ремя жили в Израиле.
Жана пригласили в Израиль,  чествовали, как  героя. Его принимал и награждал
мэр  Иерусалима  Тедди  Колек. Жан  получил  медаль  ПРАВЕДНИКА. Он  посадил
деревцо, что является в Израиле большим почетом.
   Но это было гораздо позднее. Сразу после войны  события разворачивались
несколько иначе.
   Еще и года не прошло с окончания войны, как начались странные вещи.
   Увидел как-то  на улице парня, с которым сидел  вместе  в  лагере.  Его
звали Зямка.  Зямка был высоченный, с  огромными ладонями, силач, который  в
лагере  работал кучером,  возил грузы.  У  Зямки был  веселый  характер,  он
помогал  всем,  кто нуждался  в  помощи. Его любили.  Я  обрадовался:  Зямка
остался жить!
   Бросился к нему  навстречу, хотел обнять, как брата, но он прошел мимо,
шепнув: "Не подходи, за мной следит КГБ".
   Я решил, что Зямка  от всех лагерных бед рехнулся, но прошло  некоторое
время,  и я  узнал, что  Зямка  получил  20  лет  "за содействие  врагам при
уничтожении  советских людей". Спустя месяц взяли Трайнина, который в лагере
мыл  в гараже  машины и над  которым  немцы  издевались, как хотели:  пинали
сапогами, загоняли под машину за то, что моет недостаточно "шнель" (быстро).
Советский  следователь  разбил  Трайнину голову  металлической чернильницей.
Трайнин не желал-де  признаваться, что работал на гестапо.  После того,  как
Трайнин пролежал полгода в больнице, его отправили в сибирские лагеря, на те
же 20 лет... Трайнин вернулся через 10 лет, вскоре после смерти Сталина. Но,
видимо, он слишком охотно рассказывал приятелям, как следователь  разбил ему
голову, -- однажды на улице ему снова проломили голову железной штангой.
   --  Они интеллигентные люди и не любят, когда их дискредитируют. -- Эти
слова Трайнина, сказанные им в больнице, облетели всю Ригу.
   Летом  1946  года  пришел  и мой  черед  познакомиться  с  таинственным
ведомством. Никогда в жизни меня так не пугали и не шантажировали, как в эти
дни.  Следователь КГБ свой первый вопрос  сформулировал  предельно тактично.
Ему было любопытно, почему немцы оставили меня в живых.
   -- Ведь это нелогично, -- мягко говорил интеллигентный следователь,  --
буквально всех евреев немцы похерили, а именно тебя оставили на  развод. Чем
заслужил?!
   Я понимал, что они собираются  сфабриковать дело и пустить  меня следом
за  Зямкой  и Трайниным, но  мое  дело было  очевидное:  меня спас латыш Жан
Липке.
   Следователь раздраженно погасил  папиросу,  повертел ее  в пепельнице и
спросил, сколько  я  заплатил этому Липке  за  спасение и сколько золота  он
получил от меня и от других спасенных им евреев.
   Следователь, капитан КГБ,  коммунист, человек, как он сказал,  с высшим
юридическим  образованием, никак не  мог себе представить,  что можно спасти
другого человека без оплаты золотишком.
   -- Сколько отвалил? -- ярился он.
   Я больше всего боялся: следователь проведает, что мы бежали из лагеря в
немецкой  форме.  Кто  знает,  может  быть,  по  их  законам,  это  страшное
преступление?  Но  следователя  детали  побега  не  интересовали.  Он  хотел
выколотить из меня лишь одно: сколько заплатил?
   И тогда я рассказал ему о Жане и семье Фишкиных.
   Отец Фишкина имел двухэтажный  магазин мужской одежды. Семью эту  знали
многие рижане, в том числе и Жан.
   Одного  из  сыновей  Фишкина  убили  немцы, второго Жан прятал в  нашем
убежище.
   Когда в  гетто началась "акция",  которую,  естественно,  не  объявляли
(говорили, как  всегда, что женщин и детей переводят  в другой лагерь), мать
Фишкина   заподозрила   неладное.   Отдала   Жану   мешочек   с   фамильными
драгоценностями. Жан отыскал где-то (тогда еще не у него) прятавшегося  сына
Фишкиных и протянул  ему мешочек. Тот ни за что не хотел брать: "Найдут, мне
некуда схоронить!"
