ите, ваша полная воля. А растение, оно ни-чего вам не скажет,
хоть утром его бери, хоть вечером, хоть в дождь, хоть в солнце.
     Я понял,  что старичок поделился  со  мной из самых хо-роших  чувств  и
очень дорогим своим секретом,  поделился  потому, что  впервые,  может быть,
встретил  в этих  местах второго  после  себя  человека, заинтересовавшегося
травой не только как кормовой  базой с точки зрения  центнера на гектар,  но
учитывая ее особые индивидуальные свой-ства.
     Почему получается, думал я потом, что, именно  сопри-касаясь с травами,
с  цветами,  с корнями,  человек более  всего  склонен  ударяться  в  разные
суеверия. Новорожден-ный  месяц  ему  понадобился!  Сумерки!  Хорошо  я  ему
нас-чет филина-то  ввернул. Разве далеко  от этих сумерек  и  новорожденного
(ущербного) месяца до поверья, например, что женьшень надо выкапывать только
костяной но ни в коем  случае не  железной лопаткой и нельзя быть  при  этом
вооруженным?
     Тогда  я не  задумывался еще, что человек склонен счи-тать и считает на
самом  деле  суевериями и  мистикой  все,  что  не  может  пока  уложиться в
привычные  рамки своих микроскопических знаний и представлений. И что "много
есть вещей на  свете,  друг  Гораций,  которые  даже  и  не  сни-лись  нашим
мудрецам".
     Попробуйте проделать следующий несложный опыт. Для того чтобы исключить
случайность,  проделайте  его  много-кратно и выявите  тенденцию.  Например,
восемьдесят слу-чаев из ста можно считать законом.
     Возьмите пять порций  дистиллированной воды и  кипя-тите  ее отдельными
порциями  по двадцать минут в одной  и той  же  посуде  на  разном источнике
тепла: электричество, газ, уголь, дрова, солома. Потом в каждой  из этих вод
(остывших, конечно)  в строго  одинаковых  условиях  замо-чите  какие-нибудь
семена, скажем пшеницу. Потом эти се-мена в равных  условиях пусть прорастут
у вас. Измерив длину листочков, вы  убедитесь, что длина у них разная. Самые
короткие  будут  у  тех  зерен,   которые   замачивались  в  воде,  нагретой
электричеством. Потом  пойдут последо-вательно: газ, уголь,  дрова,  солома.
Останется сделать вывод, что  от  соломы  исходит  самая  благоприятная  для
растений теплота.
     Если вы затем подвергнете испытанию не топливо,  а по-суду, то получите
следующую цепочку  (от худшего к луч-шему):  алюминий, железо,  олово, медь,
стекло, эмаль, фар-фор, глиняный горшок, золото.
     После всего  этого  утверждение  деда  насчет  ущербной луны  покажется
грубым реализмом.
     В конце вы увидите,  проявив интерес, что древние  ва-вилоняне собирали
белену  и  дурман  только  ночью,  что  еще  Плиний  в  своей  18-й книге "О
естественной истории"  (Натюргешихте) много  говорит  о влиянии фаз луны  на
расте-ния, животных и человека.
     В конце концов вы набредете на сведения, что при пол-нолунии в растения
всасывается больше воды,  чем в другое время. Стволы  деревьев  в полнолуние
более  влажны,  водя-нисты,  бревна  и  доски  из   них  получаются  худшего
качест-ва,   быстрее  гниют   и   легче   поражаются   всякими   грибками  и
древоточицами.  В старину лесорубы придерживались обы-чая  рубить лес лишь в
новолуние.  В тропиках это соблюда-ют и до сих  пор. Например, в Бразилии до
сих пор существует обычай ставить на  бревнах клеймо с указанием фазы  луны,
при которой  дерево  срублено.  Плиний тоже  упоминает, что  дубы  валят при
убывающей луне.
     Да и  что  удивительного!  Если  луна заставляет совер-шать  приливы  и
отливы такой гигантский  организм, како-вым является  наш земной океан, если
приливы эти под вли-янием луны происходят даже и в твердом веществе земли (в
Москве, например, почва под влиянием луны опускает-ся и поднимается почти на
полметра), то тем легче пов-лиять ей, луне, на движение соков в дереве или в
малой травке.
     Теперь представьте, что вы всего этого не знаете, а дед походя говорит:
"Не руби дерево в  полнолуние, его шашель съест". Разве вы не посмеетесь над
его темнотой? Разве вы не увидите в нем суеверного человека, мистика?
     Но  если не мистика, что тепло от  соломы лучше тепла от электричества,
что дуб надо  валить не в полнолуние, а  на ущербе  луны, то, может быть, не
мистика  и  то, что  ва-лерьяновый корень  надо  выкапывать  в сумерки,  при
новорожденном месяце, и даже  то, что женьшень  надо вы-капывать костяной, а
не железной  лопаточкой.  Просто в луне мы уже разобрались, и нам теперь все
тут ясно, а  в  костяной  лопаточке  пока  еще  не разобрались.  Вдруг и ей,
костяной лопаточке, есть какое-нибудь  свое неожиданное объяснение,  которое
будет казаться нам потом до смеш-ного простым.


