, мы берем автомат
или двустволку и выходим на улицу. Здесь нас уже поджидают колоритные цыгане
с медведями, плясками и балалайками; заодно они предлагают нам широкий выбор
наркотиков. При  советской  деспотии  этот  талантливый  народ вынужден  был
перебиваться мелким воровством и  ворожбой, теперь же  его  расцвет ничто не
ограничивает.
     Как Вы знаете, страна  наша  крайне отсталая и автомобилей  практически
нет.  Мы вынуждены  ездить  на  собаках (верхом),  и это  даже  представляет
определенные  удобства: бесхозных  собак развелось видимо-невидимо, и ничего
не  стоит,  выйдя  из  подъезда,  оседлать  первую  попавшуюся. После  этого
говоришь ей  адрес, и умное  животное  галопом мчится  в нужном направлении.
Бывают  и казусы. Иной раз,  подъехавши к дверям корейского ресторана, седок
тут  же  отдает  повару-корейцу  свое   транспортное   средство,  чтобы  тот
приготовил чего на свой вкус. Вы скажете, что это негуманно, а  что делать -
зарплату не платят месяцами, экономика в упадке...
     Передвигаясь таким образом, нужно  всегда быть начеку. Дело в  том, что
от помойки  к помойке кочуют свирепые стаи одичавших вконец таежных медведей
и  степных волков.  Вот  тут-то и  пригождается двустволка! Многие  сцены из
ваших   ковбойских  фильмов,  как  говорится,  не  канают   в  долю:  трудно
представить, скажем,  Клинта Иствуда верхом на таксе,  отстреливающегося  на
всем скаку от этой наседающей со всех сторон клыкастой братии.
     В эту зимнюю пору у нас в ходу традиционные развлечения:  к примеру, мы
активно лепим снежных баб (и не только снежных), бросаемся снежками, которые
стараемся вылепить в  форме  лимонок,  а некоторые  шутники так маскируют  и
настоящие  лимонки. То-то  смеху  бывает! Культивируются  также  и  массовые
кулачные бои, в которых активное участие принимают женщины. У них появляется
легальная  возможность  набить  морду  мужчинам,  досаждавшим  им  в течение
недели. Однако, древнее  украинское развлечение, которое называется "гонения
на  евреев" (вспомните обоих Тарасов, Бульбу  и Шевченко),  от  года  к году
приходит в упадок. Дело в том, что почти  все наши евреи  переехали к вам, и
теперь,  чтобы  устроить  такую  потеху,  нужно  выбираться  в  какой-нибудь
заповедник, где еще сохранились два-три семейства... Вянет казацкая удаль!
     Иногда,  когда  уже  совсем  невмоготу,  когда  все   запасы  "горилки"
исчерпаны, мы достаем из запасников  боевые  красные  знамена и  выходим  на
улицы, скандируя:

     Кучма! Кучма!
     Не довольно ль вертеться, кружиться,
     Не пора ли мужчиною стать?

     Нашего  президента, чтоб  Вы  знали, называют Кучма,  что это  значит -
никто не имеет понятия. Но он не обижается.
     Так вот, народ  наш крайне раздосадован,  что бывшая полтавчанка Манька
Ливинская устроила весь этот фейерверк в ваших краях, а не  здесь, где  люди
тоже  хотят  посмеяться,  отвлечься  от  мрачных   дум.  Кроме  того,   есть
подозрение, что наш неспособен  на такие вот  уморительные выбрыки. Дошло до
того, что идет тайный сбор средств на строительство отечественного Овального
кабинета, снабженного зрительскими трибунами тысяч  этак на  пять  мест, там
все выяснится. Такое представление, конечно, украсит любой уик-энд.
     Но все это  омрачает одна мысль: а ведь в понедельник опять становиться
к Клаве, то-есть к key-board, по-вашему, упираться рогом в монитор. И с этой
думой  засыпаешь под  неустанный вой волков  и  треск автоматных очередей на
улицах...
     На этом заканчиваем наше письмо. Спите спокойно и Вы, уважаемая  миссис
Шиллер, если, конечно же, сможете заснуть после таких сведений.

