ть  духа.  И
все-таки он чувствовал, что Милтоун слишком ревностный аристократ, ничуть не
лучше социалистов, - он ко всему подходит с готовыми  мерками;  а  его  идея
навязать людям реформы любой ценой, хотя бы против их  воли,  -  это  ли  не
деспотизм! Да еще и действует согласно  своим  убеждениям!  Недурно!  Так  и
говорит: следую  своим  убеждениям!  Одна  мысль  об  этом;  коробила  лорда
Вэллиса. Это же просто неприлично; хуже - смешно! К  несчастью,  у  мальчика
чересчур глубокий ум, политику такой  не  требуется...  это  опасно...  даже
очень! Разве что жизнь чему-то его научит. И граф  Вэллис  напрягал  память,
стараясь  вспомнить,  встречался  ли  на  его  жизненном  пути   хоть   один
политический деятель, который остался бы верен своим первоначальным идеалам.
Нет, ни одного такого припомнить не удалось. Но это его не утешило.  И  пока
они ели позднюю спаржу, он пытался поймать взгляд сына. Что такое он приехал
сообщить?
     В словах сына было что-то зловещее,  ведь  он  никогда  ничего  ему  не
говорил. Хотя лорд Вэллис был добрым и снисходительным отцом, он, как многие
люди, поглощенные делами государственными, держался со своим отпрыском  так,
словно все время себя спрашивал: "Да полно, мой ли это?"  Из  всех  четверых
одну лишь Барбару он безо всяких сомнений признавал за свою.
     Он восхищался ею; а как человек, умеющий наслаждаться жизнью, он  любил
лишь то, чем восхищался. Но, не способный принуждать кого бы то ни было  или
выпытывать признания, он ждал, ничем не выдавая своего  беспокойства,  чтобы
сын заговорил сам.
     Милтоун, видимо, не спешил. Он стал рассказывать о  ночном  приключении
Куртье и немало позабавил лорда Вэллиса.
     - Испытание красным перцем! Вот уж не думал, что они на  это  способны!
Итак, он теперь в Монкленде. И Харбинджер тоже еще там?
     - Да. Не думаю, чтобы он обладал большой стойкостью.
     - В политике?
     Милтоун кивнул.
     - Мне не нравится, что он на нашей  стороне...  Это  нам  вовсе  не  на
пользу. Я полагаю, вы видели карикатуру;  довольно  ядовитая.  Впрочем,  вас
среди этих старух, кажется, нет, сэр.
     Лорд Вэллис равнодушно улыбнулся.
     - Карикатура неглупая. Кстати, я надеюсь на приз в Гудвуде.
     Так они беседовали, перескакивая с предмета на предмет, пока  последний
слуга не вышел из столовой.
     И тогда Милтоун посмотрел прямо в глаза отцу я сказал без обиняков:
     - Я хочу жениться на миссис Ноуэл, сэр.
     Лорд Вэллис принял этот удар с тем самым выражением, которое не  раз  у
него бывало, когда его лошадь оставалась за флагом. Потом он поднес к  губам
бокал вина и, не пригубив, поставил его на стол. Только этим он и  обнаружил
свою заинтересованность или замешательство.
     - Не слишком ли ты торопишься?
     - Я хочу этого с той минуты, как увидел ее впервые.
     Лорд Вэллис разбирался в людях и в житейских делах почти так же хорошо,
как в лошадях и охотничьих собаках; он откинулся на спинку кресла  я  сказал
чуть насмешливо:
     - Очень мило с  твоей  стороны,  мой  друг,  что  ты  поставил  меня  в
известность. Хотя, если уж говорить  начистоту,  я  предпочел  бы  этого  не
слышать.
     Темный румянец медленно залил щеки Милтоуна. Как видно, он недооценивал
отца: оказывается,  в  трудную  минуту  у  него  хватает  и  хладнокровия  и
мужества.
