был,
как мавр, сделать свое дело и уходить.
     Я  в  роли командира  вельбота, Мария Ефимовна  и пять человек  эскорта
отправились  на  траулер  одесситов.  Жмурик сидел  в  картонной  коробке от
сигарет "Шипка". Вернее, он там спал. Пульс восемьдесят, никаких сновидений,
никаких  подергиваний  ушами, моральная чистота  и нравственная готовность к
подвигу. Но на всякий случай я взял с собой пятерых матросов, чтобы оградить
Жмурика от возможных хулиганских выходок одесситов -- с ними никогда не
     знаешь чем закончится: хорошей дракой или хорошей выпивкой.
     Мы  немного опаздывали, так как перед  отправкой было много  лишних, но
неизбежных  на  флоте формальностей. Например, часть наших считала неудобным
отправлять Жмурика на свидание в полуголом,  облысевшем виде. И на кота была
намотана тельняшка,  на  левую  лапу  прикрепили  детские часики, а  на  шею
повязали   черный   форменный   галстук.   Я   был   категорически    против
украшательства.  Не   следует   обманывать   слабый   пол,   даже  если  его
представителя зовут  Барракудой.  Со мной согласилось большинство, и  Жмурик
поехал к Барракуде старомодно обыкновенный.
     Накануне  Жмурику  засовывали в  пасть  вяленый  инжир  и  шоколад,  --
впрочем, перечислить все моряцкие глупости  и пошлости я  не берусь. Приведу
только слова наказа, которые проорал капитан с мостика: "Жмурик, гак тебя  и
так!  Покажи  этой одесситке, где  раки  зимуют!"  Каким образом Жмурик  мог
показать Барракуде зимовку раков, скорее всего, не  знал даже  наш бывалый и
скупой на слова старый капитан.
     И вот после неизбежных формальностей мы наконец отвалили.
     Рядом со мной сидела помолодевшая и посвежевшая от волнения, мартовских
брызг и сознания ответственности Мария Ефимовна. В авоське она везла коллеге
на одесский траулер пакет "ОМО" лондонского производства. А на коленях у нее
была картонка со  Жмуриком. Я уже говорил, что  кот спокойно спал. Он как-то
даже и не  насторожился от всей этой суеты, которая напоминала  суету воинов
перед похищением сабинянок. Здесь коту помогала врожденная флегматичность, к
которой бывают,  как мне кажется, склонны и рыжие мужчины:  рыжие и выжидать
умеют, и прыгать внезапно.
     К сожалению, меня не насторожила обстановка на борту одессита. Просто я
другого  и  не  ожидал.  Вся носовая  палуба кишмя кишела  одесситами. Между
трюмами было оставлено четырехугольное  пространство, обтянутое  брезентовым
обвесом  на высоте человеческого роста. Оно  напоминало ринг. Барракуда была
привязана на веревке  в дальнем от нас конце ринга. Она оказалась полосатой,
дымчатой, обыкновенного  квартирно-коммунального вида кошкой. Не  думаю, что
ее  невинность,  даже если  о  невинности  могла  идти  речь,  стоила  такой
дефицитной вещи, как пачка "ОМО" лондонского производства.
     Как всегда в наши времена, при  любом зрелище  вокруг толкалось человек
двадцать,  что было  явно нескромно, -- но чего можно  ожидать  от  одесских
рыбаков в такой ситуации? Чтобы  они все закрылись в каюте и  читали "Хижину
дяди Тома"? Ожидать этого от одесситов было по меньшей мере наивным. Поэтому
я  спокойно  занял  место,  отведенное  для нашей делегации,  и сказал,  что
времени у нас в обрез.
     И вдруг  Жмурик показал, где зимуют  раки.  И  показал  он это место не
только Барракуде, но и всем нам.
     Когда  картонку поставили  внутрь ринга на стальную палубу и когда  кот
сделал первый шаг из коробки и увидел Барракуду, то не стал выжидать и сразу
заорал.
     У одного  известного  ленинградского романиста я как-то читал про козу,
которая "кричала нечеловеческим  голосом". Так  вот, наш Жмурик тоже  заорал
нечеловеческим голосом, когда  первый раз в жизни увидел одесситку с бельмом
на глазу.
     От этого неожиданного  и  нечеловеческого вопля  все мы, старые моряки,
вздрогнули, а  один  здоровенный  одессит уронил фотоаппарат, и тот полыхнул
жуткой магниевой вспышкой.
