Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
Да. Где на вас напала смертельная тоска и смер-тельный ужас.
-- Там... там было много цветов.
-- Тогда не надо удивляться. Дело в том, что цветы концентрируют в себе
настроение людей, живущих с ними вместе, их психическое состояние. Мало
того, что концент-рируют, сохраняют очень долгое время. Мало того, что
сохраняют, способны, как вы сами убедились, передавать это настроение другим
людям.
-- Но это... так непривычно. Это же сверхъестественно.
-- Напротив, очень даже естественно. Если плохое или хорошее настроение
может передаться от одного человека к другому, почему же оно не может
передаться цветку. Ведь он живой, не менее чем мы с вами.
После этого-то профессор и рассказал о тех опытах с "мучителем" и
"доброжелателем", которые, какими бы ни показались фантастичными, есть уже
достояние науки.
Придя из этих гостей домой, я сказал жене и дочерям:
-- Знаете что? Или ухаживайте за цветами как следу-ет, или лучше в доме
их не держать.
-- Мы и так за ними ухаживаем. Поливаем, пересажи-ваем, все как
следует, - ответила мне жена.
-- Надо ухаживать за ними еще лучше. Надо подхо-дить к ним не между
делом и в спешке, а с любовью, надо их ласкать и жалеть, надо подходить к
ним в хорошем настроении. Дело в том... короче говоря, дело в том, что они
живые!
x x x
БОРАХВОСТОВ
"Володя, я еще наткнулся кое на что... Даю выписку из недав-ней газеты.
Ученые Канады ...вы-сказали предположение, что на урожайность пшеницы (как
ты знаешь, эту пшеницу в Канаде мы покупаем. -- Б. В.), помимо чисто
биологических факторов, влияет и... направление рядков посева. Посеянная
вдоль геогра-фической широты -- на запад или на восток -- пшеница, по их
утверждению, растет заметно быст-рее и дает лучший урожай, чем посеянная по
меридиану: с юга на север. Как полагают исследо-ватели, это удивительное
явле-ние объясняется чувствительностью растений к силовым линиям магнитного
поля земли".
А вот это из моих записных книжек. ...Зверобой, железняк, тимьян,
золототысячник, чернобольник, шалфей, просвирник, ромашка, наперстянка,
ста-родубка и анютины глазки -- по народному поверью -- бывают целебными
лишь в том случае, если они сорваны после очередной "воробьиной ночи".
Тогда я стал интересоваться -- почему? Интеллигенты объясняют это тем,
что атмосферическое электричество влияет на жизнь растений.
Методо-технология лечения, кроме приема внутрь, за-ключается в том, что
такую траву или ее корни надо за-вернуть в чистую тряпочку и после
соответствующей обра-ботки знахаркой, произнесшей шепотом слова
таинственно-го наговора, необходимо подвесить на гайтан нательного креста.
Говорят, помогает. Сам носил, но не понял. То ли по-могла трава на шее,
то ли крепкий ребячий организм, но излечился от лихорадки, которая трепала
больше двух ме-сяцев.
...Какие-то травы зашивались в пояса и носились на животе. Это от
желудочных болей.
От головы хорошо помогали травы, которые клались на ночь под подушку.
...Будучи на Дальнем Востоке, я узнал, что для того, чтобы женьшень не
потерял своих магических целебных свойств, искатель женьшеня не должен быть
вооруженным. Выкапывать корень он обязательно должен только лопаточкой,
сделанной из кости...
...Травы чувствительны к музыке. Сын мне пишет (он работает атташе в
нашем посольстве в Индии), что индий-ские ботаники установили, что
определенным подбором мелодий (два "что" подряд -- не ахти, но это не я, а
Борахвостов. -- В. С.) можно ускорять и замедлять рост трав. После
семилетних опытов они установили, что самыми "му-зыкальными" травами
являются табак и рис.
Примечание: Ну, это, может, трава растет от ин-дийских мелодий. От
музыки вряд ли что произрастет. Ско-рее завянет.
...Травы, растущие на скалах, разрушают их. Это про-исходит потому, что
корни трав выделяют угольную кислоту, которая обладает способностью
растворять неко-торые породы камня.
