ал. Что, по-моему, думает вошь, ползущая по
огромной тыкве? (Тыквы здесь еще имеются; вши тоже.) Она  думает, что ползет
по прямой, на самом же  деле она опишет окружность и в конце концов придет в
ту же  точку. Наверное, сказал господин  Ши-ми,  ей тоже кажется, что  тыква
плоская. И это тоже звучит довольно  убедительно, тем белее,  что, по словам
господина  Ши-ми, вошь  все-таки  не  так мала по  сравнению с  тыквой,  как
человек по сравнению с шаром-Землей.  И  потом, добавил он, шаровидную форму
Земли иногда  бывает можно заметить,  -  например,  на  море. Если навстречу
одной вши, продолжил  он свое сравнение, с другой стороны тыквы будет ползти
вторая, то не покажется ли первой, что та появилась из-за горизонта? Так  же
обстоит  дело  и  с  кораблями на  море, и это, мой дорогой Цзи-гу, истинная
правда, ибо я сам мог видеть это достаточно часто, когда несколько лет назад
сопровождал  своего  достопочтенного   шурина,  адмирала  Ду  Фэй-чжуна,   в
инспекционном рейде императорского флота по гаваням Поднебесной.
     Специально для меня господин Ши-ми принес даже маленькую модель земного
шара, ярко раскрашенную. Это не что  иное как карта, только нарисованная  на
шаре. Зрелище, должен  сказать, очень увлекательное. Господин Ши-ми показал,
где находится  наша с тобой  родина, Срединное царство, - на  самом деле оно
находится не в середине, ибо какая же середина у шарообразной поверхности? -
а потом показал и свою страну Ба Вай.  Место, где расположен Кайфын, славная
столица  империи, отмечено лишь крохотной  точкой. Столь  же крохотная точка
обозначает и город Минхэнь,
     Но как попал в Минхэнь  я? Этому  господин Ши-ми тоже нашел объяснение.
Вертится не только модель,  сама шаровидная Земля тоже вертится вокруг своей
оси, сообщил он.  Но  и это движение  при ее огромной  величине  совершается
незаметно  для  человека. Мы знаем,  что  дерево  растет,  сказал  он, но не
замечаем его роста, хотя это - тоже движение. С Землей дело обстоит сложнее,
но  для объяснения  достаточно  и этого... В то же время  Земля  вращается и
вокруг Солнца,  которое  на самом  деле  также гораздо больше,  чем кажется,
потому что оно находится очень далеко. За одни сутки Земля успевает один раз
обернуться  вокруг  самой  себя,  за  один  год  -  вокруг Солнца.  Все  это
показалось мне чрезвычайно сложным. Я осторожно спросил господина Ши-ми: эти
воззрения  -  тоже  его  собственная  философия,  сложившаяся  в  результате
многолетних  размышлений?  Нет,  возразил он,  так  здесь  и  сейчас  думают
решительно все, потому что это подтверждается многими фактами.
     Я  не  надеюсь, друг  мой,  что эти  несколько  строчек  заставят  тебя
поверить господину Ши-ми или даже хотя бы понять его слова.  Я и сам пока не
чувствую  себя  способным ни к  тому,  ни  к  другому.  Столь  гигантская  и
необозримая  картина  мира  никак не укладывается у меня в  голове. Для меня
ближе и понятнее считать нашу с тобой дорогую родину великим, ни вокруг чего
не вращающимся Срединным царством, Поднебесной империей, и после возвращения
я  не буду думать  иначе; однако  господину Ши-ми я все-таки  решил этого не
говорить, чтобы не обидеть.
     Но вернемся к тому, каким образом я попал из Кайфына в Минхэнь. В наших
с тобой расчетах, говорит господин Ши-ми, мы не учли этого двойного вращения
Земли вокруг самой  себя  и вокруг Солнца, - что естественно, ибо мы об этом
ничего не знали,  - между тем за тысячу лет, которую мне позволил преодолеть
компас  времени, Земля успела тысячу  раз обернуться вокруг  Солнца и триста
шестьдесят пять тысяч раз вокруг самой себя. Если для самого себя я выпал из
общего хода времени на какой-то миг, то для Земли я выпал из него на всю эту
тысячу лет - и угодил  в другую ее точку. В том, что со мной произошло нечто
подобное, трудно усомниться. Однако тут меня охватил настоящий страх: как же
я смогу вернуться?  Но господин Ши-ми  меня  успокоил.  Возвращаться я буду,
сказал он, - и его слова меня вполне  убедили, -тем же путем,  каким прибыл,
только в обратном порядке, а потому погрешность исправится сама собой.
