,
если яблочек мало. Такова воля Божья! И этой  волею  Божьей  целебные  плоды
были посланы нам!.. Правильно ли, ваше преосвященство, я рассуждаю?
   Митрополит поглаживал свой ощипанный  затылок  и  наслаждался  гладкостью
шеи.
   - Яблоки не Господом нам посланы, а отцом Гавроном, -  ответил  наместник
Папы.
   - Он их вырастил во имя любви, он им и хозяин!
   - Да они же растут на территории чанчжоэйского храма! - не  унимался  г-н
Персик.  -  А   следовательно,   принадлежат   церкви!   Монахи   не   имеют
собственности!
   Я это наверное знаю!
   - Все-таки надо переизбирать  Персика!  -  с  уверенностью  произнес  г-н
Мясников.
   - Мерзкая ничтожная личность! Мещанин всегда останется мещанином, живи он
хоть в Лувре! Давайте, господа, голосовать за  мое  предложение.  Вношу  его
официальным образом. Кто за переизбрание Персика?..
   - Постойте! Постойте! - внезапно осипшим голосом заговорил  Персик.  Лицо
его при этом спустило всю естественную краску куда-то в  атмосферу  и  стало
мертвенно-серым. - Вы неправильно поняли меня, господа! Я вовсе не собирался
пользоваться сам этими яблочками! У меня серьезная мысль имеется!
   - Какая же у вас мысль? - поинтересовался г-н  Бакстер,  ковыряя  куриным
пером в зубах.
   - Я... Я... - Персик с трудом брал себя в руки. - Я предлагаю собрать все
оставшиеся яблоки и сварить из них компот!.. Вот...
   - Компот? - удивился г-н. Туманян. - Зачем?
   - Сколько яблочек еще  осталось,  уважаемый  митрополит?  -  спросил  г-н
Персик, и в его глазах засверкали искорки надежды. - Ну же, сколько?!
   - Ну... - задумался Ловохишвили. - Ну, этак штук сорок или  что-то  возле
этого...
   - Я думаю, хватит! - кивнул мещанин. - Не всем, так многим!
   - Да чего хватит? - не  выдержал  Контата.  -  Говорите  яснее,  в  конце
концов!
   - Мы соберем все оставшиеся яблоки и сварим из них компот. А затем напоим
им всех больных и страждущих! Таким образом мы справимся с эпидемией!
   На некоторое время в зале заседаний воцарилось гробовое молчание.  Каждый
продумывал про себя идею, рожденную во спасение свое г-ном Персиком.
   - А что, пожалуй, это выход! - разрушил тишину Ерофей Контата.
   - Мысль интересная! - поддержал г-н Бакстер.
   - Это единственный выход! - не унимался г-н  Персик.  -  Надо  немедленно
послать за отцом Гавроном!.. Или нет,  лучше  выслать  в  чанчжоэйский  храм
охрану, чтобы уберечь дерево от опасности!.. И ищите повара, который  сварит
вакцину!
   - Моя жена может сварить компот! - предложил г-н Бакстер.  -  У  нее  это
неплохо получается!
   - Нет уж! - пресек предложение г-н Персик.  -  Нужен  независимый  повар,
который не знает о целебном свойстве яблочек! Не дай Бог...
   - Вы на что это намекаете?! - зарычал г-н Бакстер.
   - На том и порешили! - подвел черту губернатор. - Будем варить  компот  и
лечить народ! На этом считаю наше заседание закрытым! Прошу всех разойтись и
заняться текущими делами!
   Члены городского совета покинули административное  здание,  расселись  по
дорогим авто и поспешили  каждый  в  свою  сторону.  Несмотря  на,  кажется,
найденный выход из сложившейся ситуации, в их душах было крайне неспокойно и
тоска завладевала их сердцами.
   - На всякий случай будь готова к отъезду!  -  сказал  г-н  Бакстер  своей
жене...
