икодушие и понимание.
     - Я его люблю и хочу, чтобы ему  было  хорошо.  И  знаете,  в  каком-то
смысле я рада, что он уедет. Я хочу, чтобы он вырвался  из  этой  враждебной
атмосферы, и не только ради него хочу, но и ради себя. Я  не  могу  осуждать
людей, которые говорят, что из него ничего не выйдет. Я их за это  ненавижу,
а в глубине души боюсь, как бы они не оказались правы. Но  насчет  понимания
это вы зря. Я абсолютно не понимаю, что ему нужно.
     - Может быть, понимаете не столько разумом, сколько сердцем.  А  почему
бы вам не выйти за него замуж теперь же и не уехать с ним в Париж?
     В ее глазах мелькнула тень улыбки.
     - Я бы с радостью. Но  нет,  не  могу.  И  знаете,  хоть  и  тяжко  это
сознавать, но я почти уверена, что без меня ему  будет  лучше.  Бели  доктор
Нелсон прав и у него  это  действительно  затянувшиеся  последствия  военной
травмы, тогда новая обстановка и новые  интересы,  безусловно,  помогут  ему
вылечиться, а когда он снова придет в равновесие, то  вернется  в  Чикаго  и
станет работать, как все. Я не хочу, чтобы мой муж сидел сложа руки.
     Изабелла получила соответствующее воспитание и твердо усвоила  правила,
которые ей внушали с детства. О деньгах она не думала, потому что ей никогда
не случалось в чем-либо себе  отказывать,  но  инстинктом  чувствовала,  как
много они значат. Деньги - это власть, влияние, общественный вес.  И  вполне
естественно и очевидно, что обязанность мужчины -  их  наживать.  В  этом  и
должна состоять его работа.
     - Меня не удивляет, что вы не понимаете Ларри, - сказал я, - потому что
он, как мне кажется, сам себя не понимает. Если он избегает говорить о своей
цели в жизни, так это, возможно, потому,  что  ясной  цели  у  него  и  нет.
Правда, я его почти не знаю и это только догадки, но что,  если  он  сам  не
знает, чего ищет, и даже не уверен, есть ли чего искать? Может быть, то, что
случилось с ним на войне, начисто лишило  его  душевного  покоя.  Может,  он
стремится к какому-то идеалу,  скрытому  за  туманом  неизвестности,  -  как
астроном ищет звезду, о существовании которой судит только по математическим
вычислениям.
     - Я чувствую, что что-то все время его угнетает.
     - Может быть, собственная душа? Может быть, он сам себя немного боится.
Может быть, не убежден в подлинности того, что смутно прозревает  внутренним
оком.
     - Он иногда  производит  на  меня  такое  странное  впечатление  -  как
лунатик, который вдруг проснулся в каком-то  незнакомом  месте  и  не  может
сообразить, куда  он  попал.  До  войны  он  был  такой  нормальный!  В  нем
чувствовался такой неуемный вкус к жизни! Он был веселый, беззаботный, с ним
было так легко, такой был смешной и милый. Что могло его  до  такой  степени
изменить?
     - Трудно сказать. Иногда какая-нибудь мелочь способна  оказать  на  нас
действие, совершенно несообразное с ее фактическим значением. Все зависит от
обстановки и от нашего настроения в ту минуту. Помню, я как-то в  День  Всех
Святых, французы называют его Днем Поминовения Мертвых,  пошел  к  обедне  в
деревенскую церковь,  которую  немцы  порядком  повредили  во  время  своего
первого вторжения во Францию. Церковь была полна солдат и женщин  в  черном.
На кладбище выстроились рядами низкие деревянные кресты, и, пока шла служба,
торжественная  и  печальная,  женщины  плакали,  да  и  мужчины  тоже,   мне
подумалось, что, может быть, тем, кто лежит под этими крестами,  лучше,  чем
нам, живым. Я поделился этой мыслью с одним знакомым, и он  спросил,  что  я
имею в виду. Объяснить я не мог, и он, конечно же, счел меня идиотом. А  еще
помню, как-то после боя  я  видел  трупы  французских  солдат,  сложенные  в
большую  кучу.   Они   напомнили   мне   марионеток,   которых   прогоревший
актер-кукольник свалил как попало в пыльный угол, потому что они ему  больше
не нужны. И тогда я  подумал  то  самое,  что  вам  сказал  Ларри:  мертвецы
выглядят до ужаса мертвыми.
