я,  отвечай,  что  их это  не  касается.  А вот  болезнь  жеребенка меня
действительно  беспокоит.  Ты  посоветуй  им пригласить  доктора  Ма-кана из
Тайюаня.  Из ветеринаров его считают  лучшим.  И пусть ему заплатят столько,
сколько потребуется, я за ценой не постою.
     Кипу почтовой бумаги я получил в целости и сохранности.
     Господин Ши-ми, доброта которого настолько безгранична, что я не нахожу
слов для выражения  благодарности, - воистину счастливейший случай свел меня
с  ним  в  этом  сумбурном  мире!  - уже в течение  целой недели ежедневно и
усиленно  занимается  со  мной  здешним  языком.  Хотя мне,  когда я,  будем
надеяться,  благополучно  вернусь  в  наше  родное  время,  вряд  ли  сможет
пригодиться этот варварский язык далекого будущего, я понимаю, что  тут  мне
без него никак не обойтись,  если  я в самом деле хочу увидеть и познать эту
жизнь, а не  просто плыть по течению, точно  глупая,  немая и ленивая  рыба,
вглядывающаяся  в  окружающий  ее  мир  только затем,  чтобы успеть избежать
возможных напастей. Мы занимаемся по два часа день - час утром, час вечером.
Господин  Ши-ми отдает этим занятиям все силы, проявляя поистине бесконечное
терпение. Утешает меня лишь то, что наши занятия приносят пользу  и ему, ибо
он волей-неволей выучивает слова нашего языка, так что учимся мы оба.
     Начали мы с самых  простых понятий. Это было  вечером того дня, когда я
написал тебе  письмо.  Жестами он пригласил меня  в самую большую  из  своих
комнат.  (По-моему, это  его кабинет:  я иногда вижу,  как  он сидит  там за
большим  деревянным столом  и что-то пишет слева направо.)  Я сразу понял, в
чем дело; господин  Ши-ми прошелся несколько раз по комнате, показал на себя
и  произнес: "я иду". Затем велел мне ходить и  назвал это: "ты идешь". Я же
повторял за ним. и говорил, как это называется по-нашему. Потом он взял меня
за руку, мы сделали  с ним  несколько  шагов, и  это называлось: "мы  идем",
после чего подошли к окну (у меня снова закружилась  голова, но я собрался с
силами и преодолел тошноту);  он указал на прохожего  и сказал: "он идет", и
так далее. Так мы, начав с простейших вещей, потихоньку продвигались вперед.
Думаю, тебе уже все ясно, поэтому  в подробности вдаваться не буду. Господин
Ши-ми  показывает на  различные  предметы  и называет  их.  Я  повторяю  эти
названия,  записываю  их, как  могу, иероглифами, а  в  свободное время  учу
наизусть. Писать здешними знаками господин Ши-ми меня тоже учит (а я учу его
иероглифам).  Все это очень трудно, потому что их язык, как я  теперь  вижу,
даже в основах своих совершенно отличен от нашего. Не  могу поверить, что он
действительно восходит к нашему языку. Видимо, за ту  тысячу лет,  которую я
преодолел  с твоей  помощью, чужеземцы действительно покорили  нашу страну и
постепенно вытеснили наших потомков. Или мы с тобой, правильно выбрав время,
все-таки ошиблись местом?  Если  наши  занятия  с господином Ши-ми  и дальше
будут  идти столь  же успешно, я скоро смогу спросить его  об этом.  Мне уже
известны некоторые  отвлеченные понятия:  "светло"  и  "темно", "холодно"  и
"тепло" и так далее. Известно, что чем больше знаешь, тем легче заниматься и
узнавать новое.
     Господин Ши-ми тоже делает успехи, хотя и для  него наш язык необычайно
труден. Но он также очень  старается и  проявляет большой интерес. Ему-то от
этого больше пользы,  чем мне,  потому  что  я, вернувшись, нигде  не  смогу
применить его  язык,  а он  сумеет прочесть книги, оставленные нами,  - если
они, конечно, сохранятся и одна из них случайно попадет ему в руки.
     Вчера  господин Ши-ми предположил,  что мне, вероятно, уже много лет. Я
подтвердил это. Тогда он улыбнулся  и сказал, что  догадался об этом по тому
лану серебра, который он получил от меня  в  самом  начале: ему,  сказал он,
тысяча лет. Я уже писал тебе, что он догадывается.
