.
     - Я считаю, что это к лучшему, Изабелла, - сказал Эллиот. - Я готов был
с этим примириться, но никогда не сочувствовал  вашему  браку.  Он  тебе  не
пара, а уж его поведение в Париже ясно доказывает, что  из  него  не  выйдет
ничего путного. С твоей  внешностью,  с  твоими  связями  ты  вполне  можешь
рассчитывать на что-нибудь получше. По-моему, ты поступила очень разумно.
     Миссис Брэдли бросила на нее взгляд, исполненный тревоги.
     - Ты не ради меня это сделала, Изабелла?
     Изабелла решительно помотала головой.
     - Нет, мамочка, я это сделала исключительно ради себя.

VI

     Я между тем вернулся с Востока и на время поселился в  Лондоне.  Как-то
утром, недели через две после описанных  событий,  мне  позвонил  Эллиот.  Я
удивился, услышав его голос, - обычно он приезжал в Англию только  к  самому
концу сезона. Он сообщил мне, что миссис Брэдли с Изабеллой тоже здесь, и не
зайду ли я к  ним  сегодня  в  шесть,  мне  будут  рады.  Остановились  они,
разумеется, в отеле "Кларидж". Я в  то  время  жил  неподалеку  и  не  спеша
добрался до отеля пешком - по Парк-лейн и дальше,  тихими,  чинными  улицами
Мэйфэра. Эллиот занимал свой всегдашний  номер  "люкс".  Стены  в  нем  были
обшиты панелями цвета сигарных ящиков, комнаты обставлены  роскошно,  но  не
кричаще. Эллиота я  застал  одного:  мать  с  дочерью  ездят  по  магазинам,
вернутся с минуты на минуту. Он сразу рассказал мне, что Изабелла  разорвала
свою помолвку с Ларри.
     Эллиот, исповедовавший несколько  романтические  и  чисто  традиционные
взгляды на то, как людям следует себя вести в тех или иных  обстоятельствах,
был сбит с толку. Ларри, мало того что явился к завтраку на  следующий  день
после разрыва, вообще держался так,  словно  положение  не  изменилось.  Был
по-прежнему любезен, внимателен и сдержанно весел.  С  Изабеллой  обращался,
как всегда,  по-товарищески  ласково.  Не  похоже  было,  что  он  издерган,
расстроен или убит горем. Да и сама Изабелла не казалась удрученной. На  вид
она была все так же жизнерадостна, так же беззаботно смеялась и шутила, хотя
только что круто и, конечно же, с болью душевной изменила свою жизнь. Эллиот
ничего не понимал. Из их  разговора  он  заключил,  что  они  не  собираются
отменять намеченные на ближайшее время развлечения. При  первом  же  удобном
случае он заговорил об этом с сестрой.
     - Это неприлично, - заявил он. - Нельзя им всюду появляться вместе  как
жениху с невестой. Ларри, видно, совсем уж ничего не смыслит. А Изабеллу это
ставит в невыгодное положение. Взять хотя  бы  Фодерингема,  этого  молодого
человека из британского посольства. Он явно увлечен Изабеллой; у  него  есть
средства, и связи отличные; знай он, что  путь  свободен,  он  бы,  по  всей
вероятности, сделал предложение. Мой тебе совет, поговори  на  этот  счет  с
Изабеллой.
     - Дорогой мой, Изабелле двадцать лет, и она научилась очень ловко и без
всякой грубости намекать мне, что я суюсь не в свое дело.  Поверь,  вести  с
ней такие разговоры нелегко.
     - Значит, ты плохо ее воспитала, Луиза. А дело это, между  прочим,  как
раз твое.
     - Вот уж с чем она бы наверняка не согласилась.
     - Не испытывай моего терпения, Луиза.
     - Если б у тебя, мой  милый,  была  взрослая  дочь,  ты  бы  знал,  что
справиться с брыкливым бычком куда легче. А уж понять, что у нее  на  уме...
нет, спокойнее притворяться наивной старой дурой, какой она,  скорее  всего,
меня и считает.
     - Но ты хоть расспросила ее?
     - Пробовала. А она только смеется и говорит, что рассказывать нечего.
     - Она как, очень обескуражена?
     - Говорю тебе, не знаю. Могу только сказать, что ест  она  за  двоих  и
спит как младенец.
     - Помяни мое слово, если ты не вмешаешься, они в один  прекрасный  день
сбегут и поженятся и слова никому не скажут.
     Миссис Брэдли позволила себе улыбнуться.