...Травяные часы.
Цикорий открывает свои лепестки в 4 -- 5 часов утра и закрывает в 14 --
15 часов. Шиповник открыт с 4 до 19; мак с 5 до 15; картофель с 6 до 17;
белая кувшинка с 7 до 19; кислица с 9 до 17...
...Ежегодно растения земли связывают около 150 мил-лиардов углеводорода
с 25 миллиардами тонн водорода и выделяют примерно 400 миллиардов тонн
кислорода.
Для сравнения тебе: один современный самолет "Бо-инг", например,
перелетая из Нового Света в Старый, сжи-гает 48 тонн чистого кислорода.
Привет!"
Спешу поправить Борахвостова. Я читал об этих опытах индий-ских
ботаников в наших газетах. Индийские мелодии не имеют ни-каких преимуществ
перед европейскими. Наиболее воспринимаемой и благотворной для трав
оказалась музыка Мендельсона, Штрауса и Чайковского. Джазовая музыка
производит на травы угнетающее дей-ствие.
x x x
Нашли и вскрыли гробницу Тутанхамона. То попадались все разоренные,
разграбленные захо-ронения египетских фараонов, и вдруг нашлась нетронутая
гроб-ница: все цело, все как сейчас положено.
Археолог Картер пишет, пере-давая свои первые впечатления от
соприкосновения с древностью:
"Что, однако, среди этого ос-лепительного богатства произве-ло
наибольшее впечатление, это хватающий за душу веночек по-левых цветов,
положенных в гроб молодой вдовой. Вся царская пышность, все царское
великоле-пие побледнели перед поблекшим пучком цветов, кото-рые еще
сохранили следы своих давних свежих красок. С неотразимой силой они
напомнили нам, каким мимо-летным мгновением являются тысячелетия"'.
В книге "Жизнь и творчество Тютчева" К. Пигарев ут-верждает:
"То, что Тютчев, по собственному признанию, начал впервые чувствовать и
мыслить среди русских полей и ле-сов, имело, несомненно, очень большое
значение для его будущего развития как поэта. В частности, когда над зем-лей
сгущались сумерки, он любил бродить по молодому лесу вблизи сельского
кладбища и собирать душистые ночные фиалки. В тишине и мраке наступающей
ночи их благоухание наполняло его душу "невыразимым чувством таинственности"
и погружало в состояние "благоговейной сосредоточенности". В этих прогулках
зарождалось то обо-стренное, проникнутое романтикой восприятие природы,
ко-торое станет со временем отличительной особенностью тют-чевской лирики".
Итак, букетик полевых цветов потряс ученого-археоло-га больше, чем вся
ослепительная, золотая, царская роскошь.
Ночная фиалка наполнила душу поэта (вспомним так-же, что у Блока есть
поэма "Ночная фиалка") невырази-мым чувством таинственности и погрузила ее в
состояние благоговейной сосредоточенности. От нее зародилось обостренное,
проникнутое романтикой восприятие природы, которое сделалось отличительной
чертой лирики одного из великих русских поэтов. И все это наделал скромный
лес-ной цветок, называемый в обиходе ночной фиалкой, а более научно --
любкой двулистной. В народе же в разных ме-стах ее еще называют любка,
ночница, люби меня не по-кинь...
Она относится к орхидеям, очень интересным цветам. Говорят, если
разглядывать каждый цветок в отдельности, можно увидеть много интересного.
Метерлинк посвящает орхидеям целую главу в своих несравненных записках
"Разум цветов".
"У орхидей мы найдем самые совершенные и гармони-ческие проявления
разума цветов. В этих измученных и странных цветах гений растения достигает
своих высших точек и пробивает необычным пламенем стенку, разделяю-щую
царства".
Конечно, чем пристальнее и кропотливее исследование, тем больше
удивительного обнаружишь. Хотя тот же Ме-терлинк, вероятно, прав, говоря,
что тут, как и во всех вещах, истинное великое чудо начинается там, где
останав-ливается наш взгляд. Может быть, осознавая это, При-швин прямо и
говорит:
"Разве я не понимаю незабудку: ведь я и весь мир чув-ствую иногда при
встрече с незабудкой, а спроси -- сколько в ней лепестков, не скажу. Неужели
же вы меня пошлете изучать незабудку?"