   То же самое сказали своим женам и остальные. У кого жен  не  было,  стали
готовиться к отъезду самостоятельно.


   31

   Взгляд Генриха  Ивановича  Шаллера  наткнулся  на  клубок  синей  шерсти,
который лежал на шкафу. Из клубка торчали  вязальные  спицы,  поблескивая  в
лунном свете.
   Полковник  был  подавлен  свалившимся  на  его  голову.  Всегда  сильный,
источающий  мужественность,  сейчас  он  походил  на  старика,   измученного
головными болями.
   Глаза подернулись мутным, а обычно тщательно выбритые  щеки  чесались  от
клочкастой седой поросли.
   - Хочу сойти с ума, - подумал Шаллер, глядя на спицы. -  Сойдя  с  ума,  я
оправдаюсь перед самим  собой...  А  может  быть,  я  уже  сошел  с  ума?.."
Неожиданно полковник услышал жалобный вой,  доносящийся  из  сада.  Вой  был
протяжным, как будто кто-то  умирал  под  вишневыми  деревьями  и  просил  о
помощи.
   - Елена, - понял Генрих Иванович, не в силах оторваться от вязальных спиц.
- Уж она точно спятила!" Шаллер тяжело поднялся  со  стула  и  доковылял  до
шкафа. Он приподнялся  на  цыпочки  и  дотянулся  до  клубка  шерсти.  Двумя
пальцами вытащил одну из спиц и выпрямил ее, слегка погнутую. Затем  порылся
в комоде и нашел в нем напильник.
   - Вжик, вжик! -  ласково  приговаривал  полковник,  натачивая  острие.  -
Вжи-и-ик!
   - Ах, как он прав, этот Теплый! Господи, как он прав! Что моя жизнь? Зачем
она прожита?.. Что я сделал такого важного, зачем дышал все это время?..
   (- Вжик!") Я обыватель! - подвел черту полковник. - Я мещанин! Лазорихиева
неба не существует так же, как не существует открытий, сделанных мною!..
   (- Вжик-вжик!") Как же он сказал мне?.. Мучайтесь всю жизнь  и  вследствие
этого, может быть, родите что-нибудь достойное!.. А если  нет  сил  мучиться
своей подлостью?!" Шаллер попробовал подушечкой большого пальца острие спицы
и разглядел на коже капельку крови.
   - Как странно, я не чувствую боли!" - удивился Генрих Иванович.
   Из глубины сада опять донесся вой Белецкой, на сей раз более короткий, но
и более отчаянный.
   - Вот как бывает, - продолжал раздумывать Шаллер. - Вот так  поставишь  на
одну карту и проигрываешь все свое состояние! До сего момента был  уважаемый
член общества - ив секунду опозорен! Честь потеряна, презрительные  взгляды,
позорный долг, и пистолет во рту корябает десны!.. Лучше действительно сойти
с ума. С сумасшедшего другой спрос! Его больше жалеют, нежели бичуют! - Лицо
полковника искривилось. - Господи, я первый раз в жизни пожелал, чтобы  меня
пожалели!.. Это я-то,  сильный  и  мужественный  человек!..  Эка,  как  меня
скрутило!.." Генрих Иванович отложил в сторону напильник, встал со стула  и,
расправляя мышцы, напряг их так, что треснула под мышкой  нательная  рубаха.
Сжимая в руке спицу, он вышел в сад и в полной темноте, на ощупь, направился
к беседке, где в безумии своем выла Елена.
   - Что же у нее в голове? - задал самому себе вопрос Шаллер. - Какая  такая
жизнь  происходит   под   черепной   коробкой   безумцев,   если   они   так
целенаправленны в своей галиматье? Счастливы они или  страдают  отчаянно?.."
Неожиданно Генрих Иванович испугался, что вместо  своей  жены  обнаружит  за
пишущей машинкой тощую курицу, кудахтающую, с красными глазами.  Он  перевел
дыхание и сделал еще несколько  шагов  вперед.  И  замер,  напрягая  зрение,
стараясь получше раз- глядеть свою жену.
