и бумажные деньги...
Впрочем, ладно. В конце концов,  я прибыл сюда  не для того,  чтобы кичиться
своим рангом, а чтобы изучать ожидающее нас будущее.
     Затем торговец вынул из Нань Ло маленькую затычку,  и воздух вышел - со
страшным шумом и свистом,  как  здесь водится. Нань  Ло  покрылся морщинами;
торговец сложил его и завернул в бумагу.
     Из того, что я сижу сейчас и пишу тебе это письмо, мой любезный Цзи-гу,
ты можешь заключить,  что до дому  я вместе  с моим Нань Ло  добрался вполне
благополучно.  Мало того:  заботливый господин Ши-ми догадался захватить для
меня и тот разумно устроенный  насос,  о чем я и не подумал.  Я научился  им
пользоваться. На него  надо нажимать ногой. Теперь  Нань Ло стоит около моей
постели во всей своей желто-синей красе, занимая почти всю комнату. Для чего
оно нужно, господин Ши-ми так и не сумел мне объяснить. Он  обещал мне потом
показать, как им пользуются. Но, по-видимому, это все же не предмет культа.
     Письмо мое получилось уже очень длинным. Пора идти  к почтовому  камню.
Если  бы у меня был  талант художника, я бы нарисовал тебе  это  Нань Ло. Но
такого  таланта, как тебе известно, у меня нет. Пусть же иллюстрацией  этого
чуда станет стихотворение,  пришедшее  мне в голову при рассматривании  Нань
Ло:
     Рассматривая лазорево-золотое Нань Ло
     О лазорево-золотое Нань Ло!
     Ты дышишь воздухом знойного полдня.
     Но не тем же ли воздухом дышу и я
     В этот день середины лета?
     Жаль, что будущему не дано узнать,
     Как цветет абрикосовый холм.
     С сердечным приветом, твой далекий друг -
     Гао Дай.

ПИСЬМО ДЕВЯТОЕ
     (четверг, 12 августа) Мой дорогой, далекий друг Цзи-гу,
     луна сегодня вновь  на ущербе, как и в тот  день, когда я  прибыл сюда.
Прошло  много дней с тех пор, как я писал тебе в последний раз. Надеюсь, что
ты не слишком за меня  волновался. У меня все  хорошо -  в той мере, в какой
это  позволяют  обстоятельства.  Дождь,   казавшийся   бесконечным,  наконец
прекратился. Однако настоящего  лета  в  краю большеносых,  видимо, так и не
бывает,  хотя,  стоит  солнцу  посветить дня  два, как они с  совершеннейшим
бесстыдством раздеваются донага и укладываются загорать на всех лужайках. Но
об этом позже.
     Опять  не знаю, как и  с чего начать. Нового и непривычного все еще так
много, что луне,  вероятно, придется смениться  не один раз,  прежде  чем  я
смогу освоиться здесь по-настоящему.
     Прочитав мое последнее  письмо, восьмое (оно получилось больше, чем все
до сих пор полученные мной твои письма вместе взятые), ты наверняка скажешь,
что эта история с бумажными деньгами для нас не так уж и нова.
     Верно.  Наши отцы еще помнят, как в злосчастные времена Пяти династий11
эта бумажная чума  распространилась  и  в Поднебесной.  Но великий Сын  Неба
Тай-цзу, основатель династии Сун - да властвует она вечно!  - державный отец
нашего могущественного императора, вступив на престол, положил конец и этому
злоупотреблению.
     Вот мной и овладевает сомнение: не повредят ли открытия, сделанные мной
в  путешествии и  по большей части уже изложенные в  письмах,  людям  нашего
времени, если мы опрометчиво поделимся ими со всеми?
     Не заключит ли из  моих писем  наш  министр финансов Гуан Дай-фан, этот
жалкий  шестипалый,  которого  я  и  без того  не могу называть  иначе,  как
бездарным  мошенником,  что  и в  отдаленном будущем  бумажные  деньги будут
играть  важнейшую  роль? И не побежит ли он тут  же к всемилостивейшему Сыну
Неба,   -   признанному   мастеру   в   разведении   пекинских   собачек   и
непревзойденному знатоку обхождения с прекрасным  полом, но, при всем моем к
нему  уважении,  полному  профану в вопросах финансов,  -  чтобы потребовать
немедленного   введения  бумажных  денег?   Тогда  будет  довольно   и  двух
неурожайных лет,  чтобы  стоимость  этих денег упала  ниже  цены  бумаги, из
которой их делают.