     - Какие у вас возражения, сэр?
     И тут он заметил, что вафля в руке лорда Вэллиса дрожит. Но  глаза  его
не  смягчились  ни  раскаянием,  ни  сожалением;  он  метнул  в  отца  такой
испепеляющий взгляд, каким мог наградить противника, обнаружившего слабость,
старый кардинал. Лорд Вэллис тоже заметил, что вафля дрожит, и  поспешил  ее
съесть.
     - Мы светские люди, - сказал он.
     - Я - нет, - возразил Милтоун.
     И тут впервые лорду Вэллису изменило самообладание.
     - Это твое дело! - выкрикнул он. - Я говорю о себе!
     - И что же?
     - Юстас!
     Милтоун неторопливо поглаживал колено; в лице его не  дрогнул  ни  один
мускул. Он в упор смотрел на отца. Лорд Вэллис ощутил удар в  сердце.  Каким
же сильным должно быть чувство, чтобы вот так ощетиниться при первом  намеке
на противодействие!
     Он достал ящик с  сигарами,  рассеянно  протянул  его  сыну  и  тут  же
отдернул:
     - Я забыл: ты же не куришь.
     Он закурил сигару, задумчиво затянулся, глядя прямо перед собой, и  меж
его бровей прорезалась глубокая складка. Наконец он заговорил:
     - У нее вид настоящей леди. Больше я о ней ничего не знаю.
     На губах Милтоуна явственней проступила улыбка.
     - А зачем вам знать?
     Лорд Вэллис  пожал  плечами.  На  этот  счет  он  придерживался  вполне
определенных взглядов.
     - Насколько мне известно, - холодно  сказал  он,  -  мы  имеем  дело  с
разводом. Я полагал, что в этом вопросе ты не расходишься с церковью.
     - Она ни в чем! не виновата.
     - Значит, тебе известно, что у нее в прошлом?
     - Нет.
     Лорд  Вэллис  поднял  брови  -  иронически  и,  может  быть,   даже   с
восхищением.
     - Благоразумие под маской рыцарства?
     - Вы, видимо, не  понимаете  моего  чувства  к  миссис  Ноуэл.  Оно  не
укладывается в ваше представление о жизни. Но брак  без  этого  чувства  для
меня немыслим - и вряд  ли  я  когда-нибудь  смогу  испытать  его  к  другой
женщине.
     И опять лорд Вэллис ощутил, что почва уходит у него из-под ног. Неужели
это правда? И вдруг он понял: да, правда. Этот одержимый  скорее  сгорит  на
собственном огне, но не изменит  себе.  Он  вдруг  осознал  всю  серьезность
создавшегося положения и растерялся.
     - Больше я сейчас ничего не могу  тебе  сказать,  -  пробормотал  он  и
поднялся из-за стола.

ГЛАВА XI

     У леди Кастерли было одно неудобное свойство: она вставала  чуть  свет.
Во всей Англии ни одна женщина не была таким знатоком утренних рос.  Природа
расстилала перед ней тысячи росных ковров - их ткали звезды  минувшей  ночи,
что падают перед рассветом на темную землю  и  ждут  только  утра,  чтобы  в
солнечных лучах вновь воспарить на небо. В Рейвеншеме она ежедневно гуляла в
парке от  половины  восьмого  до  восьми  и,  если  гостила  у  кого-нибудь,
заставляла хозяев применяться к этой ее привычке.
     Поэтому когда ее горничная Рэндл в семь часов утра пришла  к  горничной
Барбары, которая в эту минуту зашнуровывала корсет, и сказала: "Старая  леди
велела разбудить мисс Бэбс", - та ничуть не удивилась.
     - Хорошо. Да только леди Бэбс не очень-то обрадуется!
     Десять минут спустя она вошла в белую комнату, всю пропитанную ароматом
гвоздики, - в царство сладкого сна, куда сквозь пестрые  ситцевые  занавески
просачивался свет летнего утра.