   - Вроде бы все в порядке",  -  успокоился  он,  наблюдая  спину  Белецкой,
которая искривилась уродливой веткой и размеренно покачивалась взад-вперед.
   - Елена! - шепотом позвал Генрих Иванович. - Елена! Ты слышишь меня?
   - У-У-У' - завыла Белецкая так жалобно и одновременно страшно, что Шаллер
содрогнулся и судорожно сглотнул.
   - Да не вой ты так! - сдавленно сказал он. - Сил моих больше нет!
   - У-У-у! - продолжала Елена все громче и ужаснее.
   - Заткнись!!! - закричал Генрих Иванович в отчаянии. - Не могу  больше!!!
- И изо всех сил, с крутого размаха, нанес удар спицей в спину жены.  -  Вот
тебе, вот!!!
   - У-у-у!!! - Вой Елены достиг апогея.
   Шаллер все втыкал спицу в спину жены, раз за разом, пока  не  понял,  что
спица от ударов согнулась спиралью и более не достигает цели.
   А Елена все продолжала выть, надрывая душу полковника потусторонностью.
   - Да когда же ты сдохнешь!!! Что же это такое, в конце концов!
   Он обхватил  спину  Елены  руками,  пытаясь  нащупать  раны,  оставленные
спицей, кровь, сочащуюся сквозь материю, - но платье, надетое  на  Белецкую,
было совершенно сухим, да и ран на теле не было вовсе.
   Силы оставили Шаллера. Он с трудом повернул жену  к  себе  лицом  и  стал
смотреть в ее глаза.
   - Ты уничтожила меня! - зашептал он. - Ты  лишила  смысла  мою  жизнь!  Я
ненавижу тебя! Я проклинаю тот день, когда ты прельстила  меня  своим  рыжим
телом! Я проклинаю твоего отца, чьих лошадей сожрали во время войны!  Я  всю
жизнь хотел любить другую женщину! Такую, как Протуберана! Она погибла, а  я
все еще ее хочу, ее люблю!
   На миг в глазах Елены родилась мысль. Она резво взмахнула рукой, стараясь
попасть Шаллеру в лицо. Ее отросшие ногти,  поломанные  и  кривые,  чиркнули
Генриха Ивановича по щеке, оставляя на ней кровавые царапины.
   - Пшел вон! - с ненавистью сказала Елена и завыла на всю округу так,  что
загавкали собаки. Мысль ушла из ее глаз так же быстро, как и пришла.
   Этой ночью Шаллер первый раз в жизни напился. Он выпил все, что имелось в
доме, - графин водки и бутылку миндального ликера. Его могучее тело  рухнуло
на пол, рюмка скользнула из пальцев, он несильно ударился головой о кресло и
заснул.



   32


   На главной площади города усиленно митинговали.
   Лица ораторов были искажены злобой, а слушатели громко выражали  им  свое
одобрение.
   - Немедленно уничтожить всю эту мерзкую и вонючую курятину! -  кричал  на
всю площадь плюгавый мужичонка в кепке с помпоном. - Морить ее, жечь, ломать
кости и отрывать гребешки!
   - Правильно! - поддерживали из толпы. - Давить их, не зная пощады!
   - Это же надо - такое творится! - продолжал надрываться мужичонка. -  Это
мы, люди, высшие существа, должны из-за этих пернатых  покрываться  перьями!
Да так мы скоро начнем кудахтать и кукарекать!  Над  нами  будет  потешаться
весь  цивилизованный  мир!  Предлагаю  немедленно  отправиться  на   куриное
производство и уничтожить этих тварей!
   - Дави их, круши! - завизжала какая-то баба. - А-а-а, суки позорные!
   Толпа заулюлюкала, воинственно настроенная,  и,  переминаясь  с  ноги  на
ногу, ожидала конкретного приказа.