     Не лучше ли будет, сколь это ни тяжело, все  же сохранить наши открытия
в тайне? Ты можешь  возразить, что мы обязаны по крайней мере доложить о них
императору, представив ему отчет о моем  путешествии,  пусть даже, с  учетом
его скромных литературных познаний, достаточно простой и краткий. Но и тут у
меня возникают сомнения. Выше, когда  я  писал о Династии Сун: "да властвует
она вечно", - кисть моя дрогнула, но я все же вывел эти слова, решив потом к
ним  вернуться, -  и вот  я  к  ним  возвращаюсь.  Увы, теперь  я  знаю, что
славнейшая и достойнейшая династия Сун не  будет властвовать вечно. Здесь, в
будущем, всего  тысячу  лет  спустя  - слово  "всего" я  употребляю здесь по
отношению к  вечности, - никто давно  и не помнит о ее существовании, и даже
столь образованному человеку, как господин Ши-ми, имена наших императоров не
говорят почти ничего, а  ведь он сам учитель, как сообщил мне недавно. У них
тут, по-видимому, вообще нет императора, не говоря уже о династии Сун. Разве
можно написать такое в отчете,  который мы собираемся представить Сыну Неба?
А  если мы  умолчим, то это будет первое, о чем Его Величество сочтет нужным
осведомиться. И что тогда делать?  Ответ может стоить нам головы, а голова у
каждого из нас всего одна.
     Вот почему  я все  более  склоняюсь к  тому,  чтобы  вообще не сообщать
никому  о моем путешествии.  Наверное, в мире все-таки не зря устроено  так,
чтобы люди ничего не знали о своем будущем.
     Тем не менее именно вопрос о будущем нашей  достославной  династии  Сун
заставил  меня обратиться к некоторым проблемам, решение которых  может хотя
бы отчасти пролить свет на тайны здешнего мира. Так, господин Ши-ми сообщил,
что  последняя  правившая  у  них  династия  называлась  Ви  Тэн-ба12  - она
окончилась с  уже упоминавшимися Лю Дэ-ви, третьим этого имени,  который был
необычайно толст. О  династии, которая называлась бы Сун, господин  Ши-ми не
мог  сказать  ничего.  Затем мы заговорили  о  географии,  и  я с удивлением
обнаружил, что Великое Море  находится для господина  Ши-ми не на востоке, а
на западе.  Как  это  может  быть? Неужели оно переместилось?  Приведу  тебе
вкратце наш разговор.
     Он: Нет-нет, дражайший Гао-дай, море на западе, далеко на западе.
     Я: Но  куда же, любезнейший Ши-ми, в таком случае течет река? Неужели в
горы? Разве вода может течь вверх?
     Он (со смехом):  О нет, великая  река - ее называют  Ду Най  - течет на
восток.  Она,  конечно, тоже впадает в  море, но  это очень маленькое  море.
Другая  река, И Цзя13, на  которой стоит  Минхэнь,  долго  петляет, однако в
конце концов  впадает  в тот же Ду Най. Великое же море находится на западе,
там,  где  заходит  солнце.  Поверь  мне,  о  ученейший и  достопочтеннейший
Гао-дай, я сам бывал в тех краях.
     Тогда-то  мои давно  возникшие подозрения и превратились в уверенность.
Было это  около  десяти дней  назад, возможно, еще  в  тот день, -когда мы с
господином Ши-ми побывали в городе и купили  Нань  Ло. Прошло  еще несколько
дней, и в квартире господина Ши-ми я сделал удивительное открытие. Я получил
от него разрешение пользоваться всем, что только есть в доме. У него, сказал
он, нет от меня секретов. И я воспользовался его разрешением - не столько из
личного любопытства,  сколько из необходимости познать этот  мир  как  можно
лучше.   Кстати   замечу,   что  искусство   книгопечатания   у  большеносых
сохранилось. Они покрывают бумагу своими странными значками с  обеих сторон,
а бумага у них толстая и грубая. К тому же они приделывают к  книгам толстые
крышки, так что те становятся тяжелыми, как свинец.
