м, то ошибаетесь.
     - Это меня не интересует, - сказал он и, вдруг подмигнув, добавил: -  К
тому же, не в обиду вам будь сказано, судя  по  тому,  что  я  слышал  о  ее
склонностях, вы, пожалуй, были не в ее вкусе.
     Но всякому ясно, что постороннюю женщину вы бы не назвали mignonne.
     - Эта строчка,  господин  комиссар,  начало  знаменитого  стихотворения
Ронсара, чьи стихи, конечно же, известны такому образованному и  культурному
человеку, как вы. А написал  я  ее,  потому  что  был  уверен,  что  ей  это
стихотворение известно и она вспомнит дальнейшие строки и, возможно, поймет,
что жизнь, которую она ведет, мягко выражаясь, недостойна.
     - Ронсара я, разумеется, читал в школе, но теперь я  по  горло  завален
работой и признаюсь, тех строк, о которых вы говорите, что-то не припоминаю.
     Я прочел ему первую строфу и, отлично понимая, что он даже имя  Ронсара
слышит первый раз в жизни, не опасался, что он может вспомнить  и  последнюю
строфу, которую едва ли можно истолковать как призыв к праведной жизни {*}.
     {* Пойдем, возлюбленная, взглянем
     На эту розу, утром ранним
     Расцветшую в саду моем.
     Она, в пурпурный шелк одета,
     Как ты, сияла в час рассвета
     И вот уже увяла днем.
     В лохмотьях пышного наряда -
     О, как ей мало места надо!
     Она мертва, твоя сестра.
     Пощады нет, мольба напрасна.
     Когда и то, что так прекрасно,
     Не доживает до утра.
     Отдай же молодость веселью!
     Пока зима не гонит в келью,
     Пока ты вся еще в цвету.
     Лови летящее мгновенье -
     Холодной вьюги дуновенье,
     Как розу, губит красоту.

                     Перевод В. Левика.}

     - Она, видимо, была не без образования. Мы нашли в ее комнате с десяток
детективных романов и несколько книжек со стихами. Там был Бодлер, и  Рембо,
и еще на английском языке какой-то Элиот. Он что, известный поэт?
     - Очень.
     - У меня времени нет читать стихи. Да я по-английски и не  читаю.  Если
он хороший поэт, жаль, что он не писал по-французски, чтобы его могли читать
образованные люди.
     Я представил себе, как мой главный инспектор читает "Бесплодную землю",
и мысленно порадовался. Вдруг он  перебросил  мне  через  стол  любительский
снимок.
     - Это кто, вы не знаете?
     Я сразу узнал Ларри. Он был в купальных  трусах,  и  я  догадался,  что
снимок сделан в то лето, когда он приезжал к Изабелле и Грэю в Динар. Первым
моим побуждением было сказать: "Не знаю" - меньше всего мне хотелось,  чтобы
Ларри оказался замешан в эту гадостную историю;  но  я  подумал,  что,  если
полиция дознается, кто это, мои слова могут  быть  истолкованы  как  желание
что-то скрыть.
     - Это Лоренс Даррел, американский гражданин.
     - Единственная фотография, найденная среди вещей этой женщины. В  каких
они были отношениях?
     - Они росли в одном и том же городке под Чикаго. Друзья детства.
     - Но это снимок  недавний,  сделан,  как  я  подозреваю,  на  одном  из
курортов на севере или на западе Франции. Где именно -  это  мы  узнаем  без
труда. Кто он такой, этот человек?
     - Писатель, - ответил я храбро. Инспектор чуть вздернул мохнатые брови,
из чего я  заключил,  что  люди  моей  профессии  в  его  глазах  отнюдь  не
безупречны по части нравственности. - Человек со средствами,  -  добавил  я,
чтобы прибавить Ларри респектабельности.
     - А где он сейчас?
     Опять я хотел сказать, что не знаю, и опять решил, что это  может  хуже
запутать дело. У французской полиции, может быть, немало  грехов,  но  найти
нужного им человека они умеют быстро.
     - Он живет в Санари.
     Инспектор поднял голову, явно заинтересованный.
     - Где?
     Я помнил, что в конце  нашего  последнего  парижского  разговора  Ларри
сказал, что Опост Котте сдал ему свой домик, и, вернувшись  к  Рождеству  на
Ривьеру, написал ему, приглашая к себе погостить, но Ларри, как и  следовало
ожидать, отказался. Я дал инспектору его адрес.