     Здешние  понятия "светло" и "темно" заслуживают особого упоминания. Тут
тоже  трудно  поверить,  что дело  обходится  без волшебства.  Свечей они не
держат.  Когда  темнеет,  в  комнатах  внезапно  зажигается  свет;  как  это
получается,  я  пока  не знаю.  Они  нажимают  на маленькую  белую  пуговку,
устроенную где-нибудь в стене, и  в  тот  же миг становится светло -  не  от
пуговки, а вообще в  комнате. И свет этот  гораздо ярче, чем  от целой сотни
свечей. И  это  умеет не только мудрый  господин Ши-ми, но и судья, и вообще
все умеют  это: и стражники в тюрьме, и люди,  продающие  масло в  лавках, и
другие люди,  живущие  в нашем  доме.  Я теперь тоже  умею: после некоторого
колебания я несколько дней назад все  же решился попробовать, нажал кнопку -
и  свет зажегся,  и  со мной  ничего  не  случилось. Так что  это, наверное,
все-таки не  волшебство, ибо, как  говорил  достойный Кун-цзы5,  в  мире нет
вещей, которым нельзя было бы найти естественного объяснения. Свет льется из
светильников разной  формы, делаемых когда  из стекла, а когда из бумаги или
иных материалов, в том числе из ткани или дерева.  Такие светильники имеются
даже на  улицах: они подвешены на больших  шестах, и их сотни. Так что  люди
здесь  вообще не знают,  что такое  настоящая темнота - как, впрочем, и  что
такое настоящая тишина. Гасят светильники таким же образом, нажимая пуговку.
Бывают  и  совсем маленькие светильники, загорающиеся  не от пуговки,  а  от
особого свисающего шнурка. Такой светильник висит над" моей постелью. Иногда
я  чувствую  себя совсем  здешним жителем:  я  ложусь  в  постель, укрываюсь
одеялом,  затем  дергаю за  шнурок  -  и становится темно.  Однако,  увы, не
совсем: уличные светильники, горящие всю ночь напролет, светят в мое слишком
большое окно, и их свет проникает даже сквозь шторы. Вначале я совсем не мог
спать, но теперь привык.
     Все-таки   хорошо,  что  мы  с  тобой  образованные   люди  и  живем  в
просвещенном обществе.  Если бы в такое  путешествие  отправился невежда или
человек  древности,  он  бы  здесь,  в  будущем, считал, что  окружен одними
демонами, и  все вокруг казалось бы ему волшебством. Но мы, к счастью, знаем
- хотя по некоторым религиозным и политическим причинам не всегда говорим об
этом,  -  что демоны на деле встречаются гораздо реже, чем полагает  простой
народ и что большинство чудес имеет, как уже говорилось, вполне естественное
объяснение.  И мне  кажется,  что  люди,  жившие в течение этой  тысячи лет,
посвятили много времени  исследованию  чудес и научились использовать многие
из них себе во благо. Это уже немалое достижение, за  которое им  можно было
бы простить  и кое-какие  их варварские огрехи... Но можно ли простить шум и
грязь? В этом я пока не уверен.
     И все же  люди  будущего  тоже верят  в демонов,  хотя и в  иных -  так
сказать, более глубоких  и тайных,  скрытых за  сущностью  вещей; в  этом  я
убедился. В них верит даже господин Ши-ми. Он постоянно приносит жертвы. Это
огненные жертвы в виде небольших  белых трубочек, которые он засовывает себе
в  рот и - не пугайся! - поджигает... Совсем как глотатели огня. Но трубочки
на самом деле не горят, они только тлеют,  чадят и довольно сильно воняют. Я
долго  наблюдал  за  этим  ритуалом, однако так и не  смог проникнуть в  его
истинный  смысл. (Эти  трубочки - или,  возможно,  тот демон,  которого  ими
ублажают, -  называются,  если  я  правильно  понял,  "Си Га-ли".)  По  всем
признакам это настоящее священнодействие.  Ритуал сложный, но господин Щи-ми
совершает  эти  головоломные  действия  с  точностью и  смирением  истинного
подвижника.  Он держит трубочку  во рту, пока  та  не догорит почти до самых
губ,  сделавшись  меньше  фаланги пальца.  Тогда, видимо, заклятие  спадает,
потому что  остаток  трубочки  он выбрасывает  довольно  бесцеремонно. Такие
жертвы  господин Ши-ми  (я  специально наблюдал)  приносит  примерно  каждые
полчаса. И до сих пор не пропустил ни разу. Он постоянно носит с собой целую
связку таких палочек, и в его жилище хранится еще большой их запас.