x x x


     ИЗВЛЕЧЕНИЯ

     К. Тимирязев. "Жизнь растений"

     "Наиболее  выдающаяся черта в жизни растения заключена  в  том, что оно
растет".
     "Убедившись, что в прорастаю-щем  семени  совершается  в  суще-ственных
чертах  такой же  про-цесс дыхания, как  и  в  животном организме, мы вправе
сделать еще шаг далее и спросить..."

     "Таково известие мангровое де-рево, обитающее по прибрежьям тропических
морей, обыкновенно в  полосе, заливаемой приливом. Семена этого живородящего
ра-стения прорастают в плоде и, еще будучи на материнском растении, образуют
длинный,   тяжелый  и  приостренный   корень.  До-стигнув  известной  стадии
развития,  они отрываются  и, вон-заясь этим  корнем в вязкий ил, прямо, без
всякого пере-рыва, продолжают свое существование".

     "Помножим это число на среднюю длину  волосков и  получим действительно
колоссальную цифру 20  килограм-мов, или около 20 верст. Таков путь, который
пробегает в объеме почвы величиной с  обыкновенный цветочный гор-шок  корень
пшеницы со всеми его волосками".

     "Наконец,  существуют  и  такие  растения,  как,  например,  лишайники,
которые  в виде  пенок  или накипи поселяются  на  голой поверхности камней,
говорят, даже на поверхности полированного стекла, и разрушают эти вещества,
добывая из них необходимую минеральную пищу".
     "Это дало  Брауну  повод  к  остроумной  шутке, что расте-ние обладает,
по-видимому, более обширными сведениями по физике, чем мы готовы допустить".

     "Но  как  объясним мы причину этого поднятия воды  иногда на  громадную
высоту 300 футов?"
     "Десятина  овса испаряет за все  лето  от 100000 до 200000 пудов  воды,
десятина смешанной луговой травы -- около 500 000 пудов".

     "Первый  вопрос,  который  должен  бы  естественно  пред-ставиться  при
наблюдении  этого  явления,  но  который, ве-роятно,  мало  кому приходит  в
голову, -- до  такой степени мы  привыкли  к этому явлению,  -- это  вопрос:
почему ко-рень и стебель растут в противоположные стороны,  один --в  землю,
другой -- в воздух, один -- вниз, другой -- вверх?"
     "В сердцевине так называемых саговых пальм отлага-ются запасы крахмала,
которые можно считать пудами;  в клубнях картофеля отлагается также крахмал;
в кор-нях  свекловицы отлагается в изобилии сахар;  в кочанах капусты или  в
корнях репы  -- разнообразнейшие  пита-тельные вещества; наконец, в мясистых
листьях  опи-санной выше  агавы отлагаются  в  течение нескольких лет запасы
сахара. Одним словом, нет  почти растительного  органа, который  не смог  бы
сделаться вместилищем, складом питательных веществ".

