умственным способностям Теплого, которому удалось заронить в
его душу зерна сомнения. Шаллер не любил, когда его  убеждения  менялись  на
противоположные...
   - Пусть меня карает государство! - продолжал  Гаврила  Васильевич.  -  Но
пусть оно сначала  определит  -  болен  я  или  все  же  способен  адекватно
оценивать свои поступки! Пусть  меня  засадят  в  дом  умалишенных,  если  я
сумасшедший, и пусть вздернут, если я здоров, как вы!
   От столь длительной речи Теплый закашлялся и скривился от боли.
   - Все же зачем вы меня так сильно ранили! - опять заскулил славист.
   - Вы хотели меня убить. Вон и орудие ваше валяется!
   - Вы меня приперли к стенке! Мне ничего другого не оставалось  делать!  К
тому же вы специально сели спиной, видя мое отражение в окне и провоцируя на
попытку, дабы пресечь ее и нанести ответный удар! Не так ли?
   Полковник промолчал.
   Неожиданно во взгляде Гаврилы Васильевича чтото переменилось,  как  будто
он, проигравшись в карты в пух и прах, нашел в кармане  денег  еще  на  одну
ставку и получил при раздаче выигрышную комбинацию.
   - Я в самом начале нашего общего труда, - проникновенно проговорил он.  -
Я же работаю на вас  и  создаю,  вполне  быть  может,  произведение,  равное
которому сложно сыскать в мире. И потом, в первую очередь, оно  более  важно
для вас, чем для меня. Вам хочется ужасно  разглядеть  сокрытое.  Ваша  жена
творит,  являясь  проводником  божественного.   И   неизвестно   еще,   кому
предназначено это послание!.. А если меня казнят, то  уже  вряд  ли  кому-то
удастся найти ключ к шифру!..
   - Шантажируете?
   - Нет. Просто привожу разумные доводы.
   - Вы что же, считаете, что я буду вас покрывать?
   - А зачем?.. Разве я что-то совершил?
   - Что вы имеете в виду? - не понял Генрих Иванович.
   - От чего вы меня будете прикрывать?.. Разве я украл что или убил кого?
   - Ну вы наглец! - изумился Шаллер.
   - Я цепляюсь за жизнь. А вы  вцепитесь  в  свои  интересы!  Поможем  друг
другу!
   Полковник от возмущения не нашелся что ответить,  а  Гаврила  Васильевич,
поняв,  что  хватил  лишку  и  перебрал,  пытался   восстановить   утерянное
равновесие.
   - Я не убивал Супонина! Кто может доказать это? Кто меня видел?!
   - От вас пахло духами - Бешеный мул", которыми пользовался подросток!
   - Такие духи продаются в каждой лавчонке! - парировал учитель.
   - Найдутся следы и на вашей одежде.
   - Пусть ищут, - ответил Теплый, припоминая, выгреб ли он из  печки  золу,
оставшуюся от сгоревшего костюма.
   - В вашей библиотеке  только  атласы  по  судебной  медицине,  а  органы,
вырезанные из тела мальчика, были удалены самым профессиональным образом.
   - Каких увлечений не бывает у человека!.. Если  у  вас  в  доме  хранится
топор, это еще не значит, что вы палач!
   Следующие пять минут Шаллер просидел молча. Затем  он  встал,  ничего  не
сказал, просто кивнул Теплому и вышел из комнаты, унося с  собою  странички,
свернутые в трубочку.
   Гаврила Васильевич остался лежать на полу с приятным чувством  миновавшей
опасности. Особенно приятно  было,  что  опасность  отведена  благодаря  его
выдающимся способностям. Неприятной была только боль в груди...


   24

   - Незнакомка, родившая ветер, отлежалась несколько дней  и  ушла  из  дома
доктора Струве в город, где сняла небольшую комнатку в доходном доме и стала
жить незаметной жизнью.
   Если  в  природе  что-то  появляется,  то  этому   обязательно   найдется
применение.
   Услышав страстные молитвы г-на Контаты,  в  Чанчжоэ  появился  некто  г-н
Климов, оказавшийся агрономом и прекрасным  организатором  дела.  Привезя  с
собой несколько повозок с зерном, он распахал степь и  засеял  ее  пшеницей,
так что через четыре месяца,  благодаря  естественному  опылению,  в  городе
появился свой хлеб. На вырученные от реализации мучных  изделий  деньги  г-н
Климов нанял рабочих, выстроил мельницу, выписал из столицы  электромеханика
и обустроил электричеством весь город.