     Я спросил,  для чего он  приносит эти  жертвы. Он и сам, судя по всему,
стыдится своего суеверия. Хоть он и засмеялся, но видно было, что вопрос его
смутил.
     - Сам не знаю, - сказал он. - Никак не могу отвыкнуть.
     Он предложил и мне такую трубочку, чтобы принести жертву.
     Я,  как  человек  образованный,  конечно, отказался. "И слава  Богу", -
обрадовался господин Ши-ми.
     Иногда - с какими промежутками, я пока еще не выяснил, - господин Ши-ми
приносит большую  жертву.  Для  нее  он берет другие,  гораздо более толстые
трубочки, не белого, а коричневого цвета. Они тлеют очень долго, полчаса или
больше, зато пахнут гораздо лучше. Я пока не знаю, что это  - жертва другому
демону или просто торжественная жертва тому же демону Си Га-ли.
     Вообще  это  суеверие  здесь,  судя по всему,  довольно распространено,
поскольку  я  на лестнице и даже  на улицах  нередко  вижу людей, приносящих
подобные  жертвы.  На улицах  же можно увидеть большие,  довольно .безвкусно
выполненные изображения человеческих голов, во рту у которых находятся такие
же ритуальные  трубочки. Думаю, что не слишком ошибусь, если предположу, что
эти  изображения -  идолы  указанного  демона, своего рода  маленькие храмы.
Вначале я  совершал  перед  каждым  из них поклоны в три восьмых  - вовсе не
потому,  что боялся этих демонов или их сверкающих зубов,  а потому что, как
человек  воспитанный, хотел почтить местный культ. Однако поскольку никто из
виденных  мною великанов ни разу не  совершил какого-либо обряда перед этими
изображениями, я подумал, что мне тоже не стоит кланяться перед ними. Ведь я
не обязан  почитать  местных демонов  более, чем  это  делают  сами  местные
жители.
     Расскажу тебе и об одном досадном событии, случившемся со мною. Ведь мы
с тобой, мой любезный Цзи-гу, старые друзья, так что мне незачем скрывать от
тебя вещи, пусть даже не совсем приличные. Ты, вероятно,  уже догадываешься,
о чем я  говорю; однако,  в конце  концов, мое путешествие в  это отдаленное
время  имеет хотя и тайную,  но тем не менее строго научную цель, а тот, кто
желает служить науке и вообще  познанию, ничего  скрывать не  должен. Нашему
бренному и далеко не совершенному телу свойственны некоторые отправления, от
которых принято воротить нос, как в переносном, так и в прямом смысле слова.
Остальное тебе  ясно. В  тюремной камере у меня стояла  кадка,  в назначении
которой сомневаться не приходилось. Но в первые дни я  страдал запором, моим
старым  недугом,  возобновившимся, очевидно,  из-за  перенесенных  волнений.
Поэтому опорожняться мне  не нужно было. Малую же нужду я справлял по Дороге
к почтовому  камню или при иных  подобных Обстоятельствах.  Однако  в мирном
жилище господина  Ши-ми мой  кишечник  вспомнил о своих обязанностях, и  эта
проблема возникла перед мной с новой и, честно скажу, непреодолимой силой...
     Мне ни разу не представилось возможности увидеть,  где и как решает эту
проблему господин Ши-ми (.Когда же  решать ее  пришлось мне самому, дома его
не было. Я был в отчаянии и принялся ходить по комнатам  со все возрастающим
нетерпением.  И волей-неволей пришел к выводу,  что здешние  люди занимаются
этими малоприятными  делами вне дома. Я вышел на лестницу. При  этом у меня,
конечно, уже не оставалось времени, чтобы облачиться  в Ко-тунь. А там опять
была  эта дама (о том, что это  именно дама, я могу говорить с уверенностью,
ибо  уже неоднократно видел ее с красным  зонтиком), которой, судя по всему,
принадлежит наша  лестница, а  возможно, и  весь дом, -  потому что  я часто
заставал  ее  за  выполнением  какого-то  сложного,  очевидно,  религиозного
ритуала,  при  котором она  опускается на колени и  умащает ступени лестницы
особой жидкостью, протирая их куском  ткани, -  тем более что  и  кричит она
гораздо громче, чем остальные обитатели дома, и дети ее боятся. Так вот, эта
дама снова  была на лестнице.  Взгляд ее выразил откровенное недоумение, так
как одет я был не в Ко-тунь, а  в свое обычное платье. К счастью, у меня был
с собой зонтик, который  я, видя, что идти  придется без Ко-туня, захватил с
собой, так сказать, в знак того, что я в своем уме. Со всех ног побежал я от
этой  дамы по лестнице наверх. Я  знал, что там,  на самом  верху,  никто не
живет. Там-то я и пристроился в уголке, прикрывшись зонтиком...