     Дай бог,  чтобы  это было именно так.  Иногда меня посещают плохие сны.
Они запутаны и печальны. Мне уже, не раз снилось, что я по ошибке попадаю не
в свое родное время, а еще дальше в будущее. Я слишком дорожу бумагой, чтобы
тратить  ее  на столь  пустое  дело, как описание снов, но одну мысль все же
запишу: если уж то будущее, в котором  я нахожусь сейчас, представляется мне
бездонной  пропастью, то каким же  кошмаром будет наполнена следующая тысяча
лет?
     Здесь, мой  милый Цзи-гу,  я  понял одну вещь, о которой ни  я,  ни  ты
прежде не догадывались, и которой никто на свете по-настоящему не может себе
представить:  мир  изменяется:  Они  -  называют  это странным  словом "П'ло
г'ле-си"  -  господин  Ши-ми долго  объяснял мне  его  смысл;  в  буквальном
переводе оно означает  "шаги, ведущие все дальше". Само  слово уже говорит о
многом  - шаги, уводящие неизвестно куда. Человек, вынужденный покинуть свое
обжитое, привычное, а возможно и любимое обиталище, казалось бы, может  лишь
сожалеть  об этом, - но нет, здешние большеносые считают эти "шаги" благом и
добродетелью.
     Тебе  все  это чуждо и  непонятно -  в  этом  я и не,  сомневаюсь.  Это
действительно выше человеческого понимания. И потом: муравей  все же  во все
времена  остается  муравьем,  а  слон  -  слоном.  Нам  знакомы  изображения
муравьев, созданные, скажем, даже  в незапамятные  времена династии Шан, нам
знакомы муравьи, столь усердно  - да покарает их Небо! - копошащиеся во всех
уголках  наших  жилищ, а  мне  теперь  знакомы  и муравьи,  живущие  в  мире
большеносых.  (Да, они еще живут  здесь, бедняжки,  хоть им  и негде  теперь
строить свои кучи среди этой каменной пустыни, Но они все-таки не погибли. Я
видел  их  в парке перед дворцом последнего здешнего вана.)  Да, муравей  не
меняется. То же  относится и к слону, и  к лошади.  И  дерево тоже  остается
деревом. Правда, собаки здесь совершенно не похожи на наших  пекинок, ну  да
они и годятся, на мой взгляд, только на жаркое (кстати: собак здесь не едят,
зато  едят  самые  невероятные  вещи,  например,  бычье  мясо.  Но  об  этом
как-нибудь в другой  раз. Замечу только, что первым блюдом, которое я закажу
по возвращении, будет собачья печенка - здесь ее  не  достанешь ни  за какие
деньги).
     Так что природа не меняется - или  меняется очень, очень медленно. Да и
человек, в  общем,  тоже  не меняется, и поэтому мы - я  имею в виду тебя  и
меня, живущих  в славные времена могущественной династии Сун, да благословит
Небо  ее высокочтимейшиХ  сыновей!  -  мы можем  читать труды  божественного
учителя  Кун-цзы,  жившего  за  полторы  тысячи  лет  до нас  и,  если бы  я
предпринял  путешествие  во  времени  в  обратном  направлении,  то  мог  бы
подняться к нему на  "Холм философа" и поклониться ему;  и если бы  он  счел
меня,  ничтожного,  достойным  беседы,  то я,  без сомнения,  понял  бы  его
обращенные ко мне слова.
     Здесь  же  все обстоит иначе. Мудрые учители жили - и  здесь, в Минхэне
или недалеко от него. Они писали книги и  воспитывали учеников. Один из них,
живший в самом Минхэне и пользовавшийся  чрезвычайным  уважением  сограждан,
носил  имя  Шэ Лин17. Нет, имя только  кажется нашим, это  просто  случайное
совпадение. Родом учитель Шэ Лин был  не из Срединного царства. Однако книги
почтенного  Шэ  Лин-цзы,  жившего,  по  местному летоисчислению,  всего  сто
пятьдесят лет назад, ныне живущие большеносые уже  понимают с  трудом! (Так,
по крайней мере,  утверждает господин Ши-ми.) Правда, господин Ши-ми  сказал
также,  что мысли у почтенного Шэ Ли-цзы временами  бывали столь сложны, что
он, занося их на бумагу, вероятно, и  сам  забывал, что хотел сказать, - при
чтении  его  трудов эта мысль то и  дело приходит в голову. Что ж, возможно;
мне трудно  об этом судить. Другой великий учитель  жил, по словам господина
Ши-ми, двести лет назад; звали  его  Кан-цзы18. Его  теперь вообще  понимают
лишь специалисты. Триста лет назад  также жил один  весьма почтенный и всеми
уважаемый  учитель по  имени  Лэй Бинь-цзы19. Его уже и специалисты не могут
читать кроме как  в переводах, и это - лишь несколько из множества примеров.
