Прошу прощенья, сэр! - ледяным тоном проговорил Милтоун.
     Леди Вэллис положила руку ему на плечо.
     - Попробуем все же  рассуждать  логично,  милый.  Неужели  ты  серьезно
думаешь, будто она захочет, чтобы ты ради нее погубил свою жизнь? Я  не  так
уж плохо разбираюсь в людях.
     У Милтоуна так потемнело лицо, что она умолкла на полуслове.
     - Вы слишком торопитесь,  -  сказал  он.  -  Быть  может,  я  еще  буду
свободен, как ветер.
     Слова эти показались леди Вэллис загадочными  и  зловещими,  и  она  не
нашлась, что ответить.
     - Если тебе кажется, что из-за этого... этого увлечения у  тебя  уходит
почва из-под ног, ради бога, ничего не решай наспех, - снова заговорил  лорд
Вэллис. - Подожди! Поезжай за границу. Верни себе душевное  равновесие.  Вот
увидишь, пройдет несколько  месяцев  и  все  уладится.  Не  торопи  события;
осеннюю сессию ты можешь пропустить, сославшись на свое здоровье.
     - В самом деле, - с жаром подхватила  леди  Вэллис,  -  ты  ужасно  все
преувеличиваешь. Ну, что такое любовная связь? Милый мой  мальчик,  неужели,
по-твоему, из-за этого кто-нибудь станет думать о тебе хуже, если даже  люди
и узнают? Да и незачем никому об этом знать.
     - Меня ничуть не интересует, что обо мне подумают.
     - Значит, просто в тебе говорит гордость! - воскликнула уязвленная леди
Вэллис.
     - Вы совершенно правы.
     - Не думал я, что у меня и у моего сына могут  быть  разные  понятия  о
чести, - сказал лорд Вэллис, не глядя на Милтоуна, с болью в голосе.
     А леди Вэллис, услыхав слово "честь", воскликнула:
     - Юстас,  дай  мне  слово,  что  ты  ничего  не  предпримешь,  пока  не
посоветуешься с дядей Деннисом!
     Милтоун усмехнулся.
     - Это превращается в комедию, - сказал он.
     Слова эти, показавшиеся родителям дикими и неуместными, повергли  их  в
безмолвное изумление, и все трое застыли, глядя друг на друга. Легкий  шорох
в дверях прервал эту немую сцену.

ГЛАВА XVIII

     Когда  родители  вышли,  предоставив  ей  одной  занимать  Харбинджера,
Барбара сказала:
     - Кофе будем пить там, - и перешла в гостиную.
     С тех пор, как Харбинджер поцеловал ее возле живой изгороди, Барбара ни
разу не оставалась с ним наедине, если не считать  того  вечера,  когда  они
стояли над берегом, глядя на гуляющих. И теперь, после  минутного  смущения,
она смотрела на него спокойно, хотя в груди что-то трепетало,  как  будто  в
этой нежной и прочной клетке легонько билась плененная птица. У нее еще ныло
сердце от последнего обидного разговора с Куртье. И притом,  что  нового  ей
может дать Харбинджер?
     Словно нимфа, за которой  гонится  фавн  -  властитель  лесов,  -  она,
убегая, то и дело оглядывалась на преследователя. В его  волшебном  лесу  не
было ничего не известного ей, ни единой чащи, где она еще  не  побывала,  ни
единого ручья, через который она не переправлялась, не было поцелуя, который
она не могла бы возвратить. Его владения были уже открытой страной, и  здесь
она могла царствовать по праву. Ей нечего было от него ждать, кроме власти и
надежного, спокойного благополучия. И  взгляд  ее  говорил:  как  знать,  не
захочется ли мне большего? А если я стану задыхаться в твоих объятиях?  Если
меня пресытит все, что ты можешь мне дать?  Разве  я  еще  не  все  от  тебя
получила?
     Харбинджер опустил голову, он был мрачнее тучи, и Барбара  поняла,  что
она кажется ему жестокой, и пожалела его. И,  желая  быть  добрее,  спросила
почти робко:
     - Вы все еще на меня сердитесь, Клод?
     Харбинджер поднял голову.
     - Почему вы так жестоки?
     - Я не жестока.
     - Нет, жестоки. Есть ли у вас сердце?
     - Есть! - сказала Барбара и прижала руку к груди.
     - Мне совсем не до шуток, - пробормотал он.
     - Неужели это так серьезно, милый? - спросила она кротко.
     Но этот ласковый голос только подлил масла в огонь.
     - За этим что-то кроется! - с усилием выговорил  он.  -  Вы  не  имеете
права меня дурачить!
     - Простите, а что же такое тут кроется?
     - Это вас надо спросить. Но я не слепой. Что вы скажете об этом Куртье?
     В эту минуту  перед  Барбарой  предстало  нечто  ей  еще  незнакомое  -
истинный мужчина. Нет, жить с ним будет, пожалуй, не так уж скучно!
