а спину пустой рюкзак, в тех же спортивных брюках  и  коричневом
пиджаке, в которых туда явился, и  в  потрепанном  пробковом  шлеме  зашагал
обратно в город. Через неделю я сел  в  Бомбее  на  пароход  и  высадился  в
Марселе.
     Между нами легло молчание, каждый задумался  о  своем.  Но,  как  я  ни
устал, был еще один вопрос, который мне  очень  хотелось  ему  задать,  и  я
заговорил первый.
     - Друг мой Ларри, - сказал я, - ваши долгие поиски начались с  проблемы
зла. Проблема зла - вот что вас подгоняло. А вы за все время ни разу не дали
понять, что хотя бы приблизились к ее разрешению.
     - Может быть, разрешить ее вообще невозможно, а может, у меня на это не
хватает ума. Рамакришна утверждал, что мир - забава Бога. "Это все равно что
игра, - говорил он, - в этой игре есть радость и горе, добродетель и  порок,
знание и невежество. Если совсем исключить из мира грех и страдания, игра не
может продолжаться". С этим я никак не могу согласиться. По-моему, скорее уж
так: когда  Абсолют  проявил  себя,  сотворив  видимый  мир,  зло  оказалось
неразрывно связано с добром. Не могло бы быть потрясающей  красоты  Гималаев
без невообразимо ужасного сдвига  земной  коры.  Китайский  мастер,  который
изготовляет вазу из тончайшего фарфора,  может  придать  ей  изящную  форму,
нанести на нее прекрасный  узор,  раскрасить  ее  в  очаровательные  тона  и
покрыть безупречной глазурью, но в силу самой ее природы не может сделать ее
нехрупкой. Урони ее на пол, и она разлетится вдребезги. Возможно, вот  таким
же образом все, что есть для нас ценного в мире, может существовать только в
сочетании со злом.
     - Это остроумная теория, Ларри, только не очень-то она утешительна.
     - Разумеется, - улыбнулся он. - В пользу ее можно  сказать  одно:  если
пришел к выводу, что что-то неизбежно, значит, нужно с этим мириться.
     - Какие же у вас теперь планы?
     - Мне нужно закончить  здесь  одну  работу,  а  потом  поеду  домой,  в
Америку.
     - И что там будете делать?
     - Жить.
     - Как?
     Он ответил невозмутимо, но в глазах у него мелькнула шаловливая искорка
- он знал, каким неожиданным для меня будет его ответ.
     - Упражняясь  в  спокойствии,  терпимости,  сочувствии,  бескорыстии  и
воздержании.
     - Программа,  что  и  говорить,  обширная,  -  сказал  я.  -  А  почему
воздержание? Вы же молоды. Разумно ли  пытаться  подавить  в  себе  то,  что
наряду с голодом есть самый мощный инстинкт всякого животного?
     - Мне в этом отношении повезло: для меня половая жизнь всегда  была  не
столько потребностью, сколько удовольствием. Я по собственному  опыту  знаю,
как правы индийские мудрецы, когда утверждают, что  целомудрие  способствует
укреплению силы духа.
     - Мне-то казалось, что  мудрость  состоит  в  том,  чтобы  уравновесить
требования тела и требования духа.
     - А индусы считают, что именно этого мы на Западе и  не  умеем.  По  их
мнению, мы с нашей техникой, с нашими фабриками и машинами и всем,  что  они
производят, ищем  счастья  в  материальных  ценностях,  тогда  как  истинное
счастье не в них, а в ценностях духовных. И еще они считают,  что  избранный
нами путь ведет к гибели.
     - И неужели Америка представляется вам подходящей ареной для применения
добродетелей, которые вы перечислили?
     - А почему бы и нет?  Вы,  европейцы,  ничего  не  знаете  об  Америке.
Оттого, что мы наживаем большие состояния, вы  воображаете,  что  мы  только
деньги и ценим. Вовсе мы их не ценим; чуть  они  у  нас  появляются,  мы  их
тратим - хорошо ли, плохо ли, но тратим. Деньги для нас ничто, просто символ
успеха. Мы - величайшие в мире идеалисты. Я лично считаю, что идеалы  у  нас
не те, что нужно. Мне лично представляется,  что  самый  высокий  идеал  для
человека - самоусовершенствование.
     - Да, это благородная цель.
     - Так не стоит ли хотя бы попробовать ее достигнуть?
