Ангелина улыбнулась - Пока ничего больше. Вели
ОНИ мне что-то конкретно, я бы... я бы здесь камня на камне не оставила!
     Она все так  же  улыбалась,  но Веткин поверил  на миг, что  красотка в
халатике могла одним махом снести весь этот невзрачный городок на сопках.
     - За что вы их так не любите?
     Ангелина помедлила с ответом.
     - Ну, уж сразу - люблю, не люблю.  Вообще,  я сюда направлена не затем,
чтобы любить, такое у меня есть ощущение.
     - А зачем же? И почему тогда вы такая - привлекательная?
     -  Зачем  - понятия  не имею,  это, видать,  не  в  моей компетенции. А
хорошенькая  - просто качество инструмента. Для большей контактности, скорей
всего...
     И   такого  вздора  накрутило   четыре  кассеты.   "Может,  она  просто
шизофреничка,  - размышлял Веткин, задремывая. - С  мощным  телекинетическим
полем, такое сочетается, я слышал... Сама не понимает,  чего хочет, мается в
этой глухомани от избытка сил - а какой нормальный человек здесь не взвоет?"
     Уже в полусне он прикинул, что  в таком ключе, пожалуй,  будет уместнее
всего подать этот сомнительный материал, - и  вражеская фракция с редактором
во главе будет посрамлена.
     ...Веткин резко вздрогнул и очнулся. Что-то произошло. Облачное поле за
окном  проносилось с  жуткой скоростью в обратном направлении, самолет несся
вперед хвостом! Веткин все понял и заскрежетал зубами от бессильной злости -
ведь тогда еще, сразу по приезде  в городишко  он смутно ужаснулся - а  что,
если отсюда ему уже не выбраться...
     Столик под абажуром был  все так же накрыт, и вся нехитрая сервировка -
от сахарницы  с отбитой ручкой до  плетеного  из соломки  овального блюда  с
пирогом -  узоры,  подробности, которым, без сомненья,  надлежало уже сейчас
начать постепенный, но быстрый  процесс выветривания  из  памяти  гостя,  до
абсолютного исчезновения  через неделю-две - торчали перед ним во всей своей
жуткой вещественности.
     - Импульс? Они приказали кого-то встретить?
     Ангелина улыбнулась его враждебности.
     - Вас, именно вас. Вы понадобились.
     - Чтобы... уничтожить?
     - Вряд  ли,  -  тряхнула  волосами посланница.  - Не совсем, если уж на
то... Скорей всего - переделать, так я их поняла.
     Веткин  теперь  лишь  ощутил, прямо-таки  телесно,  всю  неотвратимость
своего преображения, и  понял  - в те мгновения, пока еще мог понимать - что
он в стане врага, по сравнению с которым все его прежние враги, от редактора
до  уличного  налетчика  -  всего лишь  елочные  паяцы.  Он  поднял  взгляд.
Некоторое время человек и автомат смотрели друг на друга, как бы прикидывая,
кто на что способен.

     Из учебника логики

     Каков  логический  выбор  выпускника   учебного  заведения,  готовящего
дипломатов  в   тиранической  стране  с   господствующим  представлением   о
зарубежье, как  о  безусловно злокачественной среде,  даже помыслив  о  коей
человек подписывает себе смертный приговор:
     а)  немедленно по  получении диплома  явиться  с повинной,  или  тут же
принять яд;
     б) получив назначение, прибыть в страну Т. и подорваться вместе со всем
посольством;
     в) прибыв в страну Т., затеряться  в  аэропорту, сменить внешность и до
конца своих дней сапожничать в захолустье:
     Правильный  ответ:  Исходные  данные  противоречат  курсу  т.н.  прямой
логики. Задача имеет простое и  изящное  решение в категориях логики фетишей
(см. данный курс, часть II).