   - Стойте! Стойте! - раздался над толпой голос. - Подождите!
   Люди обернулись и увидели самого губернатора Контату,  который  вместе  с
митрополитом Ловохишвили тащил огромный чан. Со лбов  обоих  катил  обильный
пот, а лица были красны от натуги.
   - Подождите! - кричал Ерофей Контата. - Мы принесли вам компот!
   В толпе опешили.
   - Какой такой компот? На кой хрен он нам, твой компот!
   - Они на нас миллионы делают! - с  удвоенной  силой  заорал  мужичонка  в
кепке. - В кур нас превращают, чтобы  еще  больше  денег  нажить,  а  теперь
компотом хо- тят отделаться!
   - Да послушайте же! - потряс кулаками митрополит.

   - И слушать не будем! - завизжала баба. -  А  ну,  за  мной,  на  климово
поле!!!
   Сейчас мы покажем, кто курица, а кто человек!
   В толпе поднялся такой гвалт и карусель, что слова Ловохишвили,  что  это
не просто компот, а вакцина против болезни, потонули в  нем,  как  чириканье
птенца во время пушечной канонады.
   - За мной! - призывала баба, выпячивая грудь. - Дави! Су-у-у-ки-и!
   Наконец толпа в последний раз качнулась и  хлынула  с  площади  свободной
рекой, сломившей дамбу нерешительности.
   Митрополит и губернатор еще пытались что-то  сделать,  кого-то  удержать,
кому-то подставить подножку, но все было тщетно. Народ обрел единое сознание
и единую цель, а потому устремился в слаженном порыве учинять бойню.
   Пробегая мимо отцов города, плюгавый мужичонка в кепке со всех  сил  пнул
чан  с  компотом,  криво  улыбнулся  и  побежал  дальше.   Сладкая   вакцина
выплеснулась на булыжную мостовую и в мгновение ушла сквозь щели под землю.
   -Ах!..-сказал губернатор.
   - Ох!.. - вторил ему митрополит.
   Уже через мгновение площадь опустела.
   - Я уезжаю, - сказал губернатор митрополиту.
   - Куда?
   - Куда-нибудь в среднюю полосу. Стану просто помещиком. Денег хватит.
   - А я отбываю в Ватикан за новым назначением.
   Еще много мест на земле существует, где язычество господствует.
   - Кстати, - поинтересовался губернатор, - вам чан не нужен?
   - К чему он мне?
   - Ну тогда, с вашего позволения, я себе его возьму.
   Знаете, очень удобно для варки варений.
   - Да ради Бога.
   - Поможете донести?
   - Нет. Я в другую сторону.
   - Тогда ладно. Как-нибудь сам...
   Толпа стремительно направлялась к - климовскому" полю. В ее слаженном беге
было что-то от первобытного племени, загоняющего стадо мамонтов.
   По пути к куриному производству погромщики давили и  топтали  диких  кур,
проходясь коваными сапогами по их кладкам. Во  все  стороны  брызгал  яичный
желток, напоминая выплеснувшиеся с небес лучи солнца, кружилось разноцветное
перо и стоял над городом истошный, надрывный птичий крик.
   - Ах ты, Господи, что происходит! - всплеснула  руками  Вера  Дмитриевна,
глядя из окна на пробегающую толпу. - Куриный погром!.. Лизочка!  Лизочка!..
Пойди погляди скорее! Наконец-то они решились!
   Лизочка и так все прекрасно видела, сидя на подоконнике в своей  комнате.
Рядом с кроватью стояли чемоданы и тюки с  вещами,  собранные  по  настоянию
г-на Туманяна.
   Несмотря на поспешный отъезд, Лизочка  Мирова  была  счастлива.  Накануне
скотопромышленник сделал ей предложение, и она, не раздумывая,  согласилась.
Ее воображение волновал отъезд в столицу, в которой она никогда  не  бывала,
но о которой ей столько грезилось еще в девичьих снах.