* * *

     Она родня ландышу и потому ядовита. Но мало ли что? Ядовит и ландыш.
     Помню,   впрочем,   как   осыпа-лись,   отцветая,   отжив   (отболев?),
растопыренные лепестки и остава-лась на  стебле  шишчатая  голов-ка, которая
темнела потом,  и мы вытряхивали из нее на ладонь  мелкие черненькие семена,
гораз-до мельче маковых зерен, и сли-зывали  эти семена языком.  Назы-валась
она у нас  почему-то лазо-ревый  цвет.  Настоящее ее имя  --купальница --  я
узнал из книг. Никто в наших местах ее настоя-щего имени не знает.
     Цветы  ярко-золотые, недаром их в некоторых местах называют фонариками.
Когда  выйдешь на поляну с цве-тущими купальницами и  посмотришь на  них еще
издали, то прямых и высоких стеблей не видно, они сливаются с общей зеленью.
Кажется тогда, что купальницы висят в  воздухе. И  кажется еще,  что если бы
сделалось темно, то эти цветы все равно было бы видно -- настолько ярки.
     В  лесу,  где поляна забежала  под тенистый полог  дре-мучей ивы и  где
образовалось   под  пологом   ветвей   нечто  похожее  на  грот,  с  десяток
купальниц-великанов   осве-щали  это   темноватое   даже  в  летний  полдень
пространство  и вправду  как настоящие фонарики.  Во всяком случае, когда по
моему недосмотру дочка сорвала их все, там стало темно и мрачно.
     Нераскрывшиеся бутоны -- капустообразные кочанчики, величиной  с лесной
орех -- зеленого цвета. Ничто не пред-вещает как будто солнечной яркости. Но
и в  распустив-шихся еще лепестках, когда лесной  орех превратится раз-мером
своим  в средней  величины мандарин, и  в  таких  рас-пустившихся  лепестках
сквозит первоначальная зелень, и  эта зеленоватая  примесь  создает ощущение
прохлады и свежести.
     Со мной в деревенском доме жили тогда две мои  сест-ры. У одной из  них
подошел  день рождения.  По этому слу-чаю я  нарвал  в  лесу  солнечный сноп
купальниц. Чтобы было всем  сестрам  по серьгам, для другой сестры  я сорвал
три веточки ландыша.
     Роскошны и  праздничны были  мои  купальницы. Но  ког-да  я распределял
подарки,  то  невольно поймал  себя на сле-дующем отчетливом  ощущении.  Мне
показалось  вдруг,  что одной  сестре я вручаю  добротную,  тяжелую,  медную
сбрую,  а  другой -- бриллиантовую  брошь или ниточку  жемчуга. Ну, сбрую не
сбрую -- чеканные медные украшения, столь любимые современной молодежью.
     Купальница на меня не обидится.  Она  знает,  что я ее  люблю.  Но свое
промелькнувшее  ощущение  я, как  писа-тель, обязан выразить по  возможности
точно.