     Выводы общества "Санация"

     ...Движение   в   поддержку   перехода   к   инстинктивному   поведению
определилось как реакция  на провал т.н. рациональных мотиваций человеческой
деятельности, в результате которых возникали многочисленные  эксцессы в виде
войн,  погромов,  загрязнения  среды,   разрушения  семейных  основ  и  т.п.
Внедрители инстинктивных  типов социального реагирования  исходили  из того,
что в ряде случаев таковые радикально  предотвращают саморазрушение социума.
С тех пор,  как  был найден  биологический  агент,  способный воспроизводить
(точнее, пересаживать) некоторые виды инстинктов, наблюдаемых у животных, на
человека, определились такие результаты:
     -  инстинкт, называемый условно "трудолюбие",  хотя  лучше  подошел  бы
термин "постоянная занятость". Носитель взят у подвида тропических муравьев.
Подопытная  группа населения,  неявно  подвергнутая  действию  биоагента,  в
настоящее время  образовала  ядро нового экономического района. Промышленный
бум,  тем  не менее,  сопровождался  рядом накладок и затруднений, вызванных
спонтанным и логически  необъяснимым  массовым  рытьем  траншей, хроническим
перетаскиванием  различных  тяжестей   и  общей  хаотической  беготней,  что
поначалу воспринималось, как трудовой энтузиазм. К побочным эффектам следует
отнести  также  и  частые случаи инфарктов  - прямое следствие такого образа
жизни;
     - инстинкт  "единобрачие", носитель  заимствован  у галок, отличающихся
исключительной в животном мире верностью партнеру.  Городок, в  котором  был
проведен  тест,  ныне  является  центром  баптистской  общины.  Недочетом  в
эксперименте  явилось то, что инстинкт "единобрачие"  оказался совершенно не
сопряженным  с  инстинктом  продолжения  рода,  что  привело  к постепенному
омертвлению  эмоциональной  жизни  городка   и  неуклонному  постарению  его
средневозрастного  показателя.  Тем не  менее,  следует  отметить дальнейший
приток  фанатиков  в  общину  -  помимо  всякого воздействия  биологического
агента;
     -  инстинкт "не  убий". Агент  изымался  как  у  волков, так и у  змей.
Известно, что эти образцовые хищники ни при каких обстоятельствах не убивают
себе подобных.  Таким  образом,  были  вакцинированы  целые районы,  издавна
подверженные  этническим конфликтам. Во  время массовых  беспорядков боевики
разных группировок лишь рычали друг на друга, или же подставляли шеи (в знак
подчинения), но не пускали в ход камни и палки, как было принято до сих пор.
Осложнения: в случае  применения  "волчьего"  биоагента,  у мужчин  (самцов)
возникает неукротимое желание метить  контролируемую территорию по собачьему
способу;  при  этом  хозяин  территории  то  и  дело  выясняет  отношения  с
"нарушителем", каковых, при городском многолюдье,  всегда  предостаточно.  В
районе вакцинации  типичны сцены, когда двое претендентов  на одну и  ту  же
территорию  часами  рычат  друг на  друга возле условной границы, тогда  как
подошедший пришелец неподалеку уже метит (орошает) спорный кордон.
     Сходные, либо нейтральные результаты получены при испытаниях биоагентов
"информбалет" (имитировались танцы пчел), "навигация" (ряду пилотов вводится
биоагент  перелетных  птиц),  "интерстар"   (телекоммуникация   по  принципу
паутины)
     Обобщая  данные этого  широкоохватного эксперимента, общество "Санация"
пришло к  выводу о  нецелесообразности прямого  заимствования  биологических
агентов   животных  и  концентрации  усилий   в  дальнейших  разработках  на
синтезировании  универсального  биоагента  с  наперед заданными  социальными
реакциями.