     - Позвоню в Санари и прикажу, чтобы его доставили сюда.  Пожалуй,  есть
смысл допросить его.
     Было ясно как день, что инспектор готов заподозрить Ларрн  в  убийстве,
но меня это только насмешило. Я был уверен, что ему ничего не стоит доказать
свою полную непричастность к этому делу. Я  попросил  инспектора  рассказать
мне все, что известно о страшной гибели Софи,  но  он  мог  только  добавить
кое-какие подробности к тому, что я уже знал. Тело  вытащили  на  берег  два
рыбака. "Раздетой догола" было романтической гиперболой  моего  сен-жанского
полицейского. Убийца оставил ей поясок и лифчик. Если она была одета так же,
как в день нашей последней встречи, значит, он стянул с нее только свитер  и
брючки. Опознать ее  оказалось  невозможно,  и  полиция  дала  объявление  в
местной газете. В ответ на него в полицию явилась женщина, державшая в одном
из  глухих  переулков  меблированные  комнаты,  куда  мужчинам   разрешалось
приводить женщин и мальчиков. Она служила в полиции и поставляла сведения  о
том, кто у нее бывает и зачем. Несчастную Софи,  оказывается,  выставили  из
гостиницы на набережной, где она жила, когда мы с ней виделись,  -  даже  ко
всему притерпевшийся владелец не выдержал столь скандального поведения.  Она
попросила ту женщину сдать ей спальню с крошечной  гостиной.  Это  помещение
выгоднее было сдавать на короткое время, по два-три раза  в  ночь,  но  Софи
предложила хорошую плату, и хозяйка согласилась брать с нее помесячно. И вот
она явилась в полицию и рассказала, что ее жиличка уже  несколько  дней  как
отсутствует. Она не тревожилась, решила, что та отлучилась в Марсель  или  в
Вильфранш, куда прибыли  корабли  британского  торгового  флота  -  в  таких
случаях туда слетаются женщины, молодые и старые,  со  всего  побережья;  но
потом она прочла объявление в газете и подумала, не о  ее  ли  жиличке  идет
речь. Ей показали тело,  и  она  после  минутного  колебания  признала  Софи
Макдональд.
     - Но раз тело уже опознано, зачем вы обратились ко мне?
     - Мадам Белле - честнейшая женщина и с безупречной репутацией, - сказал
инспектор, - но у нее могли быть  свои,  неизвестные  нам  причины  опознать
покойную; да и вообще я считаю, что тут требуются показания  кого-то  из  ее
личных знакомых, так будет вернее.
     - Как вы думаете, есть у вас шансы  изловить  убийцу?  Инспектор  пожал
грузными плечами.
     - Мы, конечно, ведем расследование. Мы уже опросили целый ряд лиц в тех
притонах, где она бывала. Ее мог убить из ревности какой-нибудь матрос,  уже
отбывший отсюда со своим кораблем, или какой-нибудь бандит, позарившийся  на
ее деньги. Как выяснилось, она всегда имела при себе  некую  сумму,  которая
такого человека могла прельстить. Возможно, кое-кто и знает, на  кого  может
пасть подозрение, но из тех людей, среди которых она вращалась, едва ли  кто
назовет подозреваемого, разве что выскажется в его защиту. При том, с  какой
швалью она зналась, такого конца вполне можно было ожидать.
     Сказать на это мне было нечего. Инспектор просил меня прийти  завтра  к
девяти часам утра, он к тому времени успеет порасспросить "того господина  с
фотографии", а затем полицейский проводит нас в морг.
     - А как насчет похорон?
     - Если после опознания тела вы, как  друзья  покойной,  пожелаете  сами
похоронить ее и взять на себя сопряженные с этим расходы, вам  будет  выдано
соответствующее разрешение.
     - Говорю с уверенностью и за себя, и за мистера Даррела, мы  бы  хотели
получить его как можно скорее.
     - Вполне вас  понимаю.  Это  печальная  история,  и  желательно,  чтобы
несчастная женщина была предана земле без проволочек. Кстати говоря, у  меня
имеется карточка отличного гробовщика, он вам все это устроит  быстро  и  за
умеренную плату. Я напишу на ней несколько слов, чтобы он отнесся  к  вам  с
должным вниманием.