     С приветом и массой лучших пожеланий
     коллектив анонимного совместного предприятия
     (множество неразборчивых подписей)

     Головоломка

     Ple-khan-off
     Call-on-tie
     Or-Johnny-Kid-the
     There-Jeans-key
     Le Nine
     Loon-are-tzar-ski
     Mall-or-thaw
     Through-shоw
     Boo-khar-in
     Berry-yah
     Gore-but-chuff

     Присмотритесь к этому ряду внешне совершенно бессмысленных  односложных
цепочек  и  вы  убедитесь, что каждая  из  них созвучна фамилии  какого-либо
деятеля,  в  то или  иное  время  влиявшего на судьбу нашей  страны.  Задача
состоит   в  том,  чтобы  из   этого   небольшого  набора  символов  вывести
универсальный лозунг,  кратко  и энергично  формулирующий  наше  движение  в
бездну  при  вдохновенном содействии  этих  властителей.  Правила: слоги  не
разделяются, могут  лишь  объединяться  в  слова;  знаки  пунктуации  любые,
полученный текст должен содержать смысл.
     Из-за несоблюдения этих элементарных  правил в начале века наша история
пошла под откос.


     Полонез Огинского (ориентальная версия)

     Во-от наступил прощанья час,
     Вербовщики нахлынули,
     Из милых джунглей вытесняют нас,
     Чтоб в тесных городах им собирать с утра и до утра
     Процессоры и прочую нуду - клавиатуры, мониторы и мышей,
     Винчестеры,   видухи,   телевизоры,   косилки,  мотоциклы,   кофемолки,
фруктотерки, морозилки, крохоборки, унитазы, авторучки, пылесосы,  вездеходы
Espero,
     Что с детства ненавистны доупаду вольным индонезам,
     Ин-до-не-е-езам...
     (тю-рю-рю, рю-рю!)
     Что с детства ненавистны были вольным индонезам...
     Но! (пурум-ба,  пумба), Мы! (пурум-ба, пумба), Хрен! (пурум-ба, пумба),
С  тем!  (та-ля-ля-ля),  Смиримся!  (туру-туру),  Вот,  тебе,  зараза!  Вот,
эксплуататор!
     Наш ответ красноречивый вот тебе!
     Из рук перекрещенных жест тебе покажем!
     (тю-рю-рю, рюрю!),
     Вот такенный жест! (турум-ба-па)!
     (дальше  идет  известное  музыкальное  сопровождение, в  такт  которому
свободолюбивые  туземцы оскорбительно покачивают правой рукой, положенной на
левую, в адрес  транснациональных  корпораций.  После  чего  возвращаются  к
сборочному конвейеру).