   Став вполне богатым и респектабельным человеком, г-н  Климов  женился  на
мадмуазель Бибигон, лелея ее пышное тело изысканными  шелковыми  блузками  и
горностаевыми накидками. Благодарная жена через пять месяцев родила агроному
сына, которого кормила обеими грудями, чтобы он вырос крепким и был похож на
своего родителя.
   Именно в это благодатное дла города время, когда  каждый  мог  побаловать
себя   горбушечкой   свежеиспеченной   булки,   когда   исправно   трудились
динамо-машины, вырабатывая электричество в  натянутые  провода,  когда  свет
сделал безопасными самые ужасные городские закоулки, именно  тогда  в  город
пришли корейцы.
   Они прибыли целым эшелоном повозок, нагруженных всем  необходимым,  чтобы
начать независимую жизнь.
   Желтолицые освоили еще не распаханные степи, возведя  на  крепких  травах
свои жилища и народив в короткое время целое полчище косоглазых детишек.
   По этому поводу г-н Контата, посоветовавшись с  влиятельными  горожанами,
решил провести  перепись  населения,  дабы  иметь  над  ним  государственный
контроль.
   Повсюду были разосланы общественники, которые неутомимо трудились, считая
головы проживающих. К  концу  второго  месяца  перепись  была  закончена,  и
оказалось, что в  Чанчжоэ  к  настоящему  времени  проживает  шестнадцать  с
половиной тысяч человек, считая корейцев.
   - А немало нас уже! - возрадовался Ерофей Контата на городском совете.  -
Немалый у нас уже городишко!
   - Надо к православию инородцев привести! - рек митрополит Ловохишвили.  -
Защитить их, неразумных, крестом!
   -  Вам,  ваше  святейшество,  и  знамя  в  руки.  Крестите   корейцев   в
православие!
   - Это мы разом! - пообещал посланник Папы.
   Но разом великое дело не случилось.  Корейцы  были  готовы  на  все  -  и
платить прогрессивные налоги, и  жертвовать  средства  на  церковные  нужды,
однако креститься ни в какую не хотели.
   Никакими церковными радостями, ни пасхальным  яичком,  ни  куличиком,  ни
божественным воскресением не мог завлечь митрополит косоглазых в лоно Божье.
   Как ни трудился проповедник в поте лица, корейцы вежливо отказывались.
   - Экие неразумные! - жаловался Ловохишвили. - Ничего  не  понимают!  Даже
русского языка не разумеют!..
   Со временем посланник Папы смирился со своим поражением, и корейцев так и
оставили жить в городе незащищенными от бесовских сил...
   К концу шестого года чанчжоэйского летосчисления в  город  прибыли  новые
поселенцы. Их  насчитывалось  более  тысячи..."  Генрих  Иванович  поворотил
страницу,  за  которой  начинался  список  вновь  прибывших.  Он   не   стал
вчитываться в фамилии, а отделив листочки с алфавитным указателем, продолжил
чтение непосредственно рукописи.
   - В гостинице Лазорихия процветал бизнес. Все комнаты были  заняты,  а  со
временем их, и так не очень  просторные,  перегородили  фанерными  стенками,
чтобы увеличить количество спальных мест, а вместе с тем и доходы.
   С утра  до  вечера  Лазорихий  вместе  с  матерью,  братьями  и  сестрами
неутомимо трудились, обеспечивая клиентам хороший сервис. Они скоблили  полы
и круглосуточно стирали постельное белье,  кухарили  всяческие  разносолы  и
создавали культурный досуг, напевая вечерами азиатские песни у камина.
   - Как хорошо, мама, что мы открыли гостиницу! - радовался Лазорихий.
   - Да, сынок! Очень хорошо!
   - И люди рады, и у нас благополучие!..
   - Да, сынок...
   - Только вот что меня беспокоит, мама!..  -  Лазорихий  замолчал,наморщив
лоб.
   - Что же, милый?
   - А как же мои философские изыскания?.. Я заметил, что чем больше  у  нас
постояльцев, тем меньше я размышляю о парадоксах  бытия,  не  задумываюсь  о
смерти вовсе, да и причины жизни от меня ускользают!.. Как с этим быть?!
   - Ах, сынок, - загрустила мама. - Так оно в жизни и  бывает.  Чем  больше
повседневной рутины, тем жизнь беззаботней! А для философских  мыслей  нужна
скука отчаянная! От скуки и мысли все светлые... Так-то, сынок...