   Жан сказал:
   -- Если  ты погибнешь, а у меня  останутся ценности, я себе не прощу...
Может, это добро  сохранит жизнь. Полицаи продажные... Других  не видал!  --
Фишкин спрятал мешочек в мастерских и, кто знает, возможно этим и откупился.
   Очень  следователь  удивился.  Записал. Удалился  куда-то.  Вернувшись,
отпустил меня. Я решил, что его проняло.
   Увы, спустя неделю-две КГБ провел у  Липке обыск, все перевернули вверх
дном, обстукивали стены,  подымали  полы.  Искали тайник  с золотом. Ничего,
конечно, не нашли.
   Мне  было мучительно стыдно  перед  Липке, которого  убедил ранее,  что
отбился от КГБ лишь потому, что рассказал о нем и его благородстве.
   Три с половиной года Жан рисковал своей жизнью ежедневно, спасая евреев
от уничтожения. Если бы  он спас не 42 еврея,  а 42 русских пленных, то ему,
наверное, дали  бы звание Героя Советского Союза. А  он заслужил  от военных
властей обыск и допрос с пристрастием: "Куда девал золото?"
   Не по  этой ли  причине  арестовали  Валленберга,  спасшего  сто  тысяч
евреев?
   Мысль о золоте не давала покоя новым властям.  В брошенных домах гетто,
откуда увозили евреев на  расстрел, советские гебисты вскрывали полы, ломали
мебель. Куда спрятано золото?!..
   Спасение евреев не считали доблестью потому, видимо, что убийство их не
считалось преступлением. Так, один мой знакомый,  по фамилии Вапне, узнал на
улице Риги латыша, который вырезал всю его семью. Это произошло в  маленьком
городе и было известно всем жителям городка.
   -- Ты сам видел, как резали твою семью? -- спросили в милиции.
   -- Соседи сказали. Вся улица -- свидетели.
   -- Ах,  соседи!.. --  Начальник милиции заявил, что  коли сам  лично не
видел, а говоришь по слухам, то это  клевета на  латышский народ.  И посадил
его  в  арестантскую  на  две  недели.   Через  две  недели  его  выпустили,
предупредив:
   --  Попадешься  еще  раз  за  распространение   слухов,  так  легко  не
отделаешься...
   В Риге даже дети  знали: латышей  за убийство евреев не судят. Вот если
убийца   одновременно   прикончил   какого-нибудь  латыша   или   советского
военнопленного, тогда другое дело...
   Помню  два  или  три таких  процесса,  где  судили за  убийство  латыша
такого-то...  и евреев.  Коммуниста  такого-то...  и  евреев.  Процессов,  в
которых бы осудили только за  участие в убийстве 80 тысяч  латышских евреев,
не помню.
   Увы, я не  преувеличиваю. Так это было. Советы знали,  сколько  зла они
принесли латышам в 1939-40 годах, сколько убили и сослали в Сибирь, и теперь
старались коренное население не сердить.
   Во всяком случае,  именно  так объясняли в  послевоенной Риге нежелание
советских властей карать убийц евреев. Люди даже в злодействе искали логику.
   Сталинскую логику мы постигли через два-три года, когда в Риге появился
молодой еврейский писатель из Москвы, скрывавшийся от властей. Он рассказал,
что в Москве арестован весь еврейский антифашистский комитет, а Михоэлс  был
убит КГБ, а не пал жертвой несчастного случая.
   Но уже в 1946 году мы твердо знали,  что спасение евреев от гитлеровцев
и  латышских  фашистов вовсе не доблесть, в чем окончательно убедил  нас суд
над шофером Карлисом Янковским.
   Карлис был  верным помощником Жана.  Он  не только  предоставил  подвал
своего дома под убежище. Он  сделал и гораздо  больше. Он подъезжал на своей
машине  на   улицы,  близкие   к  лагерям,   подхватывал  беглецов,  которые
пробирались к Жану Липке. Однажды он увидел возле армейской столовой военный
грузовик с зеленым брезентом. Ни шофера, ни солдат в кузове не было.  Карлис
прыгнул в кабину и  увел грузовик,  в котором были автоматы. Таким  образом,
почти  все евреи в убежищах  были вооружены  немецкими  автоматами  и,  если
убежище раскрывали, отдавали свою жизнь дорого.