   - Ах! - сказала Лизочка. - Да пропади эта дыра пропадом!
   * * *

   - Ну вот и началось, - прошептал доктор Струве, заслышав народный  вопль.
- Вот и конец наступает.
   Он оглядел свою уютную лабораторию и чуть было не заплакал о том, что все
это придется оставить. И дом, и практика - все коту под хвост.
   - А ведь я был почти первым жителем города! - вдруг вспомнил эскулап,  но
подавив волевым усилием сантименты, сложил в саквояж врачебный инвентарь.
   - Господи, что там?! - Отец Гаврон напряг зрение. - Люди, что ли,  бегут?
- Монах перекрестился. - Никак, громить производство собираются!
   Он ничуть не испугался, а откупорил бутыль с формолыо  и  сделал  из  нее
глоточек. Потом взял свой - фоккель-бохер" и передернул затвор.
   Наконец толпа достигла - климовского" поля, окружив его  плотным  кольцом.
Самое большое гнездо заразы от народа отделяла бетонная стена высотой в  два
человеческих роста. Единственный вход - ворота,  обшитые  листовым  железом,
были накрепко заперты изнутри.
   Народ шумно и злобно дышал, встретив неожиданное  препятствие.  Слышалась
матерная брань.
   Отец Гаврон свесился с наблюдательной вышки.
   - Эй, вы чего там?
   Народ задрал головы.
   - А ты чего? - спросил плюгавый мужичонка.  При  этом  с  него  свалилась
кепка и измазалась в курином помете.
   - Я ничего, - ответил монах. - Я сторожу.
   - А ну слезай! - рассердился предводитель, брезгливо разглядывая кепку.
   - Открывай ворота! - закричала баба. - Сейчас такое начнется!..
   - Слушайте-ка меня внимательно! - миролюбиво начал отец Гаврон. -  Ворота
я вам не открою. Да и вам пробовать не  советую!  -  Он  приподнял  ружье  и
уложил его на перекладину, так что ствол смотрел прямо в гущу толпы. - Лучше
охолодите-ка свой ныл и ступайте по домам. Правда, лучше будет.
   - Да ты чего, против народа!!! - взвизгнула баба. - Да мы  тебя,  сука  в
рясе!!!
   Предводитель кивнул нескольким молодцам, которые тут нее  отправились  на
поиски бревна, чтобы соорудить из него таран и взять производство приступом.
   - Не хочешь по-доброму открывать, - сказал мужичонка наверх, -  мы  силой
возьмем. А только тебе от этого плохо будет!
   - А нечего меня пугать, - ответствовал монах. - Я одного  Бога  боюсь.  А
тобой, прыщ гнилой, только комаров пугать!
   Лицо предводителя набрякло кровью, от возмущенья он потерял  дар  речи  и
лишь погрозил наверх костлявым кулачком.
   - Да ты что, монах! - заголосила баба. - Ты что же, не знаешь, сколько мы
от этих кур натерпелись?!
   - Да-да! - поддержали в народе.
   - Все пострадали! - продолжала баба. - Мужа моего во время нашествия куры
разодрали на кусочки! Вдова я по милости этих тварей!
   Неожиданно под сердцем отца Гаврона екнуло.
   - Как звать тебя? - осипшим голосом спросил он.
   - А тебе что ?!
   - Да так просто...
   - Евдокия. Евдокия Андревна от рождения, - ответила баба удивленно.
   - Вот как бывает, - проговорил отец Гаврон. - А меня не помнишь?
   - Да нет вроде. Или плохо вижу снизу...
   - Андреем меня звали в миру. Андреем Степлером. Не помнишь?
   - Андрюшка?! - изумилась баба.
   - А я все-таки синие яблоки  произвел.  Только  ты  не  дождалась,  замуж
вышла! А я мужа твоего отпевал.
   - Помнишь?
   В этот момент подоспели молодцы, притащившие огромное бревно.