Хорошо, спросил я, а полторы тысячи лет назад  здесь были великие учителя? О
да, ответил господин Ши-ми, например,  достопочтенный А Гоу-тинь20, которому
многие и до сих пор воздают божеские почести, как  у нас - великому Кун-цзы.
Его  главный труд  называется  "О  природе  божественного" или  "О  Небесном
городе", если я правильно понял. Но язык, на  котором он писал, давно забыт,
и теперь почти нет людей, которые умели бы на нем читать.
     Так  что,  как  видишь, они  действительно уходят все дальше  и дальше.
Куда? Боюсь, что и они  сами этого не знают. Но,  прежде всего, кажется, они
стремятся уйти от самих себя.
     То, что  время  никогда  не останавливается,  известно, конечно, и нам.
Дети рождаются,  становятся взрослыми, мы  стареем, умираем, одно  поколение
сменяется другим. На  смену императору приходит  другой император,  на смену
династии - другая династия. Дом разрушается, и на  его  месте строят другой.
Год от года растет  дерево в парке.  Птица, поющая на нем, не та, что пела в
прошлом году, но поет она  так же, повторяя предыдущую,  как повторяет  свою
предшественницу  волна, набегающая на берег  великой и вечной Хуанхэ (вечной
ли? - теперь я сомневаюсь  и  в этом).  Конечно, волна всякий раз другая,  и
птица тоже другая, и все же сущность их остается той же. Но если течение вод
Хуанхэ представляет собой  лишь бесконечный круговорот, то и всякая перемена
на деле - лишь  свидетельство постоянства: волны движутся, пока не достигнут
моря, где превратятся в пар и  поднимутся ввысь, чтобы пролиться из  облаков
дождем на  поросшие  мхом  скалы  Куансу, в  которых  берут начало  родники,
питающие великую реку. Круговорот этот необратим и вечен - даже при том, что
и Хуанхэ иногда меняет свое течение.
     Да,  этот  круговорот  вечен.  И нам  кажется, что так  происходит и  с
человеком, и  со  всеми его установлениями.  Хотя люди  следующего поколения
отличающегося от людей предыдущего, но все же они похожи, как похожи одна на
другую волны  Хуанхэ.  Когда  дом разрушается, на  его  месте  строят новый.
Возможно, его владелец велит заделать одно  из окон  или пробить  лишнее, но
дом все  равно  останется  домом,  сущность  ей)  не  изменится.  Императоры
управляют,  мудрецы   размышляют  (хотя   бывают   и   императоры,   умеющие
размышлять). Чему же тут меняться? -  думаем мы. Хорошо,  положим, временами
случаются революции. Рожь или медь  дорожают или дешевеют, министр  финансов
внезапно  впадает  в  слабоумие и вводит бумажные  деньги...  Но  потом  все
проходит.  Придворные  дамы несколько лет подряд носят  ленты  только  цвета
персика (и все остальные женщины, естественно, тоже), а  потом  вдруг дружно
признают этот цвет отвратительным,  и  вот все уже носят  ленты цвета сливы.
Потом и это проходит. Однако это все лишь детали. Изменять же сущность вещей
нам  не  только  никогда  не  казалось  нужным,  -  мы  считали  это  просто
невозможным.
     Здешние  же  большеносые  только  к  тому  и стремятся.  Они  не  знают
круговорота,  для них существует одна примитивная прямая линия. У меня такое
чувство, что для  них  жизнь  рода человеческого движется строго по  прямой,
сами же они только и делают, что дрожат от страха, гадая, куда их эта прямая
выведет. Те же большеносые, которые умеют размышлять, делятся на две группы:
одни  утверждают,  что  в  конце  пути человечество ожидает сладкая, райская
жизнь (свое учение,  как сказал мне господин Ши-ми, они ведут от  учителя по
имени Ма'с - это  не  тот злой юноша из описанной мною  книги, просто  имена
случайно оказались похожи, однако случай, как ты знаешь, не всегда слеп, - а
также от его учеников, которых звали Энь Гэ  и Лэй Нин);  другие же считают,
что  дорога  ведет  прямо  в пропасть  (их учение,  говорит господин  Ши-ми,
восходит к  учителям, звавшимся Шоу Пэн-гао и  Ни-цзе). Попробуй отгадать, с
которым из этих  учений я согласен. Хотя  это, конечно, не имеет отношения к
делу.
