не совсем не  жаль
тех, кто меня любит и к кому я равнодушна... Налить вам еще чаю?
   - Спасибо, - отказался Шаллер. - И прошу простить меня.
   - За что же?
   - За то, что я поддался обывательскому мнению.
   - Это вы о моей девственности?
   Генрих Иванович кивнул.
   - Забудьте! Меня мало волнуют условности. Я вовсе не комплексую по поводу
общественного мнения о моей персоне. Иногда даже  любопытно,  когда  о  тебе
фантазируют то,  чего  на  самом  деле  не  существует.  Я  не  любительница
афишировать свою личную жизнь и вам не советую этого делать!  Мужчины  более
восприимчивы к недостоверным слухам о себе.
   - Какие же слухи обо мне ходят? - спросил Генрих Иванович,  вдруг  уловив
некую схожесть во взглядах Франсуаз и его  жены.  Такая  же  напористость  и
самостоятельность.
   - Хотите честно?
   - Предпочитаю.
   - Говорят, что вы превосходный любовник.
   - Интересно... Что же еще?
   - Что вы несчастны. Что у вас что-то не заладилось в жизни... Может быть,
какие-то душевные переживания. Вам все сочувствуют.
   - Ерунда! - отрезал  полковник,  но  тем  не  менее  почувствовал  прилив
жалости к себе. Глаза заблестели.
   - Все слухи возбуждают в женщинах  пристальный  интерес  к  вам!  Есть  в
женщинах противная черта - проверять слухи.
   Шаллер с удивлением оглядел Коти. Она  опустила  лицо,  слегка  покраснев
щеками.
   - Что вас больше интересует - хороший ли  я  любовник  или  мои  душевные
переживания?
   - И то, и другое. - Франсуаз овладела собой и прямо  посмотрела  в  глаза
полковника. - Кстати, скажите, зачем вы раздавили тогда кур?..  Мальчишеский
поступок. Была целая река крови.
   - Вы мне нравитесь. Даже старик, увлекшись девицей, совершает мальчишечьи
глупости.
   - Вы не старик. - Франсуаз положила ладонь на руку  Шаллера  и  погладила
его крепкие пальцы. - И давайте не будем долго ухаживать друг за  другом.  Я
вам нравлюсь, вы мне тоже. -  Коти  провела  ноготками  по  могучему  колену
полковника и опять улыбнулась. - И потом, у  меня  давно  не  было  мужчины.
Надеюсь, я не очень шокирую вас?
   За всем этим диалогом  в  щель  ограды  наблюдал  вернувшийся  Джером.  В
какой-то момент ему стало скучно, так как он не улавливал смысла  разговора.
Мальчик уже было собрался уходить, как вдруг мужик  положил  руки  на  плечи
девушки и принялся целовать ее  губы,  лицо,  плечи,  приспуская  до  локтей
халат. Джером видел, как Шаллер ласкает языком  груди  Франсуаз,  как  соски
превращаются в орешки, твердея  на  глазах,  как  девушка,  откинув  голову,
выпячивает грудь вперед, словно вталкивая ее в рот партнеру, а  тот,  словно
младенец, сосет ее, оставляя на коже мокрые красноватые следы.
   Несмотря на то что эта сцена абсолютно не нравилась Джерому, он продолжал
подглядывать, чувствуя, как живот опять  схватило  бетоном,  и  если  минуту
назад ему хотелось помочиться, то сейчас это желание прошло.
   То, что случилось дальше, мальчик не пытался осмыслять тут же, он  просто
вперился глазами в происходящее, забыв обо всем на свете.
   Халат соскользнул  с  бедер  девушки,  обнажив  плоский  живот  с  черным
треугольником, к которому приник в жадном поцелуе  мужик.  Джером  отчетливо
видел, как дрожат его ладони-лопаты, охватывая ее зарозовевшую задницу,  как
изгибается широченная спина...
   - Господи, -лихорадочно подумал Джером. - И у нее на лобке растут  волосы!
Что же это у меня?.." Девушка  приподняла  за  локти  мужчину,  перехватывая
влажными губами его рот, целуя  в  колючий  подбородок,  теребя  волосы.  Ее
пальцы пытались расстегнуть пуговицы мундира,  но  ноготки  соскальзывали  с
латуни, туго сидящей в петлях, и она вновь и вновь повторяла  свои  попытки,
пока верхняя пуговка не выстрелила куда-то в  клумбу,  раскрывая  бычью  шею
Шаллера.
