Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
невский беженец Коля Мельников, помощник
Неизвестного, шлифует здоровенную розу, высеченную из метровой гипсовой
глыбы. Похоже, что на эту деталь скульптора вдохновила его известная любовь
к "Розе мира" Андреева.
У двери из дома в студию стоят запачканные мелом стоптанные кроссовки и
изношенные туфли, пар пять; Эрнст совершенно по-советски заставляет всех
переобуваться, чтоб не таскали гипсовую пыль в дом.
-- Тут уж тысяча фигур! -- хвастает Неизвестный. И уточняет: -- Я не
считал, но, думаю, семьсот точно уже есть.
-- Это искусствоведы будут считать.
-- Это не искусствоведы будут считать, это литейщики будут считать. А
искусствоведам надо будет изучать это. Всерьез.
Эрнст, в перепачканной мелом рабочей куртке, присел на деревянный
раскладной стульчик под сенью "Древа". Наверху, на лесах, под его надзором
трудится зубилом американский студент, он учится на скульптора и тут
подрабатывает. Внизу, у не нанизанного пока на свой стебель бутона
ослепительной гипсовой розы, старается Коля -- в шляпе, сложенной из старой
газеты. В высокие окна, которые по всей окружности студии, льется мощный
южный свет: Шелтер вместе с Нью-Йорком, вот ведь повезло, разместился на
теплой широте Баку (наравне с Мадридом, Неаполем и Пекином).
-- Коля, можно у тебя стрельнуть сигареточку? -- кричит маэстро.
Коля приносит тонкую слабенькую "Мальборо лайт".
-- Когда я даю интервью -- а я этого не люблю, -- мне трудно не курить
и не пить. Пить я не пью, сдерживаюсь, так хоть закурю, -- оправдывается он
и начинает свой рассказ:
-- Я начал эту работу еще во время венгерских событий. Тогда она мне
как бы... действительно приснилась. Когда я говорю "приснилась", не нужно
это воспринимать прямо. Я вообще работаю вот так вот... я лежу, допустим, и
где-то между явью и сном вижу какую-то картинку. Это не сон -- это мой метод
работы.
Как сын утопизма, как студент Татлина, я мечтал о строительстве голубых
городов. Грандиозные утопические идеи меня захватывали. Я мечтал, что
поставлю свое "Древо жизни" к двухтысячному году человеческой цивилизации.
Это, думал я, будет огромное сооружение, в котором разместится ООН... Жизнь
делает поправки, -- видимо, не стоит строить вавилонские башни. И теперь
будет наоборот -- не ООН в нем, а оно в ООН; я для UN сделал вариант. И в
этом, может, есть какая-то истина.
Эта скульптура делается необычайно тяжело... Здесь мной была задана
идея -- семь мебиусов в виде сердца, высотой семь метров. Этот сквозной
архетип не менялся. Но внутри этого архетипа все менялось в зависимости от
моего состояния и фантазии. Одно дело -- стереть с холста, а другое дело --
вылепить скульптуру и потом менять куски (у меня полный гараж убранных
деталей). Свободный поток сознания продолжается! Это необычно для
скульптуры, ведь скульптура -- дорогостоящее дело... Сейчас я подсчитал, что
вложил восемьсот тысяч в эту работу -- своих денег. Да, в скульптуре так не
работают. Я один так работаю!
Роден сказал одну забавную вещь. Его спросили: "Когда скульптура
считается оконченной?" Он ответил: "Когда приходит форматолог, человек,
который будет отливать".
Сейчас эта моя модель приближается к концу! Вот-вот должен прийти
форматолог. Как только придет, я объявлю работу законченной. Это будет
скульптура, остановленная на бегу.
"Не собираюсь занимать
в России ничьего места"
-- Эрнст Иосифович! Было объявлено, что ваше "Древо" высотой семь
метров будет установлено в Москве, напротив здания мэрии на Арбате. А как
дело-то было, как это решение принималось?