     Я не хочу внушить читателю, будто нарочно  делаю  тайну  из  того,  что
случилось с Ларри на войне и так сильно его потрясло, с тем чтобы в  удобный
момент эту тайну раскрыть. Вероятнее всего, он так никому и не рассказал  об
этом. Правда, много лет спустя он рассказал одной  женщине,  Сюзанне  Рувье,
которую мы оба знали, про того молодого пилота, который  погиб,  спасая  ему
жизнь. Она пересказала это мне, так что я знаю об этом только из вторых рук,
и ее рассказ, как он мне запомнился, перевожу теперь с французского.  По  ее
словам выходило, что во Франции  Ларри  крепко  подружился  с  одним  малым,
служившим в той же эскадрилье. Имени его Сюзанна не  знала,  помнила  только
шутливую кличку, которой его называл Ларри.
     "Он был небольшого росточку, рыжий, - говорил  Ларри.  -  Ирландец.  Мы
окрестили его Патси. Живчик был, каких мало. Энергия из него  так  и  перла.
Физиономия у него была забавная и ухмылка забавная,  при  одном  взгляде  на
него смех разбирал. Дисциплины  он  не  признавал,  проказничал  напропалую,
начальники его чуть не каждый день распекали. Он не знал, что  такое  страх,
и, побывав на волосок от смерти, только ухмылялся во весь рот, точно в ответ
на хорошую шутку. Но авиатор он был Божьей милостью и в воздухе  проявлял  и
выдержку, и осторожность. Он многому меня научил. Он был чуть постарше  меня
и оказывал мне покровительство. Очень это было смешно, потому что я был выше
его ростом дюймов на шесть и, если б нам случилось сцепиться,  в  два  счета
его уложил бы. Один раз в Париже я так и сделал, потому что он был пьян и  я
боялся, что он влипнет в неприятную историю.
     В эскадрилье я сначала не мог освоиться, боялся, что  буду  хуже  всех,
так он одними насмешками заставил меня поверить в свои силы. Войну он как-то
не принимал всерьез, ненависти к немцам у него не было. Но подраться был  не
прочь и в воздушный бой вступал с превеликим удовольствием. Сбивая  немецкий
аэроплан, он при всем желании не мог в этом усмотреть ничего, кроме  хорошей
шутки. Он был нахальный, отчаянный, беспардонный, но было в нем что-то такое
до того настоящее, что его нельзя было не любить. Отдавал последнее с  такой
же легкостью, как и брал. А если одолеет тебя тоска по родине или страх, как
со мной бывало, сразу заметит, скорчит хитрую рожу и такое скажет, что  живо
приведет тебя в чувство".
     Ларри затянулся трубкой, а Сюзанна молча ждала, что будет дальше.
     "Мы с ним ловчили, чтобы  одновременно  получать  увольнительные,  и  в
Париже он совсем с цепи срывался. Мы здорово проводили там время.  В  начале
марта, в восемнадцатом это было, нас как раз обещали отпустить на  несколько
дней, и мы заранее составили план кампании. Каких только развлечений себе не
придумали! Накануне того  дня  нас  послали  облетать  вражеские  позиции  и
донести обо всем, что увидим. Вдруг откуда ни возьмись несколько  германских
аэропланов, и не успели мы  оглянуться,  как  завязался  бой.  Один  из  них
погнался за мной, но я стал стрелять первым. Хотел проверить, сбил я его или
нет, и тут краем глаза увидел у себя на хвосте второго. Я спикировал,  чтобы
уйти от него, но он мгновенно меня настиг, и я уж думал, что мне крышка;  но
тут Патси коршуном налетел на него и всыпал ему как  следует.  Этого  с  них
хватило, они от нас отстали,  а  мы  повернули  домой.  Мою  машину  здорово
покорежило, я еле дотянул. Патси сел первым. Когда я выбрался из кабины, его
только что вынесли и положили на землю. Ждали санитарную  машину.  При  виде
меня он ухмыльнулся.
     "Дал я тому мерзавцу, что висел у тебя на хвосте", - сказал он.
     "А что с тобой, Патси?" - спросил я.
     "Да пустяки. Он меня малость подбил".
     Он был бледен как смерть. И  вдруг  лицо  его  странно  изменилось.  Он
почувствовал, что умирает, а до этого такая возможность  даже  не  приходила
ему в голову. Он рывком приподнялся - его  не  успели  удержать.  Засмеялся,
сказал: "О черт, надо же" - и упал мертвый. Ему было двадцать  два  года.  В
Ирландии его ждала невеста".
     Через день после моего разговора с Изабеллой я уехал  в  Сан-Франциско,
откуда мне предстояло плыть на Дальний Восток.