     Нет, круговорот не знаком большеносым. Они упорно верят, что все всегда
должно  изменяться, и даже разумнейшим  из них не втолкуешь, что "изменение"
не  обязательно  означает  "улучшение". Видел  ли  мир  когда-либо  подобное
суеверие?  Между  тем  достаточно  лишь обратиться  к  непреходящим  законам
математики.  Если  подбросить  монету, то  шансы  на то,  упадет  ли она той
стороной или  этой, будут равны. Если изменить что-либо, - будь то в частной
жизни или в установлениях, - то и тут шансы равные, окажется  ли новое лучше
старого или хуже. Казалось бы, это должно быть ясно любому глупцу. Между тем
большеносые думают иначе. В то, что новое всегда должно  быть лучше старого,
они верят так глубоко, что разубедить их невозможно.
     "П'ло г'ле-си"...  Да, они шагают все дальше и дальше,  уходят прочь от
всего, в том числе и от самих себя. Почему? - удивляюсь я. Вероятно, потому,
что у  себя им плохо. А почему им у себя  плохо? Вероятно,  потому,  что они
кажутся себе отвратительными (и в этом с ними можно согласиться). Но ведь от
себя не уйдешь. И изменяют они лишь окружающую среду, но не себя. В этом-то,
думаю, и кроется разгадка: большеносые не умеют и  не желают изменять  самих
себя  (и это  несмотря  на то,  что  им  известна  великая книга И  Цзин! ),
предпочитая  до бесконечности переделывать свой  мир.  Когда я  изложил  эти
соображения господину Ши-ми, он со мной согласился, хотя и сам  не  свободен
от этого суеверия.
     Так  они и будут идти, эти большеносые, все дальше  и  дальше, и о том,
куда придут они еще через тысячу лет,  невозможно думать без содрогания. Мои
кошмарные сны - пустяк по сравнению с этим. Не исключаю, что и тысячи лет не
пройдет, как они камня на камне не оставят от своего шарообразного мира. Они
легкомысленнее обезьян, у которых, кстати, тоже  бывают большие носы. Письмо
свое я на этом закончу. Пора  идти к почтовому камню:  час, когда  я  должен
буду положить на него письмо, приближается.
     Приветствую тебя сердечно, мой добрый далекий друг, поцелуй от меня мою
любимую Сяо-сяо. Сегодня вечером  мы, господин Ши-ми и я, приглашены на ужин
к одной его знакомой даме. От всей души обнимаю тебя -
     твой Гао-дай.

ПИСЬМО ОДИННАДЦАТОЕ
     (пятница, 20 августа)
     Дорогой Цзи-гу,
     ты, наверное,  удивлен, что я, отправив  тебе одно письмо, на другой же
день  сел писать следующее. Надеюсь, ты  не станешь выжидать несколько дней,
чтобы  снова пойти к почтовому камню, поскольку не предполагаешь получить от
меня письмо так скоро, и ему не придется лежать под дождем, - хотя, конечно,
если здесь  у  нас дождь,  то у  вас  его может и не  быть. Однако ты обещал
ходить к почтовому  камню каждый день, и я очень надеюсь, что ты  выполняешь
это  свое обещание лучше, чем то, другое, о письмах, которые я просил писать
хотя  бы  раз  в  пять дней. Я живу  в  этом далеком мире уже сорок дней,  а
получил  от  тебя всего  четыре письма. Не сочти это  за  упрек: я знаю, что
служебные дела  отнимают  у тебя  много времени  и,  кроме того,  ты проявил
поистине безграничную доброту, согласившись  на время моего отсутствия взять
на  себя  и  обязанности  начальника Палаты императорских поэтов,  именуемой
"Двадцать  девять поросших  мхом скал".  Мне  слишком хорошо известно, сколь
глухи бывают эти увенчанные  лаврами певцы  поросших  мхом  скал  к  доводам
разума, так что  иногда,  по выражению господина Ши-ми, которое я привожу  в
дословном переводе, просто хочется воткнуть их носом  в  грязь и растоптать.
Кстати,  выбрали ли  себе,  наконец,  эти безрогие демоны двадцать  девятого
члена или так до сих пор ни до чего и не договорились?
     Пиши мне, друг мой, как можно чаще.  И не забывай рассказывать побольше
о моей несравненной Сяо-сяо.