В основе каждой гармонии лежит алгебра, но разве, любуясь прекрасной
женщиной, мы вспоминаем об ана-томии и стремимся увидеть за ее чертами и
линиями чертежно-конструкторскую графику скелета, а за синим туманом взгляда
черное зияние пустых костяных глаз-ниц?
В цветке, как ни в каком другом произведении приро-ды, сосредоточен
колоссальный обобщающий момент, поэ-тому он воздействует на нас
непосредственно, прямо, минуя анализирующую инстанцию и обращаясь к тому
самому, что является нашей подлинной сутью.
Цветок воспринимается нами, как и прекрасное сти-хотворение, когда мы
постигаем одновременно и смысл, и музыку, и второй смысл, и поэтический
заряд и не считаем про себя чередование ударных и безударных слогов.
Археолог Картер даже не назвал нам, что за цветы были в гробнице
Тутанхамона, тем более он не считал на них лепестки. Они пронзили его сразу
наповал, для того чтобы затмить блеск и силу золота, притом не в слитках, а
в древнеегипетских изделиях, отличающихся, как извест-но, изяществом и
высокой художественностью, для этого нужно обладать -- согласитесь --
огромной силой воздейст-вия на нашу психику, на нашу душу.
Цветок засохший, безуханный,
Забытый в книге вижу я,
И вот уже мечтою странной
Душа наполнилась моя:
Где цвел? Когда? Какой весною?
И долго ль цвел? И сорван кем,
Чужой, знакомой ли рукою?
И положен сюда зачем?
На память нежного ль свиданья,
Или разлуки роковой,
Иль одинокого гулянья
В тиши полей, в тени лесной?
И жив ли тот, и та жива ли?
И ныне где их уголок?
Или уже они увяли,
Как сей неведомый цветок?
Зададимся вопросом: какой еще предмет можно было бы положить в книгу на
память нежного свиданья или разлуки роковой? И какой предмет, найденный
поэтом в книге, мог так же вдохновить и подвигнуть его на написание
стихотворения, украшающего теперь нашу отечест-венную лирику? Красивая
ленточка? Сторублевая бумаж-ка? Прядь волос, наконец? Дешево, смешно и
пошло. Сколько бы мы не искали, окажется, что в данном случае цветка нельзя
заменить ничем!
Есть в русской поэзии также и "Ветка Палестины". И опять, ища и
перебирая разные вещи, мы очень скоро убе-димся, что никакой предмет,
принесенный из святых мест, из Иерусалима, не остановил бы поэтический взор
гениаль-ного юноши, не всколыхнул бы его души, не высек бы стихотворной
искры, как это сделала простая древесная ветвь.
Неужели под беседой, под взаимным разговором, а тем более под взаимным
влиянием можно понимать исключи-тельно только разговорную речь. Как будто
нет безмолвного разговора глаз. Как будто животное (даже котенок) не умеет
внушить нам, чтобы его обогрели и накормили? Что ж удивительного, что и
цветок может передать нам нечто и даже наполнить нашу душу, по признанию
Тютчева, "не-выразимым чувством таинственности". Притом, надо за-метить, что
именно это чувство мог внушить именно этот, а не другой цветок. Придеремся к
слову и возьмем это самое "невыразимое чувство таинственности".
Может ли такое чувство внушить ромашка? Василек? Колокольчик? Лютик?
Полевая гвоздичка? Кошачья лап-ка? Одуванчик?
Каждый цветок внушит нам какое-нибудь свое, другое чувство: навеет
задумчивость, разбудит мечту, создаст ощу-щение душевной легкости,
светлости, чистоты... "Невыра-зимым же чувством таинственности" могла
наполнить ду-шу только ночная фиалка, любка, ночница, цветок, на котором как
будто действительно лежит печать волшебства.