   Карлиса  тоже таскали  в КГБ, и  как-то он сказал знакомому латышу, что
его  удивляет у  советских  языческое  обожествление  вещей. "Вот  придумали
Красные уголки или что  флаг -- святыня. Хранится под охраной часового, чтоб
никто не покусился на сию святыню. Но кому нужна тряпка?!"
   На другой день Карлиса арестовали. Сказали, что за оскорбления флага он
получит "десятку".
   Узнали об этом спасенные им евреи и, один за другим, отправились в КГБ.
Рассказывали о том, как Карлис Янковский воевал с гитлеровцами.
   Ничего  не  помогло.  Более  того,  то,  что  он  спасал  евреев,  лишь
ожесточило  суд. Судья  спросил  Карлиса иронически, отчего  у  него столько
заступников, и приговорил Карлиса к 15 годам сибирских лагерей.
   -- 10 лет дали за флаг, а 5 за евреев, -- говорили рижские евреи.
   Бог мой, сколько подобных фактов я знаю!
   Нет,  я не настолько  наивен, чтобы  считать  эту страсть к  злодейству
лицом русского народа.
   Но в том,  что  это было  лицом государства, называвшего  себя "родиной
социализма", у меня  сомнения не  было.  Я больше не верил высоким  словам и
лозунгам о светлом будущем и нерушимой дружбе народов.
   Какая  разница  между латышскими фашистами,  истреблявшими  евреев, как
бешеных собак, и советскими офицерами КГБ, терзавшими Жана Липке и спасенных
им людей, -- только в покрое и цвете мундира? Невелика разница!...
   3. ТАК КТО ЖЕ РАЗЖЕГ ОГОНЬ?
   В 1914 году, рассказывал мой отец, всю нашу семью, как и всех остальных
евреев Прибалтики, выгнали  из  дома, "как потенциальных  немецких шпионов".
Таков  был  приказ  наместника  царя  великого  князя  Николая  Николаевича,
командовавшего русскими  войсками. Семья оказалась в Воронеже,  затем где-то
на Украине.
   Я помню рассказы отца о погромах и бесчинствах казаков, которые грабили
и резали евреев безнаказанно. Рассказы эти так запечатлелись в  моем сердце,
что даже из немецкого лагеря я бежал, как отец от погромов: не по улице, где
караулила смерть, а задами домов, перепрыгивая через заборы.
   Четыре поколения нашей семьи были уничтожены  русскими погромщиками или
бежали от гитлеровской резни. ЧТО ИЗМЕНИЛОСЬ? Не на словах,  а на деле? Роль
Сталина, сталинских органов и сталинских политотделов сейчас настолько ясна,
что в комментариях не нуждается.
   А какова роль Никиты Хрущева, который первым поднял руку на кумира?  Он
рассказал все,  кроме  того, что  процесс врачей носил открыто антисемитский
характер. Такой же  злобно-юдофобский  акцент  имели и дела об экономических
преступлениях, преданные гласности во времена "оттепели"...
   Брежнев не покинул проторенной тропы:  организовал польский эксперимент
-- изгнание уцелевших евреев;  в брежневских  райкомах создавались различные
клубы, позднее назвавшие себя "Памятью".
   Кто проводил идеи "титанов мысли" в жизнь? В  каждой  области были свои
"преданные без лести" сусловы и гришины, ждановы и романовы, несть им числа!
Время выбирало своих героев...
   В нашей  Латвии первым Председателем Совета Министров  был Кирхенштейн,
откровенный  антисемит, о чем знала  вся Рига.  Первым секретарем  ЦК партии
стал  Калнберзин, также  закрывший  глаза  на глумление  МГБ над  уцелевшими
евреями. Он ни в чем не перечил полицейским полковникам. Не защитил  никого,
даже  своего  товарища  по  подполью  Льва Вайнера,  которого  осудили,  как
"шпиона..." Помогать арестованным было опасно, а еврею -- тем более.  "Ничем
не могу помочь,-- передал Вайнеру Калнберзин. -- Пусть не надеется..."
   Кто -- нет, не наказал -- осудил их за травлю евреев?
   А кто осудил, хотя бы на словах, Арвида Пельше, который отвернулся и от
евреев, и от латышей, высланных в Сибирь в 1939-- 40 годах на верную смерть?