     Телерепортер

     ...Вот  так  и  двигаться  вместе  с  ними в  сомнамбулическом  трансе,
двигаться с  ними  в  сомнамбулическом  трансе,  в  сомнамбулическом трансе.
Оттого, что смотришь  лишь под ноги, в зрении, вроде бы, и надобности особой
нет, да и в прочих органах чувств; есть лишь странная воля  откуда-то извне,
воля  к  неспешному непрерывному движению тысячных толп. Вот так,  наверное,
идет  половодье  леммингов  по тундре к студеному побережью.  Да, надо  этим
проникнуться,  но  работа  остается  работой,  и  пора  "мотать ленту",  как
говорят, гнать запись.
     Комбинезон  застегнут   наглухо,  шлем  задраен,  телекамера  на  плече
привычной ношей - и теперь можно панорамировать всю долину  -  от взявшегося
коркой сухого дна до дальних пологих склонов, уходящих к горизонту, усеянных
вереницами  идущих. Прекрасное  освещение от  низкого солнца, яркая  цветная
одежда, длинные  тени  поперек холмов -  все это будет  неплохо выглядеть на
экранах, в миллионах зашторенных гостиных, далеко отсюда. Но  главное -  это
интервью.
     - Ощущаете радиацию?
     - Не-а! - засмеялся добродушный пузан. - Жир защищает... Да  вы ведь  в
костюме, чего вам бояться.
     - Я телерепортер.
     - Вижу, вижу... Вы не с нами, значит.
     И  отходит  немного  в сторону,  впрочем,  без  враждебности.  А  рядом
молодожены,  сухощавый брюнет  и плотная белокурая  девушка,  тугая,  словно
пружинка - от  них  так  и веет  счастьем,  будто  каким  живым  излучением,
наперекор радиации.
     - А вы-то почему здесь?
     Так спрашивать запрещено,  есть на  этот  счет особая инструкция; юноша
нахмурился, но девушка тут же выпалила, сияя:
     -  А когда же еще? Лучше,  чем теперь,  нам  уже не  будет, так ведь? А
вечного ничего нет...
     Это уже к спутнику. Он приобнял ее за плечи, парочка не спеша двинулась
дальше. Затем привратница,  старая, изможденная, неизлечимо больная (ну  тут
уж все ясно), дальше семейка,  у которой небольшая неприятность - малыша лет
пяти  стало  вдруг  тошнить  (излучение  чем  дальше,  тем  яростней),  отец
озабоченно смотрел, как жена,  присев у обочины, тщательно  вытирает  личико
сына, приговаривая: ничего,  ничего,  теперь уже недолго. И следом - желчный
лысоватый тип  лет  пятидесяти с  полным рюкзаком за спиной, как  у обычного
пешего туриста. Все прочие идут налегке.
     - Почему  рюкзак? -  этот вопрос, похоже,  его окончательно разозлил. А
как с ними иначе? Что я, не знаю эту контору?
     - Да здесь-то разве могут надуть?
     -  Не валяй дурня -  могут! Когда что у них  было в  срок?  Нескладуха,
обычное дело... Прошлая партия, знаешь, сколько стояла на этой корке?
     Почва в самом деле напоминает спеченную шлаковую кору.
     - ...сутки с лишним! Нескладуха. Когда пыхнуло, половина уже разошлась.
     - Отчего, как вы думаете?
     -  Расхотелось! - прошипел "турист" в микрофон. -  Перебудь  в давке, в
голом  поле, под радиацией целую ночь  - тут и загнуться раздумаешь. Хотя...
они пока стояли, столько нахватались, что долго не протянут теперь...
     И  двинул  дальше,  работая  посохом.  Его  спина,  как он  уходит, как
оборачивается,  что-то ворча, и  вот в кадре миловидная женщина лет тридцати
пяти, с ней говорить - одно удовольствие.
     - Это, мне кажется, своего рода слабость. Такой -  веселый Апокалипсис.
Свободный выбор, знаете, имеет свои крайности...  Все сразу,  мгновенно -  в
пар.
     Видно,   что  для  нее  затруднительно   разговаривать,  не  видя  лица
собеседника за толстенным светофильтром шлема.
     -  ...не  наедине  с  собой, не под  операционной  лампой, не в маразме
старческом - а вот так, чуть ли не в гуще карнавала...
     Действительно, кое-где бряцали гитары;  бородатые  угрюмые барды,  да и
молодые компании.
     -  ...а сказать так, что  здесь личная драма,  отчаяние -  нет. Просто,
такое чувство,  что все необходимое  мною  выполнено, теперь можно  спокойно
удалиться. Думаю, это лучший способ...