   Держа  одной  рукой  девушку  за  бедро,  второй  полков  ник   судорожно
расстегнул мундир, сдернул его и повалил Коти  в  траву.  Он  чувствовал  на
своем  теле  скользящие  змейками  пальцы   Коти,   ласкающие   его   живот,
забирающиеся во влажные подмышки, слегка корябая кожу на груди.
   Джером со всей силой прижался лбом к щели и смотрел, как девушка  дернула
за ремень кобуры, сбрасывая ее в траву, как расстегнула брючные пуговки, как
блеснул белизной зад мужика, как выскочило  из  галифе  невероятно  выросшее
естество, как оно устремилось к черному треугольнику, вонзаясь в него...
   Дальнейшее Джером квалифицировал как  куриную  жизнь.  Один,  как  петух,
скакал на другой, как на курице, с единственной  разницей,  что  происходило
это гораздо дольше. Джером даже на мгновение пожалел,  что  с  ним  нет  его
самострела, а то бы он пострелял.  Бетон  с  его  живота  стек,  он  потерял
интерес к происходящему, отлип от щели и  зевнул  во  весь  рот.  Захотелось
помочиться.
   - Вероятно, я наблюдал то, о чем мне не хотел рассказывать Супонин. Теперь
я знаю, что происходит между женщиной и мужчиной. То же самое, что  и  между
курами. Экая мерзость - жизнь!" Джером еще раз  заглянул  в  щель.  На  тело
девушки вновь был надет китайский халат, лицо ее было  красным,  словно  она
натерлась клубникой, а рот растянулся в глуповатой  улыбке.  Мужик,  натянув
штаны, пил прямо из графина  клюквенный  напиток,  хрустя  кусками  льда,  и
попутно утирал со лба пот. Джерому некуда было идти, и он от  нечего  делать
лег неподалеку под деревом, закусив травину.
   Между  тем  Франсуаз  Коти,  отдышавшись,  закурила   тонкую   сигаретку,
вставленную в янтарный мундштук с серебряным колечком, пыхнула дымом вверх и
посмотрела на Шаллера спокойным и удовлетворенным взглядом.
   - Будете ли вы взбираться на Башню Счастья? - спросила она.
   - Вы шутите?
   - Почему?
   - Неужели вы думаете, что можно еще при жизни шагнуть в рай?
   - Не думаю... Но ради экскурсии...
   - За два месяца башню такой высоты выстроить невозможно! -  констатировал
полковник и засмеялся. - Право, забавные события происходят в нашем городе!
   - Ее строят одновременно тысяча человек.
   - Все равно невозможно.
   Франсуаз стряхнула с сигаретки пепел и перекинула копну  волос  с  одного
плеча на другое.
   -  Не  хотите  ли  прогуляться?   Может   быть,   поедем   посмотрим   на
строительство?
   Все-таки любопытно, когда столько народу делают одно дело!..
   Генрих Иванович пожал плечами.
   - Если вам хочется... Что ж, давайте прогуляемся.
   - Тогда подождите меня на улице, пока я переоденусь и  выведу  из  гаража
авто.
   Девушка скрылась в доме, а Шаллер в прекрасном расположении духа вышел за
ограду, насвистывая  какой-то  незатейливый  мотивчик.  Он  с  удовольствием
вспоминал нагретое солнцем  тело  Франсуаз,  его  изгибы  и  извивы,  -  как
человек,  который  только  что  вкусно  пообедал  и  перебирает   в   памяти
поглощенные блюда, отменно приготовленные...
   Прогуливаясь возле дома, Генрих  Иванович  увидел  лежащего  под  деревом
дремлющего  подростка,  разморенного  осенним   солнцем.   Когда   полковник
приблизился к нему, тот открыл глаза, безразлично посмотрел на Шаллера и  во
весь рот зевнул. Под глазами  мальчика  переливались  всеми  цветами  радуги
огромные синяки, и благодушие на лице отнюдь не гармонировало с ними.
   - Ну-с, молодой человек,  отдыхаете?  -  спросил  Генрих  Иванович,  сыто
улыбаясь.
   - Время сейчас учебное, а вы прохлаждаетесь!.. А как же знания, мой  юный
друг?
   - Чего? - протянул Джером. - Чего надо?
   - А что это вы такой грубый? - удивился полковник.
   - А чего вы лезете?
   - Извините, если я вам помешал. Отдыхайте, дорогой, отдыхайте!..
   - Я же вам не мешал, когда вы на ней скакали, как петух на курице!
   Шаллер оторопел.
   - На ком?
   - На ней, - ответил Джером, тыча пальцем в сторону дома Франсуаз.  -  Ух,
как вы вспотели! А курицы не потеют, потому что они в перьях! А откуда у вас
такие мышцы?