-- Я нашел понимание у Лужкова. Я с ним на дне рождения Зураба Церетели
познакомился. Когда я был гостем мэрии на восьмисот пятидесятилетии Москвы,
я с ним говорил об этой работе. Она была показана некоему очень
представительному совету, и там этот проект был утвержден единогласно. На
этом же совете было решено ставить монументы Булгакову и Окуджаве, будет
конкурс. И одновременно была утверждена моя работа. Я попал в хорошую
компанию!
-- Церетели знает об этом решении? Он не возражал?
-- Кажется, знает, но мы об этом не говорили с ним. Абсолютно
исключено, чтоб он был против. Зачем, почему?
-- У него ведь свой подход к установке памятников! Вы, наверно,
слышали, как его в Москве ругают?
-- Вы знаете, я в это вмешиваться не хочу. Во-первых, я не видел, а
во-вторых, не люблю оценивать коллег. Я сам настрадался от нападок коллег и
потому всегда уклонялся от оценок чужих работ. Не хочу высказываться ни в
положительном, ни в отрицательном смыслах.
-- Не видели? Как, неужели вы не видели "Царя на стрелке"?
-- Видел... Но это очень серьезная проблема. Ее нельзя так с ходу
решить, на уровне противостояния... Надо разобраться.
Он задумался и продолжил мысль, -- только не мою частную, про Церетели,
а свою общую о месте художника на родине:
-- Ежу понятно, что я не собираюсь занимать в России ничьего место.
Чтоб в России занять чье-то место, надо находиться там. В среде, в ситуации
-- художественной, социальной... Мне все-таки за семьдесят... И мне есть что
делать здесь, в Америке.
""Лужков заслужил памятник при жизни""
-- Вот вы говорите -- "здесь"; вы и отливать хотите в Америке?
-- Да, я собирался отливать здесь, а потом везти в Россию по частям. Я
думал, что российская технология недостаточно созрела для того, чтоб
отливать такие сложные вещи. Но ведь Церетели для Храма Христа Спасителя
сделал же двери в России! Они, конечно, менее сложные, но отлиты
замечательно.
-- А расходы прикидывали?
-- Нет... Смету, деньги -- это должно дать правительство России.
-- А что со сроками?
-- Здесь отливать собираются два года. А Юрий Михалыч сказал: "Мы
отольем в год". Он очень компетентный человек в этом плане. Храм построил...
-- Вы, кстати, что про Храм Христа Спасителя думаете?
-- Да за одно это Лужкову надо поставить памятник! Достаточно построить
этот Храм, чтоб войти в русскую историю.
Я не сравниваю свою работу с Храмом Христа Спасителя, пускай история
даст оценку. Но если "Древо" встанет, это будет еще одним свидетельством
того, что невидимое гораздо важнее видимого. Ломайте, сволочи, не ломайте,
-- а мы все восстановим, построим заново, все равно будет по-нашему! Моя
скульптура будет стоять в Москве, где были разрушены все мои работы, где я
столько претерпел. Это будет очередным доказательством того, что никогда не
надо подчиняться логике карьеры...
"Ресин -- сердечный брат Неизвестного"
-- Как ваше самочувствие сейчас, Эрнст Иосифович?
-- Да я за последние годы пережил две операции на сердце. Bypass
surgery, как у Ельцина, -- как это по-русски? Один раз я даже умирал на
столе, клиническая смерть.
-- Это даже на обыкновенных людей сильно действует, а уж на
художников-то...
-- Конечно, это влияет на всю жизнь, на отношение к жизни. Но я уже не
один раз в жизни подходил к этому, так что... ничего нового для меня в этот
раз не было.
Вспоминаю первую операцию. Три межпозвоночных диска выбито, шесть, нет,
семь ушиваний диаграфмы, полное ушивание легких, открытый пневмоторакс и так
далее, не буду всего перечислять. Меня уже в морг выкинули... А спас меня
гениальный русский врач, я не знаю его имени, это было на фронте, в полевом
госпитале. Вот, посмотрите, я сейчас сижу живой! Это удивительно... Думаю, в
России настала пора поставить монумент Безвестному фронтовому врачу.
Теперь вот эта операция... Сделали ее, и через четыре дня я начал
работать.