     Меня  же  сесть  за  новое письмо  к тебе побудило опасение, что в моих
отношениях  с  господином  Ши-ми  может  наступить  - или уже  наступило?  -
непредвиденное охлаждение. И, хотя я уже настолько освоился в этом мире, что
мог бы прожить  в  нем  и без  чьей-либо  помощи,  все  это  сильно  бы меня
огорчило, потому что к господину Ши-ми,  как ты  мог понять из моих писем, я
испытываю  чувство почти столь же глубокой приязни, как и к  тебе, мой милый
Цзи-гу.  И  кроме  того,  конечно,  жаль  было  бы  лишиться тех  неоценимых
сведений,  которые  доставляет мне господин Ши-ми, человек редкостного ума и
образованности в этом мире безрассудных.
     Виной всему был тот злосчастный ужин, о котором я написал тебе вчера.
     До  сих  пор  я,  как  тебе  известно,  общался  почти  исключительно с
господином  Ши-ми.  Иногда (особенно в последнее  время),  выходя в город, я
заговаривал с большеносыми в магазинах, желая познакомиться с их взглядами и
привычками; мне удалось наладить отношения с высокородной дамой Вон-ни Чи-ха
- по-видимому,  она  простила  мне  то  досадное недоразумение  с неуместным
отправлением естественных  надобностей или просто забыла  о нем.  Я стараюсь
быть очень вежливым, когда ее вижу, а вижу я ее часто, потому что  она почти
каждый день  стоит или ходит  перед нашим домом в  своем расписанном цветами
наряде,  с  неизменной   метлой   в   руках,   которая,  по-видимому,   есть
отличительный признак  ее высокого ранга  (это  явно не рабочий  инструмент,
потому что я  никогда не видел, чтобы она пользовалась ею по назначению). "О
несравненный  цветок  нашего  дома! -  приветствую я ее  (для  этого  я  уже
достаточно овладел языком страны Ба Вай). - О благоухающая бегония  с лицом,
подобным  ясной луне!  Ничтожный червь Гао-дай почтительно склоняется  перед
тобой, чтобы пожелать доброго,  напоенного медом  летнего  утра! "  - громко
произношу  я  эти  или   иные  приличествующие  случаю  слова.  Сначала  она
воспринимала  их более или  менее  холодно, но теперь, после того, как я (по
совету  господина  Ши-ми) вручил  ей в  конверте  голубую  денежную бумажку,
сопроводив ее поклоном в две трети, любезнее ее не сыскать.
     Однако  все  эти разговоры, конечно, были кратки и  бедны  содержанием.
Ответы на все свои  вопросы я  получал только от  господина  Ши-ми; но  и он
некоторое  время назад высказал мысль, что  мне пора познакомиться с другими
людьми, чтобы  расширить  мой  кругозор. То  приглашение  на ужин к знакомой
даме, о котором я писал тебе, и было первой попыткой такого знакомства.
     Зовут эту даму госпожа Кай-кун, и живет она в  отдаленной части города.
Мы, господин Ши-ми и  я, наняли повозку Ма-шин (здесь их можно нанять, как у
нас нанимают паланкин  с носильщиками,  когда нет  своего) и ближе  к вечеру
поехали в  гости.  Длилась поездка около получаса. Госпожа  Кай-кун  живет в
таком же большом доме, как и господин Ши-ми. Однако жилище у нее просторнее,
чем наше.  (Я говорю "наше",  имея в  виду, конечно, жилище господина Ши-ми;
впрочем, он,  наверное, не  станет  возражать, если я буду для простоты  так
называть его жилище.)
     Здесь  снова  начинаются  сложности;  возможно,  ты  не поймешь меня  с
первого раза. С  женщинами здесь обращаются совсем иначе,  чем  это  испокон
веку принято у нас, и иначе,  чем того требует учение божественного Кун-цзы.
Как это ни странно, женщины дома, на улицах,  на  людях, вообще всегда ведут
себя  совершенно  так же,  как мужчины.  Это, кстати, и есть одна из причин,
почему  я  так  долго не умел отличать здешних мужчин от женщин. Но теперь я
уже научился  (даже  если  у них нет с  собой зонтика).  Во-первых,  не  все
мужчины  бреются полностью, как  господин  Ши-ми. Многие  носят усы, и  даже
бороды,  почти  как у  нас. Но  и  у  тех,  кто выбривает  все  лицо,  легко
разглядеть  признаки  буйной   растительности,  ибо   вся  рас