   Генрих Иванович еще приблизился к мальчику.
   - Так, значит, вы подглядывали?
   - Угу, - согласился Джером.
   - Разве вас не учили родители, что это дурно?
   - У меня нет родителей, я в интернате живу.
   - Понятно, - кивнул головой полковник. - Ну и что вы увидели там?
   - Все.
   - Понятно. И какое впечатление на вас это произвело, молодой человек?
   - Пренеприятное... Не понимаю, почему вам и Супонину это нравится.
   - А кто это - Супонин?
   - Соученик мой. Правда, он старше меня на два года.
   Шаллер некоторое время думал, что сказать мальчику.
   - Придет время, и вы все поймете.
   - Может быть, - пожал плечами Джером и скорчил гримасу как будто от боли.
   Он вскочил на ноги, некоторое время возился с шортами и тут же, на глазах
у Генриха Ивановича, помочился под дерево, обливая осенние листья.
   - Можно, я приду к вам в бассейн купаться? - спросил он, заправляя рубаху
в шорты. - Ведь это не ваш собственный бассейн! Вы же его не сами строили...
   Полковник оторопел.
   - Что же вы, давно за мною наблюдаете?
   - Так случайно вышло...
   Из гаража выехало авто. Франсуаз  махнула  рукой  Шаллеру,  призывая  его
поспешить.
   - Ну  что  ж,  приходите  купаться,  если  хотите,  -  согласился  Генрих
Иванович. - Бассейн действительно не мой... Кто же  это  вас  так  побил?  -
поинтересовался он, разглядывая лицо мальчика.
   - Мое дело, - буркнул Джером и отвернулся.
   По дороге к центральной площади  Шаллер  рассказал  Коти  о  подростке  с
набитой физиономией.
   - В таком возрасте им интересно все,  что  с  этим  связано,  -  ответила
девушка.
   - А вас не смущает, что за нами наблюдали и видели все подробности?
   - Абсолютно. Честно говоря, есть какая-то изюминка, когда кто-то  глазами
поедает то, что ты чувствуешь телом... Надеюсь, что мальчику понравилось.
   Полковник не стал более развивать эту тему. Почему-то приятное настроение
несколько  испортилось.  Генрих  Иванович  пока  не  понимал,   почему   это
произошло, и стал смотреть на  придорожные  яблони,  роняющие  в  пыль  свои
переспелые плоды.
   - Я слышала, что ваша жена писательница?
   - Если можно так сказать, - рассеянно отвечал Генрих Иванович.
   - Сейчас модно, когда женщина пишет. -  Франсуаз  резко  крутанула  руль,
объезжая куриный выводок. - Роман или поэма?
   - А Бог его знает...
   Девушка коротко посмотрела на Шаллера, жмурящегося  от  солнца,  и  вновь
уставилась на дорогу. Весь дальнейший путь они ехали молча, ощущая  какую-то
случайную неловкость, возникшую между ними.
   Вокруг в природе было покойно и тихо. Летали в небесах птицы, а по  земле
ходили куры.



   14

   Гаврила  Васильевич  Теплый  трудился  над  рукописью   Елены   Белецкой,
возвращаясь к ней во всякое свободное от педагогической деятельности  время.
За последние недели он еще более осунулся, еще больше засалились его длинные
волосы, особенно слипшись на затылке. Коллеги при встрече с ним отворачивали
головы,  пытаясь   попридержать   дыхание,   чтобы   не   унюхать   кислого,
застоявшегося запаха пота, исходящего от  слависта.  Ученики  во  внеурочное
время старались не попадаться Теплому на глаза, так как чуяли,  что  учитель
находится в дурном расположении  духа  и  может  огреть  своей  линейкой  по
макушке.
   И действительно, у Гаврилы Васильевича не ладилась работа, а оттого злоба
то и дело полоскалась в его желудке.
   Теплый, сидя над рукописью, старался подавить глухое раздражение, так как
давал себе отчет, что оно вовсе не помощник, а, наоборот, самый  что  ни  на
есть враг, тормозящий мыслительные процессы.
   Славист часами комбинировал буквы, переставляя их с места на место, гадал
над чередованием шипящих и пытался уловить смысл гласных,  встречающихся  по
три подряд во многих словах.
   - Безусловно, это  не  простая  перестановка  букв,  -  размышлял  Гаврила
Васильевич.
   - Это не подмена одной буквы  русского  алфавита  другой...  Что  же  это
тогда?
   Может быть, существует какой-нибудь текст, с помощью которого был  создан
шифр?
