думала, что кивок предназначен  ей,  и  Генрих  отчетливо
увидел смешок, этакое еле уловимое растягивание  пухлых  губок  в  надменной
улыбке. Девушка слегка поклонилась в ответ.
   - Мы уже целиком и полностью застроили  - климовское"  поле  и  собираемся
откупить Гуськовский лес для дальнейшего расширения, - продолжал губернатор.
- Ежегодно мы продаем до десяти миллионов куриных тушек в том или ином виде.
Поэтому, как  вы  понимаете,  нам  нужно  застраивать  новые  площади  более
современными производственными корпусами.  Мы  ввезем  из-за  границы  самое
лучшее оборудование и установим его в нашем  родном  городе.  Тем  самым  мы
рассчитываем утроить прибыли и значительно увеличить  процент  отчислений  в
казну Чанчжоэ. Но с таким расширением предприятия нам становится все сложнее
контролировать ситуацию в  производстве...  Улавливаете  мою  мысль,  Генрих
Иванович?
   - Пока нет, - признался полковник.
   - Сейчас поймете... Участились случаи намеренной порчи имущества на наших
предприятиях. Один из рабочих-китайцев принес  на  ферму  огнемет  немецкого
производства и живьем спалил тысячу кур. Вы  не  представляете  себе,  какое
зрелище предстало перед нами! Это сплошной ужас! Тысяча обугленных  тушек!..
А вонь какая!.. До сих пор в носу сладость  стоит!  Никогда  не  думал,  что
живьем спаленная плоть так сладко пахнет. Хорошо, что пожар на ферме вовремя
успели потушить!
   - А что с рабочим? - поинтересовался Шаллер.
   -  Доктор  Струве   признал   его   невменяемым   психически.   Временное
помешательство на почве куринофобии.
   - У нас скоро у всех случится фобия.
   - Вот в этом и смысл моего предложеньица, -  подошел  к  самому  главному
губернатор. - Нам требуется более совершенная система  охраны  производства.
На это мы тоже не  пожалеем  денег.  Ввезем  современные  охранные  системы,
этакие  электрические  устройства,  наймем   квалифицированный   персонал...
Дорогой Генрих Иванович, я предлагаю вам возглавить службу  охраны  на  всех
наших предприятиях.
   В вашем подчинении будет более сотни человек!
   Шаллер искренне удивился:
   - Я же никогда этим не занимался!
   - Все мы учимся! Все мы постигаем премудрости жизни лишь в самом процессе
жизни. Так что научитесь, Генрих Иванович! Вас в городе уважают!.. К тому же
жалованье для начала -  сто  тысяч  годовых.  Как  вам  это?!  -  Контата  с
жадностью экспериментатора  заглянул  в  глаза  Шаллера.  -  Как  вам  такое
предложеньице?
   Ну-с?
   - Вы меня огорошили, - честно признался  полковник.  -  Не  знаю,  что  и
ответить вам, Ерофей Ерофеевич!
   - Я знаю, что вы в конце концов ответите, дорогой полковник. Но вы все же
не торопитесь с ответом. Переспите с  моим  предложеньицем  ночку-другую,  а
потом  и  скажете  мне  свое  решенье.  Договорились?  А  теперь  мне   надо
переговорить  с  уважаемым  митрополитом,  если  найду  его...  Пьет,  поди,
портвейн в обществе Веры Дмитриевны, где-нибудь в  дальних  апартаментах.  -
Контата огляделся по сторонам. - Думайте, полковник, думайте! Все-таки как я
завидую вашему богатырскому здоровью, Генрих Иванович!
   Губернатор  отправился  разыскивать  митрополита  Ловохишвили,  а  Шаллер
заметил на другом конце залы Лизочку Мирову. Лицо ее было слегка  припухшим,
но это можно было списать за счет вечерней усталости.  Она  искусно  подвела
глаза, припудрила носик и о чем-то разговаривала с толстушкой Берти;  рядом,
на столике с тонкой ножкой, стоял разоренный поднос  с  заварными  эклерами.
Неподалеку крутились поклонники, а молодой человек, читавший гекзаметр,  зло
поглядывал в сторону полковника.
   Шаллер решил уходить. Он поочередно раскланялся с  гостями  и  напоследок
кивнул  Лизочке.  Она  как-то  неуверенно  улыбнулась  в  ответ,   пошевелив
пальчиками на покрасневшей ручке,  и  что-то  беззвучно  сказала,  а  что  -
полковник не разобрал.
   Генрих Иванович прошел вдоль ряда автомобилей;  судя  по  их  количеству,
гости еще не разъезжались, а, наоборот, прибывали.