     Барбара  спала,  подложив  под  щеку  ладонь;  ее  золотисто-каштановые
волосы, откинутые со лба, рассыпались по подушке, губы приоткрылись. "Вот бы
мне такие волосы и губы!" - подумала горничная и невольно  улыбнулась:  леди
Бэбс такая хорошенькая, во сне еще лучше, чем днем! И  при  взгляде  на  это
очаровательное существо, спящее с улыбкой на устах, рассеялись тяжелые пары,
дурманившие голову служанки, постоянно жившей в тепличной обстановке, где не
могла естественно  развиваться  ее  натура.  Красота  обладает  таинственной
силой: она  расковывает  души,  очищает  их  от  себялюбивых  мыслей;  глаза
горничной смягчились, она стояла, затаив дыхание, - спящая Барбара была  для
нее воплощением золотого века, с мечтой о котором она ни за  что  не  хотела
расстаться. Барбара открыла глаза и, увидев горничную, спросила:
     - Разве уже восемь, Стейси?
     - Нет, но леди Кастерли желает, чтобы вы с ней погуляли.
     - О господи! А мне снился такой чудесный сон!
     - То-то вы улыбались.
     - Мне снилось, что я могу летать.
     - Вы подумайте!
     - Я летела над землей и видела все так ясно, как вас теперь. Я  парила,
как ястреб. И  чувствовала,  что  могу  опуститься,  где  захочу.  Это  было
восхитительно, Стейси, для меня не было ничего невозможного.
     И, вновь положив голову на подушку, она закрыла глаза. Солнечный  свет,
пробиваясь меж полураздвинутых занавесок, озарял ее лицо.
     Горничной вдруг захотелось протянуть руку и погладить эту полную  белую
шею.
     -  Летательные  аппараты  -  глупость,  -   пробормотала   Барбара.   -
Наслаждение - когда летишь сама, на крыльях!
     - Леди Кастерли уже в саду.
     Барбара вскочила. У статуи Дианы,  глядя  на  цветы,  стояла  маленькая
фигурка в сером". Барбара вздохнула. Во сне рядом с ней парил другой ястреб,
и сейчас, принимая ванну,  а  потом  одеваясь,  она  с  удивлением  об  этом
вспоминала, а по всему ее телу пробегала какая-то странная и приятная дрожь.
     В спешке она забыла шляпу и,  на  ходу  застегивая  полотняное  платье,
торопливо спустилась по лестнице и георгианским коридором побежала в сад.  У
самого выхода она, чуть не оказалась в объятиях Куртье.
     В то утро он проснулся рано и  прежде  всего  подумал  об  Одри  Ноуэл,
которой грозил скандал; потом о  своей  вчерашней  спутнице,  такой  юной  и
лучезарной, чей образ завладел его мыслями. Он весь ушел в эти воспоминания.
Да, она - сама юность. Поистине совершенство: совсем еще юная  -  и  никакой
ребячливости!
     - Крылатая победа! - воскликнул он, когда Барбара чуть не сбила  его  с
ног.
     Ответ Барбары был в том же духе:
     - Ястреб! Знаете, мистер Куртье, мне снилось, что мы с вами летаем.
     - Если бы боги послали этот сон мне... - серьезно ответил Куртье.
     На пороге Барбара обернулась, с улыбкой взглянула на него и вышла.
     Леди Кастерли в обществе Энн, которая рассудила, что гулять по  саду  в
такую рань ново и заманчиво, критически разглядывала какие-то незнакомые  ей
цветы. Увидев внучку, она тотчас спросила:
     - Это что такое?
     - Немезия.
     - В первый раз слышу.
     - На них теперь мода, бабушка.
     - Немезия?  -  переспросила  леди  Кастерли.  -  Какое  Немезида  имеет
отношение к цветам? Терпеть не могу садовников и все эти дурацкие  названия.