   Если так,  как  обнаружить  этот  текст?.."  Г-н  Теплый  пытался  читать
рукопись вслух, стараясь нащупать какой-нибудь ритм и с помощью  чередования
ударных и безударных слогов поймать разгадку.
   Если бы кто-нибудь в этот момент проходил под его окнами,  он,  вероятно,
мог решить, что  учитель  тронулся  умом,  разговаривая  с  самим  собой  на
тарабарском языке.
   - Аоудлыр бтьу бтьу бтьу! - декламировал Гаврила  Васильевич.  -  Щшжпооо
крутимо!..
   Иногда в тексте попадались известные слова, такие, как: слон, нос,  жмых,
и соединяющие: как, но, а. Славист не склонен был полагать,  что  эти  слова
могут послужить ключом к  разгадке,  а  считал,  что  это  просто  случайные
созвучия,  встречающиеся  в  русском  языке  и  способные  увести  работу  в
тупиковое направление.
   Лишь поздними вечерами Теплый позволял себе  отвлечься,  зазывая  в  свою
квартирку Джерома и показывая  мальчику  атласы  по  судебной  медицине.  Он
наблюдал за реакциями подростка,  за  всем  их  спектром,  от  удивления  до
леденящего ужаса. Причем Джером не всегда реагировал  так,  как  предполагал
Гаврила Васильевич.  То,  что  должно  было,  по  мнению  учителя,  напугать
мальчика, могло вызвать у него улыбку, и наоборот,  какая-нибудь  незначащая
деталь, например снимок отрубленной кисти грудного  младенца,  разливала  по
лицу ученика мертвенную бледность и вызывала тошноту.
   Славист мог  по  часу  зачитывать  Джерому  про  признаки  насильственной
смерти, про появление трупных пятен, про смысл странгуляционной борозды и ее
цветовую гамму. Свои чтения он сопровождал показом иллюстраций и иной раз  с
замиранием сердца представлял себе Джерома лежащим на  патологоанатомическом
столе с различными насильственными повреждениями.
   Частенько он не мог заснуть ночью, видя перед собой  картины  вскрытия  -
как он в резиновом переднике колдует над бездыханным телом Джерома,  искусно
разделывая его  блестящим  в  свете  софитов  скальпелем.  Зажелтевшая  кожа
мальчика покорно расходится под лезвием, обнажая внутренние органы, одетые в
блестящую пленку. Это - сердце, маленькое и холодное, как  яблоко  в  первый
мороз. А вот - печень, не тронутая болезнями, свежая, как у барашка...
   Иной раз картинка морга могла дрогнуть и смениться длинной чередой  букв,
составленных  бессмысленно  привлекательно,  и  тогда   Гаврила   Васильевич
открывал глаза и долго думал, уставившись в ночь, уж не провокация  ли  это,
уж не специально ли ему подсунули эти бумаги, чтобы он сломал себе голову  в
бессмысленных поисках разгадки. Может быть, и не существует никакого  шифра,
а просто какой-то придурок нащелкал сотни cтраниц глумливыми пальцами?..
   Нет! Все не так!  Славист  чувствовал,  что  за  толстой  пачкой  листов,
исписанных идиотическим текстом, кроется вполне разумное мышление,  а  может
быть, и великое прозрение.
   После таких  умозаключений  в  душу  Теплого  закрадывалась  пустота.  Он
нервничал, что ему будет не по силам разгадать этот великий  ребус,  что  он
так и останется на веки вечные в этом поганом городишке в  своей  презренной
должности и никогда более не  увидит  цивилизованной  Европы  с  ее  чистыми
площадями и прозрачными  фонтанами.  И  тогда  пустоты  Гаврилы  Васильевича
заполнялись злобой, и, перед тем как заснуть,  он  скалил  на  потолок  свои
желтые зубы, глухо завывая и пугая приблудную кошку, ночующую на крыльце.
   Два дня назад, в приступе пустоты, Теплый сорвался и избил Джерома.
   Мальчик пришел  к  нему,  как  всегда,  поздно  вечером  и,  уже  изрядно
обвыкшись в учительской квартирке, сам подошел к книжным стеллажам,  порылся
между толстыми фолиантами и выудил тонкую брошюру с  затертой  обложкой  под
названием - Его облик".

   Учитель в это время находился в кухне  и  жарил  на  чугунной  сковородке
коровье вымя, которое до того противно воняло паленым волосом, что першило в
горле.
   Джером раскрыл брошюру и пролистал ее. Книжица была издана  плохо,  и,  в
отличие от атласов судебной медицины, в ней не было фотографий, а лишь  одни
рисунки.