     Долго орать Жмурик не стал и, не закончив вопля, подпрыгнул над палубой
метра  на два  строго вверх.  У меня  даже возникло ощущение, что кот  вдруг
решил стать  естественным спутником Земли, но с первого раза  у  него это не
получилось. И,  рухнув вниз,  на  стальную  палубу, он  сразу  запустил себя
вторично, уже  на  орбиту метра в  четыре.  Таким  образом, неудача  первого
запуска его как бы совсем и не обескуражила.
     Надо  было видеть  морду  Барракуды,  ее восхищенную  морду, когда  она
следила за этими самозапусками нашего лысого, флегматичного Жмурика!
     Я  знаю,  что   мы  не  используем   и  десяти  процентов   физических,
нравственных и  умственных  способностей,  когда  существуем в  обыкновенных
условиях. И  что совсем не  обязательно  быть Брумелем,  чтобы прыгать  выше
кенгуру.  Достаточно попасть  в такие  обстоятельства, чтобы  вам  ничего не
оставалось делать, как прыгнуть выше  самого себя,  -- и вы прыгнете, потому
что в
     вашем организме заложены резервы. И Жмурик  это демонстрировал с полной
наглядностью. Просто чудо, что он не переломал себе всех костей, когда после
третьего прыжка рухнул на палубу минимум с десяти метров.
     Я никогда раньше не верил, что кошки  спокойно  падают  из окон, потому
что умеют  особым образом переворачиваться и группироваться в полете. Теперь
я  швырну любого кота  с  Исаакиевского собора. И он останется жив, если при
этом на него будет смотреть потаскуха-одесситка Барракуда.
     Труднее всего передать  го, что творилось вокруг ринга. Моряки валялись
штабелями, дрыгая ногами в воздухе, колотя друг друга и самих себя кулаками,
и, подобно Жмурику, орали нечеловеческими  голосами. Такого  патологического
хохота, таких визгов, таких восхищенных ругательств я еще нигде и никогда не
слышал.
     Когда  Жмурик  без всякого отдыха ринулся за  облака  в четвертый  раз,
стало ясно, что пора все это  свидание прекращать, что траулер перевернется,
а матросня  лопнет  по  всем швам. Капитан-одессит говорить  тоже не мог, но
знаками  показывал мне, чтобы  мы  брали кота и отваливали, что он  прикажет
сейчас  дать  воду  в  пожарные  рожки  на палубу,  чтобы привести  толпу  в
сознание, что необходимо помнить о технике безопасности.
     Ладно. Каким-то  чудом  мне  удалось  засунуть  под  падающего  уже  из
открытого космоса Жмурика картонную коробку  из-под "Шипки".  Потом  мы  все
навалились на крышку коробки и попросили у одесситов кусок троса, потому что
Жмурик  и в  коробке  пытался  запускать себя на орбиты  в  разные  стороны,
продолжал мяукать, и выть, и крыть нас таким кошачьим матом, что сам кошачий
бес вздрагивал.
     Боцман-одессит дал нам кусок веревки, взял за эту  веревку расписку  --
так  уж устроены  эти боцмана, -- и мы поехали домой,  какие-то оглушенные и
даже как бы раздавленные недавним зрелищем.
     Жмурик притих в  коробке:  очевидно,  он  пытался восстановить  в своей
кошачьей памяти мимолетное видение Барракуды, которая растаяла как  дым, как
утренний туман, без всякой реальной для Жмурика пользы.
     Через неделю Жмурик оброс волосами, как павиан.
     И старая рыжая, и новая черная шерсть били из него фонтаном. И весь его
характер  тоже разительно  изменился. Услышав  грохот  траловой  лебедки, он
мчался  на  корму,  садился  у  слипа  и  хлестал себя хвостом  по бокам  --
точь-в-точь мусульманин-шиит. И когда  трал показывался  на  палубе,  Жмурик
бросался  в  самую  гущу  трепыхающейся рыбы, и ему было все равно, кто  там
трепыхается -- здоровенный скат или акула.
     И  если  тебе,  Витус,  когда-нибудь   попадался  в   рыбных  консервах
черно-рыжий кошачий хвост, то это  был хвост нашего Жмурика, отхваченный ему
под самый корешок рыбой-иглой возле тропика Козерога.
     Вскорости  после  потери  хвоста  он  лишился  левого  уха,  и пришлось
закрывать его в специальной будке, чтобы он не портил рыбу и не погиб сам  в
акульей пасти.