     Я не сомневался, что  из  суммы,  которую  я  заплачу,  ему  достанутся
комиссионные, однако тепло поблагодарил его и, когда он почтительно проводил
меня до двери, сразу направился по указанному на карточке адресу. Похоронных
дел мастер был понятлив и деловит. Я выбрал гроб, не самый дешевый, но и  не
самый дорогой, принял предложение достать для меня пару венков  у  знакомого
владельца  цветочного  магазина  -  "чтобы  избавить   мсье   от   тягостной
обязанности и из уважения к покойнице", как он выразился, -  и  договорился,
что катафалк подадут к мертвецкой на следующий день в два часа.  Я  невольно
отдал дань его деловой хватке, когда он сообщил мне,  что  насчет  могилы  я
могу не беспокоиться, он сделает все, что нужно, и, более того, "мадам, надо
полагать, была протестантка", так он позаботится о том,  чтобы  на  кладбище
нас встретил пастор и отслужил заупокойную службу. Но поскольку я иностранец
и он видит меня впервые,  я,  разумеется,  не  буду  в  претензии,  если  он
попросит меня о любезности - внести  задаток.  Цену  он  заломил  неожиданно
высокую - видимо, с тем расчетом, что я буду торговаться,  и,  когда  я  без
дальних слов достал чековую книжку  и  выписал  чек,  был  явно  удивлен  и,
кажется, даже слегка разочарован.
     Я снял номер в гостинице и на следующее утро опять  пришел  в  полицию.
Меня попросили обождать, а через некоторое время предложили пройти в кабинет
главного инспектора. Там, на том же стуле,  на  котором  я  сидел  накануне,
сидел  Ларри,  очень  серьезный  и  убитый.  Инспектор  приветствовал   меня
сердечно, как родного брата после долгой разлуки.
     - Ну вот, mon cher monsieur,  ваш  друг  как  нельзя  более  откровенно
ответил на все вопросы, которые я задал ему по  долгу  службы.  У  меня  нет
оснований не верить его заявлению, что он не видел  эту  несчастную  женщину
уже восемнадцать месяцев. Он вполне, удовлетворительно отчитался в том,  где
провел последнюю неделю, а также объяснил,  каким  образом  его  снимок  был
найден в ее комнате. Снимок этот был сделан в Динаре и  оказался  у  него  в
кармане, когда он как-то с ней завтракал. Из Санари о  нем  поступили  самые
благоприятные сведения, да я и сам, скажу  без  ложной  скромности,  неплохо
разбираюсь в людях; я убежден, что  он  неспособен  на  преступление  такого
рода. Я решился высказать вашему другу сожаление, что  женщина,  которую  он
знал с детства, пользовавшаяся всеми преимуществами, которые дает нормальная
семейная жизнь, так плохо кончила. Но такова жизнь. А теперь, господа,  один
из моих людей проводит вас в морг, и, после того как вы опознаете  тело,  вы
вольны проводить время как вам угодно. Советую  вам  сытно  позавтракать.  У
меня тут имеется карточка лучшего тулонского ресторана, я напишу на ней пару
слов, и это обеспечит вам  самое  внимательное  обслуживание.  После  такого
тягостного переживания хорошая бутылка вина обоим вам будет полезна.
     Теперь доброжелательство исходило  от  него,  как  сияние.  Полицейский
привел нас в морг. В этом учреждении дела шли не слишком бойко.  Всего  один
стол был занят. Мы подошли  к  нему,  и  служитель  откинул  край  простыни,
прикрывавший голову. Зрелище было не из приятных.  Морская  вода  уничтожила
завивку, и крашеные серебристые волосы  волглыми  прядками  облепили  череп.
Лицо отвратительно раздулось, на него  было  жутко  смотреть,  но  это,  без
всякого сомнения, было лицо Софи. Служитель стянул простыню пониже и показал
нам то, чего мы предпочли бы не видеть: страшную рану на шее, от уха до уха.
     Мы вернулись в полицию. Инспектор был занят, но мы сказали то,  что  от
нас требовалось, его  помощнику;  тот  вышел  и  скоро  вернулся  с  нужными
бумагами. Мы отнесли их гробовщику.
     - Теперь пойдем выпьем, - сказал я.
     Ларри не проронил ни слова с тех пор, как мы ушли от инспектора, только
когда мы вернулись в полицию,  подтвердил,  что  опознал  в  покойнице  Софи
Макдональд. Я повел его на набережную, в тот кабачок, где мы  с  ней  сидели
около года назад. Дул сильный мистраль, и вода в гавани,  обычно  спокойная,
была вся в клочьях белой пены. Рыбачьи лодки покачивались у причалов. Солнце
ярко светило,  и,  как  всегда  во  время  мистраля,  все  вокруг  приобрело
необычайную  отчетливость,  словно  увиденное  в   хорошо   отрегулированный
бинокль. Пульсирующая сила, разлитая в этой картине, била по нервам. Я выпил
бренди с содовой, Ларри же не притронулся  к  своему  стакану.  Он  сидел  в
хмуром молчании, и я не тревожил его.