     Дальнее эхо

     Эй,  ветераны,  откликнитесь!  Кто  еще  помнит  позывные  радиостанции
"Волга",  когда-то регулярно теленькавшие  над  родиной Бетховена и Баха, по
всем  нашим  бесчисленным гарнизонам,  стоявшим там!  Казалось  же  - навеки
втемящится в память, а вот теперь не  могу даже вспомнить, от какой  мелодии
урвали кусок... "Волга-Волга"? Или же - "Далеко-далеко степь за Волгу ушла"?
     Так вот, в один такой  давний летний вечер прошлись в очередной раз над
немецкой  землей, над закатными  соснами  и черепичными кровлями  казарм эти
самые позывные, и в полках скомандовали отбой. А здесь, в дежурке медсанбата
на  втором этаже штабного  здания  старлей  Чиж  снял  повязку со  стершейся
надписью "Дежурный по части" и убрал ее в ящик стола. Сказал помдежу:
     - Схожу домой на полчасика, если чего - скажешь: "На территории".
     Помдеж,  младший  сержант  видел  сверху  через открытое окно, как Чиж,
тоненький,  щеголеватый  прошел  в  ворота  мимо  козырнувшего  патрульного,
закурил  на  ходу  и неспешно  двинул  в  сторону  офицерских  коттеджей.  В
медсанбате все знали  его  хорошенькую  жену,  и то, что  старлей  время  от
времени устраивает  ей  внезапные проверки. Дзинькнуло и  Эдита Пьеха запела
басом из динамика на Доме Офицеров: "Если я тебя придумала..." Было светло и
безлюдно, как  обычно бывает в  позднее время в  июне, лишь вдоль  по шоссе,
сразу за забором части, проносились время от времени автомобили.
     Помдеж сидел, уперев локти в стол, и от нечего делать разбирал  надписи
на  столешнице.  Чего тут только не было:  слева  в углу темнела выполненная
шариковой ручкой свиная физиономия в офицерской фуражке, посредине виднелась
схематическая женская фигура с большими  грудями,  неподалеку  изображен был
демобилизованный  с   чемоданом.  Демобилизованный  был  вырисован  особенно
любовно,  с подробностями. Но основное  место занимали надписи:  До  Приказа
полгода! Чунарев, Ялта.  А мне  служить, как медному.  Днепродзержинск, Иван
Малый.  Галка,  ты меня  ждешь? Борис.  Хлопцы,  служба  пройдет! Краснодар,
Скоробогатов.
     Были имена из Баку и Архангельска, из Питера и Коломны. Kaunas, написал
скромно  какой-то  литвин латинскими литерами. Многие снабжали свои  подписи
подробными датами.  Помдеж,  хоть  и  питал к знакомой до  последней  кляксы
столешнице  вполне понятное  отвращение,  все же  прикидывал, где  бы  и ему
оставить свой автограф, и смущало его вовсе не  отсутствие  места, а  то что
комбат  Власенко  время  от  времени  приказывал  выскабливать стол  добела,
улавливая  (и  совершенно  справедливо) в  свиной морде  известное сходство.
Итак,  младший сержант уже снял колпачок с ручки и еще  раз испытующе окинул
исписанную  плоскость,  что  вроде  бы  навеки  запечатлилась  (а  ведь  все
выветрилось из памяти, все!), но тут снизу от ворот просигналил патрульный.
     Помдеж выглянул. Рядом с патрульным, все еще давившим на кнопку звонка,
стоял  офицер  из  медчасти  соседнего  автобата,  а за  воротами  виднелась
грузная, округлых  очертаний  воинская санитарная машина с красным крестом в
белом круге на боку.
     - Давай, сержант, вызывай дежурного врача. Тело привезли.
     И офицер уселся на скамеечке перед входом.
     Помдеж показал патрульному,  мол,  открывай ворота, сам  же позвонил  в
хирургическое отделение, где должен был находиться дежурный врач. Машина  из
автобата заехала и остановилась тут же, напротив приемного отделения.  Решил
еще  послать кого-нибудь из наряда  за Чижом,  мало ли что, не  каждый  день
мертвых привозят. Тем временем офицер  из автобата рассказывал  появившемуся
старшине, фельдшеру приемного отделения как было дело:
     -...уже  отстрелялись  все  взвода,  построились  домой.  Старшина  ему
говорит: давай на столбик, сними табличку.
     - Какую табличку?
     - Не знаешь, медицина?  Обычная табличка  "Идут  стрельбы", чтоб больше
никакое подразделение не совалось в сектор, пока  не  отстреляются.  Ну,  он
полез на этот столбик, снял табличку  и  тут же свалился. Прямо в  грудь,  в
сердце! Нарочно так не попадешь...
     - Да как же?..
     - Вот так. Три стрельбища  палят в эту гору Эйх, вроде бы друг друга не
перекрывают, а  тут шальная чья-то и пришлась с той стороны  горы. И стрелок
скорей всего никудышный, раз вот так пальнул в воздух...
     - Никудышный, а попал.
     - То-то ж. Где бы в мишень...
     Подошел  дежурный   врач   капитан  Абдуллаев;   офицер   из   автобата
отрапортовал  и стал в  сторонке.  Два  автобатовских  солдатика  с  натугой
вытащили  из  задней  двери  машины носилки с  телом, накрытым простыней,  и
скрылись в приемном со своей ношей.  Следом прошли фельдшер и  Абдуллаев.  В
проеме все  еще  открытых ворот показался старлей Чиж, озабоченно  глянул на
чужую машину.
     - Помдеж, что тут у нас происходит?
     Узнал  в  чем  дело  и явно отлегло  - не  тревога, не  марш, не  визит
дивизионного, чисто врачебная  процедура.  Не  стал и докладывать комбату  -
вдруг  только  что  заснул.  Завтра   доложим.  Был  весь  еще   полон  этим
незапланированным  соитием  со  своей  красавицей, и  не  хотелось  нарушать
гармонию   мира  какими-то  случайными  смертями.  Нет,  она   верная   ему,
Людмила-девонька, это она бесится от безделья, а  переедем в Союз -  тут  же
угомонится. Пьеха все еще пела из  Дома офицеров, целый концерт Пьехи  шел в
записи.

     Где-то есть город, тихий как сон,
     С крыш до заборов в снега занесен...