     - Тебе, наверно, утешительно думать, что сейчас мы находимся в  стране,
где  незаконные  связи  всячески  поощряются,   а   брак   обставлен   уймой
препятствий.
     -  Так  и  должно  быть.  Брак  -  дело  серьезное.  На  нем   зиждется
благополучие семьи и прочность государства. Но престиж брака можно сохранить
лишь в том случае, если  внебрачные  отношения  не  только  поощрять,  но  и
санкционировать. Проституция, милая Луиза...
     - Хватит, Эллиот, - перебила она. - Меня не интересуют твои взгляды  на
социальную и моральную ценность блуда в каком бы то ни было виде.
     И тогда он выдвинул  план,  который  положил  бы  конец  беспрестанному
общению между Изабеллой и Ларри, столь оскорблявшему его  чувство  приличия.
Парижский сезон подходит к концу, все стоящие люди готовятся отбыть на  воды
или в Довилль, прежде чем разъехаться  на  остаток  лета  по  своим  родовым
замкам в Турени, Анжу или Бретани. Обычно Эллиот уезжал  в  Лондон  в  конце
июня, но семейное чувство было в нем живо, а любовь к  сестре  и  племяннице
непритворна; в угоду им он уже совсем было решил пожертвовать собой и пожить
еще в Париже даже тогда, когда Париж опустеет; теперь же  ему  представилась
приятная  возможность  услужить  другим,  не  отказываясь   от   собственных
привычек. Вот он и предложил миссис Брэдли немедля им всем троим  поехать  в
Лондон, где сезон еще в разгаре и где  новые  знакомства  и  новые  интересы
отвлекут мысли Изабеллы от тягот  ее  двусмысленного  положения.  В  газетах
писали, что в Лондоне сейчас  находится  лучший  специалист  по  диабету,  и
миссис Брэдли  захотела  ему  показаться;  этим  легко  будет  объяснить  их
поспешный отъезд, а также побороть возможное нежелание Изабеллы расстаться с
Парижем. Миссис Брэдли этот  план  понравился.  Она  устала  тревожиться  об
Изабелле, не понимая, правда ли та весела  и  беззаботна  или  же  уязвлена,
разгневана, грустна, но храбрится и скрывает  свои  чувства.  Миссис  Брэдли
могла только согласиться с Эллиотом, что  посмотреть  новых  людей  и  новые
места будет Изабелле полезно.
     Эллиот стал без промедления названивать по телефону и, когда  Изабелла,
после дня, проведенного с Ларри в Версале, вернулась домой, уже мог сообщить
ей, что знаменитый врач согласился принять ее мать через три дня, что  номер
"люкс" в "Кларидже"  заказан  и  послезавтра  они  выезжают.  Миссис  Брэдли
внимательно наблюдала за дочерью, пока Эллиот не без самодовольства  излагал
ей эти новости, но та и бровью не повела.
     - До чего же я рада,  что  ты  пойдешь  к  этому  доктору,  мамочка!  -
вскричала  она  с  обычной  своей  экспансивностью.  -  Ну  конечно,   такую
возможность нельзя упускать. И Лондон посмотреть мне ужасно хочется. Мы  там
сколько пробудем?
     - Возвращаться в Париж нет смысла, - сказал Эллиот. - Через неделю  тут
уже не будет ни души. Я хочу, чтобы вы прожили у меня в "Кларидже" до  конца
лондонского сезона. В июле всегда бывает  несколько  больших  балов,  ну  и,
кроме того, конечно, Уимблдон. А потом гудвудские скачки и регата в Каусе. Я
не сомневаюсь, что Эллингемы рады будут  пригласить  нас  на  свою  яхту,  а
Бантоки всегда ездят целой компанией в Гудвуд.
     Изабелла выразила полный восторг, и миссис Брэдли успокоилась. О  Ларри
она, похоже, и не вспомнила.
     Эллиот как раз успел рассказать мне  все  это,  когда  явились  мать  с
дочерью. Я не видел их больше полутора лет. Миссис Брэдли немного похудела и
обрюзгла, выглядела усталой и больной. Зато у Изабеллы вид был цветущий.  Ее
яркий румянец, пышные каштановые волосы, сияющие карие  глаза,  чистая  кожа
сливались в образ такой победной молодости, такой  упоенности  жизнью,  что,
глядя на нее, хотелось смеяться от радости. Сам не знаю почему, она  вызвала
в моем представлении  грушу,  золотистую  и  сочную,  которая  только-только
созрела и буквально просит, чтобы ее съели. Она излучала тепло,  казалось  -
стоит протянуть руку, оно и тебя обогреет. Она показалась мне выше ростом  -
то ли от высоких каблуков, то  ли  благодаря  искусству  портнихи,  сумевшей
скроить платье так, чтобы оно ее худило,  и  держалась  она  с  естественной
грацией  девушки,  с  детства  занимающейся  спортом.   Словом,   это   была
чрезвычайно соблазнительная молодая особа. На месте ее матери  я  бы  решил,
что пора, очень даже пора выдать ее замуж.