***

     Сначала я познакомился  с ли-стьями ландыша.  Мой дед  по-стоянно читал
толстые книги, во-дя по строчкам лупой величиной с чайное блюдце. Закладками
ему  служили  засущенные  в  тех  книгах  ландышевые  листья.  Высыхая,  они
приобретают золоти-стый  оттенок и  становятся  как бы шелковыми. Я и сейчас
ду-маю,  что  не  может  быть  лучшей  книжной  закладки,   чем  засушен-ный
ландышевый лист.
     Взяв меня  в лес,  сестра при-легла отдохнуть  на  поляне,  что-то  там
расстелив, а меня  посла-ла в  ближайшие деревья, чтобы я поискал  ландышей.
Сколько мне было лет, я не знаю,  но очевидно, что мало, если живого ландыша
я  до  сих пор,  оказывается, не  видел. Я спросил у сестры,  какие  бы-вают
ландыши, и она ответила коротко и мудро:
     -- Самые лучшие. Когда увидишь, не ошибешься. Бе-лые колокольчики.
     Вооруженный  таким напутствием,  я шагнул  в  древесную тень  на поиски
"самого лучшего". И хотя мне не полага-лось далеко отходить (сестра начинала
аукать и  звать об-ратно), все же и  на ближайших метрах  своих жизнь тотчас
поставила меня перед сложным выбором, потому что под сыроватым  пологом леса
то и дело  стали попадаться раз-нообразные белые колокольчики и все они были
(а я  их  благодаря  младенческому росточку  видел  очень  близко  и  как бы
укрупненно) один лучше другого.
     Теперь, зная  ту лесную поляну и  приходя на нее  в  та-кой же весенний
день, я могу с точностью  разобраться во всех соблазнявших  меня тогда белых
лесных колокольчи-ках. Вот они все тут как тут.
     Почему бы не  потянуться мне  тогда  к  нежному  коло-кольчику кислицы,
лиловатому от тончайших  сиреневых прожилок. Пожалуй, даже  скорее розовому,
несмотря на то что прожилки сиреневого цвета. Они настолько тонки, что у них
не хватает густоты и силы  заявить о своем на-стоящем цвете,  и  они создают
цветочку кислицы лишь розовый колорит. Достойна удивления чистота и тонкость
ювелирной  работы,  но  все  же внутреннее чувство подсказывает,  что  нужно
пройти мимо и наклониться над другим белым цветком.
     Я  разглядываю  беленькие  же,  очень  похожие   формой  на  ландышевые
колокольчики цветы брусники.  Глянцевые листочки, медовый аромат,  все,  как
говорится, при них, но чего-то, однако, не хватает, чтобы  срывали и ставили
в ва-зочки и прославляли в стихах.
     Или что сказать  о  грушанке,  которую  можно  было  бы считать  ложным
ландышем, как  бывают ложные  грибы: ложный опенок,  ложная  лисичка, ложный
шампиньон?  Прямостоящая  ветка  грушанки  усажена  белыми колокольчиками. И
растет грушанка в таких  же лесных  местах, где ландыш. Но  почему-то  у нее
вместо  смело  очерченных  элипсоидных  листьев  невразумительные   округлые
листья.  У ветки  нет  того  классического  изгиба, а  торчит  она  прямо. И
колокольчиками она  усеяна со всех сторон, а не с од-ной  только стороны, по
внутренней линии изгиба. И цве-ты  грушанки развернуты и слишком вылезают из
них тычинки, придавая всему  цветку  оттенок  даже  неряшли-вости. И  вот  в
результате того,  что в  одном месте  "слиш-ком", а  в  другом "чуть-чуть не
хватает",  весь цветок на конкурсе красоты никогда не достиг  бы  пьедестала
почета.
     Кому совсем "чуть-чуть не  хватает" до ландыша,  так это его  ближайшей
родственнице   купене.  Даже   и  листья  похожи.   Но  зачем  вместо  двух,
выразительно  расходящих-ся  от земли зеленых лопастей, натыкано на  длинную
ветку  в  несколько  этажей  пять-семь  пар  тех  же  самых  листьев?  Зачем
колокольчики так удлинены, нарочито вытянуты, превращены из округлых в некие
белые трубочки, собраны в связочки по нескольку  штук, как ключи на конце, и
так висят?
     Да,   если   в  поисках   единственно   гениального   решения  художник
(конструктор)    комкал    и   бросал   эскизы-черно-вики,   которыми    был
неудовлетворен,   то  купена  --   послед-ний  черновик,  перебелив  который
наконец-то  можно  было  откинуться  с  облегчением  и  счастливо  закурить,
разминая  сигарету  пальцами, все еще  дрожащими от  последнего  творческого
усилия. Черновики кончились -- создан лан-дыш.
     -- Какой он?
     -- Самый лучший. Когда увидишь, не ошибешься.
     У  кого-то из прозаиков записано, как он, никогда не слышавший соловья,
решил узнать  его  сам, по голосу, и как сначала  принимал  за соловьиные то
одну, то другую птичью  песенку.  Но  вдруг все пропало,  исчезло,  замерло.
Огромные золотые обручи  покатились  по  благоговейно онемевшей земле. Запел
соловей.
     Такое  же чувство очевидной исключительности  и непо-хожести ни на  что
другое  испытал и я,  когда,  не соблаз-нившись другими цветами, остановился
перед волшебной веточкой ландыша, расцветшего в зеленоватой еловой тени.
     Выдержав первый  экзамен  на  чувство прекрасного (при подсказке такого
цветка,  как ландыш, не так уж трудно  было выдержать), я вынес  из леса, на
залитую  солнцем  опушку,  пестреющую  лиловыми,  желтыми,  синими, красными
цветами, веточку как бы даже не солнечного, а лун-ного цветка.
     Он  был как русалка  среди играющих  румяных деревен-ских красавиц, как