   - Что же мне делать, мама?.. Ведь я - философ, пустынник!
   - Отъединись от жизни повседневной. Запрись в комнате и скучай  отчаянно!
Лежи сутки напролет в мучениях, гляди на солнце и луну - думай и страдай  за
все человечество! Тогда придут мысли о смерти!
   - А как же вы, мама?! Как же вы без помощи моей?
   - Да как-нибудь, - улыбнулась мать. - Наймем помощников. Чай,  не  бедные
уже...
   Лазорихий был  растроган  такими  словами  матери.  Он  нежно  обнял  ее,
поцеловал в лоб и, не теряя времени, удалился в свободную комнату, заперся и
начал думать о таинствах бытия.
   В гостинице проживало  огромное  количество  детей.  Они  шумели  круглые
сутки, беспричинно плакали, выводя из себя нервных родителей.
   Как уже отмечалось, стены в гостинице были  в  большинстве  фанерными,  а
потому Лазорихий слышал все, что происходит даже в  дальних  номерах,  и  от
этого не мог сосредоточиться на своих мыслях.
   Как-то ночью,  в  плохом  расположении  духа,  измученный  всеразрушающим
шумом, пустынник выбрался из заточения и спустился в кухню, где  вытащил  из
мешочка пару крупных фасолин, которыми, возвратясь в  свою  келью,  накрепко
заткнул уши.
   И, о чудо! На следующее утро  философ  проснулся  от  абсолютной  тишины.
Фасолины помогли!.. Лазорихий обрадовался и через некоторое время  заскучал,
что позволило ему родить философский афоризм:
   - Философия - это мысль! Но не всякая мысль - философия!..
   Приблизительно в это же время  в  городе  появился  новый  поселенец.  Он
въехал на чанчжоэйскую окраину на белом коне, злобно скалящем зубы. Конь был
приземист и мускулист, с крупными шрамами на лоснящемся крупе, оставленными,
судя по всему, сабельными ударами.  Полковничий  мундир  седока  блестел  на
солнце необыкновенным количеством орденов, медалей и всевозможных  подвесок.
Ноги, обутые  в  великолепные  сапоги,  пришпоривали  бока  коня,  заставляя
животное  двигаться  иноходью.  Лицо  полковника  украшали  пушистые  усы  с
обильной сединой и степной загар, прибавляющий всаднику мужественности.
   Полковник, не торопясь, проехал из одного конца города  в  другой,  давая
возможность жителям хорошенько себя разглядеть.  Сам  же  он,  казалось,  не
смотрел по сторонам вовсе, как будто все в этом населенном пункте  было  ему
знакомо с детства. Он остановил коня возле казарм, легко спешился и приказал
доложить генералу Блуянову о прибытии полковника Бибикова.
   - Если в город вошел еще один  военный  -  быть  войне!  -  решил  доктор
Струве, углядевший в окно проезжающего  мимо  полковника.  -  Надо  готовить
полевой госпиталь!
   - Монголы сосредоточивают свои силы на северо-западе, в тридцати  верстах
от города, - докладывал Бибиков генералу. - В основном это конные соединения
Бакши-хана, вооруженные - фоккель-бохерами". Судя по всему, они будут  готовы
к вторжению в самое ближайшее время. Вот поэтому я и прибыл к вам.
   - Все, что вы рассказываете, - печально, - ответил генерал Блуянов. -  Но
что делать, мы с вами люди военные и должны защищать свое  Отечество,  сколь
ни малы наши силы. - Генерал хлебнул вина. - Как вы думаете, каковы  причины
вторжения?
   - Монголы считают, что эти  степи  издавна  принадлежат  им.  Они  крайне
раздражены, что на их территории кто-то выстроил город и благоденствует!
   - Причины веские!.. Что вы предлагаете в этой ситуации?
   - Полную мобилизацию! Другого выхода нет! Мы должны защищаться, даже если
нас ожидает поражение!
   - О поражении не может быть и речи!
   - Я тоже так считаю, - согласился Бибиков.
   - Монголы отсталая нация, они не владеют военными науками, тогда  как  мы
закончили военную академию.
   - Согласен.
   - С другой стороны, монголов много, они злобны, как бешеные собаки, и  не
остановятся перед выбором между насилием над мирным  населением  или  просто
ведением военных действий.
   - Да, это так.
   - Во всяком случае, нужно обо всем немедленно оповестить главу  города  и
совместными усилиями выработать решение по возникшей проблеме...