     Радуясь случаю хоть  в  малой  мере  отблагодарить  за  гостеприимство,
которое миссис Брэдли оказала мне в Чикаго, я пригласил их всех  в  театр  и
еще - как-нибудь позавтракать в ресторане.
     - Поторопитесь, милейший, - сказал мне Эллиот. - Я уже  оповестил  моих
друзей, что мы здесь, и думаю, что очень скоро наши дни будут  расписаны  до
конца сезона.
     Я рассмеялся, поняв, что должны означать эти слова: что для таких,  как
я, у них скоро не будет времени. Эллиот  смерил  меня  взглядом,  в  котором
сквозила некоторая надменность.
     - Но часов в шесть мы, разумеется, почти всегда дома, и будем рады  вас
видеть, - добавил он милостиво, но с явным намерением напомнить мне, что я -
всего лишь писатель.
     Однако бывает, что и святой не стерпит.
     - Постарайтесь связаться с Сент-Олфердами, - сказал я. - Мне  говорили,
что они хотят продать своего Констебла - "Солсберийский собор".
     - Я сейчас картин не покупаю.
     - Да, я знаю, я думал, может, вы им поможете сбыть его с Рук.
     В глазах у Эллиота появился стальной блеск.
     - Дорогой мой, англичане - великая нация, но писать маслом они  никогда
не умели и никогда не научатся. Английская школа меня не интересует.

VII

     Весь следующий месяц я почти не видел Эллиота и его родственниц. Их  он
принимал по-царски. Он возил их на субботу и воскресенье в  одну  знаменитую
родовую усадьбу в Сассексе, а потом в еще более знаменитую в Уилтшире. Водил
их  в  королевскую  ложу  в  Опере  в  качестве  гостей   некой   принцессы,
приходившейся родней Виндзорскому дому. Возил на завтраки и обеды к  сильным
мира сего. Достал для Изабеллы приглашения на несколько балов. Сам  принимал
в "Кларидже" целый ряд гостей, чьи  имена  на  следующий  день  выглядели  в
газетах очень эффектно. Давал ужины у  Сайро  и  в  ресторане  "Посольский".
Словом, делал  все,  что  считал  уместным,  и  у  Изабеллы,  еще  не  очень
искушенной в жизни высшего света, даже голова  покруживалась  от  роскоши  и
великолепия, которыми он ее услаждал. Ничто не  мешало  Эллиоту  воображать,
что он взвалил на себя эти заботы из чисто  альтруистического  побуждения  -
отвлечь мысли племянницы от  ее  злосчастного  романа;  однако  ему,  как  я
подозреваю, и самому было лестно дать сестре возможность  воочию  убедиться,
что он - свой человек в кругу прославленных и знатных. Принимать  гостей  он
умел и от души наслаждался, проявляя свою виртуозность.
     Меня он тоже раза два приглашал, и время от времени  я  в  шесть  часов
заглядывал в "Кларидж". Изабеллу всегда окружали молодые великаны  гвардейцы
в ослепительных мундирах или элегантные, но не столь  ослепительные  молодые
люди из министерства иностранных дел. Как-то раз она,  ускользнув  от  своих
кавалеров, отвела меня в сторону.
     - У меня к вам просьба, - сказала она. - Помните, как мы с вами пили  в
аптеке содовую с мороженым?
     - Прекрасно помню.
     - Вы тогда мне очень помогли. Пожалуйста, помогите мне еще раз.
     - Постараюсь.
     - Мне нужно с вами поговорить. Может, как-нибудь позавтракаем вместе?
     - Скажите только когда.
     - Где-нибудь, где не людно.
     - Хотите, прокатимся в Хэмптон-Корт? Там и  позавтракаем.  Парк  в  это
время года хорош, как никогда, и я вам покажу кровать королевы Елизаветы.
     Она охотно согласилась и назначила день. Но, когда  этот  день  настал,
погода, которая до тех пор нас  баловала,  вдруг  резко  переменилась.  Небо
затянуло тучами, моросил дождь. Я позвонил  узнать,  не  предпочтет  ли  она
позавтракать в городе.