     - Но неужели вы  воображаете,  что  вы  один  можете  оказать  какое-то
воздействие  на  такую  беспокойную,  беззаконную,  подвижную   и   насквозь
индивидуалистическую толпу, какую являют собой американцы? Да это все  равно
что пытаться голыми руками сдержать течение Миссисипи.
     - Попробовать можно. Колесо изобрел один  человек.  И  закон  тяготения
открыл один человек. Ничто не  остается  без  последствий.  Бросьте  в  пруд
камень - и вы уже немного изменили вселенную.  Напрасно  думают,  что  жизнь
индийских праведников никчемная. Они -  звезды  во  мраке.  В  них  воплощен
идеал, поднимающий дух их ближних; рядовым людям, возможно, никогда  его  не
достигнуть, но они его уважают, и он оказывает на их жизнь  благое  влияние.
Когда человек становится чист и  совершенен,  влияние  его  распространяется
вширь, и те, кто ищут правды, тянутся к нему. Возможно,  что,  если  я  буду
вести такую жизнь, какую для себя наметил, она окажет воздействие на других;
воздействие это может оказаться не больше, чем круг на  воде  от  брошенного
камня, но за первым кругом возникнет второй, а там и третий; как знать, быть
может, хоть несколько человек поймут, что мой образ жизни ведет к  душевному
покою и счастью, и тогда они, в свою очередь, станут учить других тому,  что
переняли от меня.
     - Сдается мне, Ларри, что вы недооцениваете те силы, с которыми  решили
тягаться. Филистеры, знаете  ли,  уже  давно  отвергли  костер  и  дыбу  как
средства  подавления  опасных  для  них   взглядов,   они   изобрели   более
смертоносное оружие - издевку.
     - Меня сломить нелегко, - улыбнулся Ларри.
     - Ну что ж, могу сказать одно: счастье ваше, что у вас есть  постоянный
доход.
     - Да, он сослужил мне хорошую службу. Без него я не мог бы сделать  все
то, что сделал. Но теперь мое ученичество окончено. Теперь  деньги  были  бы
для меня только обузой. Я решил с ними разделаться.
     - Весьма неразумное решение.  Единственное,  что  может  позволить  вам
вести избранный вами образ жизни, - это материальная независимость.
     - Напротив,  материальная  независимость  лишила  бы  мой  образ  жизни
всякого смысла.
     Я не сдержал раздраженного жеста.
     - Все это прекрасно для нищенствующего святого в Индии: он может  спать
поддеревьями, и благочестивые  люди,  чтобы  набраться  праведности,  готовы
наполнять его миску едой. Но американский климат не годится для ночевок  под
открытым небом, и, хотя я, возможно, не так уж много знаю об Америке, одно я
знаю: если в чем-нибудь все ваши соотечественники согласны между собой,  так
это в том, что, если хочешь есть, изволь работать. Бедный мой Ларри,  да  вы
там и оглядеться не успеете, как вас упекут в тюрьму за бродяжничество.
     Он засмеялся.
     -  Я  знаю.  Надо  приспосабливаться  к  обстановке.  Конечно,  я  буду
работать. Приеду и попробую получить работу в гараже.  Я  неплохой  механик,
думаю, что это мне удастся.
     - А не будет ли это пустой тратой энергии, которую  с  большей  пользой
можно употребить на другое?
     - Я физическую работу  люблю.  Я  всегда  спасался  ею  от  умственного
переутомления, очень помогает. Помню, я читал одну биографию Спинозы  и  еще
тогда подумал, как глупо: Спинозе для заработка пришлось шлифовать линзы,  и
автор книги сокрушался об этом как о величайшем несчастье. А я  уверен,  что
Спинозе это послужило подспорьем  в  его  умственной  работе,  хотя  бы  уже
потому, что на время отвлекло его внимание от утомительных теоретических вы-
кладок. Когда я  мою  машину  или  копаюсь  в  карбюраторе,  голова  у  меня
отдыхает, а когда кончишь такую работу, приятно сознавать, что не зря провел
время. Конечно, я не мечтаю работать в гараже всю жизнь. Я  сколько  лет  не
был в Америке,  надо  заново  ее  узнавать.  Постараюсь  устроиться  шофером
грузовика. Это даст мне возможность изъездить всю страну из конца в конец.
     - Вы забываете о самой полезной функции денег -  они  сберегают  время.
Жизнь так коротка, столько хочется сделать, надо дорожить каждой минутой,  а
вы подумайте, сколько теряется времени, если идти пешком, когда можно  ехать
автобусом, или ехать автобусом, когда можно взять такси.