-- Кто оперировал вас? Дебейки?
-- Нет. Оперировал меня замечательный доктор Саша Шахнович. Он не хуже
Дебейки, просто молод. Когда я узнал о болезни Бориса Николаевича, я хотел,
чтобы Саша... Но это сложно оказалось здесь. Кстати, Шахнович и Ресину
сделал операцию. То есть теперь мы с Ресиным -- сердечные братья. Мы даже
устроили вечер, на котором с Ресиным чествовали этого доктора.
-- В Москве?
-- Нет, в Нью-Йорке. Саша -- он еврей, русский, мальчиком приехавший
сюда. Давно; то есть его надо считать американцем.
"Феликс Комаров -- друг, а не бандит"
-- Вы сейчас работаете с Феликсом Комаровым. У него в галерее на Пятой
авеню (с этим бизнесом ему пришлось расстаться, сейчас бывший галерейщик
руководит рестораном "Москва" в Манхэттене. -- Прим. авт.) и выставлены на
продажу ваши работы. Что у вас с ним общего?
-- Я его ощущаю как своего непродажного парня. Может, это единственный
человек, кому я верю. Он никогда не был по-настоящему бандитом. Я думаю, что
его блатное, бандитское прошлое -- это почти что его выдумка... Похоже, это
просто его интеллигентский гимик. Мне очень редко приходилось любить
кого-нибудь. А Феликса люблю, как младшего брата. Он замечательный нежный
полуеврейский мальчик, который по ошибке захотел стать уркой.
Вот такая деталь к характеристике Комарова. Раньше я всегда платил за
стол, не знаю почему, а сейчас Феликс платит, с ним невозможно бороться
просто.
Это самый верный хороший друг, которого я встретил после шестидесяти
лет. (После отношения между Неизвестным и Комаровым испортились. -- Прим.
авт.)
-- Это сильная рекомендация.
-- Вот говорят -- бандит... Но что такое -- бандит? Тут надо
определиться. Один русский человек мне задолжал четыреста семьдесят тыщ
долларов. Я не знаю, как привести в действие русский закон так, чтоб вернуть
хоть половину этих денег. А бандит -- он такую услугу оказать может. О чем
это говорит? О том, что русский бандит рожден несовершенством российских
законов! Да и сам я, по правде сказать, по темпераменту -- настоящий
бандит... Мне гораздо понятней и ближе человек, который идет на риск, чтоб
получить свою прибыль. И вообще, пока нет закона, то анархия -- мать
порядка.
-- Вы говорите про Россию сейчас?
-- Не только. Я говорю о Венеции пятнадцатого века, об Америке периода
становления капитализма. От жизни не убежишь. Бляди рождаются, когда есть
потребность в блядях, -- точно так же и бандиты рождаются тогда, когда есть
потребность в бандитах. Общество всегда борется с этим... Но оно само должно
обладать бандитским темпераментом. Когда у него такой темперамент будет,
общество официально доверит бандитам сбор налогов.
"Успехи в труде"
-- За те три года, что у вас не был, у вас не только "Древо жизни"
продвинулось. У вас много чего случилось!
-- Да... За это время я поставил "Магадан". Сделал "Элисту". Поставил
"Золотого ребенка" в Одессе. Закончил монумент для Тбилиси -- памятник моему
ближайшему другу Мерабу Мамардашвили. Он скоро уедет в Грузию. Хотите,
кстати, коньячку?
-- Хорошая у вас ассоциация со словом "Грузия" -- коньяк. Неужели
грузинский?
-- Нет, французский...
Я хотел было отклонить коньяк под предлогом нездоровья и возраста, но
вовремя спохватился и молча выпил; а то хорош бы я был со своими жалобами в
глазах инвалида Второй мировой...
"Счастье в личной жизни"
-- И еще вы ведь женились!
-- Да! Мы с Аней поженились в 95-м.
Когда я уезжал из России, жену и дочь со мной не пустили... С Аней я
познакомился в Америке, мы вместе с восемьдесят девятого. Она русская, давно
эмигрировала. По профессии -- испанистка.