     Звякнул телефон,  трубку взял Чиж и  коротко переговорил.  Затем сказал
сержанту:
     - Особисты интересуются.
     - Так тут же никто не виноват! Чистая случайность.
     - Служба у них такая  -  все  выяснять. Проведут экспертизу стрелкового
оружия,  скорей всего...  А дело, конечно, заводить не станут. Вообще никому
ничего, разве что начальнику  полигона  - взыскание.  Придержат звездочку на
полгода...Ну  ладно,  сходи  развейся  ненадолго,   я  тут  возле   телефона
пободрствую.
     Помдеж  спустился вниз,  пересек асфальтовую подъездную аллею и вошел в
приемное отделение. Навстречу шел Абдуллаев с офицером из автобата.
     -...и вскрытия не надо, какое вскрытие! И так все ясно.
     - Да нет, полагается, -  возражал Абдуллаев. Оба вышли. Помдеж заглянул
в  открытую  дверь  кабинета: на столе  горбом громоздилось тело,  прикрытое
простыней, лишь босые ступни торчали врозь из-под покрова. На  полу валялась
окровавленная гимнастерка. В углу у раковины фельдшер мыл руки.
     -  Хочешь взглянуть? -  спросил он  у помдежа.  Они были в приятельских
отношениях.
     - Да нет, зачем?
     Вместе  вышли  из  приемного  под сосны, высившиеся там и  сям  на всем
участке медсанбата. Погожий  вечер стоял. Уже почти  стемнело, лишь на шоссе
изредка проносились фары.
     ..................................................................................................................