     И   тут  мы  получили  странную  радиограмму  от  одесситов:  "Сообщите
состояние Жмурика зпт степень облысения тчк. Судовой врач Голубенко".
     Мы  ответили: "Облысение прекратилось  зпт  кот оброс  зпт как  судовое
днище водорослями тропическом рейсе тчк  Привет Барракуде".  И сразу  пришла
следующая  радиограмма:  "Факт  обрастания  Жмурика  умоляю  занести судовой
журнал тчк  Работаю  кандидатской  двтч  лечение облысения  электрошоком тчк
Подавал на Жмурика тридцать три герца сорок вольт при четырех амперах".
     Итак, мы  узнали, почему Жмурик чуть было не превратился в естественный
спутник Земли.  Но сам-то кот не мог об  этом  узнать. Он, очевидно, считал,
что  тридцать  три  герца  исходили  не от  листа  железа  на палубе,  а  от
Барракуды. И  он  свирепо возненавидел  всех кошек.  Однако это  уже  другая
история.  Она  не  имеет  прямого  отношения  к  мировой  научно-технической
революции.
     А ты, Витус, должен зарубить себе  на носу, что в основе этой революции
лежит  радио, но  с ним связаны и неожиданности.  Гриша  по  кличке Айсберг,
например,  исчез  с флота в результате одной-единственной  радиограммы своей
собственной  жены: "Купи Лондоне  бюстгальтеры  размер спроси  радиста  твоя
Муму".
     Тайна переписки, конечно, охраняется Конституцией -- все это знают.  Но
если некоторая утечка информации происходит и сквозь  конверты, то  в  эфире
дело
     обстоит еще воздушнее. Такая радиоутечка подвела Гришу Айсберга.
     Гриша приходит в кают-компанию  чай пить. Там  стармех сидит и тупо, но
внимательно  смотрит на бюст одного великого человека, в честь которого было
названо их судно.
     Только Гриша  хлеб маслом  намазал, стармех начинает сетовать, что бюст
великого человека  уже изрядно обтрепался,  потрескался,  износился  и  надо
обязательно заказать другой, новый  бюст  и для этого снять со старого бюста
размеры,  но можно, вообще-то, и не снимать, потому что радист, наверное, их
и так знает.
     Гриша спокойно объяснил  стармеху, что  его жена в магазине "Альбатрос"
познакомилась с женой их радиста,  жены подружились, часто встречаются и что
у них одинаковый размер бюстов, но  он,  Гриша Айсберг, страдает тем, что не
помнит никаких чужих размеров, даже свои размеры  он не помнит,  а у радиста
все размеры записаны, и потому его, Гриши,  жена и радировала, чтобы он взял
нужный размер у радиста. Все понятно и ничего особенного.
     --  А кто  тебе  сказал,  что я  чего-нибудь  не понимаю?  -- изумленно
спросил стармех.
     Гриша чай попил и пошел на  вахту. Поднялся в рубку. Там третий штурман
жалуется  старпому,  что  в  картохранилище  полки  не  выдвигаются  и  надо
заставить плотника сделать новые полки, а  размеры плотник пусть  спросит  у
радиста, потому что радист знает их на память.
     Гриша спокойно объяснил старпому и третьему, что его жена познакомилась
в "Альбатросе" с  женой радиста, жены подружились, часто встречаются, потому
что живут рядом, что у них бюсты адекватные,  а он, Гриша, не знает размеры,
всегда забывает их, и когда рубашку покупает, то каждый раз шею ему измеряют
холодной рулеткой; а  у радиста в записной книжке  есть  все номера его,  то
есть  радиста,  жены, а так как эти номера одинаковы  с номерами его, Гриши,
жены,  то жена и прислала  такую радиограмму, и  здесь он, Гриша,  не  видит
ничего особенного.
     --  А  кто  тебе сказал, что мы видим? --  спросили  у  него старпом  и
третий.
     В  обеденный   перерыв  электромеханик  вместо   заболевшего  помполита
сообщает но трансляции, что судно
     в  настоящий  момент  проходит  берега  королевства  Бельгия,  что  это
небольшая  страна, которая  полностью помещается в Бенилюксе,  но точные  ее
размеры он  сейчас сообщить, к  сожалению, не может, так как они  записаны у
радиста, а  радист  в данный момент на вахте и записная книжка находится при
нем.