                                Глава вторая

I

     С Эллиотом я увиделся только в июне следующего года, когда он приехал в
Лондон. Я спросил про Ларри, попал ли он в конце концов в Париж. Да,  попал.
Раздражение, с каким говорил о нем Эллиот, меня слегка позабавило.
     - Я ведь втайне питал к этому  мальчику  симпатию.  Я  не  осуждал  его
желание провести годик-другой в Париже и был готов служить ему  ментором.  Я
сказал ему, чтобы, как приедет, немедленно меня известил, но о  приезде  его
узнал только из письма Луизы. Я написал ему до  востребования  на  агентство
"Америкен экспресс", такой адрес дала мне Луиза, и пригласил его к  себе  на
обед, чтобы кое с кем познакомить. Для начала я наметил  нескольких  дам  из
франко-американского круга  -  ну,  например,  Эмили  Монтадур  и  Грэси  де
Шато-Гайар. Так знаете, что он мне ответил? Что приехать  не  может,  потому
что не привез с собой ни фрака, ни визитки.
     Эллиот посмотрел на меня в упор, ожидая прочесть на моем лице изумление
и ужас. Убедившись же, что я принял его сообщение спокойно, он  презрительно
вздернул брови.
     - Он ответил мне на листке дешевой бумаги со штампом какого-то  кафе  в
Латинском  квартале.  Я  опять  написал,  просил  дать  мне  знать,  где  он
остановился. Я чувствовал себя обязанным как-то помочь ему ради  Изабеллы  и
еще подумал, что он, может быть, стесняется.  Понимаете,  я  просто  не  мог
поверить, что молодой человек, если он не сумасшедший, мог приехать в  Париж
без вечерних костюмов,  да,  впрочем,  и  в  Париже  есть  вполне  приличные
портные, и я пригласил его на завтрак, сказав, что народу будет совсем мало,
а он, хотите - верьте, хотите - нет, не  только  оставил  без  внимания  мою
просьбу сообщить какой-нибудь адрес, кроме "Америкен экспресс", но  написал,
что днем никогда не завтракает. После этого я поставил на нем крест.
     - Интересно, как он проводит время.
     - Не знаю, да, по правде сказать, и знать не хочу. Боюсь, что  иметь  с
ним дело нежелательно, и со стороны Изабеллы было бы серьезной ошибкой выйти
за него замуж. Ведь, если бы он вел нормальный образ жизни, я  бы  неизбежно
встретил его в баре отеля "Рид", или у Фуке, или еще где-нибудь.
     Я и сам заглядывал иногда в эти фешенебельные рестораны, но  заглядывал
и в другие, и в начале осени того же года как раз провел  несколько  дней  в
Париже по пути в Марсель, откуда собирался отплыть в Сингапур  на  одном  из
пароходов компании Мессажери.  Как-то  вечером  я  обедал  со  знакомыми  на
Монпариасе, а после обеда мы  зашли  в  кафе  "Купол"  выпить  пива.  Обводя
взглядом террасу, я увидел Ларри, он сидел  один  за  мраморным  столиком  и
поглядывал на прохожих, наслаждавшихся вечерней прохладой после душного дня.
Я извинился перед своими спутниками и подошел к нему. При виде меня лицо его
оживилось, он приветливо мне улыбнулся и пригласил присесть,  но  я  сказал,
что не могу, так как я не один.
     - Я просто хотел с вами поздороваться.
     - Вы здесь надолго?
     - Всего на несколько дней.
     - Может быть, позавтракаем вместе завтра?
     - А я думал, вы днем не завтракаете. Он усмехнулся.
     - Понятно, с Эллиотом вы уже виделись. Да, обычно не завтракаю, времени
жалко, выпью  стакан  молока  с  бриошью,  и  все,  но  вас  мне  захотелось
пригласить.
     - Ну что ж.
     Мы сговорились, что на следующий день  встретимся  тут  же,  выпьем  по
аперитиву, а потом позавтракаем где-нибудь поблизости. Я вернулся  к  своему
столу. Мы еще посидели, поговорили, а когда  я  опять  хотел  найти  глазами
Ларри, оказалось, что он уже ушел.