   Зато рисунки были прелюбопытные. На одном был изображен лежащий мужчина с
закрытыми глазами. Вокруг его  обнаженного  тела  сидят  несколько  человек.
Один, по-видимому самый главный, орудует над мертвецом скальпелем,  выуживая
из живота печень. На другом рисунке он откусывает от этой печени кусок, и по
лицу его разливается наслаждение... Под рисунком  была  подпись:  - Обретение
вечной жизни".
   - Кто разрешил тебе рыться в книгах? - услышал Джером голос учителя.
   Гаврила Васильевич стоял в дверях, держа  на  вытянутой  руке  скворчащую
сковородку с воняющим выменем.
   - Мне никто этого не запрещал делать, - ответил мальчик. - А что  это  за
книга?
   И что обозначают эти рисунки?
   Теплый прошел в комнату, поставил сковородку на стол, отер о брюки руки и
приблизился к мальчику.
   - Никогда ничего не бери без спроса! Понял? -  Лицо  Гаврилы  Васильевича
скривилось от злобы, а правая щека задергалась.
   - А чего вы так занервничали? - удивился Джером. - Могу вообще не  ходить
к вам! Подумаешь!..
   - Сядь! - приказал Теплый.
   - Ну, сел. - Джером оседлал табуретку. - Чего дальше?
   Гаврила Васильевич попытался взять себя  в  руки,  закусывая  дергающуюся
щеку.
   - Эту книгу тебе рано смотреть! - процедил он. - Еще  будешь  рыться  без
спроса
   - сломаю тебе руку.
   Джером ухмыльнулся. Он потянулся всем телом, вытянул ноги и зевнул,  всем
своим видом показывая, что ему наплевать на угрозы учителя.
   - И чего вы все время такой грязный ходите? - спросил он сквозь зевок.  -
От вас так воняет какой-то дрянью!.. У вас есть женщина?
   После этих слов Теплый и  накинулся  на  Джерома  с  кулаками,  лупя  его
вслепую, задыхаясь от ненависти и разбрызгивая слюну.
   - Я вырву твою печень! - кричал он в аффекте. - Я выколю тебе глаза!
   Джером старался уворачиваться от ударов, прячась под стол.
   - Чего вы на меня накинулись! - причитал он. - Сами  в  гости  зовете,  а
теперь бьете!
   Порыв Гаврилы Васильевича  вскоре  прошел,  и,  дыша  словно  собака,  он
пытался помириться с мальчиком.
   - Теперь ты видишь, что в жизни могут произойти всякие случайности! Я мог
в гневе убить тебя, и ты умер бы молодым, прожив  жизнь  много  короче,  чем
я...
   Те- перь ты понял это?
   - Ага, - ответил Джером, сглатывая кровавую слюну. - Я бы умер  внезапно,
а вы бы долго мучились, ожидая казни за убийство.
   - Будешь есть вымя? - спросил Теплый.
   - Буду.
   Они поели, после чего мальчик долго не мог выковырять из зубов застрявшие
волоски.
   Гаврила Васильевич отпустил Джерома, дав ему два медных пятака, чтобы  он
прикладывал их к синякам.
   - Приходи завтра, - пригласил учитель.
   Вот эти самые синяки, оставленные на лице мальчика  кулаками  Теплого,  и
увидел полковник Шаллер.
   Сидя  над  рукописью  Елены  Белецкой,  тщетно  пытаясь  сосредоточиться,
Гаврила Васильевич отчетливо произнес вслух фразу:  - Я  убью  его!"  Славист
составил таблицу наиболее часто встречающихся созвучий, наложил сверху  лист
папиросной бумаги, срисовывая на нее буквы в  различной  последовательности.
Он комбинировал слоги, используя старинную методику Граббе,  построенную  на
мистической теории проникновения в тайну слова.
   Непременным усло- вием теории была медитация -  абсолютное  представление
слова как единственного жизненного  понятия.  Буквенный  символ  должен  был
отчетливо  запечатлеться  в  мозгу,  врезаться  в  него,  вытеснив  ощущение
собственного - Я".
   Само подсознание, соединившись с космосом, должно было выдать ответ.
   Гаврила Васильевич, полагаясь  на  интуицию,  выделил  из  всей  рукописи
наиболее главное слово, вычертил его на листе ватмана черной тушью, долго на
него смотрел, а потом закрыл глаза. Слово отпечаталось красным  контуром  на
внутренней стороне век. Слово  было  -  ШШШШШ.  Славист  контролировал  свое
дыхание, пока оно не  стало  покойным.  Выделение  слюны  замедлилось,  язык
сделался сухим, а биение пульса сократил