ть с ней: думаю, за определенное вознаграждение
она согласится раскрыть секрет своего трюка.
     Возможно, тебе будет интересно  узнать, с чем познакомил меня мастер Юй
Гэнь  несколько  дней  назад.  Накануне  вечером  я снова  восхищался  игрой
Небесной четверицы в доме  у одного из музыкантов,  друзей  господина Ши-ми.
Сообщаю об этом лишь для того, чтобы ты мог представить, какое невообразимое
расстояние  разделяет  эти две крайности  -  музыку  Небесной  четверицы,  с
которой я познакомился благодаря господину  Ши-ми и его друзьям, и  то,  что
показал мне  господин Юй Гэнь-цзы. Между этими  двумя крайностями  умещается
все нелепое многообразие мира большеносых.
     Господин Юй Гэнь-цзы  нанял  повозку Ма-шин, и мы  поехали  в ту  часть
города, где я до  сих  пор  не бывал.  Погода  была  мерзкая:  снег,  шедший
вперемежку с дождем, еще усугублял безрадостное впечатление от каменных улиц
и  серых,  да  к  тому  же  грязных домов.  Дома  эти  чрезвычайно  высоки и
расставлены как попало. При этом они  вовсе не сложены из камня, как кажется
на первый взгляд,  а отлиты.  Господин Юй  Гэнь-цзы  объяснил  мне,  как это
делается:  дробленые  камни  перемешивают   с  водой  и  некоторыми  другими
веществами,  так что  получается  кашицеобразная масса; застыв, она делается
твердой,  как камень. Из дерева  сколачивают  формы,  в  которые и  наливают
упомянутую кашицу. Когда  та застынет, формы удаляют,  и дом  готов.  Зодчие
большеносых научились управляться с этой кашицей и формами необычайно  ловко
и  быстро.  Мимо  таких домов мы  и ехали. Отлитые  по единому образцу,  они
образуют целый квартал. Людей здесь живет много, несколько тысяч. По  словам
господина  Юй  Гэнь-цзы,  сюда  приезжают  зодчие из  дальних  краев,  чтобы
посмотреть  и поучиться: квартал считается образцом строительного искусства.
Почему - я так и не смог понять.
     Там же невдалеке  стоит башня, достигающая - хочешь, верь, хочешь, нет,
- полутора  четвертей  ли в высоту. Никакие  здания, ни  даже  самые высокие
храмы у нас на родине не  могут и сравниться с этой  башней.  Если стоящий у
подножия  башни захочет  разглядеть  ее  вершину, ему  придется  запрокинуть
голову  на  спину. Башня  лишена  каких бы  то ни было украшений и  не имеет
определенной цели; во всяком случае, господин Юй Гэнь-цзы не смог  объяснить
мне,  зачем  ее  построили.  Внутри  башни  устроены  повозки,  доставляющие
желающих на вершину, но  я отклонил это приглашение. Хоть господин Юй Гэнь и
утверждает, что оттуда, сверху, открывается великолепный вид на местность, я
все  же  не верю,  чтобы с высоты  птичьего полета мир  большеносых выглядел
привлекательнее, чем с земли. Башня тоже целиком отлита из каменной кашицы.
     Неподалеку  от башни имеется  другое сооружение,  еще более  нелепое  и
загадочное,  однако   господин   Юй   Гэнь-цзы,  вопреки   своему   обычному
здравомыслию, показывал  его мне с такой  гордостью, точно сам его построил.
Крыши  у  этого  сооружения  практически  нет,  оно  лишь частично  прикрыто
грязноватого цвета навесом, отдаленно напоминающим сильно увеличенный  шатер
кочевников.  По  форме  все  сооружение  представляет  собой огромный  овал,
понижающийся  внутри  к  середине,  и  там  как  бы  на  ступенях   устроены
многочисленные  сиденья,  также  обращенные к середине.  Всего внутри  этого
овала   одновременно  помещается   почти   сто  тысяч  человек   (могу  себе
представить,  какие шум  и вонь  царят там тогда! ).  В самой середине овала
расположен луг, довольно большой, однако при взгляде  сверху кажущийся почти
крохотным. Господин  Юй Гень-цзы был весьма удивлен, узнав, что я до сих пор
даже не слыхал об этом сооружении. (Он знает, что я иностранец, но, конечно,
не догадывается,  что я  еще и  "иновременец".) Он долго  рассказывал  мне о
событиях величайшей важности, имевших место  в этом  овальном  доме;  по его
словам, они совершаются здесь сравнительно регулярно. Слова и  выражения, им
при этом употреблявшиеся, были мне  совершенно не знакомы. Судя по всему, он
имел в виду какие-то массовые ритуалы, возможно, публичные казни.