Где  твоя  шляпа?  Мне  нравится  цвет  твоего  платья.   Смотри,   пуговица
расстегнута.
     И, подняв  сухонькую  ручку,  поразительно  крепкую  для  ее  лет,  она
застегнула предпоследнюю сверху пуговку на корсаже Барбары.
     - Ты просто цветешь, милочка. Эта женщина далеко живет? Мы идем к ней.
     - Наверно, она еще не встала. Глаза леди Кастерли зло сверкнули.
     - Ты ведь так ее хвалишь. Здоровая, да к тому же порядочная женщина  не
станет нежиться в постели  после  половины  восьмого;  Какой  дорогой  ближе
всего? Нет, Энн, мы не можем взять тебя с собой.
     Энн пристально посмотрела на прабабушку и, помедлив, ответила:
     - Знаете, я все равно не могу пойти с вами: у меня дела.
     - Вот и хорошо, - сказала леди Кастерли. - Тогда беги.
     Поджав губы, Энн  отошла  к  другой  клумбе  с  немезией  и  озабоченно
склонилась над цветами, всем своим видом давая понять, что она нашла кое-что
такое, чего еще никто не видел.
     - Ого! - сказала леди Кастерли и быстро засеменила к выходу из сада.
     Все время, пока они шли по аллее, она придирчиво разглядывала деревья и
рассуждала о том, как следует содержать парки. Экий жалкий век!  -  говорила
она. Искусство выращивать леса, как и зодчество  и  многие  другие  занятия,
требующие  веры  и  терпеливого  усердия,  начисто  утрачено.  Когда-то  она
заставила дедушку Барбары изучить лесоводство - и в Кэттоне  (ее  имении)  и
даже в Рэйвеншеме на деревья любо поглядеть. А  в  Монкленде  они  мерзостно
запущены. Ведь тут растет, например,  лучший  итальянский  кипарис  во  всей
Англии, а как за ним ухаживают? Просто стыд и срам!
     Барбара слушала и лениво улыбалась. Бабушка очень  забавна,  когда  она
вот так воинственно настроена и  кипятится  и  сыплет  нарочито  грубоватыми
выражениями, словно она, которая, как никто,  владеет  искусством  утонченно
сдержанной беседы и изысканной французской речью, вдруг вздумала  дать  себе
волю. Девушку, которой все еще мерещилось, что она может летать,  опьяненную
свежим дыханием летнего утра, эти чудачества слегка потешали. Но в  какую-то
минуту, когда бабушка замолчала, взгляд Барбары застиг ее врасплох: лицо  ее
омрачали решимость и тревога, казалось, она сомневается в своих силах;  и  в
мгновенном прозрении, какое нередко озаряет женщин  -  даже  таких  юных,  -
перед Барбарой вдруг  мелькнула  зловещая  тень  смерти,  подобная  бледному
признаку, и она пожалела леди Кастерли. "Бедная бабушка, - подумала  она,  -
как горько быть старой!"
     Но тут они вступили на тропинку, которая, пересекая одну за другой  три
поляны, тянувшиеся по косогору, вела к домику  миссис  Ноуэл.  Здесь,  среди
несчетного множества крохотных желтых чашечек,  полных  холодной  сверкающей
росы, все источало такой нежно-золотистый свет, липы и ясени стояли в  таком
сияющем ореоле, так чудесно пахло запоздалым  дроком  и  боярышником,  и  на
каждом дереве так зазывно распевали серые птички, что огорчаться было просто
невозможно. В дальнем краю первой поляны стояла гнедая кобылка  и,  наставив
уши, прислушивалась к какому-то отдаленному, ей одной внятному звуку. Увидав
нежданных гостей, она прижала уши и покосилась на них злым блестящим глазом.
Они прошли мимо и вступили на вторую поляну. А когда дошли до  ее  середины,
Барбара сказала негромко:
     - Бабушка, там бык.