     Ларри улыбнулся.
     - Правильно, я и сам об этом думал. Но с этой трудностью я справлюсь  -
заведу собственное такси.
     - Это каким же образом?
     - В конце концов я осяду в Нью-Йорке - отчасти потому,  что  там  самые
лучшие библиотеки. На жизнь мне нужно  очень  немного,  мне  решительно  все
равно, где жить, есть я могу один раз в день,  мне  этого  хватает;  к  тому
времени, как я вдосталь  насмотрюсь  Америки,  я  сумею  скопить  достаточно
денег, чтобы купить такси и работать шофером.
     - Вас нельзя оставлять на свободе, Ларри. Вы совсем спятили.
     - Ничего подобного. Я очень разумный человек и  очень  практичный.  Как
шофер-владелец, я смогу работать столько времени, сколько  мне  потребуется,
чтобы заработать на кров и пищу и еще на ремонт машины.  Остальное  время  я
смогу посвящать другим делам, а если захочу  поскорее  куда-нибудь  попасть,
опять же буду ездить на своей машине.
     - Но подумайте, Ларри, - поддразнил я его,  -  такси  -  это  такая  же
собственность,  как  государственная  облигация.  Как   шофер-владелец,   вы
окажетесь в рядах капиталистов.
     Он рассмеялся.
     - Нет. Мое такси будет для меня всего-навсего орудием труда. Как  посох
и миска для нищенствующего паломника.
     На этой шутливой ноте наш разговор, собственно,  и  закончился.  Я  уже
заметил, что в ресторане стало прибавляться посетителей.  Мужчина  во  фраке
сел за столик недалеко от нас и заказал сытный завтрак. По его  усталой,  но
довольной физиономии можно было сказать, что он с  удовольствием  вспоминает
ночь, проведенную в любовных утехах. Несколько старичков, встав спозаранку -
старость обходится немногими часами сна, - не спеша пили кофе  с  молоком  и
сквозь толстые стекла очков читали утренние газеты. Мужчины  помоложе,  одни
аккуратные, вылощенные, другие в поношенных  пиджаках,  забегали  проглотить
чашку кофе с булочкой по пути в магазин  или  в  контору.  Появился  древний
старик с кипой газет и стал обходить столики, предлагая свой товар  и  почти
не находя покупателей. Я глянул на большие зеркальные окна - на  улице  было
совсем светло. Минут через пять в огромном ресторане погасили электричество,
осталось гореть только несколько ламп в самой его глубине.  Я  посмотрел  на
часы. Четверть восьмого.
     - Может, позавтракаем? - предложил я.
     Мы поели рогаликов, хрустящих и теплых, только что из печи, выпили кофе
с молоком. Я устал и раскис, вид у меня, наверно, был жуткий, а Ларри  точно
и не провел бессонной ночи. Глаза его сияли, на гладком лице не пролегло  ни
одной складки, и выглядел он лет на двадцать пять, не больше.  Кофе  немного
взбодрил меня.
     - Можно мне дать вам совет, Ларри? Я их даю нечасто.
     - А я их нечасто слушаюсь, - отвечал он с широкой улыбкой.
     - Обдумайте все очень тщательно, прежде чем расстаться с  вашим  и  так
весьма скромным  состоянием.  Раз  потеряв,  вы  его  не  вернете.  А  может
наступить день, когда деньги вам окажутся очень нужны либо для  вас  самого,
либо для кого другого, тогда вы ох как пожалеете, что сваляли такого дурака.
     Он прищурился насмешливо, но беззлобно.
     - Вы придаете деньгам больше значения, чем я.
     - Еще бы, - отпарировал я резко. - У вас они всегда были, а у меня нет.
Они дали мне то, что я ценю превыше всего, - независимость. Вы и представить
себе не можете, каким довольством  наполнило  меня  сознание,  что  я,  если
захочу, кого угодно могу послать к черту.
     - Но я никого не хочу посылать к черту, а если б захотел, то сделал  бы
это и не имея счета в банке. Поймите, для вас деньги означают свободу, а для
меня - рабство.
     - Вы упрямый осел, Ларри.
     - Знаю. Тут уж  ничего  не  поделаешь.  Но  если  на  то  пошло,  время
передумать у меня есть. Я уеду в Америку только весной. Мой  приятель  Опост
Котте, художник, сдал мне свой домик в Санари. Я там проведу зиму.