   Вечером состоялось заседание городского совета.
   - Не можем ли мы решить конфликт  мирным  путем?  -  поинтересовался  г-н
Контата.
   - Скажем, материально возместить монголам моральный ущерб?
   - Думаю, что нет, - ответил полковник Бибиков. -  Азиаты  попросту  хотят
отобрать у нас город. Они специально ждали, пока мы  закончим  строительство
всех инфраструктур, чтобы прийти на готовое, истребив сначала все  городское
население.
   - Так-так.
   - Можем ли мы обратиться к российским властям? - спросил генерал Блуянов.
   - Думаю, что нет, так как эта территория действительно является  спорной.
Нам предстоит выпутываться из этой ситуации своими силами, как ни  печально!
- ответил Контата.
   - Мы должны защитить свой город! -  с  пафосом  заявил  скотопромышленник
Туманян.
   - Я выделяю средства из собственных капиталов и первым встану  на  защиту
Отечества!
   - Можете рассчитывать и на меня! - поддержал Туманяна г-н Бакстер.
   - Я прекрасно стреляю! - с достоинством произнес г-н Мясников.
   - Я могу быть санитаром, - скромно сказал г-н Персик.
   - Благословляю вас на святое дело! - перекрестил  собравшихся  митрополит
Ловохишвили.
   -  Я  так  понимаю,  что  мы  пришли  к  единому  мнению!  -  резюмировал
губернатор. - Итак, господа, война! Мы не сдадимся!
   На следующий день в городе была назначена полная мобилизация.  Сначала  в
строй встали все мужчины старше семнадцати лет. Затем к  ним  присоединились
подростки.  Сияя  глазами  от  восторга,  они  целыми   днями   отрабатывали
стрелковые упражнения и учились пользоваться штыками в рукопашном бою.
   Не желая оставаться  безучастными  к  происходящему,  к  своим  мужьям  и
сыновьям присоединились их жены и матери. Они изорвали свои старые платья на
бинты, сменили юбки на брюки и поклялись не  беременеть,  пока  не  кончится
война.
   Таким образом, весь город от мала до велика встал на защиту Отечества.
   Единственным жителем, который не ведал  о  происходящем,  был  Лазорихий,
проводящий месяцы напролет в  своей  добровольной  тюрьме.  Лежа  на  рваном
тюфяке, размышляя о вечном, панически боясь мирского шума, он не вынимал  из
ушей фасолин, которые настолько прижились в ушных раковинах, что вскоре дали
ростки, распустившись затем кустиками...
   В этой ситуации  случилось  так,  что  великий  астрологический  тезис  -
- Звезды предполагают, а человек располагает" - перевернулся с ног на голову.
Все  оказалось  наоборот.  Человек  предположил,  а  звезды   устроили   все
по-другому.
   Монголы не стали нападать на город. Они просто  взяли  Чанчжоэ  в  кольцо
блокады и стали ожидать капитуляции.
   - Захотят кушать - на коленях приползут! - здраво полагал Бакши-хан. -  И
женщин своих раздетыми и мытыми приведут!
   Город перешел на режим строжайшей  экономии.  Каждому  жителю  выдавалась
крошечная пайка хлеба на день и флакон растительного масла, дабы не  умереть
с голоду.
   Вечерами на город опускались сладкие ароматы костров, на которых  монголы
готовили свой плов и прочую вонючую пищу. В такие часы  весь  город  мучился
желудочными резями и с трудом справлялся с обильным слюновыделением.
   - Ах, подонки! - ругался генерал Блуянов. - Ах, мерзавцы!
   Столь же голодный, как и остальные, злой, как отощавший  волк,  полковник
Бибиков рвался в бой. Ваше высокородие! - умолял он. - Разрешите мне с моими
людьми устроить набег на монгольское становище! Они сейчас обожрались  своей
конины и потеряли бдительность! А мы их шашками да по мордасам!
   - Нет, Валентин Степанович! - запрещал генерал. - Нет,  и  еще  раз  нет!
Уймите свою горячность, а то сложите голову, да и людей погубите!
   Осада длилась уже три месяца. Запасы продовольствия успешно  подходили  к
концу, а новый урожай обе- щал созреть лишь через два месяца. В городе  были
съедены все собаки и кошки, весь скот г-на Туманяна пошел  под  нож,  настал
черед г-на Белецкого резать своих племенных крейцеров.
   - Режьте лучше меня! - взмолился коннозаводчик. - Да как же такую красоту
и под нож!.. Это же слава нашего города!.. Не могу!..