     Сколько же  пробежало с  того  вечера? Ни "Волги", ни  Группы Советских
войск в Германии, ни самого Союза! И будто и не осталось следа тех миллионов
военных,  что когда-то  чеканили  шаг  на  бывших  гитлеровских плацах.  Все
кануло.  Куда, вообще, все  исчезает, ведь где-то же  есть это место? Где-то
есть город, тихий как сон...
     Бухгалтер Семиоков  тоже немало претерпел  за  смутное время  и  так же
бедствовал и терзался  душой, особенно в пору смены царств -  и это несмотря
на  профессиональную,  так  сказать,  подстраховку  племени  бухгалтеров  от
тотальной  безработицы.  Очень  понадобились пройдохи-счетоводы  и  виртуозы
отчетного дела в  новой ситуации,  да  вот  Семиоков не удался таким быть. И
дочь  его  от  первого  брака Анастасия (не любила,  чтоб  просто  "Настя"),
дивилась ему и про себя считала дураком. Сама она, несколько подобная щучке,
умудрялась процветать при всех властях, хоть и красой не блистала. Зато дети
от  второй   жены,  Кати,  нисколько  не  сторонились  отца-неудачника,  что
маленькая Сонька, что восьмиклассник Борис. Жили они  в пригороде, в домике,
доставшемся Кате после родителей, и как-то  сводили концы  с концами. Второй
брак Семиокова, хоть и поздний, но сложился удачней первого.
     Семиоков  еще захаживал иной  раз в свое  заводоуправление, куда пришел
двадцать три года  назад, по распределению Семипалатинского техникума ИТР, и
все эти годы на работе были как один серый бланк, разграфленный  на строки и
колонки. И  когда он пытался прокрутить в  памяти этот бланк, заполнить хотя
бы вчерне, ничего не получалось толком. 1976 - прочерк, 1980 - Олимпиада, но
его это  не  касалось, 1986 -  прочерк,  1990 -  ушел  главбух  в фирму,  но
Семиокова не повысили,  дальше пошла неразбериха  и  общее ухудшение. Но как
покажешь в  отчетности  общее ухудшение, нет такой  графы... Еще захаживал в
свою  контору, но  атмосфера  запустения  угнетала, да и  работы  особой  не
требовалось, и  не платили. И стал  промышлять  бывший бухгалтер  на ближней
толкучке, приторговывая всякими там муфтами-прокладками (тут он был знаток).
К тому времени  и общественное отношение  к лоточникам изменилось в корне, и
если при  коммунистах те автоматически  подпадали под жулье,  то  теперь это
были просто обнищавшие соотечественники, каких полстраны.
     И  еще появилась  отдушина у пожилого человека  -  это  садик,  полоска
песчаного грунта у  дома, где можно было и  картошку растить,  и помидоры, и
укроп - столько всякой всячины  узнал он про  огород с тех  пор, как занялся
участком! А  какие  изысканные имена  давались  любовно  всем этим семенам и
саженцам,  будущим   яблонькам  и  баклажанам!  "Де-Барао",  "Черный  Принц"
(помидоры),   "Доктор   Люциус"   (груши),  "Снежный  Кальвиль",  "Джонатан"
(яблони)!  И  - ясное  дело  -  нельзя  было  к  именованным  так  растениям
относиться  просто как к  дереву  или  траве, нужно  было чуть ли не  как  к
личностям. Да и с точки зрения домашней бухгалтерии выгодно было.
     И вот осенним днем возился Семиоков на  своем  участке, сгребал опавшие
листья  и сухую  ботву (дети в школе, жена у зубного),  и вдруг пришло ему в
голову, что ничего больше и не надо - лишь бы вот так, мирно подгребать кучу
прелых  листьев  да менять  подгнивший кол изгороди на новый. Тянуло  дымком
костра откуда-то, и время от времени жужжала стремительно электричка, совсем
рядом, за облетевшей посадкой.  И  хорошо  было  ему в  старом ватнике  и  в
сапогах  (еще армейских,  смотри-ка ты, как  прочно все делалось в Советской
армии!), неспешно так  ладить какую-то  свою работу в этот серенький день. И
тут снова за его забором появилась женщина.
     Почему снова - Семиоков вспомнил, что вчера он тоже встретил ее, выходя
на утреннюю электричку, чуть не столкнулись лоб в лоб, и она глянула на него
как-то  особенно.  Этакая  пожилая  женщина в  потертом  плаще,  шляпка  еще
какая-то допотопная - ну да теперь как еще одеваться людям в летах? Семиоков
спешил к электричке  и тут же забыл про женщину, а вот теперь сразу узнал. И
понял - не местная,  не с  их улицы. Женщина стояла и глядела на него поверх
забора.
     - Вам  кого? -  спросил  Семиоков,  подходя. Он вообще-то был по натуре
доброжелательным.
     -  Вас, - ответила  женщина  не  сразу. Вблизи  она  выглядела  гораздо
старше.
     - По какому же делу?
     Смотрела на него пристально, без улыбки. Долго молчала.
     - Привет вам передать от сына. Вы ведь служили в Германии?
     - Служил. Верно... - слегка растерялся  бухгалтер. От службы в Германии
остался  у него  в  памяти только этот факт - служил. Ни друзей, ни каких-то
особых воспоминаний не вынес Семиоков из того периода своей жизни. 1968-1970
- прочерк.
     - Ну-ну,  интересно,  - только  и  нашелся  что  сказать  он. -  Да  вы
заходите, вон калитка.
     Женщина двинулась  вдоль забора и вошла в калитку.  Шла она тяжело, как
очень усталый человек. Семиоков приглашающе показал  ей на вход в дом, вытер
руки ветошкой - вдруг придется обменяться рукопожатьем. Но  женщина руки  не
подала.
     -  Да лучше нам  вот здесь расположиться,  -  указала она  на  беседку,
увитую  виноградом  (лишь  два  года  было  винограду, зимовал  без  укрыва,
надежный сорт). В беседке стоял столик и скамья. В  самом деле, можно было и
здесь  побеседовать с матерью  неизвестного  друга.  Семиоков  надеялся, что
разговор  будет недолгий,  и он  снова  примется  за  работу. Кто  ж  такой,
недоумевал он. Все фамилии однополчан начисто вымело из его памяти.
     Они уселись. Женщина положила на столик свою сумочку с ветхим ремешком,
истрепавшимся  до  нитяной  основы.  Семиоков  с  выжидательной  полуулыбкой
смотрел на нее.
     - Вы - Семиоков Николай Семенович, так ведь? - начала та утвердительно.
- Фамилия такая - Фоменко - вам ничего не говорит?
     Семиоков напряг память.  Фоменко,  Фоменко? Распространенная украинская
фамилия, может кто и  был  в  роте. Все  забыл, никуда  не годится голова...
Женщина тем временем достала какие-то снимки.
     - Вот, гляньте! Ничего не вспомнилось?
     На фотографии стоял у какой-то колонны  рядовой в сбитой набок пилотке.
Веселое скуластое лицо. По всему - довольно высокий.
     - Нет. Не припоминаю, - честно сознался Семиоков.
     - А вот здесь?
     Еще несколько  армейских снимков  - возле казармы, а вот и в Берлине. У
самого  Семиокова  были такие снимки, похожие. Вообще все солдатские  снимки
будто с одного негатива.
     - Его не  Петром звать? -  спросил с надеждой.  Был у них в роте  такой
фотограф  Петр  (всплыло  имя),   да  только  никакой  особенной  дружбы  не
наблюдалось.
     - А вот это?
     Здесь  скуластый  солдат  был  и  вовсе в цивильном,  при  галстуке и в
хорошем костюме.  Такие  снимки  делались  к  выпускному  школьному  вечеру.
Семиоков молчал.
     - А вот этот снимок? А вот здесь?
     И тут на  столик  выпал  целый веер фотографий, где мелькнули и  совсем
детские, чуть ли не в  коляске. И эта  женщина там была, только куда моложе.
Семиоков все молчал, тяжелое недоумение росло в нем.
     - Жаль, - сказал  он наконец, - н