Дело не в тютчевском антураже: близко сельское клад-бище, собирал и
упивался ароматом в лунные ночи. Дело в самом цветке. И не пришло ведь в
голову ходить в лун-ные ночи за иван-чаем, за зверобоем, за тмином...
В любом травнике можно найти подробное описание ночной фиалки.
Например, так: "Семейство орхидные. Мно-голетнее травянистое растение с
двумя продолговатыми овальными корнеклубнями: старым -- крупным и дряблым и
молодым -- меньшего размера, сочным. Стебли прямо-стоячие, ребристые, при
основании с буроватыми влагали-щами, с двумя продолговатыми эллиптическими,
суженны-ми к основаниям, листьями. Цветы мелкие, белые, непра-вильные,
сильно душистые, с длинными изогнутыми шпорцами. Цветки усиливают аромат к
вечеру и в ночное время. Высота 20 -- 60 сантиметров. Время цветения июнь --
июль. Местообитание: растет в смешанных и широколиственных лесах на лесных
полянах и опушках, а также среди зарос-лей кустарников и на сыроватых лесных
лугах. Химический состав: корнеклубни содержат слизь (до 50 процентов),
крахмал (до 27 процентов), сахар (1 процент), белки (до 5 процентов) и
минеральные соли".
Не правда ли, исчерпывающая характеристика. Скажем так: Анна Петровна
Керн. Рост --(все цифры условны), объем груди -- 90, объем талии -- 60,
объем бедер -- 100 , зубов -- 32. Нос прямой, глаза серые...
Но было же что-то и такое, что заставляло волноваться мужчин от одного
только ее присутствия, хотя бы рядом сидели другие, не менее красивые
женщины и у каждой из них было по тридцать два зуба.
Одновременно пишется светлое и целомудренное "Я помню чудное
мгновенье", и одновременно говорится про нее в частном письме --
"вавилонская блудница".
Сказано это, по-моему, в сердцах и прежде всего на самого себя за
невозможность противиться той таинствен-ной и сладкой силе, которую излучала
эта женщина, ве-роятно, помимо своей воли. Такова уж она была.
Пришвин пишет: "На мое чутье, у нашей ночной кра-савицы порочный запах,
особенно под конец, когда исчез-нут все признаки весны и начинается лето.
Она как будто и сама знает за собой грех и стыдится пахнуть собой при
солнечном свете. Но я не раз замечал: когда ночная кра-савица потеряет
первую свежесть, белый цвет ее потускне-ет, становится желтоватым, то на
этих последних днях сво-ей красоты она теряет свой стыд и пахнет даже на
солнце. Тогда можно сказать, что весна этого года совсем прошла и такой, как
была, никогда не вернется".
В другом, то ли более раннем, то ли просто предвари-тельном варианте
сказано у Пришвина еще резче: "...на мое чутье, обыкновенная наша лесная
ночная красавица скрывает в себе животную сущность..." (!) (Сравните с
Метерлинком: "В этих измученных и странных цветах (ор-хидеях, к которым и
относится любка. -- В. С.) гений ра-стения достигает своих высших точек и
пробивает необыч-ным пламенем стенку, разделяющую царства".)
Добавьте к этому, что в старинные времена, во време-на суеверий и
знахарства, наивных представлений и дет-ской непосредственности восприятия
природы, именно эти цветы считались приворотным зельем и "...молодежь
поль-зовалась ими для любовных чар" (М. А. и М. Носаль "Лекарственные
растения и способы их применения в народе").
Но лучше всего идите в начале лета на лесную поляну. В обрамлении
светлых берез и темных елей вы увидите траву и цветы. Теперь самое место и
время было бы ска-зать, как и говорилось не один раз во многих книгах, что
вы увидите "ковер из цветов", "озеро цветов", "цветочный прибой", "кипение
цветов", "пир цветов", "роскошное уб-ранство", "буйное июньское
разноцветье", "огромный бу-кет", "царство красок и ароматов"... Но все
равно, что бы мы теперь ни сказали, все будет приблизительно и
бледно,поэтому лучше сказать, как и есть на самом деле: вы уви-дите траву и
цветы, а еще точнее -- цветущие травы.