II

     Следующее утро прошло очень приятно. Я поехал в Люксембургский дворец и
провел там час перед некоторыми из своих любимых картин.  Потом  погулял  по
саду, воскрешая воспоминания молодости. Здесь ничего не  изменилось.  Словно
те же  студенты  ходили  парами  по  дорожкам,  горячо  обсуждая  писателей,
волновавших их умы. Словно те же дети катали  те  же  серсо  под  бдительным
надзором тех же нянек. Словно те же старики и те же пожилые женщины в трауре
сидели на скамейках и  обменивались  мнениями  о  ценах  на  мясо  и  кознях
прислуги. Потом я пошел к театру "Одеон", поглядел,  какие  книжные  новинки
выставлены на галереях, и увидел  молодых  людей,  которые  так  же,  как  я
тридцать лет назад, под недовольными  взглядами  продавцов  в  синих  блузах
норовили прочесть возможно больше страниц из книг, недоступных для их тощего
кошелька. Потом по милым  моему  сердцу  невзрачным  улицам  я  выбрался  на
бульвар Монпарнас и так дошел до "Купола".  Ларри^меня  ждал.  Мы  выпили  и
отправились в ресторанчик, где можно было поесть на воздухе.
     Ларри, пожалуй, немного осунулся с тех пор, как я видел его  в  Чикаго,
так что его темные глаза в глубоких глазницах казались  совсем  черными,  но
держался он с тем же самообладанием, удивительным в столь молодом  человеке,
и улыбался так же неотразимо. Когда он заказывал завтрак, я заметил, что по-
французски он говорит свободно и без акцента. Я похвалил его за это.
     - Немножко я знал французский и раньше, - объяснил  он.  -  У  Изабеллы
была гувернантка-француженка, и, когда они жили в  Марвине,  она  заставляла
нас весь день говорить по-французски.
     Я спросил, нравится ли ему Париж.
     - Очень нравится.
     - Вы живете на Монпарнасе?
     - Да, - ответил он после едва заметной паузы, которую я истолковал  как
нежелание высказаться точнее.
     - Эллиота серьезно огорчило, что вы не дали ему никакого адреса,  кроме
"Америкен экспресс".
     Он улыбнулся, но промолчал.
     - Как вы проводите время?
     - Бездельничаю.
     - Читаете?
     - Да, читаю.
     - С Изабеллой переписываетесь?
     - Изредка. Писать письма мы оба ленимся. Она вовсю веселится в  Чикаго.
Будущей осенью они с тетей Луизой приедут к Эллиоту погостить.
     - Рад за вас.
     - Изабелла, по-моему, никогда не была в Париже. Забавно  будет  все  ей
здесь показать.
     Он расспросил меня о моем путешествии в Китай  и  слушал  мои  рассказы
внимательно, но навести разговор на него  самого  мне  не  удалось.  Он  так
упорно отмалчивался, что я  поневоле  заключил,  что  пригласил  он  меня  с
единственной целью побыть в моем обществе, это было и лестно,  и  непонятно.
Не успели мы допить кофе, как он подозвал официанта, расплатился и встал.
     - Ну, мне надо бежать.
     Мы расстались. Ничего нового я о нем так и не узнал  и  больше  его  не
видел.

III

     Когда миссис Брэдли с Изабеллой уже весной, раньше, чем было  намечено,
приехали к Эллиоту в гости, меня в  Париже  не  было;  и  снова  я  вынужден
призвать на помощь воображение, рассказывая  о  том,  что  произошло  за  те
несколько недель, что они там провели.  Пароход  доставил  их  в  Шербур,  и
Эллиот, любезный, как всегда, встретил их на пристани. Они прошли таможенный
досмотр. Поезд тронулся. Эллиот не без самодовольства сообщил, что нанял для
них очень хорошую горничную, и, когда миссис Брэдли сказала, что это лишнее,
что горничная им не нужна, он строго отчитал ее:
     - Что это такое в самом  деле,  Луиза,  не  успела  приехать,  как  уже
споришь. Без горничной вам не обойтись, и Антуанетту я  нанял,  заботясь  не
только о вас, но и о себе. Для меня очень важно, как вы будете выглядеть.
     Он окинул их дорожные костюмы неодобрительным взглядом.
     - Вы, конечно, захотите накупить новых платьев. По зрелом размышлении я
решил, что лучше всего вам подойдет Шанель.
     - Раньше я всегда одевалась у Борта, - сказала миссис Брэдли.
     Он пропустил ее слова мимо ушей.
     - Я сам переговорил с Шанель, и мы условились, что вы будете там завтра
в три часа. Затем шляпы. Тут я рекомендую Ребу.
     - Я не хочу много тратить, Эллиот.