     В некоторых из этих книг  (читать их  по-настоящему я,  конечно, еще не
умею) имеются картинки. Поэтому я,  когда  мне  бывает скучно,  а  господина
Ши-ми  нет дома,  с удовольствием их рассматриваю. Книг  у господина  Ши-ми,
вероятно, около тысячи. Картинки располагаются  не сверху, над текстом,  как
обычно,  а в  самых  разных местах. Одна  из книг  называется  как-то  вроде
"Похождения двух  злых юношей", и картинок в ней очень  много;  юношей зовут
Ма'с и Мо Ли'с, и они крадут, у одной вдовы кур. Господин Ши-ми  находит эту
книгу очень смешной, мне же  ее  содержание  с точки  зрения  нравственности
показалось  ужасным. Не знаю, почему господин Ши-ми выбрал именно  ее, чтобы
учить меня местным  иероглифам. Написана она стихами, но стихи эти совсем не
соответствуют нашим представлениям о законах стихосложения. Начинается книга
примерно так:
     Благородному  человеку горька видеть  столько  зла в молодом поколении,
Взять, например, проделки двух юношей по имени Ма'с и Мо Ли'с, насмехавшихся
над советами Мудрецов и воинов древности...
     Имя автора  книги о злых юношах - Ви Гэй-бу14, но я лучше расскажу тебе
о другой книге. Ты вряд ли сумеешь даже вообразить, какая книга попала здесь
мне в руки.  Она  и в  самом деле  упала мне  прямо в руки, когда  я пытался
вытащить другую, стоявшую рядом, - я чуть не уронил,  но все-таки  подхватил
ее,  и  тут  будто  солнце  согрело  меня после  семидневного дождя,  и  мне
показалось,  что я снова дома. Представь себе: на книге, которую я по своей,
пусть и невольной, небрежности чуть не  бросил  на пол, сияли два иероглифа,
два  знака нашего  с  тобой  родного языка  -  именно  сияли,  хотя  и  были
напечатаны  черным. К тому же обозначали они не что-нибудь, а  божественное,
имя И Цзин. Да-да, ты не ошибся, это была  наша великая "Книга - перемен"15.
Конечно, в переводе на местный язык, так что наши прекрасные иероглифы  были
воспроизведены  на обложке,  так сказать, только украшения ради. Значит, мир
все-таки  не погиб окончательно? И в  мире большеносых есть хоть одна книга,
пусть  даже  такая небольшая,  которая связывает  этот мир  с нашим,  с нами
самими и с тем, во что мы верим?
     Эту книгу я  показал  господину Ши-ми сразу же, как только услышал, что
он вернулся.
     Да,  мой друг, признаюсь тебе: я был настолько взволнован, что  схватил
книгу и бегом побежал в прихожую, где господин Ши-ми еще не успел даже снять
свою промокшую накидку и  не менее промокшие шкатулки для ног (Бо  Тинь-ки).
Он  улыбнулся,  снял  мокрое  и поставил зонтик в  угол, затем  провел меня,
крепко  державшего драгоценную книгу, в  свой кабинет, ставший для нас обоих
как бы  главной гостиной, принес одну  из своих маленьких  огненных  жертв и
сказал: его не удивляет, что  я узнал эту  книгу. Он просто забыл, что среди
множества принадлежавших ему книг  имеется и эта, иначе он давно бы достал и
показал ее мне.
     Наша  беседа  - к счастью, я настолько овладел местным языком, что могу
понимать уже довольно сложные высказывания господина  Ши-ми; сам же господин
Ши-ми оставил попытки научиться с моей помощью нашему языку, потому что язык
слишком труден, да и потом,  где он сможет его применить? Я не мог с этим не
согласиться,  ибо  попасть  в  наш мир  ему  не удастся, а здесь эти знания,
пожалуй,  действительно излишни - так  вот, наша  беседа, завязавшаяся после
этого, затянулась  далеко  за  полночь. Мы ничего не  ели и  не  пили,  лишь
господин Ши-ми то и дело приносил свои огненные жертвы, сначала маленькие, а
под  конец  даже  одну  большую  из  тех,  которые  он  возжигает только  по
праздникам. (Я по-прежнему называю их  огненными жертвами, хотя теперь знаю,
что  это  не  священнодействие, а  своего рода  привычка глотать  дым, вроде
привычки к  вину, среди  большеносых весьма  распространенная,  хотя воздуха
она, конечно, не улучшает. Но название все же кажется мне подходящим, потому
что большеносые действительно следуют  этой привычке как ритуалу. Тем более,
что я и сам теперь иногда доставляю себе  это удовольствие -правда, только в
отношении благоуханных  больших.) Пересказать  все, о чем мы тогда говорили,
невозможно. Для этого  нужно  было бы написать  целую книгу.  Однако  должен
сказать, что мне  все-таки пришлось посвятить господина Ши-ми в тайну  моего
путешествия, о  которой  он до сих  пор  лишь  догадывался.  Он  сказал, что
никогда бы не поверил в это, если бы  я не  сидел сейчас перед ним и если бы
не виденные им  доказательства, то есть  мои ланы серебра, которые здесь все
считают реликвиями глубокой древности.  Вообще же его философия, добавил он,
-  а это  не какое-либо общепринятое учение,  а  всего лишь его  собственный
взгляд на вещи, сумма многолетних размышлений, - его философия позволяет ему
верить, что  на свете все бывает.  Потом он обнял меня и предположил, что я,
наверное, чувствую  себя  здесь  очень  одиноким и что  этот  мир, его  мир,
кажется мне холодным и враждебным. Нет ли у меня ощущения,  что этот его мир
делает  все,  чтобы  исторгнуть  из  себя древнего  мандарина  Гао-дая,  как
какое-то  инородное  тело? Да, признался я,  у меня есть такое  ощущение. Он
снова обнял меня, заверив, что рад предоставить мне убежище хотя бы у себя в
квартире.  Я  тоже обнял его  с благодарностью,  сказав,  что  он  не должен
слишком   обо   мне   беспокоиться:   человеку,   во  всех   своих  помыслах
руководствующемуся  учением  великого  Кун-цзы,  нетрудно  управлять  своими
чувствами, к тому  же моя  любознательность и  научный  интерес  значительно
превосходят все мои страхи.