     Санари - это тихий приморский  курорт  на  Ривьере,  между  Бандолем  и
Тулоном, там селятся художники и писатели,  которых  не  прельщает  мишурное
веселье Сен-Тропеза.
     - Местечко вам понравится, только скука там смертная.
     - Мне нужно поработать. Я собрал  большой  материал  и  решил  написать
книгу.
     - О чем?
     - Узнаете, когда она выйдет в свет, - улыбнулся он.
     - Если хотите, пришлите ее мне, когда кончите. Я почти наверняка  смогу
найти вам издателя.
     - Спасибо, не трудитесь. У  одних  моих  знакомых  американцев  есть  в
Париже  небольшая  типография,  я  с  ними  уже  договорился,  они  мне   ее
напечатают.
     - Но такое издание едва ли обеспечит книге сбыт, и рецензий не будет.
     - А я за рецензиями не гонюсь и  на  сбыт  не  рассчитываю.  Мне  нужно
совсем мало экземпляров - только послать друзьям в Индию да для тех немногих
знакомых во Франции, которых она может заинтересовать. Особого значения  она
не имеет. Я напишу ее  для  того,  чтобы  вытряхнуть  из  головы  весь  этот
материал,  а  опубликовать  хочу  потому,   что   по-настоящему   судить   о
произведении можно, мне кажется, только когда увидишь его напечатанным.
     - Готов согласиться с обоими вашими доводами.
     Мы уже кончили завтракать. Я попросил счет. Официант подал его мне, а я
передал Ларри.
     - Раз уж вы решили бросить ваши деньги на свалку, можете, черт  возьми,
заплатить за мой завтрак.
     Он рассмеялся и заплатил. От долгого сидения ноги у меня затекли и  еле
двигались, спина разболелась. Хорошо было выйти на улицу и вдохнуть  свежий,
чистый воздух осеннего утра. Небо голубело. Авеню Клиши,  ночью  неуютная  и
убогая, словно приосанилась,  как  изможденная  накрашенная  женщина,  когда
подражает легкой девичьей походке, и выглядела вполне приятно.  Я  остановил
проезжавшее такси.
     - Вас подвезти? - спросил я Ларри.
     - Нет. Я спущусь к реке, выкупаюсь там в каком-нибудь бассейне, а потом
мне нужно в библиотеку, порыться в справочниках.
     Мы простились. Я посмотрел, как он пересекает улицу большими,  упругими
шагами. Сам же, будучи не столь вынослив, сел в такси и вернулся  к  себе  в
гостиницу. Часы у меня в номере показывали начало девятого.
     - Нечего сказать,  в  хорошенькое  время  пожилой  джентльмен  является
домой, - укоризненно заметил я, обращаясь к обнаженной даме (под  стеклянным
колпаком), с 1813 года возлежавшей на ампирных часах в причудливой и, на мой
взгляд, чрезвычайно неудобной позе.
     Она  продолжала  разглядывать  свое  позолоченное  бронзовое   лицо   в
позолоченном бронзовом зеркале, а  часы  знай  себе  твердили  "тик-так".  Я
пустил в ванной горячую воду. Полежал в ванне, пока вода не остыла, а  потом
растерся,  проглотил  таблетку  снотворного  и,  взяв  с   тумбочки   первый
попавшийся томик, читал "Морское кладбище" Валери, пока не уснул.

                               Глава седьмая

I

     Полгода спустя, апрельским утром, когда я работал в кабинете  на  крыше
моего дома в Кап-Ферра, ко мне поднялась горничная и сказала, что меня хочет
видеть полиция из Сен-Жана (ближайшего  городка).  Я  ненавижу,  когда  меня
прерывают. И зачем я им  понадобился?  Совесть  моя  была  чиста:  на  нужды
благотворительности я уже подписался. Мне тогда выдали квитанцию, которую  я
хранил в автомобиле, так что, если меня  хотели  оштрафовать  за  превышение
скорости или за остановку в неположенном месте, я, доставая  права,  как  бы
нечаянно  вытаскивал  и  ее   и,   таким   образом,   отделывался   вежливым
предупреждением со стороны блюстителей закона. Скорее всего, подумал  я,  на
мою горничную или кухарку поступил анонимный донос, что у нее не  в  порядке
документы, - такие милые шутки во Франции  не  редкость;  будучи  в  хороших
отношениях с местными полицейскими, которым я на  прощание  всегда  подносил
стакан вина, я и тут не предвидел особых затруднений. Оказалось, однако, что
эта пара (они всегда работали парами) явилась ко мне по совсем другому делу.