Я очень признателен Ане, за то что она мне открыла другую сторону
жизни, которую я практически не знал: быть мужем, нести ответственность за
семью.
-- Позвольте, но вы были же раньше женаты!
-- Да, но... я никогда этого не ощущал. Возможно, просто в силу
специфики моей биографии.
-- Анина дочка -- как у вас с ней складываются отношения?
-- Она меня еще немножко не то что смущается, но... дистанция
существует. А в принципе у нас прекрасные отношения. Девочка -- красавица,
она невероятно талантлива, у нее очень высокий IQ, да что там -- она
гениальна! Занимается балетом, музыкой.
Я никогда раньше не видел, как растут дети. Хотя у меня выросла дочь...
Это все выпало из моего поля зрения. В России была собачья жизнь, не до
этого было. И вот я впервые в жизни наблюдаю, как растет ребенок. Это очень
интересно! Изменения происходят почти толчковые. Буквально в течение недели
-- уже другой человечек. Я в зрелом возрасте познаю то, что люди должны
познавать в тридцать лет...
"Либо ты атеист, либо художник"
-- Не люблю, когда художники оправдывают свое хулиганство тем, что они
творческие люди. Думают, что могут себя вести как угодно. Один мой помощник
говорил, что изменяет жене, поскольку он художник. А что, бухгалтер не
изменяет, что ли? При чем тут -- "художник"?
Он продолжает свою мысль афористичным экспромтом (вспомнив, наверное,
противопоставление "художник -- толпа"):
-- Толпа не умна. Если б толпа была умна, все б имели деньги, и хорошую
семью, и счастье.
-- Скажите, а великий художник-атеист бывает?
-- Великих художников-атеистов не было. Дело в том, что нужно обладать
некоторой скромностью. Не надо себя считать исключительным, оторванным от
полета уток, от изменения звезд, от приливов и отливов. Что за... твою мать,
даже звери это чувствуют, а единственное существо, которое вдруг о себе
возомнило невесть что, -- это человек. Человек думает, что он назначен
Богом! Это глупости, Бог никого не назначает.
-- А что он делает?
-- Принимает...
"Будьте достойны космической победы"
-- Самое большое творческое чувство, которое может испытать человек --
притом что, наверное, я не испытал творческого чувства Микеланджело или
Бетховена, -- это чувство не бунта, но покорности. Дело в том, что самое
высокое человеческое переживание -- это чувство иерархии. Не иерархии
социальной, а... Как бы это объяснить? Вот -- дерево растет; я родился -- я
умру; в этой плоскости иерархия...
Я непростой человек, знай. Все, кто против меня, они или забыты мной,
или подохли. Я попал в Америку с шестьюдесятью долларами -- и построил этот
дом. Я скажу так. Я умру, возможно, скоро. Но вы будете распутывать мое
"Древо жизни" еще много-много лет.
Я -- человек уровня Толстого, уровня Данте. Я прожил в России жизнь
настолько жестокую, что Солженицын -- это просто лепестки роз. Я глубоко
верю в свою интуицию. Представь себе сперму, запущенную в матку. Бегут,
бегут сперматозоиды, каждый наделен своей волей от Бога, от космоса, это
космическое дело! Один прорывается, начинается зачатие. Что он, победитель,
может думать о тех сперматозоидах, которые не добежали?..
-- Что вы хотите этим сказать?
-- Что мы рождены не просто так, а в результате космической победы. И
можем этой победе соответствовать, а можем и не соответствовать. Я
практически ни одной секунды, даже когда я чищу ногти, не живу
неспиритуально. Мне сказал один академик: "Эрнст, мы вам признательны, вы
дали работу аспирантам на двести лет. Заработок на двести лет".
-- Двести лет -- хороший срок!
-- Нет, ма-аленький...
""В России я бы давно умер""
-- А что б было, останься вы тогда в России?
-- Если бы остался в России, то было бы следующее, -- не задумываясь, с
готовностью начал отвечать он. -- Я бы умер или от скуки, или от водки.