   - Последний раз спрашиваю! - обратился к  монаху  мужичонка.  -  Откроешь
ворота?
   - Не открою, - ответил отец Гаврон. - Не рви глотку понапрасну!
   - Прости меня, Андрей! - крикнула баба снизу.
   - Да чего уж там, - махнул рукой монах.
   - Не сложилось у нас с тобой!..
   - Всяко бывает.
   Их разговор перекрыл глухой звук бьющего о металл дерева.
   - Раз-два, взяли! - командовал мужичонка. - Навались!
   - А ну-ка подожди, Дуся! - крикнул монах и тщательно прицелился из ружья.
   Раздался хлопок, и предводитель, вскинув руки, удивленно взглянув на все,
упал на землю, затерявшись у кого-то в ногах.
   - У-у-у! - негодующе завыла толпа. - У-гу-гу!..
   А кто-то, особо неприметный, достал из кармана пращу, не торопясь зарядил
ее свинцовым грузилом и, покрутив ею для разгона, выстрелил в ответ.
   Грузка угодила монаху в левый висок, раздробив кость. Монах был крепок и,
прежде чем умереть, схватился рукой за бутыль с  формолыо,  затем  оттолкнул
ее, вдруг вспомнил своих предков, царскую благодарность,  молоденькую  Дусю,
Бога и уже после всего этого перевалился через перекладину вышки и рухнул  в
толпу осаждавших. Вслед за ним скатилась и  бутыль  с  формолью,  разбившись
вдребезги и окатив людей едкой жидкостью.
   - А все-таки не надо было монаха убивать! - сказал кто-то.
   Наконец дверь после многотрудных натисков поддалась и, жутко заскрежетав,
распахнулась, впуская очумевших погромщиков.
   Толпа, вопя и гогоча, устремилась внутрь  куриного  производства.  Каждый
старался обогнать другого и первым обагрить свои руки кровью.
   И только  Евдокия  Андревна  осталась  за  воротами.  Она  присела  возле
мертвого монаха и погладила его волосы.
   - Андрюшка, Андрюшка Степлер! - сказала баба и вдруг вспомнила, что  и  у
нее когда-то было другое имя. - Какое же?.. Ах да, мадмуазель  Бибигон.  Или
пригрезилось мне это?..  -  Баба  прикрыла  монаху  глаза,  попыталась  было
заплакать, но не получилось. - Прощай, Андрей Степлер.
   Она поднялась с корточек и медленно пошла прочь от куриного производства.
   Почему-то ей вспомнился капитан Ренатов. Он выплыл из памяти жалкой своей
персоной, греющей ладони о бока горячего самовара.
   - Надо уезжать", - решила баба, отгоняя от себя видение, и ускорила шаг...
   Кур лишали жизни кто чем и как мог. Их  рвали  на  части  голыми  руками,
резали кухонными ножами, сворачивали головы.
   Кто-то из особо отчаянных крикнул:
   - Пали огнеметом! Жги их!
   Завыло пламя,  расплескиваясь  по  территории.  Куры  пытались  спасаться
бегством, но повсюду натыкались  на  засады  погромщиков.  Над  - климовским"
полем поднялись густой смрад и копоть от паленого пера и горелого мяса.  Все
это еще более распаляло нападавших, и они без устали убивали.  Три  миллиона
кур, а по уверениям счетной  комиссии  их  было  примерно  столько,  ожидала
неминуемая гибель.
   Кипела кровь, смешанная с бензином, бегали по  чернозему  птичьи  тела  с
оторванными головами. Толпа вдыхала кровавые ароматы и была пьяна.
   Но  неожиданно  что-то  изменилось  в  поведении   кур.   Они   перестали
беспорядочно бегать по загону и сгрудились в один громадный клин. Ни одна из
особей этого многомиллионного птичника не издала ни  звука.  Ни  - коко",  ни
- кукареку".
   Погромщики, почувствовав перемену в поведении  кур,  на  какой-то  момент
остановили свою п