     - Знаю. Все расходы я беру на себя. Вы должны быть одеты так,  чтобы  я
мог вами гордиться. И еще вот что, Луиза, я  подготовил  для  вас  несколько
интересных вечеров, и я говорю моим друзьям, что  Мирон  был  послом  -  он,
конечно, и был бы послом, проживи он немного дольше, а звучит это эффектнее.
Вероятно, речь об этом и не зайдет, но я решил тебя предупредить.
     - Чудак ты, Эллиот.
     - Вовсе нет. Я знаю жизнь. И знаю,  что  вдова  посла  в  глазах  людей
значит больше, чем вдова советника посольства.
     Когда  показался  Северный   вокзал,   Изабелла,   стоявшая   у   окна,
воскликнула:
     - А вот и Ларри!
     Едва поезд остановился, она  соскочила  на  платформу  и  побежала  ему
навстречу. Он обнял ее.
     - Откуда он узнал о вашем приезде? - ледяным тоном спросил Эллиот.
     - Изабелла послала ему телеграмму с парохода.
     Миссис Брэдли расцеловала его,  а  Эллиот  волей-неволей  протянул  ему
руку. Было десять часов вечера.
     - Дядя Эллиот, можно Ларри прийти к нам завтра ко второму  завтраку?  -
Изабелла повисла у Ларри на руке, лицо ее светилось, глаза сияли.
     - Я был бы очень рад, но он дал мне понять, что днем не завтракает.
     - Ну, завтра позавтракает, правда, Ларри?
     - Правда, - улыбнулся он.
     - Тогда милости прошу к часу дня.
     Он  снова  протянул  руку,  как  бы  прощаясь,  но  Ларри  ответил  ему
откровенной усмешкой.
     - Я помогу с багажом и приведу вам такси.
     - Мой автомобиль ждет, а о багаже позаботится  мой  лакей,  -  произнес
Эллиот с достоинством.
     - Чудесно. Тогда можно ехать. Бели для меня найдется место, я  доеду  с
вами до вашего дома.
     - Да, Ларри, обязательно, - сказала Изабелла.
     Они пошли по перрону рядом,  а  Эллиот  с  сестрой  чуть  позади.  Лицо
Эллиота выражало холодное осуждение.
     - Quelles manieres {Какие манеры (франц.).}, - пробормотал  он,  ибо  в
некоторых случаях считал уместным выражать свои чувства по-французски.
     На следующее утро в одиннадцать часов он  закончил  свой  туалет  (рано
вставать он не любил), после чего через  своего  лакея  Жозефа  и  горничную
Антуанетту послал сестре записку с просьбой прийти в библиотеку побеседовать
без помехи. Когда она пришла, он старательно прикрыл дверь, закурил папиросу
в очень длинном агатовом мундштуке и сел.
     - Насколько я понял, Ларри и  Изабелла  все  еще  считаются  женихом  и
невестой?
     - Как будто так.
     - К сожалению, я могу тебе  сообщить  о  нем  мало  хорошего.  -  И  он
рассказал сестре, как готовился  ввести  Ларри  в  общество,  как  собирался
устроить  его  подобающим  образом.  -  Я  даже  присмотрел  одну   холостую
квартирку, которая подошла бы ему  как  нельзя  лучше.  Ее  снимает  молодой
маркиз де Ретель,  но  он  хотел  ее  сдать  от  себя,  потому  что  получил
назначение в посольство в Мадриде.
     Но Ларри отклонил его предложение, ясно дав понять, что в его помощи не
нуждается.
     - Какой смысл приезжать в Париж, если не хочешь взять от Парижа то, что
он может дать, - это выше моего понимания. Мне  неизвестно,  где  и  как  он
проводит время. По-моему, он ни с кем не знаком.  Вы  хоть  знаете,  где  он
живет?
     - Он дал только этот адрес - "Америкен экспресс".
     - Как коммивояжер или школьный учитель на каникулах. Я не удивился  бы,
узнав, что он живет с какой-нибудь гризеткой в студии на Монмартре.
     - Эллиот!
     - А как иначе объяснить, что он  скрывает  свое  местожительство  и  не
желает общаться с людьми своего круга?
     - Не похоже это на Ларри. А вчера разве тебе не показалось, что он чуть
не больше прежнего влюблен в Изабеллу? Не мог бы он так притворяться.
     Эллиот только пожал плечами, как бы говоря, что мужскому коварству  нет
предела.
     - А как там Грэй Мэтюрин, еще не отступился?
     - Он женился бы на Изабелле хоть завтра, если б она согласилась.
     И тут миссис Брэдли рассказала, почему они приехали  в  Европу  раньше,
чем предпо