     Через некоторое время я посмотрел на часы.
     - Пошли, поедим чего-нибудь, - сказал я. - Нам к двум часам надо быть в
мертвецкой.
     - Да, я голоден. Я утром не поел.
     Судя по тому, как выглядел инспектор, он знал толк в  еде,  и  я  повел
Ларри в рекомендованный им ресторан. Я помнил, что Ларри почти не ест  мяса,
и заказал омлет и жареного омара, потом попросил  карту  вин  и,  опять-таки
следуя совету инспектора, выбрал одну из  лучших  марок.  Вино  принесли,  я
налил Ларри полный стакан.
     - Пейте, и никаких гвоздей, - сказал я. - Может, оно вам подскажет тему
для разговора.
     Он послушно осушил стакан.
     - Шри Ганеша  говорил,  что  молчание  -  тоже  беседа,  -  заметил  он
негромко.
     - Это приводит на ум веселое сборище высокообразованных  преподавателей
Кембриджского университета.
     - Боюсь, вам придется одному расплачиваться за эти похороны,  -  сказал
он. - У меня нет денег.
     - Не возражаю, - отвечал я и вдруг понял, что кроется за его словами. -
Неужели вы в самом деле совершили эту глупость?
     Он чуть  помедлил  с  ответом.  В  глазах  его  мелькнул  знакомый  мне
насмешливый огонек.
     - Неужели расстались со своими деньгами?
     - Оставил себе только на что дожить, пока не прибыл мой пароход.
     - Какой еще пароход?
     - В Санари в соседнем со мной доме живет агент  линии  грузовых  судов,
которые курсируют между Ближним  Востоком  и  Нью-Йорком.  Ему  сообщили  по
телеграфу из Александрии, что с одного судна, скоро прибывающего в  Марсель,
пришлось списать двух  заболевших  матросов,  и  предложили  подыскать  двух
человек на их место. Мы с ним приятели, и он обещал меня взять. На  прощание
я подарю ему мой старый "ситроен". Когда я взойду на судно, у меня не  будет
ничего, кроме той одежды, что на мне, и чемодана с кое-какими вещами.
     - Что ж, деньги ваши и дело ваше. Вы свободны в своих поступках.
     - Свободен, вот это верно.  Никогда  еще  мне  не  было  так  хорошо  и
спокойно. В Нью-Йорке получу  жалованье,  будет  на  что  жить,  пока  найду
работу.
     - А как ваша книга?
     - Книга? Закончена и напечатана. Я составил список тех, кому просил  ее
послать, на днях получите.
     - Спасибо.
     Говорить было как будто не о чем, и  мы  доели  завтрак  в  дружелюбном
молчании. Я заказал кофе. Ларри закурил трубку,  я  -  сигару,  Я  задумчиво
смотрел на него. Почувствовав  мой  взгляд,  он  глянул  на  меня  и  лукаво
подмигнул.
     - Если  вам  очень  хочется  сказать  мне,  что  я  круглый  идиот,  не
стесняйтесь, я не обижусь.
     - Нет, такого желания у меня нет. Я только подумал,  что,  может  быть,
ваша жизнь сложилась бы более гармонично, если бы вы женились  и  обзавелись
семьей, как все люди.
     Он улыбнулся. Я, наверно, уже раз двадцать упоминал, какая  чудесная  у
него была улыбка - милая, доверчивая, уютная, отражавшая всю его подкупающую
прямоту и правдивость; и все же я должен упомянуть о ней еще раз, потому что
сейчас в ней было вдобавок что-то ласковое и грустное.
     - Теперь уже поздно. Из всех женщин,  которых  я  встречал,  я  мог  бы
жениться только на бедной Софи.
     Я изумился.
     - И вы это говорите после всего, что случилось?
     - У нее была удивительная душа - пылкая, добрая, устремленная ввысь.  У
нее были высокие идеалы. Даже в том, как она  под  конец  рвалась  навстречу
гибели, было какое-то трагическое величие.
     Я помолчал, не зная, как отнестись к этим странным суждениям.
     - Почему же вы еще тогда, раньше, на ней не женились?