     Этот огромный  овальный дом тоже литой.  Вообще  литье камня,  конечно,
полезное изобретение. Однако, как это часто бывает, облегчение тяжелых работ
и тут  вызвало  к  жизни  множество злоупотреблений.  Извращаются  ведь даже
лучшие  человеческие изобретения,  причем так,  что  старый  обычай  в конце
концов оказывается предпочтительнее. Если бы большеносым приходилось строить
из кирпича и глины, затрачивая на  каждый дом много времени и труда, они бы,
наверное,  сто  раз  подумали,  прежде  чем  возводить  такие  бессмысленные
сооружения, как башня высотой в полторы четверти ли или гигантский овал!
     Мы  поехали  дальше:  целью  нашего  путешествия  была одна из  местных
мастерских, а  именно кузница. В одном из писем я как-то упоминал о том, что
мастер  Юй Гэнь хотел показать мне такую мастерскую. Он знаком с начальником
этой  мастерской  или  кузницы;  его  ранг  считается  у  большеносых весьма
высоким, а влияния у  него, пожалуй, будет  побольше, чем у иного  мандарина
или министра (в основном, думаю я, благодаря подкупу).
     Читая это письмо, ты наверное представишь себе кузницу  наподобие нашей
- и ошибешься. Занимает она не  один дом, и тем более не одно из помещений в
доме, а несколько десятков домов (тоже литых, разумеется) на весьма обширной
территории, целый  город, окруженный высокой стеной. Над  некоторыми  домами
поднимаются  высокие  трубы  величиной почти с  виденную мной  башню. Из них
постоянно идет дым, черный, желтый  или белый, и вонь стоит неописуемая. Как
могут большеносые  выносить все это подолгу, остается для меня  загадкой.  К
слову сказать, обоняние у большеносых значительно хуже нашего. Они чувствуют
лишь самые  грубые запахи, тонких же ароматов совсем не различают. Очевидно,
вонь, окружающая их с детства, значительно притупляет эту способность. Когда
мы  подъехали  к стене, у ее  ворот  нас встретил посланник высокопочтенного
Начальника  кузницы;  он  провел  нас  внутрь,  мимо  нескольких  зданий,  и
пригласил в  дом,  где шума было гораздо меньше. Из домов,  мимо которых  мы
шли, доносился страшный грохот, будто  гремели одновременно тысячи молотков;
он проникал наружу даже  сквозь их толстые стены. В доме же, где  шум был не
так силен, находилась приемная высокопочтенного господина Начальника. Принял
он нас радушно. С господином Юй Гэнь-цзы он дружески поздоровался. Я отвесил
половину  поклона.   Затем   нам  предложили  по   бокалу   Шан-пань.  -  От
высокопочтенного   Начальника  кузницы   исходил   приятный  запах.   В  его
распоряжении  находилось  несколько очень  красивых дам,  делавших что-то за
непонятными  устройствами, заполнявшими  все соседние  комнаты. После обмена
несколькими ничего не значащими любезностями господин Юй Гэнь-цзы представил
меня  как  гостя  из  далекой  страны,  желающего ознакомиться  с  кузницей.
Высокопочтенный Начальник кузницы  сказал,  что чрезвычайно польщен  этим, и
нажал  кнопку, после чего что-то запищало, и снова появился  тот  посланник.
Ему-то  господин  Начальник  и  поручил  показать  нам  кузницу. И, хотя  мы
посетили  всего лишь часть зданий и мастерских, потрясающих своими размерами
(и загаженностью), заняло это у нас  два часа с лишним. Впрочем, мне и этого
хватило с избытком.
     Описывать  тебе  по порядку все эти  здания и  мастерские у меня нет ни
желания, ни возможности - прежде всего потому, что я не понял ни  смысла, ни
содержания  выполнявшихся  там работ.  Правда, сопровождавший нас  посланник
время  от времени  давал  какие-то  пояснения, но даже господин  Юй Гэнь-цзы
потом признался, что понял  далеко  не  все. Чтобы  понять  все, нужно  быть
знатоком этого дела.