Некрасивых цветов на свете нет. И если, слившись в целую лесную поляну,
они ласкают наш взгляд пестротой и свежестью сочных и ярких красок, то при
разглядывании каждого цветка вы будете поражены сверхточной, идеаль-ной
формой каждого венчика, каждого лепестка и каждой жилки на лепестке.
Вы пойдете по цветам, потому что по ним, оказывается, можно так
запросто идти, можно мять и даже срывать, и будете уходить все дальше по
золотому, розовому, лило-вому, синему, голубому, белому, затененному,
залитому солнцем, жужжащему пчелами и шмелями.
Невозможно идти и отделять цветок от цветка. Они сольются для вас в
общую картину, в поляну, в опушку, во многие плывущие перед вашими глазами
лесные поля-ны. И вдруг вы остановитесь, потому что вас остановит перед
собой этот лесной цветок. Я не знаю, зачем ему это надо, но он действительно
остановит вас.
Сейчас, конечно, стираются грани, но этот цветок выде-ляется, как если
бы на прежнем деревенском гулянье, на-рядном и разноцветном, появилась
заезжая гостья в длин-ном белом платье и в белых перчатках почти до плеч.
Как если бы в табуне крестьянских лошадей появилась белоснежная
арабская кобылица, как если бы тонкая фар-форовая чашка среди фаянсовой и
глиняной посуды... Так возникнет перед вами ночная фиалка среди остальных
лес-ных цветов.
При всем том, вовсе нельзя сказать, например, про не-забудку, что она
простушка, про ромашку, что она дере-венщина, про колокольчик, что он
наивен. Все другие цве-ты исполнены своего благородства. Недаром кто-то из
немецких, кажется, ботаников воскликнул про тысячелист-ник, совсем не
бросающийся в глаза: "Достаточно вам увидеть этот цветок, как вы поймете,
что находитесь в хо-рошем обществе".
Но если в ночной фиалке какой-то оттенок, нечто та-кое, что сразу
выделяет ее из остальных цветов. Не хоте-лось бы соглашаться с Мих. Мих.
Пришвиным, что это "нечто" оттенок порочности. Правда, что оттенок
порочно-сти выделяет и притягивает. Но ведь может и оттолкнуть. Нет, просто
этот цветок "из другого общества".
Не мудрено было бы выделиться таким образом из всей лесной поляны
нарциссу, тюльпану, гиацинту, ирису,другому садовому чуду, выведенному путем
столетнего от-бора и скрещивания. Условия равны. Речь идет о столь же диком,
о столь же лесном цветке, как и все окружающие его соседи и соседки.
Вот повод посудачить соседкам, когда разольет любка в полночь свой
аромат и когда начнут слетаться к ней ноч-ные бабочки: "Потайная она, эта
любка. При луне с ноч-ными бабочками свадьбу свою справляет. То ли дело мы,
остальные цветы. Мы любим, чтобы пчелы. Чтобы пчелы и солнышко".
Не прав и еще раз не прав даже такой тонкий наблюда-тель, как Пришвин.
Не отцветая пахнет любка сильнее всего, а в первые минуты цветения, когда в
ночной темно-те раскроет она каждый из своих фарфорово-белых цве-точков
(зеленоватых в лунном луче) и в неподвижном, об-лагороженном росой лесном
воздухе возникает аромат осо-бенный, какой-то нездешний, несвойственный
нашим лесным полянам.
Ну, ландыш еще. Но ландыш пахнет, если его поднести к лицу, к носу и
нарочно понюхать. Этот же непривычный аромат заструится из лунного света в
лунную ночь, на-полнит поляну, утечет за мохнатую ель, просочится через
орешник, поднимется в воздух, где то вспыхивают, то по-гасают, перелетая из
света в тень, беленькие, но теперь то-же зеленоватые ночные бабочки.
Дай вам бог, каждому, кто читает эти строки, увидеть хоть раз в жизни,
как расцветает в безмолвном и непо-движном лунном свете ночная фиалка,
ночная красавица, ночннца, любка, люби меня не покинь...
Вы скажете, что видели эти цветы у торговок возле входа в метро,
связанными в большие пучки, по цене дву-гривенн