   - Люди гибнут от голода, пухнут на глазах, словно пышки на сковородке!  А
вы - красота! - укорял Белецкого губернатор.
   - А что же мы сидим на месте?! Разве мало у нас  отважных  воинов,  чтобы
добыть продовольствие в бою для женщин и детей?! Да я первый возьму  в  руку
шашку и - в бой!
   - Вот-вот! И я о том же! - поддержал коннозаводчика полковник Бибиков.
   - А я запрещаю вам это делать! -  закричал  генерал.  -  У  нас  всего-то
солдат пять тысяч, а у нехристей двести! Режьте жеребцов - и дело с концом!
   Г-ну Белецкому ничего не оставалось делать,  как  собственноручно  резать
лошадям горла. При этом он плакал и просил у них прощения. Лошади, казалось,
понимали, для чего их лишают жизни, а оттого не сопротивлялись,  лишь  ржали
жалобно.
   Впрочем, Белецкий пошел на  хитрость  -  спрятал  пару  самых  породистых
лошадей в собственном доме, выделив для них бальную залу.  Чтобы  не  ржали,
коннозаводчик обвязал их морды одеялами, а навоз выносил ночами,  тайком,  в
интимном горшке.
   Конину съели быстро, даже кости  перемололи  в  муку  и  испекли  из  нее
лепешки.
   Город погрузился в еще большую тоску, и некоторые жители уже  поглядывали
на своих соседей как на калорийный продукт, который можно  съесть.  Вдобавок
произошло самое ужасное.  Диверсанты,  невесть  каким  образом  проникшие  в
город, сожгли на корню будущий урожай и спалили амбары  с  семенным  зерном.
Будущая еда сгорела быстро и справно.
   Полковнику Бибикову пришлось лишить жизни своего верного друга, вышедшего
невредимым из многих военных схваток, - мускулистого коня.  Одним  движением
остро отточенной шашки он срубил ему голову и  подставил  ведро  под  бьющее
черной кровью горло поверженного животного.
   Конь был съеден в одно  мгновение,  поделенный  по  справедливости  между
всеми городскими жителями.  По  тридцать  граммов  на  душу.  По  шестьдесят
граммов было выдано лишь двум  особам  в  городе  -  лейтенанту  Ренатову  и
мадмуазель Бибигон, которые решили в эти сложные времена пожениться. Двойная
пайка конины стала им свадебным подарком.
   Только  один  Лазорихий  не  ведал,  что  творится  в  миру.  Отягощенный
гипотетическими проблемами бытия, он не нуждался ни в пище, ни в  воде.  Его
мысли, предельно ясные, как никогда, выстраивались в парадоксальные  цепочки
прозрений, а фасолевые кусты, разросшиеся из ушей по всей комнате, уже  дали
свои первые плоды - маленькие зеленые барабульки.
   - Жизнь происходит из ничего, - понял Лазорихий. - Ничего вбирает в  себя
все!
   А все - это такое же ничего!
   Одним из голодных дней мать Лазорихия, готовящаяся  от  истощения  отдать
Богу душу, нашла в себе силы, чтобы доползти до комнаты сына и попрощаться с
ним навеки. Она с трудом смогла  открыть  дверь,  прикипевшую  к  косяку  от
нечастого использования, и втащила свое немощное тело в  келью  отпрыска.  И
каково было ее изумление, какой крик вырвался из ее исстрадавшегося  сердца,
когда она увидела заполняющие всю комнату заросли фасоли с  десятками  тысяч
плодов, созревших к употреблению...
   - Мы спасены! - закричала азиатская мать. - Мы будем жить!
   На  крики  сбежались  постояльцы  гостиницы,  бурно  разделившие  радость
хозяйки.
   Фасолины были осторожно срезаны, уложены в мешок и  отнесены  в  поле,  в
плодородную землю которого их и высадили всем городом.  От  такой  нечаянной
радости горожане  на  время  забыли  о  голоде  и  запаслись  силами,  чтобы
дождаться фасолевого урожая.
   А Лазорихий по-прежнему не ведал, что происходит в городе, в  котором  он
почитался первым жителем.
   Его мозг работал  на  полную  мощность,  уши  были  заткнуты  разросшейся
фасолью, а глаза, закрытые за ненадобностью веками,  покрылись  паутиной,  в
которой жил паук, питающийся мухами.
   - - Самое главное - земля родящая! - думал Лазорихий. - Земл