Сколько  совершено  злодеяний, на которые высокие  партийцы смотрели  сквозь
пальцы?  Пельше, за  солдатское послушание,  был взят "живым  на  небо", как
говорили в Риге. Стал  членом  Политбюро  ЦК, руководителем Высшей партийной
комиссии,  расправлявшейся с "инакомыслами". Сколько судеб поломано, сколько
крови пролито, кто и когда сказал об этом?
   Высокие партийные сановники во всех национальных республиках  проводили
много  лет  откровенную  политику  русофикации  и  тем  самым  национального
стравливания, обостренного социальным неравенством и нищетой.
   Они не понимали, к чему ведет их политика?
   Восстанавливать,  к примеру, еврейскую культуру  --  до самых последних
дней  --  никто  и  не  думал. Отвечали: "нехватка средств". Восстанавливать
всегда не хватало, а разрушать -- хватало всегда.
   Едва  советские  войска  вошли в  Латвию, как  запретили иврит, а  нам,
школьникам, объявили, что со следующего учебного года школ на идиш не будет.
Разогнали эти школы тут же, не  дожидаясь следующего года.  Тогда же закрыли
все  еврейские  организации,   даже  спортивные  и   религиозные.  Разогнали
еврейскую общину,  еврейские больницы, дома для престарелых, детские приюты.
Закрыли  еврейские  библиотеки.  После  войны уничтожили  синагоги,  которые
гитлеровцы не успели стереть с лица земли.
   Государственный  антисемитизм,  не  стихавший  ни в  сталинской,  ни  в
послесталинской России  ни на  час, был первой  спичкой,  поднесенной к тому
горючему  конгломерату,  который  назывался  советскими   газетами   дружбой
народов.  Бикфордов  шнур  поджег  не кто  иной, как  наш  дорогой партийный
аппарат --  главная власть и в центре, и на местах.  Теперь он как бы поджал
когти, выталкивая вперед для маскировки боевиков типа "Памяти"...
   Не знаю, может быть, со мной не согласятся  многие, в  том  числе  иные
ветераны,  мои  уважаемые  соавторы,  которые пишут  о  своей  ностальгии; я
ностальгии  по  неволе  не  испытываю.  Не  испытываю тоски  по  российскому
шовинизму тоже.
   Как  и по лагерному беззаконию без  конца  и  края, которое  называется
однопартийной системой.
   Будьте вы все здоровы! И не считайте меня врагом социализма.
   Я  социализму  друг, товарищ и брат. Только скандинавскому  да  отчасти
канадскому, который и сам живет, и другим дает...
   ПОСЛЕСЛОВИЕ
   Мы  завершаем свой путь  в благословенной Канаде. Преувеличиваем ли мы,
давая Канаде эпитет "благословенная"?
   Судите сами...
   Когда мы уезжали из  СССР, у  нас, вопреки советским  законам, отобрали
гражданство. И, как следствие, отобрали право на пенсию, которую мы тяжким и
многолетним трудом заработали.
   А  когда  прибыли  в  капиталистическое   государство,   большинство  в
преклонном возрасте, нам,  к нашему  удивлению, выдали  столько разных видов
социальной помощи, которую в СССР не только заработать, но и в мечтах нельзя
представить.
   Все   мы  получили  "велфер"  (450--   460  долларов)  плюс  бесплатное
медицинское обслуживание и бесплатные лекарства, транспортные льготы (50%) и
практически бесплатные квартиры.
   Когда у ветеранов войны родилась идея этой книги, нам пошли навстречу и
Бейкрест, где помогают пострадавшим и больным, и федеральное правительство в
Оттаве, финансировавшее  это издание.  Никто не  спрашивал, о  чем  мы хотим
рассказать. Никто не навязывал своих идей. Непривычная свобода...
   Вот почему  нет  преувеличения  в том, что  мы  назвали  Канаду страной
благословенной.
   Мы благодарим  судьбу  за  то, что она  свела нас с писателем Григорием
Свирским,  который  пошел  нам  навстречу: вложил в  наши воспоминания  свой
талант,  свое  профессиональное  умение.  И  сделал эту  книгу,  которую  мы
посвящаем нашим детям и внукам. Уже сейчас многие из них не могут поверить в
то, что мы пережили  все описанное нами. "Такого не может быть на земле!" --
восклицают они.
   И да будет с  нами  "дорогое  неверье детей", как  сказал  один русский
поэт, прошедший тот же путь, что и мы.
   Редакционная коллегия