     С тех пор я так поступал все время. И думал, что все в порядке. Правда,
господин  Ши-ми выказывал  заметное удивление, когда видел,  как  я  куда-то
ухожу ненадолго и обязательно беру зонтик, даже если дождя на улице нет;  но
мы  еще  не  настолько продвинулись  в занятиях  языком,  чтобы беседовать о
вещах, которые не  называют их  собственными  грубыми  именами,  а описывают
иносказательно.
     Однако  в один прекрасный день  там, наверху, как раз. когда я сидел за
зонтиком, появилась эта дама. Она принялась негодовать, причем очень громко.
     Потом она  бросилась вниз,  к господину  Ши-ми, и долго  выражала  свое
негодование ему. И здесь я вновь  желаю от  всей  души воздать  хвалу  моему
новому  другу.  Он защищал  меня.  Пока  дама издавала  вопли, подобные рыку
тигров или леопардов и вполне сравнимые с  громом  небесным, пока  указывала
руками наверх и хватала ими  господина Ши-ми,  желая  отвести  его туда, мой
добрый господин Ши-ми, у которого  были все причины гневаться,  кивнул мне и
незаметно  указал на  дверь своего жилища,  куда  я и  проскользнул  за  его
спиной.  Дама же, ослепленная собственным  гневом, этого не заметила.  Затем
господин Ши-ми  передал  даме небольшую  зеленую бумажку, после чего ее крик
стал тише, зато речь  полилась быстрее. Но  только после второй бумажки  она
умолкла и отправилась наверх одна.
     Господин Ши-ми запер дверь. Признаюсь, я ощущал  себя  виноватым, точно
ученик, совершивший оплошность, сам не ведающий, какую. Но господин Ши-ми  -
как согрел он этим мое сердце! - улыбнулся. Он  отвел меня в самую маленькую
комнату  своего  жилища  (ту  самую,  назначение  которой  мне  до  сих  нор
оставалось  неясным) и показал  находившийся там родник, как бы  вделанный в
вазу  из  фарфора. Сходив  на  кухню,  он  принес  оттуда  горку  кожуры  от
апельсина,  съеденного им незадолго  до  того, и  бросил ее в  родник. Затем
потянул за  тоненькую  цепочку  - и мне  на миг даже сделалось страшно,  ибо
раздался  довольно  сильный шум, и мощный  поток  воды подхватил и унес  эту
кожуру.
     Вот так я  и  узнал, как люди  здесь избавляются от  того, что время от
времени отягчает их тело. Единственное, чего  я еще не знаю: куда течет этот
родник? Отсюда он течет вниз, это ясно. Я рассмотрел все устройство довольно
внимательно... По всем человеческим  понятиям, вода и  то,  что  она уносит,
должны выливаться в комнаты людей, живущих под нами. Вскоре я смогу спросить
об этом у  господина Ши-ми. В  домах здешних жителей все вызывает изумление,
начиная от самых возвышенных предметов и кончая самыми низменными. Но и тут,
как  и  всегда, нужно слушаться  самих предметов,  если желаешь  познать  их
назначение или проникнуть в их тайну.
     Однако упомянутой  даме я по возможности  стараюсь больше  на глаза  не
попадаться. К  счастью, ее легко отличить от других, ибо она так толста, что
руки у нее торчат в стороны, словно плавники. Зовут ее Вон-ни Чи-ха.
     А сейчас мне уже пора идти к почтовому камню. Сегодня я впервые пойду к
нему один.  Теперь я  больше  не  боюсь  ходить  туда  в одиночку.  На  этом
заканчиваю письмо и сердечно приветствую тебя -
     твой Гао-дай.

ПИСЬМО ВОСЬМОЕ
     (вторник, 3 августа)
     Мой дорогой, старый друг Цзи-гу!
     Прошло целых три дня. Каждый день я ходил к почтовому камню -  теперь я
всегда  хожу один, это стало для  меня почти  обычным делом, -  но письма от
тебя все нет. Вероятно, ты слишком занят делами, или, возможно, твоя подагра
опять разыгралась; однако отсутствие известий из  дома сильно меня огорчает.