     - А то сегодня в парке не посидишь, и картины смотреть плохо, когда так
темно.
     - В парках я насиделась, а от старых мастеров  у  меня  оскомина.  Нет,
поедем.
     - Отлично.
     Я заехал за  ней,  и  мы  отправились.  В  Хэмптон-Корте  я  знал  одну
небольшую гостиницу с хорошим рестораном и сразу дал шоферу адрес. По дороге
Изабелла со свойственной ей живостью болтала о приемах, на которых побывала,
и о  людях,  с  которыми  познакомилась.  Она  была  в  восторге  от  своего
времяпрепровождения, но из ее замечаний о всяких новых знакомых я понял, что
наблюдает она зорко и не обольщается пустыми словами.  Из-за  плохой  погоды
экскурсантов не было, и в ресторане мы сидели одни. Гостиница эта  славилась
простой английской кухней, мы ели  вкуснейшую  молодую  баранину  с  зеленым
горошком, а затем - яблочный пирог со сливками, да еще  по  кружке  светлого
пива - завтрак хоть куда.  Поев,  я  предложил  Изабелле  перейти  в  пустую
кофейню и посидеть в удобных креслах. Там было холодно, но уголь и  растопка
в камине были приготовлены, и я поднес к ним спичку. Огонь весело запылал, в
комнате сразу стало уютнее.
     - Вот так-то, - сказал я. - А теперь выкладывайте, о чем вы  хотели  со
мной поговорить.
     - О том же, что и в тот раз, - отвечала она со смешком. - О Ларри.
     - Я так и думал.
     - Вы знаете, что мы расстроили помолвку?
     - Да, Эллиот мне говорил.
     - У мамы как гора с плеч, и он не нарадуется.
     Секунду она колебалась, а потом стала рассказывать про свой разговор  с
Ларри, тот самый, который я уже попытался  правдиво  пересказать  читателям.
Кое-кого может удивить, что Изабелла пожелала так много  сообщить  человеку,
так мало ей знакомому. Я и видел-то ее всего раз десять,  причем  всегда  на
людях, если не считать того единственного разговора в аптеке. Но меня это не
удивило. Прежде всего, писателю люди часто поверяют такое, чего не  поверили
бы никому другому (любой писатель может это подтвердить). Не знаю,  чем  это
объяснить. Возможно,  что,  прочитав  две-три  его  книги,  они  проникаются
ощущением, что он - самый близкий им человек; либо, дав волю  фантазии,  они
видят самих себя действующими лицами романа и готовы открыть ему  душу,  как
то делают, по их мнению, вымышленные  им  персонажи.  А  еще,  мне  сдается,
Изабелла чувствовала, что я симпатизирую и Ларри, и  ей,  что  их  молодость
меня умиляет, а их горести вызывают  мое  сочувствие.  Ждать  сочувствия  от
Эллиота не приходилось  -  он  не  склонен  был  уделять  внимание  молодому
человеку,   грубо   отмахнувшемуся   от   предоставленной   ему   совершенно
исключительной возможности проникнуть в высшее общество. Мать тоже не  могла
ей помочь. У миссис Брэдли был здравый  смысл  и  твердые  правила.  Здравый
смысл подсказывал ей,  что,  если  хочешь  добиться  успеха  в  жизни,  надо
считаться с условностями и человек, который с ними не  считается,  не  хочет
поступать, как все, - человек ненадежный. А  твердые  правила  гласили,  что
долг мужчины  -  работать  в  такой  области,  где  он,  проявив  энергию  и
инициативу, имеет шанс нажить достаточно денег, чтобы содержать жену и детей
в соответствии с требованиями своего положения, дать  сыновьям  образование,
которое позволит им, став взрослыми, честно зарабатывать на жизнь,  и  после
своей смерти оставить жену должным образом обеспеченной.
     У Изабеллы была хорошая память, и все перипетии  их  долгого  разговора
прочно в ней запечатлелись. Я молча выслушал ее до конца.  Один  только  раз
она прервалась, чтобы спросить меня:
     - Кто был Рейсдаль?
     - Рейсдаль? Голландский художник, пейзажист. А что?
     О нем, оказывается, упомянул  Ларри.  Он  сказал,  что  Рейсдаль  нашел
ответы на свои вопросы, а когда она спросила, кто он был, отделался шуткой.
     - Как по-вашему, что он имел в виду? Меня осенила догадка.
     - А может быть, он сказал Рейсброк?
     - Может, и так. А Рейсброк кто был?
     - Фламандец, мистик, жил в четырнадцатом веке.