Почему? В свое время мне хотелось быть Микеланджело в России. Для этого
нужны были заказы от высшего эшелона власти. Но когда я столкнулся с этим
эшелоном (хорошо сказано. -- Прим. авт.), понял, что не смогу работать в
этой среде, с этими куркулями, не смогу принять их правила игры. Надо было
ржать с ними, когда они ржут, пукать с ними, когда они пукают, выпивать с
ними и говорить с ними на их языке! Что ж, я этому научился и делал это
вместе с ними, -- но это было такое насилие над собой! Я начал чувствовать,
что просто морально умираю. Вот я бы и умер давно...
Нет, если б я был писателем или поэтом, я, может, с легкостью бы
вернулся. Но вы понимаете, работа скульптора связана с большими
организационными и материальными издержками. Здесь, в Америке, я создал базу
для работы, у меня материалы, помощники, бронзолитейка. И снова все начинать
с нуля в России -- невозможно, ведь мне семьдесят. И слушайте, может, пора
заканчивать нашу беседу? Я ведь неисчерпаем... Если вы еще день со мной
проговорите, вам придется писать книгу...
1994, 1997
HHHH Михаил Шемякин HHHH
"Все мы -- смешные актеры в театре
Господа Бога"
Сын советского офицера-кавалериста -- кавалера шести орденов Красного
Знамени -- и петербуржской актрисы. Любит подчеркивать, что происходит из
князей. Грузчик Эрмитажа, пациент психушки, алкоголик и дебошир, муж
художницы -- все это в сочетании со словом "бывший". Отец художницы же.
Освободитель русских пленных из Афганистана, он же защитник моджахедов.
Житель разных стран -- сперва советское детство с военным папой и Красной
Армией в Германии, после скандальное изгнание во Францию (1971), далее тихий
бытовой переезд в США (1981), -- он активист Общества американо-российской
дружбы. Почетный доктор трех университетов. Пожизненный член Академии наук
Нью-Йорка. Шевалье изящных искусств (французское звание). Пару лет назад
Шемякин получил еще один титул -- он теперь лауреат Государственной премии
России. Лауреатскую медаль вручил ему Ельцин, но -- и это странно -- в
Америке, куда наш президент заехал как-то по делам.
"Говорить, что Шемякин плохой художник, -- все равно что утверждать:
Ростропович не умеет играть на виолончели" -- так он о себе. Он мэтр с
международной славой, что не мешает ему искать новые способы самовыражения,
ходить в простеньком военном х/б, заводить новых незнаменитых друзей и вести
аскетический образ жизни в своем американском поместье, раскинувшемся в
горах на шести гектарах. Ему кажется, что история человечества, если нажать
кнопку fast forward, должна рассмешить: люди суетятся, прыгают туда-сюда и
комично размахивают руками. "Все мы смешные актеры..." -- этот заголовок для
интервью он сам и придумал.
"В Россию по делу"
-- Михаил Михайлович!..
-- Ну зачем так? -- Он кривится. -- Зовите меня просто Миша. Мне
нравится высказывание Маяковского: "В творчестве нет отчества, ибо
творчество -- всегда отрочество". Вообще-то если художник говорит о себе с
большим респектом и считает, что он уже сложившийся мастер, это начало конца
его пути.
-- Извините... Миша. Вы в Россию по делу?
-- Да. Вот в Петербурге был, вел переговоры об установке нескольких
памятников -- архитекторам, которые похоронены в Санкт-Петербурге на бывшем
Свято-Самсоньевском кладбище для иноземцев. Это громкие имена: Леблон,
который построил Версаль и создал план Петербурга, Растрелли, Карло и
Бартоломео Трезини, Шлютер и другие. Есть договоренность о памятнике
политзаключенным: это два сфинкса, которые будут стоять на набережной
Робеспьера напротив "Крестов". В Аничковом саду будет двенадцать
двухметровых карнавальных скульптур.
-- Известны ваши скульптуры из золота и серебра. Ювелирное искусство --
это вам близко, или вы им занимаетесь для денег?
-- Если работаешь с душой, всюду можно найти что-то любопытное и
приятное для выхода творческой фантазии. А ювелиркой занимались многие
мастера, Дали например. Я