   Монах по-прежнему спал в  авто  митрополита,  а  из  приоткрытого  окошка
серьезно пахло вином.
   Шаллер завел свой - краузвеггер" и не спеша вывел его на шоссе. Всю дорогу
он  размышлял  над  предложением  губернатора.  Сама  работа  полковника  не
интересовала, какой бы она ни была. Но  деньги!..  От  такой  суммы  нелегко
отказаться, ой как нелегко... Сто тысяч!.. С  другой  стороны,  работать  за
такие деньги придется не покладая рук, свободного времени будет крайне мало,
если оно вообще будет... А  как  же  тогда  озарения?  Как  же  с  процессом
мышления, если голова будет занята охраной куриных гузок?
   Размышления Шаллера прервал затор  на  дороге.  Через  шоссе  неторопливо
переваливала колонна кур. Они никуда не  торопились,  поклевывая  асфальт  в
свете фар. Пестрые  и  одноцветные,  они  вспыхивали  в  темноте  маленькими
красными глазками.
   - Выделили  бы  средства  на  заграждения  вдоль  дорог",   -   с   легким
раздражением подумал Шаллер и в зеркальце заднего  обзора  увидел  свет  фар
приближающегося  автомобиля.  Машина  поравнялась  с   авто   полковника   и
затормозила, пережидая куриную колонну. В  салоне  зажегся  свет,  и  Шаллер
опознал в водителе Франсуаз Коти.  Девушка  читала  газету.  Полковник  тоже
включил свет.  Затем  слегка  коснулся  сигнала,  - краузвеггер"  пискнул,  и
Франсуаз обернулась. Шаллер развел руками: мол, ничего  не  поделаешь,  надо
пережидать эту куриную реку, пасущуюся на проезжей части. Девушка кивнула  в
ответ и, кзмахнув копной волос, вернулась к своей  газете.  Генрих  Иванович
немного обиделся и подумал, что с таким характером девственности Коти ничего
не грозит... Он погасил лампочку, устроился на  сиденье  поудобней  и  резко
вдавил педаль газа в пол.  Машина  рванулась,  оставляя  за  собой  кровавые
лепешки в перьях.
   - Пусть  почитает",  -  подумал  полковник,   представляя,   какой   гвалт
взбешенных кур стоит сейчас на оставленном участке дороги.
   Франсуаз Коти смотрела вслед автомобилю  полковника  Шаллера  и  надменно
улыбалась. Она не была сентиментальной, а потому кровь раздавленных  кур  ее
никак не волновала.


   7

   Джером  зевнул.  Боль  постепенно  проходила,   уступая   место   желанию
действовать.
   Мальчик встал с кровати, приподнял матрац и вытащил из-под него самопал.
   Изделие представляло из себя грубо обструганную деревяшку в виде ручки, к
которой была приделана стальная трубочка,  выкрашенная  в  черный  цвет.  Из
тумбочки Джером достал болыпой спичечный коробок и принялся  соскабливать  в
жестяную  баночку  со  спичечных  головок  серу.  Он  делал  это  с   особой
тщательностью, чтобы с серой в баночку случайно не попали кусочки дерева.
   - Куда бы пойти сегодня? - думал  мальчик.  -  Где  на  этот  раз  выбрать
позицию для стрельбы?" Возле - климовского" поля он был вчера, да и приметные
там места, могут заметить, и тогда пощады ждать не придется. Будут бить  чем
попало!..
   Джером подумал, что давно не залегал возле Плюхова монастыря, где водятся
особенно жирные куры, и тем самым место было определено.
   Джером прикинул,  достаточно  ли  он  начистил  серы.  Хватит  на  десять
выстрелов...
   Он выудил из кармана шорт  мешочек  на  длинном  шнурке,  раскрыл  его  и
вывалил содержимое на стол... Тридцать две  дробины,  пересчитал  он.  Можно
заряжать по три штуки зараз. Лишь бы ствол не разорвало...
   Мальчик плотно закрыл банку и засунул ее  вместе  с  мешочком  в  карман,
затем достал из-под кровати пустую бутылку и  поместил  ее  между  ремнем  и
животом, прикрыв рубахой... Солнце уже садится, отметил он, глядя в окно. Ну
ладно, в случае чего буду ориентироваться по куриным глазам - они в  темноте
светятся, как красные мишени.
   Джером вышел из комнаты и огляделся по сторонам. Коридор был пуст.
   Больше всего неохота встречаться с Бибиковым, подумал он, шагая к выходу.
Если все ясе встретится и будет лезть своими  жирными  руками,  выстрелю  из
самопала прямо в свинячью рожу! Чтобы кровища из глаз брызнула!