     - Она была ребенком. Сказать по правде, когда я ходил в дом к ее деду и
мы с ней читали стихи под старым вязом, я и сам не понимал, сколько  в  этой
угловатой девочке заложено душевной красоты.
     Я с удивлением отметил про себя, что он даже не упомянул  об  Изабелле.
Не мог же он забыть, что был  с  ней  помолвлен.  А  раз  так,  значит,  он,
очевидно, не придавал этому эпизоду никакого значения, считал, что  оба  они
были слишком молоды, сами не знали, чего хотят. Я был  готов  поверить,  что
ему ни разу даже в голову не пришло,  что  она  с  тех  самых  пор  по  нему
страдает.
     Нам пора было двигаться. Мы дошли до площади, где  Ларри  оставил  свой
автомобиль, теперь уже порядком обветшавший, и поехали  в  морг.  Похоронных
дел мастер оказался на высоте.  Под  безоблачным  небом,  на  резком  ветру,
гнувшем кладбищенские кипарисы, вся  процедура  совершилась  без  сучка  без
задоринки и от  этого  показалась  еще  ужаснее.  Когда  все  кончилось,  он
сердечно пожал нам руки.
     - Ну вот, господа, надеюсь, вы довольны. Все сошло отлично.
     - Отлично, - подтвердил я.
     - Прошу мсье не забыть, что я всегда к его услугам,  если  потребуется.
Обслуживаем и загородных клиентов.
     Я поблагодарил его. У ворот кладбища Ларри спросил, нужен ли он мне еще
зачем-нибудь.
     - Да нет.
     - Я бы хотел как можно скорее вернуться в Санари.
     - Забросьте меня сначала в мою гостиницу, ладно?
     По дороге мы не сказали  ни  слова.  Он  подвез  меня  к  подъезду,  мы
простились, и он укатил. Я заплатил по счету, собрал саквояж и взял такси на
вокзал. Мне тоже хотелось поскорее уехать.

III

     Через несколько дней я выехал в Англию. По пути я  не  собирался  нигде
останавливаться, но после  того,  что  случилось,  мне  захотелось  повидать
Изабеллу, и я решил на сутки задержаться в Париже. Я послал  ей  телеграмму,
справляясь, могу ли в такой-то день прийти часа в четыре и  остаться  у  них
пообедать, и, прибыв в свою гостиницу, нашел там ответную  записку:  обедают
они с Грэем в гостях, но она будет рада, если  я  зайду,  только  не  раньше
половины шестого, а то у нее примерка.
     Было холодно, то и дело принимался идти дождь, и я  подумал,  что  Грэй
навряд ли поехал в Мортфонтен играть в гольф и сидит дома. Это не входило  в
мои планы, я хотел застать  Изабеллу  одну,  но  первые  же  ее  слова  меня
успокоили: Грэй в клубе путешественников, играет в бридж.
     - Я ему велела не засиживаться там, если  он  хочет  вас  повидать,  но
обедать мы приглашены к девяти, значит, можно ехать к половине десятого, так
что время поболтать у нас будет. Мне много чего надо вам рассказать.
     Они уже договорились о сдаче  квартиры,  распродажа  коллекций  Эллиота
состоится через две недели. Им хочется на ней присутствовать, так  что  пока
они перебираются в "Риц". А потом - домой в Америку. Изабелла решила продать
все, кроме современных картин, которые висели у Эллиота в Антибе.  Сама  она
ими не дорожила, но рассудила, и вполне правильно, что они ей  пригодятся  в
их новом жилище - для престижа.
     - Жаль, что дядя Эллиот не держался  более  передовых  взглядов  -  ну,
знаете, Пикассо, Матисс, Руо. То, что он собрал, конечно, по-своему неплохо,
но боюсь, как бы оно не показалось старомодным.
     - На этот счет вы можете не беспокоиться. Через несколько лет  появятся
новые  художники,  и  Пикассо  с  Матиссом  уже  будут  казаться  не   более
современными, чем ваши импрессионисты.
     У Грэя деловые переговоры близятся к концу, сообщила  она,  ее  капитал
позволит   ему   вступить   в   одну   процветающую   компанию   на   правах
вице-президента. Компания связана с нефтью, и жить они будут в Далласе.
     - Первым делом нужно будет  подыскать  подходящий  дом.  Обязательно  с
садом, чтобы Грэю  было  где  копаться  после  работы,  и  с  очень  большой
гостиной, чтобы я могла устраивать приемы.
     - А мебель Эллиота вы не хотите