     Вечером  на профсоюзном собрании  Гриша попросил слова.  И сказал,  что
говорить он будет не по теме собрания, что по судну распространяется зараза,
которая мешает ему работать, что  ничего особенного нет  в том, что его жена
познакомилась в "Альбатросе" с женой радиста, что они потом подружились, так
как живут  близко,  что у  их жен одинаковые размеры, а  он, Гриша, не знает
никаких  размеров,  не может  их запомнить,  путает  часто  и привозит  жене
неподходящие вещи; поэтому  она и послала  ему радиограмму, в которой просит
узнать  размер  бюстгальтера  у  радиста, потому  что  радист  знает  точные
размеры, и что он, второй помощник капитана, пользуется тем, что  гут сейчас
собрался весь экипаж, и хочет всех разом обо  всем этом  информировать  и на
этом поставить точку.
     Предсудкома берет  слово и  горячо заверяет  Гришу,  что никто  никакой
заразы не распространял, ничего не начинал, ничего особенного нет в том, что
другой мужчина знает размер бюста твоей  жены, такое у всех может случиться,
ведь все понимают,  как тяжело переживают жены,  когда привезешь  ей хорошую
заграничную вещь, а вещь не лезет или, наоборот, болтается как на вешалке. И
если  у  радиста  записаны размеры, а  бюсты их жен адекватны, то  это очень
хорошо и удачно получилось у них  с радистом,  такое совпадение экипаж может
только от всей души приветствовать, и пусть Гриша работает спокойно.
     Всю следующую неделю к  Грише, который выполнял  общественную нагрузку,
консультируя заочников  средней школы  по  математике,  приходили матросы  и
мотористы с просьбой  объяснить  вывод формулы  "пи-эр-квадрат".  Есть Гриша
перестал  и  вздрагивал  даже  при  упоминании мер  длины, а, как  известно,
грузовому помощнику без этих мер обойтись совершенно невозможно.
     Последний штрих, который увел Гришу с  флота, заключался в том,  что на
подходе к Ленинграду он увидел на ноке  фока-рея серый бюстгальтер, поднятый
туда на сигнальном фале, причем фал был продернут до конца и обрезан.
     Так они  и  швартовались под этим непонятным  серым  вымпелом. И только
через несколько часов  один отчаянный таможенник-верхолаз  смог  на фока-реи
добраться,  потому что  таможенники не имеют права оставлять  без досмотра и
бюстгальтер --  вдруг  в него  валюта зашита?  Но  оказалось,  что ничего  в
бюстгальтере  зашито не  было и весь  он  вообще представлял собой  сплошную
дыру, ибо  принадлежал  раньше  дневальной тете Клаве, которая  давным-давно
использовала его как керосиновую тряпку... Тетя Клава, как ты понимаешь,  не
имеет никакого отношения к научно-технической революции.  И ты, Витус, тоже,
как  это  ни прискорбно,  не  имеешь к ней отношения.  Не  ощущается в  тебе
находчивости, ты уже стар и туповат, хотя, может быть, неплохо образован для
среднего судоводителя. Не бывать  нам уже технократами,  --  мрачно закончил
Ниточкин. -- А ты откуда сейчас прибыл?
     --  Петя, ты  сегодня не  в  своей тарелке. Я уже  говорил. Прилетел из
Новороссийска. Сорвался с фумигации. Первый раз в жизни чемодан  укладывал с
противогазом  на  морде.  И  все равно  чуть дуба не врезал. И куртку  забыл
нейлоновую, и справочник капитанский, и кактус.
     -- С кактусом в самолет не пускают. Я пробовал, --сказал Ниточкин. -- А
как идут дела в Новороссийске?
     -- Сдуло им почву в море. Иллюминаторы после боры отмыть невозможно.
     -- И  я в этом Новороссийске как-то попал в плохой сезон. И вот случаем
продали нам сердобольные женщины трех кур. Вернее, двух кур  и  петуха. Жили
мы в гостинице для моряков -- тоже на фумигации, -- кухонного инвентаря нет,
жевать хочется  ужасно. Двух кур мы лишили жизни,  одну разодрали на куски и
засунули  в электрический чайник. Другую подготовили к этому мероприятию,  а
петуха посадили в шкаф живым, чтобы он не прокис раньше времени.