     Что именно куют  в этой  кузнице, с  первого  взгляда понять совершенно
невозможно. Из объяснений  и последующей беседы с высокопочтенным господином
Начальником я узнал,  что все  эти  работы  как-то связаны  с  изготовлением
повозок Ма-шин. Латунный бубенчик, украшающий сбрую, изготавливается  в один
прием. Есть литейщик, есть форма, и  можно  увидеть, как литейщик наливает в
форму жидкий металл, как поднимается пар, и услышать шипение, когда литейщик
опустит форму в воду, -  и бубенчик готов. Эта работа  проста.  Изготовление
арбалета  представляется нам уже гораздо  более сложной работой, ибо состоит
из многих приемов: мастер выковывает отдельно каждую деталь, потом подгоняет
и прилаживает их друг к другу. Однако и тут есть исходное сырье, есть работа
и есть готовое изделие: их  можно увидеть. А  в этой  кузнице  все иначе. По
количеству  и  сложности  вложенного  труда  повозка  Ма-шин,  или  летающий
железный  дракон  настолько  же  сложнее  арбалета,  насколько  тот  сложнее
бубенчика  с  лошадиной  сбруи. Знают  ли работающие здесь  люди, спросил  я
нашего  проводника,  знают ли  они сами,  что изготовляют?  После некоторого
раздумья тот признал, что не знают. Я так и думал.
     Механизмы невероятной величины выстроены  там длинными рядами;  все они
состоят   из   множества  движущихся   частей  и  соединены  друг  с  другом
проволоками. Все это образует путаницу, от которой и у посетителя путается в
голове.  Кругом  валяются  какие-то  обломки  и  металлические   части.  Все
пропитано  жирной  копотью. Люди, управляющие этими механизмами или, вернее,
укрощающие  их,  -  хотя  эти  механизмы  суть  не  что  иное,  как  рабочие
инструменты, только  разросшиеся до прямо-таки демонических размеров,  -  по
окраске  ничем от этих инструментов не  отличаются.  Откуда-то сверху грозно
опускаются тяжелые  грузы. Из узких труб со свистом вырывается пар. Сверкают
маленькие молнии,  заливая все ярким белым светом.  Далеко вверху проплывают
еще механизмы весом и величиной с целый дом, будто влекомые невидимой рукой.
И  все,  все   кругом   покрыто   сажей  и  грязью.   Посланник  Начальника,
приветствуемый   рабочими,  кстати,  с  редкой  у  большеносых  покорностью,
передвигался весьма осторожно, чтобы не запачкать свой прекрасный Ко-тунь.
     - И что же, эти люди, - спросил я, - работают так каждый день?
     - Да, - ответил посланник с очевидным недоумением.
     - Вот так - каждый день, все время?
     - В день по восемь часов, -  уточнил посланник, - но у них есть два дня
для отдыха в каждую Не Дэ-ляо (это тот самый семидневный цикл большеносых, о
котором я уже писал), и еще три или  четыре Не Дэ-ляо отдыха подряд один раз
в году.
     - И так - всю жизнь?
     - Н-ну, в общем, да, - подтвердил посланник, - конечно, всю жизнь. Если
не в этой кузнице, то в другой такой же. Но за это они получают много денег.
Они, правда, считают,  что слишком мало,  но господин Начальник находит, что
платит им слишком много.
     Я задал еще много вопросов и на  все получил ответы. Но два часа спустя
в  голове у  меня уже  гудело,  и мы вернулись  в  приемную высокопочтенного
господина  Начальника, с  которым  проговорили  еще  целый  час. Я  спросил,
неужели вся эта кузница принадлежит  ему.  О нет, рассмеялся он, она слишком
велика, чтобы принадлежать одному человеку.
     - Кому  же она  принадлежит? - продолжал допытываться я. -  Это сложный
вопрос, - отозвался  господин Начальник. По его лицу было видно, что  вопрос
мой показался ему глупым.
     Мы распрощались. Солнце уже  клонилось к закату. С неба все  еще  падал
дождь вперемешку  со снегом;  быстро темнело. Работа в кузнице прекратилась.
Из ее ворот потоком двинулись работавшие там люди. Прямо напротив находилось
большое  поле, на котором стояло множество повозок Ма-шин. Устало передвигая
ноги,  эти рабы  кузницы отыскивали свои повозки, залезали в них  и уезжали.
Такая повозка  есть  у каждого из  них, объяснил  мне господин Юй  Гэнь-цзы.
Сутолока  началась  просто  невообразимая.  Две  повозки  столкнулись,  и их
хозяева начали  ругаться. Теперь, подумал  я, господину судье Мэй  Ло  снова
найдется работа.