   Но Бибиков не повстречался Джерому. Зато возле самого  выхода  на  голову
мальчика неожиданно опустилась линейка г-на Теплого, как  раз  в  это  время
входящего в здание интерната.
   - Гулять? - рассеянно спросил г-н Теплый.
   - Угу, - ответил Джером,  увидев,  что  на  этот  раз  линейка  оказалась
логарифмической.
   - Ну-у...
   Учитель пошел по коридору, мыча  про  себя  что-то  нечленораздельное,  а
мальчик с удовлетворением отме-тил, что Бибиков пока еще не успел  настучать
на него. А то бы не видать ему сегодня охоты. Вместо нее  при-шлось  бы  всю
ночь держать руки в холодной воде.
   Джером смачно сплюнул вслед г-ну Теплому.
   Снаружи  было  тепло.  Вечернее  солнце  красило  обла-ка,  застывшие  на
небосклоне, а деревья понемногу ро-няли листья, которые,  медленно  кружась,
падали под ноги Джерома.
   Путь к Плюхову монастырю лежал через  городские  пустыри,  краем  задевая
корейский квартал.  Мальчику  нравилось  проходить  по  кривым  улочкам,  по
которым то и дело сновали маленькие человечки, обтянутые жел-той  кожей.  Он
любил заходить в их лавочки и часами бродить вдоль  полок  со  всевозможными
приправами в баночках с цветными  этикетками.  В  магазинчиках  нос  Джерома
вдыхал неведомые ароматы, сравнимые лишь с фантазиями о дальних  странах,  а
глаза успокаивались на чужеземных надписях, называемых иероглифами.
   Его никто и никогда не гнал из магазинчиков, наоборот, хозяева  неизменно
улыбались ему, когда он входил, а потом, когда он растворялся между полками,
забывали о нем и щебетали по-птичьи между собой о чем-то сво-ем...
   Сегодня Дясером не имел времени посетить корей-скую лавку.  У  него  была
другая цель - поскорее до-браться до Плюхова монастыря, а потому  он  быстро
ми-новал любимые места и вышел из города на проселоч-ную дорогу.
   Быстро темнело, и по-человечьи свистели ночные птицы.
   - Если бы я был птицей, - думал Джером, - я бы мог быстрее  добираться  до
нужной цели. Я летел бы над рекой, вдыхая свежесть ее потока.  Я  бы  вертел
малень-кой головкой и замечал все мелочи вокруг - всякие травинки и ползущих
по ним насекомых. Я бы мог отдыхать на верхушках самых  высоких  деревьев  и
рассматривать всю округу. Я бы мог видеть всех людей и  всех  животных...  Я
был бы птицей-одиночкой и никогда бы не сбивался в стаю... Волкам необходимо
быть в стае, иначе им не справиться с болыпим оленем или лосем... Одни волки
загоняют, а другие нападают... Лось -  красивое  животное,  хотя  у  него  и
неуклюжая морда. Такая большая и непропорциональная сильному туловищу...
   Странно, что животные всегда красивы, а лица  людей  часто  безобразны...
Если бы лось посмотрел на мое лицо, он бы наверняка  решил,  что  мои  черты
уродливы...
   Странно, почему я  сейчас  вспомнил  о  лосе?  Лося  я  видел  только  на
картинках в учебнике по зооло-гии... Есть же на свете всякие  умные  ученые,
которые составляют книжки и видели в жизни столько, сколько не  видела  даже
птица, перелетающая на огромные рас-стояния. Если бы я был птицей, я мог  бы
сидеть на роге лося, ехать на нем и смотреть, что тот ест, наклоняя морду  к
земле. Если бы на лося напали волки, я мог бы взлететь и посмотреть свысока,
как тот погибает, за-гнанный волчьими укусами. Потом бы я увидел, как  волки
едят лося.
   Таким образом, я бы смог узнать,  как  ест  лось  и  как  питаются  лосем
волки...
   Лишь бы не превра-титься в курицу", - подумал мальчик.
   Он шел по проселочной дороге вдоль реки, замечая то тут,  то  там  стайки
клюющих кур... В этом месте и до-рога  и  река  делали  крутой  поворот,  за
которым на хол-ме стоял Плюхов монастырь  с  зеленым  куполком,  окру-женный
высоким забором.
   - Нет, - подумал Джером. - Иногда и люди бывают красивыми".
   Мальчик вспомнил, как неделю назад, бесцельно  болтаясь  по  чанчжоэйским
окраинам, он случайно на-ткнулся на заброшенный бассейн с горячей водой.