     В стороне, шагах в двухстах, за кустами и в самом деле  стоял  огромный
бык. Теперь он медленно двинулся на них; это был великан красно-бурой масти,
с могучим загривком и грудью, из-за которых именно это,  а  не  какое-нибудь
другое животное стало символом грубой силы.
     Леди Кастерли строго его оглядела.
     - Не люблю быков, - сказала она. - Кажется, мне придется пятиться.
     - Не выйдет, бабушка, подъем слишком крутой.
     - Но я не намерена поворачивать обратно. С какой стати тут бык? Кто его
сюда пустил? Я об этом еще поговорю. Стой смирно и смотря прямо на него.  Не
дадим ему подойти ближе.
     Они стояли смирно и смотрели на быка, а он все-таки шел на них.
     - Он все равно идет, - сказала леди Кастерли. - Не  будем  обращать  на
него внимания. Я обопрусь на твою руку, дорогая; у меня что-то с ногами.
     Барбара обняла ее за плечи. Они пошли дальше.
     - В последнее время я совсем отвыкла от быков, - сказала леди Кастерли,
     Бык приближался.
     - Бабушка, вы идите потихоньку к изгороди. А после вас и я перелезу.
     - Ничего подобного! Мы пойдем вместе. Не обращай на него внимания - это
самое главное.
     - Бабушка, милая, послушайтесь меня, я вас прошу. Я  знаю  этого  быка,
это наш.
     Почуяв недоброе в словах внучки, леди Кастерли  кинула  на  нее  острый
взгляд.
     - Одна я не пойду, - сказала она. - Теперь я уже крепко стою на  ногах.
Если надо будет, мы можем и побежать.
     - Бык тоже.
     - Я не оставлю тебя  одну,  -  проворчала  леди  Кастерли.  -  Если  он
разъярится, я с ним поговорю.  Менято  он  не  тронет.  А  ты  быстрее  меня
бегаешь. Нечего спорить.
     - Не выдумывайте, бабушка. Я не боюсь быков.
     В глазах леди Кастерли блеснули веселые искорки.
     - Да, я чувствую, - сказала она. - Дрожишь не хуже меня.
     От быка  их  отделяли  теперь  каких-нибудь  восемьдесят  шагов,  а  до
изгороди оставалось добрых сто.
     - Скорей, бабушка, идите и перелезайте, не то я брошу вас и  пойду  ему
навстречу. Не упрямьтесь!
     В ответ леди Кастерли обхватила внучку за талию; нервная сила ее  худых
рук была поразительна.
     - Не фокусничай, пожалуйста, - сказала она. - Я  знать  не  хочу  этого
быка. И смотреть на него не стану.
     Бык затрусил неторопливой рысцой - он двигался прямо на них.
     - Не обращай внимания, - сказала леди Кастерли, прибавляя шагу; никогда
еще она не ходила так быстро.
     - Тут подъема нет, - сказала Барбара. - Вы можете бежать?
     - Попробую, - выдохнула леди Кастерли. И вдруг почувствовала, что  ноги
ее оторвались от земли и она как будто летит к  изгороди.  Сзади  послышался
шум, потом голос Барбары:
     - Стойте! Вот он! Спрячьтесь за меня!
     Ее схватили  и  сжали  две  руки,  как-то  странно  вывернутые.  К  ней
прислонилось что-то мягкое, и она поняла, что они с внучкой  стоят  спина  к
спине.
     - Пусти! - выдохнула она. - Пусти!
     Тут она почувствовала, что ее подталкивают к изгороди.
     - Брысь! - крикнула она. - Брысь!
     - Бабушка, не надо! - послышался спокойный, хоть и  задыхающийся  голос
Барбары. - Вы только дразните его. До перелаза далеко?
     - Шагов десять, - тяжело дыша, ответила леди Кастерли.
     - Тогда осторожнее!