     Вот так и живут они, эти люди, целыми днями не видя ничего, кроме грязи
и копоти, вечерами же пробираясь на своих повозках через массу других, чтобы
наконец добраться до домов, отлитых из серого камня, где их ждут большеносые
женщины,  бокал  молока  или  Ма-люй...  Можно  ли  представить  себе  жизнь
безотраднее?  Не  удивительно,  что они  утрачивают  чувство  прекрасного  и
понимание  взаимосвязи  вещей.  Я отнюдь  не  поклонник  премудрого  Мо-цзы,
считавшего,  что  человеку достаточно  обрабатывать  лишь маленький  огород,
чтобы прокормить себя,  остальное  же время  можно  посвятить развитию духа.
Люди  еще задолго до нас  убедились, что так  жить, к сожалению, невозможно;
однако  то,  что  я  увидел здесь,  в  вышеописанной кузнице,  - прямо  тому
противоположность.  Это  -  полное  забвение духа.  При этом  виденная  мной
кузница,  по словам  мастера Юй  Гэня,  еще вовсе  не велика. В одном только
Минхэне имеются другие, гораздо большие, по сравнению с которыми  эта так же
мала,  как наши по сравнению с нею. Но даже самая  большая кузница Минхэня -
ничто но  сравнению с расположенной  дальше к  северу, где под  нее отведена
чуть не  целая область, или с кузницами  в  стране А Мэй-ка,  где окруженные
вечными дымом и копотью города-кузницы так  и лепятся один к  другому.  Было
время, говорит Юй Гэнь, когда такие  кузницы считались вершиной человеческих
достижений. Нынче в этом многие сомневаются. Боюсь, однако, закончил он, что
эти сомнения уже запоздали.
     У меня такое чувство, что миг, когда я смогу сказать себе: "В этом мире
я  видел  все,  что  он  мог  показать  мне",  уже  близок.   Настанет  пора
возвращаться.  Времени остается  немного.  Что  привезу я  с собой  из этого
путешествия? Пожалуй, всего лишь сознание того, что заглядывать в будущее не
стоит. Поэтических излияний наших "Двадцати девяти поросших мхом скал" я еще
не  читал.  Сделай великое  одолжение, не  торопи  меня,  и им тоже  вели не
донимать тебя этим. У меня здесь так много дел, что я  совершенно не  нахожу
времени  приступить  к  этой горе  сочинений. Если бы ты знал,  каких усилий
стоит мне  не допустить  встречи госпожи Кай-кун с маленькой госпожой  Чжун!
Передай от  меня поэтам сердечный привет и покорнейше проси их подождать еще
немного. И главное - передай нижайший поклон Сяо-сяо и скажи ей, что я скоро
вернусь.
     Твой Гао-дай.

ПИСЬМО ДВАДЦАТЬ ПЯТОЕ
     (вторник, 23 ноября)
     Мой любезный старый друг Цзи-гу,
     сообщу  сразу, чтобы наконец покончить со всем  этим: стихи я прочел. Я
уехал  за тысячу  лет,  сижу в комнате  постоялого  двора,  в  этом  нелепом
будущем, а за окном начинается сырое и  дождливое ноябрьское утро, так что я
наверняка промочу ноги, когда понесу это  письмо к почтовому камню, - и  все
это ради  того,  чтобы прочесть восемь  десятков  - или  сколько  их  там? -
стихотворений  досточтимых  членов  императорской  Палаты поэтов,  именуемой
"Двадцать девять поросших мхом  скал"!  Но я  прочел их.  Наименее плохим из
всех показалось мне стихотворение "Взвешиваю время" юного Ло Дэ-саня.  Образ
человека, взвешивающего  сначала воду, потом воздух, свет и, наконец, время,
показался мне весьма изящным, а заключение, что время для нас - самый тяжкий
груз,  как нельзя  лучше  совпадает с моим  настроением. Я  решил  присудить
награду  ему.  Так  и сообщи членам  Палаты поэтов.  Он получит ее, когда  я
вернусь.
     Кстати, я хочу позволить  себе один маленький литературный розыгрыш.  В
одной из лавок, где  торгуют  книгами, я обнаружил  книгу стихов  Срединного
царства в  переводе на язык жителей Минхэня.  Целое  собрание  стихотворений
множества  поэтов!  И  с  глубоким  удовлетворением  убедился,  что  из этих
напыщенных  болванов, членов императорской  Палаты поэтов,  туда не попал ни
один  -  даже  относительно  неглупый Ло Дэ-сань.  Почти  все стихотворения,
написанные в наше время  или  до него, были  мне знакомы. Собрание  включает
также - обнаружив это, я вскочил  с места  и немедленно  распростерся ниц, -
стихотворение  Его  Высокочтимейшего  Величества,  Сына  Неба,   тебе   тоже
известное: "Тусклый месяц... Туман  на цветы чуть  заметную бросил прядь"43.