     Он  еще несколько раз повторил,  что готов оказать мне  любую помощь, а
потом  умолк, посмотрел  на меня долгим взглядом и,  попросив  не обижаться,
сказал, что мою историю ему еще надо  переварить, а пока я кажусь ему чем-то
вроде  призрака.  Я  рассмеялся, сделал  двойной  поклон  (каким до  сих пор
приветствовал только лиц рангом не ниже  вице-канцлера  или наложницы самого
императора)  и  ответил,  что  вполне  его  понимаю,  ибо  и   мне  его  мир
представляется скорее призрачным, чем реальным.
     Но главным в нашей  беседе для меня  было то, что  она  подтвердила мое
давнее  предположение: я убедился,  что  и в самом деле нахожусь не в  нашем
славном  Кайфыне  и даже  вообще не в Поднебесной империи. Город Минхэнь  не
принадлежит  к  Срединному царству  (и  никогда к  нему  не принадлежал),  а
расположен совсем в  других краях. Так что земля у меня под ногами отнюдь не
та, что у тебя, мой милый Цзи-гу. Я живу в другой части света. Да-да, ты  не
ошибся:   это   -   другая  часть  света.   Для   господина   Ши-ми  и   его
соотечественников  наша  родина -  не  только иная эпоха,  но и  совсем иная
страна. И называют они эту  страну, нашу великую империю, "Ки Тай".  Узнать,
откуда  произошло  это. название  и что сталось с Поднебесной,  мне пока  не
удалось. Я спросил господина Ши-ми, не  могли бы мы  с  ним туда поехать. Он
рассмеялся и  сказал,  что  это слишком  далеко  и,  кроме  того, связано  с
непреодолимыми  затруднениями.  А  как же называется его  страна, спросил я,
столица которой - Минхень? Оказалось,  что она называется Ба Вай; страна эта
по сравнению  со срединным царством очень невелика  и не имеет столь древней
истории.
     Что  же еще  предстоит мне узнать  в этом странном мире, мой  дорогой и
самый близкий друг Цзи-гу? Не знаю. Но, как я уже сказал, любознательность и
научный  интерес  превосходят  мои  страхи  и опасения. Кстати,  я рассказал
господину  Ши-ми  о тебе, и он  просил передать тебе привет. Но прежде всего
прими самый сердечный привет от своего -
     вдвойне далекого! - друга Гао-дая.

ПИСЬМО ДЕСЯТОЕ
     (четверг, 19 августа)
     Дорогой Цзи-гу,
     узнав, что от родины меня  отделяют не только  тысяча  лет, но и многие
тысячи ли (сколько  именно, господин Ши-ми вычислил, но я забыл цифру - да и
много  ли проку в  цифрах! ), я уже почти  не огорчился, и печалит меня лишь
одно:  то, что моя зеленоглазая  Сяо-сяо еще  дальше от меня,  чем я  думал.