призрак среди пирующих  пьяных  ры-царей, как  бледная невеста в фате  среди
пышащих здо-ровьем и весельем подруг. И если было сказано,  что роза и лилия
царствуют  в цветочном  царстве, как дневное и  ночное светила на земле,  то
ландыш -- самый преданный, самый верный и приближенный рыцарь лилии.
     А  между тем--вы не поверите! -- это вовсе подземное  растение, и цветы
ему,  можно сказать,  не нужны. Растение живет  и  размножается  под  землей
(вегетативно), так что, если вы  увидите стайку ландышей в лесу, нужно иметь
в виду,  что вы видите одно-единственное  растение, как  если  бы  яблоню  с
многими цветами и листьями. Обратимся к более точному языку ботаники.
     "Каждый знает,  как много встречается в лесу  ланды-шевых листьев, или,
точнее, не цветущих стеблей, и как сравнительно  редко встречаются стебли  с
изящными  ки-стями цветков. Если подсчитать, какой процент  стеблей  ландыша
цветет по отношению ко всем  встречающимся на  любом участке леса, то даже в
самых урожайных на лан-дыши местах  мы получаем  совершенно ничтожные цифры.
Окажется,  что  в  лучшем случае один цветущий  ландыш попадется на сотню не
цветущих,  а то и  еще реже. Если же  мы  придем в  лес осенью и  посмотрим,
сколько  найдется в  нем  плодоносящих  стеблей,  несущих  крупные оранжевые
ягоды,  то  окажется,  что их  в  лесу  найти  гораздо труднее, чем цветущие
растения,  и не потому  что они  мало  замет-ны,  значительная  часть цветов
опадает после цветения, не завязывая плодов. Вместо ягод в  таких случаях мы
нахо-дим на стебле лишь засохшие цветоножки.
     На что указывает этот факт? Очевидно, семенной спо-соб размножения мало
надежен для ландыша и у него должен быть какой-то другой способ размножения,
обеспе-чивающий ему возможность такого широкого распространения в лесу.
     Раскопки вокруг стеблей ландыша легко убеждают в справедливости  такого
предположения. В поверхностном слое почвы на глубине 6 -- 8 см расходятся во
все стороны тонкие белые шнуры, местами дающие густые бороды белых корешков.
Это -- корневища  ландыша,  представляющие со-бой подземные стебли.  Образуя
под  землей  мощную  сетку,  они  соединяют друг с  другом  довольно  далеко
отстоящие стебли, в результате чего  большое количество ландышей оказывается
в действительности одним, сильно разросшим-ся экземпляром... несомненно, что
такой   способ  размноже-ния   является   более   надежным,   чем   семенное
воспроизведе-ние, особенно в условиях леса, где цветенье сильно подав-лено и
где  молодым всходам приходится  выдержать суровое  соревнование в борьбе за
жизнь... Мы видим, та-ким образом, что ландыш  проходит интересную подземную
жизнь. Под землей целиком проходит первый год его жиз-ни, здесь же постоянно
находятся  его подземные  стебли, живущие  много лет подряд,  в то время как
надземные  по-беги  существуют  лишь  в течение  нескольких летних меся-цев"
(Кожевников А. В. Весна и осень в жизни расте-ний. 1950, с. 126 -- 129).
     --  Значит,  что же  получается! -- должен  воскликнуть  на этом  месте
всякий поэт,  романтик, жрец красоты. --Получается,  что цветы  для  ландыша
бесполезны, что его цветенье лишено забот о потомстве, то есть, по существу,
всяких  забот, потому что  других забот у  растения и нет,  получается,  что
цветы для ландыша -- чистое искусство! Не потому ли они так прекрасны?
     Конечно, забота о семье,  о  тепле, о крове,  об одежде, забота, короче
говоря,  о  хлебе насущном во все времена была  могучим  двигателем  всякого
труда, в том числе и труда  художника.  Заботясь  и  зарабатывая,  он  писал
бы-стрее  и  больше,  из-под  его  пера  или  кисти  появлялись  рас-сказ за
рассказом,  роман  за  романом,  полотно  за полот-ном...  Но все  же  самые
совершенные,  смелые  и вдохновен-ные  образцы художества  возникали  тогда,
когда дух пре-обладал над немедленной пользой, когда цель  была, но отстояла
немного  подальше,  нежели брезжила  вдалеке, как зовущий свет, как ощущение
правильности пути и как стремление дойти до заветной цели.
     Скажем,  что  и у ландыша  не вовсе бесцельны  цветы,  хотя  ничего  не
случится, если в этом году  они не дадут семян.  Над ним, говоря современным
жаргоном,  не  каплет.  Но время от  времени копающееся  под землей растение
дол-жно освежиться, обновиться, пройдя через грозную, осле-пительную, но его
радостную вспышку, по-нашему -- люб-ви, а по-научному -- полового процесса.
     В свое время и в своем месте было провозглашено:
     "Пусть  цветут  все  цветы".  Несколько  позже  было   добав-лено:  "За
исключением ядовитых". Так вот ландыш -- ядо-вит. Это общеизвестно. Но столь
же общеизвестно, что вы-тяжка из него помогает работе человеческого сердца.
     По-моему, не  меньше  вытяжки  помогает работе челове-ческого  сердца и
сама красота его цветов, внушающих нам дополнительный стимул к жизни. Потому
что  среди немногих вещей,  которые, в конце концов, будет жалко покидать на
земле,  найдет себе место и  ландыш, весенний  лесной цветок,  прекрасный  и
совершенный об