     Мы, как водится, поздоровались за руку и  справились  о  здоровье  друг
друга,  а  затем  старший  из  них  -  назывался  он  бригадир   и   обладал
внушительного вида усами - достал из кармана блокнот. Полистав  его  грязным
большим пальцем, он спросил:
     - Говорит вам что-нибудь такое имя: Софи Макдональд?
     - Одну женщину с такой фамилией я знаю, - ответил я осторожно.
     - Мы только что имели телефонный разговор с полицейским  управлением  в
Тулоне. Главный инспектор срочно вызывает вас туда.
     - Зачем? - спросил я. - С миссис Макдональд я знаком еле-еле.
     Я уже решил, что она попала в какую-нибудь историю, по всей вероятности
связанную с опиумом, но не понимал, какое отношение это может иметь ко мне.
     - Это меня не касается. Ваша связь с ней установлена неопровержимо. Она
пять дней не появлялась у себя на квартире, а теперь в  гавани  вытащили  из
воды тело, и полиция имеет основания полагать, что это она. Вам предлагается
опознать ее.
     Я передернулся как от озноба. Впрочем, особенно удивлен я не  был.  При
такой жизни, какую она вела, легко было допустить, что в минуту  упадка  она
покончит с собой.
     - Но ее же ничего не стоит опознать по одежде и по документам?
     - Она была найдена раздетой догола, с перерезанным горлом.
     - Боже милостивый! - произнес я в ужасе. И тут же стал соображать.  Кто
их знает, наверно,  они  могут  потащить  меня  туда  силой,  так  уж  лучше
подчиниться добровольно. - Хорошо. Приеду первым же поездом.
     Я посмотрел расписание и увидел, что поспеваю на поезд,  прибывающий  в
Тулон в  шестом  часу.  Бригадир  сказал,  что  известит  об  этом  главного
инспектора по телефону, и просил меня по приезде тотчас явиться  в  полицию.
Больше я в тот день не работал. Я  сложил  в  саквояж  все,  что  мне  могло
понадобиться, и после второго завтрака поехал на вокзал.

II

     Когда я явился в штаб-квартиру тулонской полиции, меня сразу провели  в
кабинет главного инспектора. Он сидел  за  столом,  грузный,  смуглолицый  и
мрачный  -  видимо,  корсиканец.  Окинув   меня,   вероятно   по   привычке,
подозрительным взглядом,  он  заметил  ленточку  ордена  Почетного  легиона,
которую я  предусмотрительно  приколол  к  петлице;  с  елейной  улыбкой  он
предложил мне сесть и стал многословно  извиняться  за  то,  что  потревожил
столь заслуженного человека. Я в том же  тоне  заверил  его,  что  почту  за
счастье быть ему полезным.  Затем  мы  перешли  к  делу.  Теперь,  когда  он
заговорил, глядя на разложенные перед ним бумаги,  голос  его  опять  звучал
резко и нагловато.
     - История не из приятных. У этой Макдональд была прескверная репутация.
Пьяница, наркоманка, нимфоманка. Спала не только с матросами, а и с местными
подонками тоже. Как это возможно, что человек  вашего  возраста  и  с  вашим
положением был с ней знаком?
     Мне очень хотелось ответить, что это не его дело,  но  я  проштудировал
сотни детективных романов и знал, что дерзить полиции не рекомендуется.
     - Я знал ее очень мало. Познакомился с ней в Чикаго, когда она была еще
девочкой. Позднее она там же вышла замуж  за  вполне  порядочного  человека.
Потом года два назад я  встретил  ее  в  Париже  -  у  нас  оказались  общие
знакомые.
     Я все думал, как  он  вообще  мог  связать  меня  с  Софи,  но  тут  он
пододвинул ко мне какую-то книгу.
     - Найдена в ее комнате. Если вы потрудитесь взглянуть на посвящение, то
согласитесь, что оно едва ли подтверждает ваши слова о том,  что  вы  с  ней
едва знакомы.
     Это был мой роман во  французском  переводе,  тот  самый,  который  она
увидела в витрине и  просила  меня  надписать.  Под  моей  фамилией  стояло:
"Mignonne, allons voir si la rose..." -  первое,  что  тогда  пришло  мне  в
голову. Выглядело это и правда несколько интимно.
     - Если вы думаете, что я был ее любовнико