Вероятно, ты  хотел  утешить  меня, описывая, как  лежит  она,  грустная, на
диване в комнате с занавесями, изображающими ветки цветущей бузины, время от
времени устремляя взор к окну, - и лишь изредка, пишешь ты, позволяет своему
гибкому телу совершить  легкое движение,  - когда заметит,  что на дерево  в
саду села птичка.  Разве меня может утешить известие, что она грустит? Хотя,
очевидно, может - я все-таки порядочный  эгоист, ибо и в самом деле чувствую
утешение. Пиши  мне о  ней больше,  передай  ей, что я  люблю  ее  так,  как
способен  любить человек  моих  лет, не  впадающий в  безумие от  страсти, а
умеющий ценить прекрасное. Но это чувство - любовь, умеющую ценить, -  можно
и  испытывать лишь  к  таким созданиям,  как  Сяо-сяо:  ко всем моим женам и
наложницам меня влекли только желание и похоть  (да и то  в лучшем  случае).
Нет, подлинная любовь есть  умение ценить, а так любить я могу одну Сяо-сяо.
Пиши, пиши мне еще, как она грустит, и пусть она грустит обо мне, потому что
это -  тоже любовь. Кроме того, я знаю, что даже в печали, приняв невыразимо
грустную позу на диване, она никогда не забывает о том, как она прекрасна.
     Все же  остальное пусть  идет  своим чередом.  Весть  о том,  что моего
первого тестя, почтенного господина Гуан Ма, этого старого  скрягу,  наконец
хватил  удар, преисполнила  меня приличествующим  случаю прискорбием.  Так и
передай  моей жене Гуан Цзинь, и  еще  скажи ей, пожалуйста, что  я  не могу
прервать свою чрезвычайно важную поездку и явиться на  траурную церемонию, о
чем искренне сожалею.
     Нет, меня не  хватил удар, когда я выяснил, что нахожусь не в Срединном
царстве, а в  далекой от него стране  Ба Вай, о существовании которой ни ты,
ни я никогда бы не узнали,  не пустись я  в это  отчаянное путешествие. Даже
наоборот: с тех пор, как я и  ставший  мне еще более близким  господин Ши-ми
(твой  привет  я ему  передал)  приобрели столь ясное  представление друг  о
друге,  мне  стало  гораздо  легче  вникать в  то, что  меня окружает. Да  и
господину Ши-ми, которому известны  теперь пределы моих познаний, тоже стало
легче объяснять мне многие вещи. Особенно  это  касается вещей принципиально
важных.  (Теперь мы беседуем  с  ним каждый  вечер. Я тоже приношу "огненные
жертвы", правда, только толстые, большие. Другие, маленькие, издают все-таки
слишком неприятный запах.) И каждый вечер  я спрашиваю и спрашиваю господина
Ши-ми обо всем -  до тех пор,  пока  он не признается со  смехом, что своими
вопросами я  "вытянул из него  всю  душу". Местный язык я понимаю уже  очень
хорошо - этому  весьма способствует мое  любопытство. Но главное  для  меня,
конечно, -  побольше узнать  о  вещах  принципиальных.  Так, господин  Ши-ми
считает,  что  Земля  - шар, и  что все  моря и страны располагаются на этом
шаре.  Причем так  думает не он один:  таково, по  его словам,  общепринятое
мнение. Наше Срединное царство, которое он называет Ки Тай, располагается на
одной половине шара, а страна Ба Вай и еще множество  других стран (он долго
перечислял мне их  названия) -  на другой.  Когда же я  возразил, что люди с
такого шара свалились бы, он со мной не согласился. В середине земного шара,
сказал он, находится нечто  вроде большого  магнита, точно невидимыми нитями
притягивающего людей и животных, растения и камни и вообще все существующее.
И привел доказательство: любая вещь, если ее не держать, падает  на землю. В
воздух же, вверх, - не падает  ничего  - кроме дыма, конечно, поднимающегося
от моей замечательной  огненной жертвы (я покупаю  особые, коричневые, очень
дорогие,  но  благодаря моим ланам серебра могу себе это позволить; господин
Ши-ми привозит мне  их из города. Называются  они  "Да  Ви-доу"16); да,  дым
поднимается  кверху,  но  я  уже  понимаю,  что это  "падение вверх" -  лишь
кажущееся. Потом частички, из которых состоит дым, осядут. Так происходит со
всеми предметами,  способными  подниматься  в  воздух  - птицами,  облаками,
воздушными змеями. Что ж, это и впрямь звучит убедительно.
     На другое мое  возражение, что,  мол, если бы Земля была шаром, то  это
можно было бы  заметить, между тем она все-таки  выглядит плоской,  господин
Ши-ми  тоже нашел ответ.  Это только  так  кажется, объяснил он, оттого  что
Земля так велика, а человек так м