Открывается  все   собрание  стихами  неизвестных  поэтов   эпохи   Чжоу,  а
заканчивается  теперешними,  написанными  в  Срединном  царстве  уже в эпоху
большеносых.
     Из  этой  книги я  узнал, что  через двадцать  четыре  года после моего
возвращения у нас  в стране  родится  мальчик, который станет великим поэтом
под  именем Оуян  Сю.  Он  умрет в возрасте  шестидесяти  лет. Одно  из  его
стихотворений начинается так: "На небе  облака,  в душе тоска.  Густые осень
разбросала тени..."44. Я перевел все стихотворение обратно на  наш  язык. До
рождения Оуян Сю - не могу сказать, узнаем ли мы о нем или  нет, я не знаком
с этой семьей,  - мы еще доживем, до его смерти едва ли. Дома я перепишу эти
стихи красивыми иероглифами и спрячу в своих бумагах. Возможно, когда-нибудь
Оуян Сю найдет их... И очень удивится.
     Несколько дней назад мы вместе с господином Ши-ми (госпожа Кай-кун тоже
была  с нами)  присутствовали  при публичном музицировании. Оно нисколько не
походит на наши концерты, а напоминает скорее сложный религиозный ритуал.
     Все участники ритуала облачаются в парадное платье. Эти любители музыки
собираются  в  большом,  ярко освещенном зале  и  рассаживаются  в  креслах,
прибитых к  полу. Им раздают тетради  с краткими  заметками  о  той  музыке,
которую будут играть. Музыканты, все до одного одетые в черное,  усаживаются
на особом помосте в передней части зала. Взяв тетрадь,  я узнал, что сегодня
они будут играть  две  пьесы, два "Божественных созвучия". Подбираются пьесы
не по  жанру и не  по обстоятельствам, при которых их принято  исполнять,  а
исключительно по принадлежности тому или иному  композитору. Удивительно, но
здесь практически о каждой  из музыкальных  пьес  известно, кто ее  сочинил.
Видимо, это оттого, что исполняется только новая музыка,  сочинителя которой
еще  не успели  забыть.  Я уже  писал, что  столь  любимый  мною  мастер Бэй
Тхо-вэнь (мне будет не хватать его музыки, когда я вернусь) жил всего двести
лет назад, даже меньше. Так  вот, это -  почти самая  старая музыка, которую
можно здесь услышать. Пьесы, которым было бы более трехсот  лет, исполняются
крайне  редко.  Первое "Божественное  созвучие"  принадлежало  мастеру  Фань
Шу-бэю,  одну из пьес которого, "Форель", я  уже знаю; второе сочинил мастер
Шо-тао Го-ви, умерший совсем недавно45.
     Итак,  мы уселись. Оркестр оказался  необычайно  многочисленным. В  нем
было никак не  менее шестидесяти музыкантов. Там было много игравших на Ви-э
Ло-чень,  много С'Ли  П'ка и А-ти, и еще были флейтисты, трубачи и даже один
барабанщик. Руководить  оркестром,  сказал  господин Ши-ми, будет знаменитый
мастер по имени Гай-тин, но его пока нет,  он поднимется на помост позже. Не
успел  он вымолвить это,  как внезапно снова  начался страшный шум. Я думал,
что  уже привык  к  дурацкому обычаю большеносых  устраивать шум  по  любому
поводу, но  им  всякий  раз удается  застать меня врасплох.  Когда  появился
мастер Гай-тин (он не из Срединного царства, хоть имя и похоже), большеносые
изо всех  сил захлопали в ладоши. Поскольку госпожа Кай-кун и господин Ши-ми
хлопали тоже, к ним присоединился и я. Так здесь принято выражать ликование.
Мастер Гай-тин поднялся на помост,  встал на скамейку, устроенную специально
для него, и поклонился  публике.  Однако вслед за  этим он крайне  невежливо
повернулся к  публике спиной и погрозил музыкантам палкой. Те беспрекословно
повиновались и начали  играть. Видимо, музыканты здесь и понятия не  имеют о
дисциплине,  ибо  их  начальнику все время приходилось размахивать палкой, а
иногда  даже очень  сильно,  чтобы  они не бросили  игру. После первой пьесы
(состоящей из  двух частей) был  перерыв, и  мы вместе со  всеми -была  даже
небольшая  д