     Пока первая курица кипела в чайнике, мы успели надраться в предвкушении
курятины. Потом мы ее съели, засунули в чайник следующую и все заснули, Пока
мы спали,  вода из чайника выкипела и по  коридорам понесло запахом  жареной
курицы, у всей остальной морской братии слюнки потекли... Но дело не в этом,
а в  том,  что  по  гостинице уже давно был  объявлен розыск  двух девиц  --
чьих-то  "невест".  Ребята  из  морской дружбы  перепрятывали  этих девиц по
номерам, подвалам и чердакам уже неделю, и администрация с ног сбилась. Даже
немецких овчарок  приводили. Но ребята не поскупились на трубочный  табак  и
засыпали  им все щели. Овчарки  чуть было своих собственных руководителей не
перекусали.  И вот  наша  судовая администрация и гостиничная  администрация
делают очередной неожиданный налет.
     Входят  они в  наш номер. Видят,  из  чайника  дым идет, в шкафу что-то
трепыхается, мы все  спим,  а над нами пух летает и перья.  Ну, ясно, что  в
шкафу девицы спрятались. Собрали свидетелей, понятых -- все  как положено...
Знаешь состояние  человека, который совсем уже собрался чихнуть? Уже и глаза
закрыл,  и  нос сморщил, и весь  уже  находился  в предвкушении  блаженного,
желанного чиха, -- ан нет, не чихнулось! Вот такое, вероятно, пережили члены
поисковой   комиссии,  когда  из  шкафа   петух  вместо  девиц   выскочил  и
закукарекал.
     Мы  глаза продрали, но ничего понять не можем: вокруг много начальства,
из чайника  черный дым  валит, и среди всего этого беспорядка петух летает и
кукарекает... Смешно, но именно через этот случай я узнал, что такое полная,
стопроцентная психическая несовместимость...
     У  меня  училище наконец закончено было, диплом в  кармане,  а  меня за
этого петуха еще  на  один  рейс --  плотником, да  еще  артельным в придачу
выбрали. И  загремел я в тропики на казаке "Степане Разине" -- питьевую воду
мерить и муку развешивать.
     Ладно.  Гребем. Жара страшная. Взяли на Занзибаре мясо. Что это было за
мясо -- я и сейчас не знаю, может  быть, зебры. Или такое предположение тоже
было -- бегемота. И вот это старшего помощника, естественно, тревожило. И он
старался подобрать к незнакомому мясу подходящую температуру в холодильнике,
то есть в холодной артелке. Каждый день в восемь тридцать спускался ко мне в
артелку,  нюхал  бегемотину  и  смотрел температуру.  И  так  меня  к  своим
посещениям приучил -- а пунктуальности он был беспримерной, -- что я по нему
часы проверял.
     Звали чифа Эдуард Львович, фамилия -- Саг-Сагайло.
     Никогда в  жизни  я  не сажал  людей в  холодильник специально.  Грешно
сажать человека в холодильник  и выключать там свет,  даже если человек тебе
друг-приятель. А если ты с ним  вообще мало  знаком и он еще твой начальник,
то запирать человека на два часа в холодильнике просто глупо.
     Еще  раз  подчеркиваю,  что произошло все  это совершенно случайно, тем
более что ни на один продукт в нашем холодильнике Саг-Сагайло не походил. Он
был выше среднего роста, белокурый,  жилистый, молчаливый,  а хладнокровие у
него  было  ледяное. Мне  кажется,  Эдуард Львович происходил  из  литовских
князей, потому что  он каждый день  шею  мыл и  рубашку  менял. Вот в  одной
свежей рубашке я  его и  закрыл.  И он там в  темноте  два  часа  опускал  и
поднимал  двадцатикилограммовую  бочку с комбижиром, чтобы не  замерзнуть. И
это  помогло  ему  отделаться  легким  воспалением легких,  а  не  чахоткой,
например.
     Конфуз  произошел следующим образом. У Сагайлы  в каюте лопнула фановая
труба, он выяснял на эту тему  отношения  со старшим механиком  и опоздал на
обнюхивание бегемотины минут на пять.
     Я в артелке  порядок навел, подождал  чифа -- его  нет и нет. Я еще раз
стеллажи  обошел  --  а они  у нас  были в центре  артелки, --  потом дверью
хлопнул и свет выключил. Получилось же как в цирке у клоунов: следом за мной
вокруг стеллажей Эдуард Львович шел. Я за угол -- и он за угол, я за угол --
и он за угол. И мы друг друга не видели. И не слышали, потому что в холодной
артелке специально для бегемотины Эдуард Львович еще вентиляторы установил и
они шумели, ясное дело.
     --  Ниточкин; -- спрашивает  Эдуард  Львович,  когда  через два часа  я
выпустил его в тропическую жару и он стряхивал с рубашки и галстука иней. --
Вы читали Шиллера?
     Я думал