     Лицо его потемнело, глаза расширились, он,  казалось,  даже  стал  выше
ростом. Барбара вдруг заметила, что руки его, стиснутые  в  кулаки,  покрыты
волосами. Его светской обходительности как  не  бывало.  Он  подошел  совсем
близко.
     Сколько времени они смотрели друг другу в  глаза  и  что  было  в  этом
взгляде, Барбара понимала смутно; мысли  и  чувства  неслись,  обгоняя  друг
друга. Он был ей и противен и мил,  она  презирала  его  и  восхищалась  и",
странное удовольствие и отвращение -  все  смешалось;  так  в  майский  день
налетит град, и тут же солнце пробьется сквозь тучи, и трава курится паром.
     Потом Харбинджер сказал хрипло:
     - Вы сводите меня с ума, Бэбс!
     Прижав пальцы к губам, словно стараясь унять их дрожь, она ответила:
     - Да, пожалуй, с меня довольно, - и пошла в отцовский кабинет.
     При  виде  родителей,  которые  остановившимися  глазами  смотрели   на
Милтоуна, к ней вернулось самообладание. Зрелище показалось  ей  комическим,
хоть она и не подозревала,  что  именно  это  слово  было  всему  виною.  Но
поистине контраст между Милтоуном и его родителями доходил в эту  минуту  до
смешного.
     Леди Вэллис заговорила первая.
     - Лучше комедия, чем романтика. Полагаю, Барбаре тоже следует знать,  в
чем дело, поскольку она внесла свою лепту. Твой брат хочет  сложить  с  себя
обязанности депутата, дорогая; при его теперешних обстоятельствах совесть не
позволяет ему оставаться членом парламента.
     - Как! - воскликнула Барбара. - Но ведь...
     - Мы уже обсудили все это, Бэбс, - прервал лорд Вэллис. - Если  у  тебя
нет более веских доводов,  чем  все,  что  диктует  простой  здравый  смысл,
сознание долга перед обществом и перед семьей, не  стоит  возобновлять  этот
разговор.
     Барбара посмотрела на Милтоуна: лицо его  было  как  маска,  жили  одни
глаза.
     - Ох, Юсти! - сказала она. - Неужели ты вот так  загубишь  свою  жизнь!
Подумай, ведь я никогда себе этого не прощу.
     - Ты поступила, как считала правильным, так же поступаю и я, -  холодно
сказал Милтоун.
     - И этого хочет она?
     - Нет.
     - Я думаю, единственный человек на свете,  который  хочет,  чтобы  твой
брат похоронил себя заживо, это он сам, - вставил лорд Вэллис. - Но на  него
такие доводы не действуют.
     - Подумай, что будет с бабушкой! - воскликнула Барбара.
     - Что до меня, я стараюсь об этом не думать, - отозвалась леди Вэллис.
     - Ты вся ее радость и надежда, Юсти. Она всегда так в тебя верила.
     Милтоун вздохнул. Барбара, ободренная этим вздохом, подошла ближе.
     Видно было, что бесстрастие его только кажущееся и прикрывает отчаянную
внутреннюю борьбу. Наконец он заговорил:
     - Меня уже умоляла и заклинала женщина, которая  мне  дороже  всего  на
свете, и все-таки я не уступил, потому  что  еще  сильней  во  мне  чувство,
которое  вам  непонятно.  Прошу  извинить,  что  я  сейчас  употребил  слово
"комедия", мне следовало сказать - трагедия. Я поставлю в  известность  дядю
Денниса, если это вас утешит; но, в сущности, все это никого, кроме меня, не
касается.
     И, ни на кого не взглянув, не сказав больше ни слова, он вышел.
     Барбара бросилась к двери.
     - Господи боже мой! - воскликнула она, чуть ли не ломая руки, что  было
совсем на нее непохоже. И, отвернувшись к книжному шкафу, заплакала.
     Такой  взрыв  чувств,  перед  которым  бледнело  даже  их   собственное
волнение, глубоко поразил лорда и леди Вэллис, не подозревавших,  что  нервы
дочери были взвинчены еще до того, как она вошла в кабинет.  Они  не  видели
Барбару в слезах с тех пор, как она была совсем крошкой. Перед лицом  такого
горя они забыли все упреки, которыми готовы были осыпать дочь за то, что она
толкнула Милтоуна в объятия миссис Ноуэл. Лорд  Вэллис,  особенно  тронутый,
подошел к ней и остановился рядом, в темном углу у книжного шкафа, не говоря
ни слова и только тихо поглаживая ее руку. Леди Вэллис, чувствуя, что и сама
готова заплакать, укрылась в амбразуре окна.
     Всхлипывания Барбары скоро утихли.
     - Это потому, что у него было такое лицо... - объяснила она. - И  зачем
он так? Зачем? Никому это не нужно!
     Лорд Вэллис, безжалостно теребя усы, пробормотал:
     - Вот именно! Только сам себе портит жизнь!
     - Да, - прошептала у окна леди Вэллис, - он всегда был такой - весь  из
острых углов. Даже в детстве. Берти