     Что-то теплое стремительно подхватило ее - рывок, подъем, карабканье  -
и она уже за изгородью. А бык и Барбара остались по ту сторону, в двух шагах
друг от друга. Леди Кастерли выхватила носовой платок  и  замахала  им.  Бык
поднял голову; Барбара вихрем метнулась к изгороди, миг - и она уже рядом.
     Не теряя ни секунды, леди Кастерли подалась вперед и заговорила.
     - Ты скотина! - сказала она быку. - Я велю тебя хорошенько высечь!
     Бык копытом рыл землю и сопел.
     - Ты цела, детка?
     - Ни царапины, - с безмятежным спокойствием,  но  еще  не  отдышавшись,
ответила Барбара.
     Леди Кастерли сжала в ладонях лицо девушки.
     - Ну и длинные у тебя ноги! - сказала она. - Поцелуй меня!
     Горячие вздрагивающие губы поцеловали ее, и, тяжелее прежнего  опираясь
на руку Барбары, она двинулась в путь.
     - Уж этот бык! - бормотала она. - Скотина... нападать на женщин!
     Барбара поглядела на нее сверху вниз.
     - Бабушка, а вы не слишком переволновались?
     Леди Кастерли изо всех сил сжала трясущиеся губы.
     - Н-ничуть.
     - Может быть, вернемся домой? Только другой дорогой?
     - Ничего подобного! Надеюсь, до  дома  этой  женщины  больше  не  будет
быков?
     - А вы в силах с нею разговаривать?
     Леди Кастерли провела платком по губам, пытаясь унять их дрожь.
     - Вполне.
     - Тогда постойте минутку, дорогая. Я вас  отряхну.  Приведя  в  порядок
запылившееся платье, они отправились к миссис Ноуэл.
     Увидев ее домик, леди Кастерли сказала:
     - Я этого не допущу. Для человека с будущим, какое ждет  Милтоуна,  это
невозможно. Я твердо надеюсь видеть его премьер-министром.
     Барбара что-то пробормотала.
     - Что ты говоришь?
     - Я говорю: что нам толку от того, кто мы, если нельзя любить тех,  кто
нам нравится?
     - Любить! Я имею в виду брак.
     - Рада слышать, что и по-вашему это не одно и то же, дорогая бабушка.
     - Насмешничай, пожалуйста, сколько хочешь, - сказала леди  Кастерли.  -
Но слушай, что я тебе скажу. Преглупо думать, будто люди нашего круга вольны
делать все, что им взбредет на ум. Чем скорее  ты  это  поймешь,  Бэбс,  тем
лучше. Я серьезно тебе говорю. Мы сохранимся как сословие, только если будем
соблюдать известные приличия.  Подумай-ка,  что  сталось  бы  с  королевской
семьей, будь им позволено жениться как попало? Все эти браки с певичками,  с
американскими денежными мешками, людьми с прошлым,  писателями  и  прочее  в
высшей степени пагубны. Их развелось слишком  много.  Надо  это  прекратить.
Когда так женятся какие-нибудь чудаки, или  просто  молокососы,  или  разные
современные девицы - это еще туда-сюда,  но  для  Юстаса,  -  леди  Кастерли
замолчала и стиснула локоть Барбары, - или для тебя такой  брак  невозможен.
Что до Юстаса, я потолкую с этой милой особой  и  позабочусь,  чтобы  он  не
запутался окончательно.
     Поглощенная своей задачей, она не  замечала  загадочной  полуулыбки  на
губах Барбары.
     - Вы бы поговорили еще с самой природой, бабушка!
     Леди Кастерли круто остановилась и, закинув голову, посмотрела внучке в
лицо.
     - Что это у тебя на уме? Ну-ка!
     Но, увидев, что Барбара  крепко  сжала  губы,  она  опять  стиснула  ее
локоть, быть может, сильней, чем хотела, и пошла дальше.

ГЛАВА XII

     Диагноз,  который  л