   Бас-сейн испарял какие-то минералы, клубясь  паром.  На  его  поверхности
плавали осенние листья, особенно яркие в  воде.  Джером  было  уже  собрался
искупаться, даже снял одежду, но тут  на  противоположной  стороне  появился
человек в военном мундире, который о чем-то думал, был  весь  в  себе  и  не
обращал внимания на окружаю-щую его природу. Он тоже  разделся  (Джером  еле
успел убраться в кусты боярышника) и забрался в воду. Гля-дя на  голое  тело
незнакомца, мальчик искренне удив-лялся. Оно было похоже на  совершенство  -
тело, не-торопливо рассекающее мощными гребками водную гладь. Могучая спина,
на которой могли бы без труда усесться трое  таких,  как  Джером,  бугрилась
мышцами, словно под кожей незнакомца работали шатуны  огром-ного  механизма.
Ноги, подобные двум винтам,  пенили  воду,  возбуждая  мириады  пузырьков...
Человек некото-рое время, фыркая, поплавал, затем откинул голову на  бортик,
закрыл глаза и, казалось, заснул.
   Джером ви-дел, как мерно вздымается его грудь, а руки, словно вы-резанные
из дерева, лежат на воде.
   Мальчик, думая,  что  незнакомец  спит,  сделал  не-осторожное  движение;
затрещали ветки, и человек от-крыл глаза.
   Джером был в полной уверенности, что  огромный  мужик  его  приметил.  Он
поднял с бортика голову и стал вглядываться в заросли, щуря  глаза.  Мальчик
замер и пересидел опасность... Мужик вылез из бассейна и, одевшись на мокрое
тело, неторопливо пошел своей до-рогой. Между ног у него было столь густо  и
черно, что Джером испугался: ему никогда не стать таким взрос-лым...
   Мальчик подходил к Плюхову монастырю и думал о том, что непременно  опять
сходит к бассейну и искупа-ется в нем. Еще ему было крайне интересно узнать,
кто этот незнакомый  мужик  с  телом  Зевса,  нарисованного  в  учебнике  по
античной истории.
   Размышления Джерома прервала маячившая  невда-леке  фигура  в  монашеских
одеждах.
   Монах не спеша шел в ту же сторону, что и  мальчик.  Видимо,  Джером  шел
быстрее и нагнал его в дороге.
   Отец Гаврон, узнал мальчик и замедлил шаг.
   Монах нес в руках какую-то бутыль, сжимая ее бе-режно, словно дитя.
   - Формоль", - подумал Джером.
   Поговаривали, что отец Гаврон был болен диабе-том - сахарной  болезнью  и
что он в муках изобрел какое-то вещество, лечащее  его  от  тяжкого  недуга,
кото-рое сам же и назвал формолью.  Поговаривали,  что  обык-новенное  живое
существо формоль убивала наповал двумя каплями, но только не  отца  Гаврона.
Он  прини-мал  ее  по  полстакана  натощак  каждое  утро,  что  давало   ему
возможность жить и работать на подворье самые тя-желые работы.
   Особенно непослушных учеников интерната  отдава-ли  на  перевоспитание  в
Плюхов монастырь, и попадали они непременно в келью отца Гаврона. Монах умел
пере-воспитывать,  выбивая  спесь  из  послушников  непосиль-ным  трудом   и
коротким сном под утро. От этих послуш-ников город и узнал про  изобретенную
монахом фор-моль.
   Джером знал, что рано или поздно сам попадет под монастырский  замок,  но
не огорчался, а, наоборот, наде-ялся, что ему  удастся  стащить  хоть  самую
малость лекарства, являющегося сильнодействующим ядом. А уж  он  найдет  ему
применение.
   Мальчик еще немного замедлил шаг, давая монаху возможность  оторваться...
Потом обошел монастырь по правую руку и отыскал пригорок невдалеке от речки,
за которым было удобно устроить засаду. Он улегся на землю и стал  наблюдать
за курами, пасущимися на пло-дородном берегу. Их было в этом  месте  великое
множе-ство. Всех мастей и величин, глупые  в  своей  безмятеж-ности  в  этот
вечерний  час,  они  представляли  собой  ве-ликолепные   мишени...   Джером
осторожно достал из кармана самопал и  дробь.  Насыпал  в  трубочку  серы  и
отсчитал три дробины. Оглядевшись еще  раз  по  сторо-нам,  оттянул  боек  и
приготовился к стрельбе, приметив двух жирных петухов, черного  и  пестрого,
которые так важно  вышагивали  в  траве,  как  будто  только  что  узнали  о
присуждении им Нобелевской премии в области физики.