Надеюсь, что эта краткая жалоба не настолько опечалит твое бесконечно доброе
сердце, что ты заставишь себя написать  мне письмо, не дожидаясь подходящего
настроения. Однако когда  такое настроение придет, не  гони  его, а вспомни,
что  твой  верный  друг здесь  несказанно  рад  любой весточке  с родины,  а
особенно рад узнать хоть что-нибудь о своей маленькой, любимой Сяо-сяо, и не
морщит ли она свой чудесный носик, когда ты передаешь ей мои приветы. Она, к
сожалению,  не умеет писать, но, может  быть, согласится окунуть в тушь свою
прелестную  маленькую  лапку, чтобы  прижать ее потом к  бумаге -  тогда и я
смогу получить от нее привет.
     У меня же, любезный друг  мой, все обстоит хорошо. Как ты  мог заметить
уже  хотя  бы  по  тому,  что  господин  Ши-ми более не  сопровождает меня к
почтовому камню, я  теперь совершенно  свободно передвигаюсь в этом странном
мире,  который  все  более представляется мне не столько враждебным, сколько
попросту неразумно устроенным. Иногда я даже совершаю прогулки. Так, недавно
я  прошел  вдоль  канала  Голубых  колоколов  до  дворца  великого,  хотя  и
отошедшего в  мир иной минхэньского вана,  и по другой его стороне  вернулся
обратно.  Был  прекрасный,  жаркий  летний  день.  На  улицах  было  великое
множество народу. Многие толкали  перед собой тележки с детьми - дети здесь,
как правило,  тоже очень шумные. На канале плавали птицы  - некоторые из них
были  мне знакомы,  например, белые лебеди  и утки-мандаринки. Я обрадовался
им, точно привету из далеких родных времен.
     С  великим, хотя и отошедшим в  мир иной ваном города Минхэня дело тоже
обстоит довольно странно.  Из объяснений, данных по этому поводу  господином
Ши-ми, я  понял  далеко не  все. Последнего вана,  занимавшего этот  дворец,
звали Лю  Дэ-ви, причем  он был третьим, носившим  это  имя. Удивительно, но
здешние люди  не знают  (а, возможно,  никогда  и  не знали) обычая величать
каждого правителя своим, особым именем.  Так, двух других ванов звали  у них
Ма-си  Май-лян6.  Третьего  же  Лю Дэ-ви, если я  правильно  понял господина
Ши-ми, изгнали. Кто и  за что его изгнал? Неясно. Этот третий и последний Лю
Дэ-ви (господин Ши-ми показывал  мне портрет) был необычайно толст. Про него
он  рассказал такую историю: великий ван Лю Дэ-ви был так толст,  что не мог
сам садиться на коня. Поэтому  на заднем дворе дворца был устроен  секретный
подъемник,  из веревок,  чтобы усаживать  толстого Лю Дэ-ви в  седло. И  вот
однажды, когда ван, вися на  веревках, уже опускался в седло, лошадь взяла и
развернулась, и  ван  уселся на  нее  задом  наперед. Ван  вознегодовал,  но
нерадивые (или злокозненные)  слуги  ничего не заметили, и несчастный ван, а
лучше сказать - лошадь с толстым, беспомощным ваном, сидевшим на ней лицом к
хвосту, выбежала за ворота, и все горожане долго смеялись.
     Возможно, за  это его и  изгнали?  И есть ли у них теперь новый ван или
новая династия, сменившая династию Лю Дэ-ви и  Ма-си Май-лянов? Этот  вопрос
для меня тоже остался неясным. Господин Ши-ми, который, кстати,  сообщил при
этом, что и его самого зовут Ма-си Май-лян (это его второе имя), дал на него
уклончивый ответ: и да, и нет.
     Во всяком случае, я заметил, что даже такой высокообразованный человек,
как господин Ши-ми, без всякого почтения говорит о ване, пусть даже лишенном
престола  и изгнанном. Уже одно  то, что  человек осмеливается  принять имя,
принадлежащее вану, тем более усопшему, показывает, как мало  почитают здесь
повелителей. Не могу, просто никак не могу поверить, что люди, живущие здесь
и сейчас, - наши внуки. За этим наверняка кроется какая-то тайна.
     Второй  Лю  Дэ-ви,  о   котором  господин  Ши-ми  отозвался  еще  менее
почтительно, повредился рассудком и лишил себя жизни, бросившись в озеро.
     Имеется ли над ваном еще  император и где он находится, я также не смог
узнать. Но со  временем  я  это обязательно выясню - как  только  достаточно
овладею местным языком.
     Вообще  же я сегодня  хотел  ра