     - А-а, - протянула она разочарованно.
     Ей это ничего не сказало. Для  меня  же  кое-что  прояснило.  Послужило
первым указанием на то, куда ведут Ларри его размышления; и,  пока  Изабелла
продолжала свой рассказ,  я,  хотя  и  слушал  ее  по-прежнему  внимательно,
какой-то частицей мозга обдумывал возможности, скрывавшиеся за  этим  беглым
упоминанием. Я не хотел придавать ему слишком большое значение  -  возможно,
имя Учителя Экстаза понадобилось Ларри просто как аргумент в споре, - но,  с
другой стороны, может быть  и  так,  что  он  вложил  в  свои  слова  смысл,
ускользнувший от Изабеллы. Своим ответом, что Рейсброк был просто "малый,  с
которым он не учился в школе", он, видимо, хотел окончательно  сбить  ее  со
следа.
     - И что вы обо  всем  этом  думаете?  -  спросила  она,  закончив  свою
повесть.
     Я ответил не сразу.
     - Помните, он когда-то говорил, что намерен просто бездельничать?  Если
то, что он вам рассказал, правда, выходит, что  под  бездельем  он  понимает
довольно-таки тяжкий труд.
     - Конечно, он говорил правду. Но неужели вы не понимаете?  Если  бы  он
так же напряженно работал в какой-нибудь практической  области,  он  бы  уже
сейчас зарабатывал вполне приличные деньги.
     -  Некоторые  люди  странно  устроены.  Иные  преступники  трудятся  до
седьмого пота, подготавливая преступление, за которое попадают в  тюрьму,  а
едва выйдя на свободу, начинают все сызнова и опять попадают в тюрьму.  Если
бы они вложили  столько  же  стараний,  столько  же  находчивости,  выдумки,
терпения в какое-нибудь честное  дело,  они  бы  жили  безбедно  и  занимали
высокие  должности.  Но  так  уж  они  устроены.   Им   нравится   совершать
преступления.
     - Бедный Ларри, - засмеялась она. - Вы уж не хотите ли сказать, что  он
учит древнегреческий, чтобы подстроить ограбление банка?
     Я тоже рассмеялся.
     - Нет, конечно. Я пытаюсь внушить вам другое: что есть люди,  одержимые
таким сильным желанием заниматься чем-то определенным, что ничего не могут с
собой поделать. Они готовы пожертвовать чем угодно,  лишь  бы  удовлетворить
это желание.
     - Даже людьми, которые их любят?
     - О да.
     - А это не самый обыкновенный эгоизм?
     - Вот уж не знаю, - улыбнулся я.
     - Какая может быть польза от того, что Ларри изучает мертвые языки?
     -  Некоторым  людям  свойственна  бескорыстная  жажда  знаний.   Ничего
постыдного в этом нет.
     - А какой толк в знаниях, если не собираешься их применять?
     - Он-то, может, и собирается. Может,  само  знание  послужит  для  него
достаточной наградой, как для  художника  достаточная  награда  то,  что  он
создал произведение искусства. А может,  это  только  шаг  на  пути  куда-то
дальше.
     - Если ему нужны были знания, почему он не пошел в  университет,  когда
вернулся с войны? Ему это и доктор Нелсон, и мама советовали.
     - Я говорил с ним об этом в Чикаго. Диплом ему ни к чему. Мне  кажется,
у него уже тогда было довольно точное представление о том, что ему нужно,  и
он знал, что университет ему этого не даст.  Ведь  там,  где  дело  касается
знаний, есть не только волки, которые бегают стаей, есть и одинокие волки. И
Ларри, мне кажется, из тех, кто способен идти только своим одиноким путем.
     - Помню, я как-то спросила его, не хочет  ли  он  стать  писателем.  Он
рассмеялся и сказал, что писать ему не о чем.
     - Никогда не  слышал,  чтобы  от  писательства  отказывались  по  таким
неубедительным причинам, - сказал я улыбаясь.
     Изабелла раздраженно от меня отмахнулась.  Даже  самая  невинная  шутка
казалась ей в ту минуту неуместной.
     - Не понимаю, просто не понимаю, почему он стал такой. До войны он  был
как все. Вы, может, не поверите, но он очень  сильный  теннисист  и  недурно
играет в гольф. Раньше  он  делал  все,  что  и  мы,  остальные.  Был  самым
обыкновенным мальчиком и, судя по всему, должен был стать самым обыкновенным
мужчиной. Вы же как-никак писатель. Вы должны найти этому объяснение.
     - Кто я так