   Мальчик тщательно прицелился и спустил курок. Заряд с грохотом  угодил  в
пестрого петуха. Его голова, словно тухлый помидор, разлетелась на множество
ош-метков, а обезглавленное тело в  предсмертных  конвуль-сиях  забегало  по
мокрой траве, обливая кровью испу-ганных сородичей, бросившихся врассыпную.
   - Есть! - заорал Джером во все горло. - Да! Да! Да!
   Он рванулся вдогонку за убегающей  жертвой,  догнал  ее,  навалился  всем
телом и, пачкаясь в густой крови, дождался последних петушиных судорог.
   Если бы кто-ибудь в этот момент видел Джерома, то понял бы,  что  мальчик
счастлив этой минутой. Его лицо лучилось диким восторгом,  губы  растягивала
ши-рокая улыбка, а пальцы, сжимающие мертвую тушку за ноги, так  и  тряслись
от возбуждения.
   Джером вытащил из-под ремня бутылку и принялся  цедить  в  нее  кровь  из
петушиного горла, давя на тушку коленом.
   - Вот ведь как мало  в  курице  крови,  -  думал  Джекарства,  являющегося
сильнодействующим ядом. А уж он найдет ему применение.
   Мальчик еще немного замедлил шаг, давая монаху возможность  оторваться...
Потом обошел монастырь по правую руку и отыскал пригорок невдалеке от речки,
за которым было удобно устроить засаду. Он улегся на землю и стал  наблюдать
за курами, пасущимися на пло-дородном берегу. Их было в этом  месте  великое
множе-ство. Всех мастей и величин, глупые  в  своей  безмятеж-ности  в  этот
вечерний  час,  они  представляли  собой  ве-ликолепные   мишени...   Джером
осторожно достал из кармана самопал и  дробь.  Насыпал  в  трубочку  серы  и
отсчитал три дробины. Оглядевшись еще  раз  по  сторо-нам,  оттянул  боек  и
приготовился к стрельбе, приметив двух жирных петухов, черного  и  пестрого,
которые так важно  вышагивали  в  траве,  как  будто  только  что  узнали  о
присуждении им Нобелевской премии в области физики.
   Мальчик тщательно прицелился и спустил курок. Заряд с грохотом  угодил  в
пестрого петуха. Его голова, словно тухлый помидор, разлетелась на множество
ош-метков, а обезглавленное тело в  предсмертных  конвуль-сиях  забегало  по
мокрой траве, обливая кровью испу-ганных сородичей, бросившихся врассыпную.
   - Есть! - заорал Джером во все горло. - Да! Да! Да!
   Он рванулся вдогонку за убегающей  жертвой,  догнал  ее,  навалился  всем
телом и, пачкаясь в густой крови, дождался последних петушиных судорог.
   Если бы кто-нибудь в этот момент видел Джерома, то понял бы, что  мальчик
счастлив этой минутой. Его лицо лучилось диким восторгом,  губы  растягивала
ши-рокая улыбка, а пальцы, сжимающие мертвую тушку за ноги, так  и  тряслись
от возбуждения.
   Джером вытащил из-под ремня бутылку и принялся  цедить  в  нее  кровь  из
петушиного горла, давя на тушку коленом.
   - Вот ведь как мало в курице  крови,  -  думал  Джером.  -  И  стакана  не
наберется!
   Не то что в человеке - четыре  литра!  А  в  лосе,  наверное,  крови  два
ведра!.." Отбросив обескровленное тельце, мальчик отер бу-тылку от  крови  и
перьев и, успокаиваясь, вновь залег за пригорок.
   На этот раз ему пришлось ждать гораздо долыпе. Куры, испуганные  грохотом
самопала, перекочевали подалыпе и теперь клевали возле самой  реки,  но  все
ясе зернышко за зернышком приближались к лобному ме-сту.
   - Вот твари безмозглые, - думал Джером. - Можно тысячу перестрелять, а они
так и не поймут, что проис-ходит... Лось непременно убежал бы с этого  места
и ни-когда бы впоследствии к нему не приближался,  а  эти  -  прожорливые  -
ползут на смерть".
   Джером перезарядил самопал и прицелился в кудах-чущую птицу.
   На этот раз он попал курице в  крыло.  Жирная  тварь  завопила  в  гневе,
хлопая по  боку  здоровым  крылом,  за-крутилась  на  одном  месте,  пытаясь
избавиться от боли.
   Мальчик проворно выбежал из засады, прыгнул на раненую курицу  и  в  одно
движение скрутил ей  голову.  Затем  повторил  ту  же  процедуру,  что  и  с
предыдущей жертвой, - выдавил в бутылку теплую кро