     Она  улыбнулась  наугад  в  стекло  шлема.  Ее  лицо,  волосы,  бежевый
спортивный  костюм - все теперь на ленте,  три-четыре  витка.  Теперь - надо
показать это - появились вешки с черно-желтыми  нумерованными  флажками, это
рубеж зоны, за которой гарантировано полное исчезновение - вот оно, вот чего
ждут эти толпы -  исчезновения без остатка. Где-то здесь располагался вход в
укрытие для  наблюдателей.  Спрошенный  об этом  паренек  на костылях охотно
указал  место  и   заковылял  дальше.  Затылок  его  между  плеч,  задранных
костылями, спины, лица, толпы плывут в кадре, словно рыбы в аквариуме.
     - Сколько там? -  буднично спросил  мужик  бывалого  вида с обшарпанной
пропитой мордой.
     - Еще восемнадцать минут, если все точно по распорядку.
     - Ладно, я пошел  за флажками. Меня там приятель ждет - не разлей вода,
дружба на всю жизнь!
     - Где ждет - за флажками?
     - Иди ты - за флажками! -  внезапно  обиделся мужик. - Где надо, там  и
ждет. Прыгай лучше в свою кастрюлю, живой труп. Тебе еще долго гнить!
     Может  ли  оскорбить человек, который вскоре станет  дымком? Толпа  все
гуще, сплошной  гул от шагов  по раскрошенной пемзе, и вот - нашелся,  какое
облегчение -  колпак входа,  весь  будто  окаменелый бугристый волдырь. Люк,
покрытый чудовищной окалиной, термоокно и спасительный узкий тоннель вниз, в
прохладный  лабиринт  ходов под  испытательным  полем.  Можно  считать,  что
нелегкий репортаж на пленэре завершен. Пальцы на кнопки радиоключа - и будто
открылся  пуп  земли  за  бугристой  толщей  люка  -  стерильная  чистенькая
ячейка-вход.  Кое-кто из пришедших  сюда глянул в эту сторону с недоумением,
но большинство уже находилось далеко... Где-то затянули песню.  И тут словно
общий  вздох  прошел  долиной  -  в вечернем зените,  в густеющей  голубизне
обозначилась яркая точка.
     - Везут! Пунктуальные на этот раз...
     Это  давешний  бродяга-турист,  он  устало  сбросил  поклажу наземь  и,
сощурясь, уставился в небо. Можно  взять  еще несколько  сцен -  вот так, по
пояс в  укрытии, словно  танкист из башни, можно всосать через объектив  эти
обреченные  толпы, опустевшие,  сразу будто  ставшие одинаковыми лица, можно
еще  остановить  кадр  на  подростке,  глядящем  в  небо с  истинно  детским
любопытством, но непобедимая жуть ерошит волосы и нужно успеть задраиться  и
сбежать вниз, на приличную глубину, хотя...
     - К-р-р-рак!
     Как? Уже? Раньше, чем намечалось? Звон в ушах, болит плечо, где камера,
и  что  же это было? Что?  Но  кому  интересен рухнувший  внезапно на  землю
человек  с телекамерой;  все глаза  - в  небесах,  на  желтом,  канареечного
оттенка парашюте.
     - Ах, негодяй!
     Да,  это  он, тот  самый мерзавец  с рюкзаком, именно от него следовало
ожидать  такой гнусности - выдернуть ничего не  подозревающего репортера  из
укрытия  и спрятаться  туда самому. Его  рожа  смутно белеет за полуметровой
толщей термостекла, не поймешь, что на ней -  издевка,  или боль. И  незачем
теперь  ломать ногти об шершавую  корку намертво захлопнутого люка, не  надо
вопить,  не стоит  барабанить  кулаками в  окошко  со  смутно  маячащим  там
ублюдком, хватит тщетно  нажимать  радиоключ... Нужно в эти две минуты, пока
будет еще опускаться парашютик,  успеть пройти все  то, что согнало сюда это
людское море, - и смириться.
     А потому  - полная  воля на  эти две минуты! Шлем  в  сторону, перчатки
долой.  Телекамеру за ремень  -  и вдрызг  об валун (жаль,  правда,  запись,
хороший мог получиться репортаж). Комбинезон  - вжик вдоль живота -  упал за
спиною  тяжкими  складками,  в светлом бельишке,  легкий,  выбрасываешься на
осенний  ветерок, как в детстве -  кожа  в пупырышках, зябко, и  будто перед
прыжком с обрыва в  реку, куда  подбегаешь  как  бы  помимо  своей  воли,  с
предвкушением ледяного ожога...
     Он расставил руки, будто собираясь взлететь.

     Меню столовой эвакопункта

     Аспарагус железистый................................. - 3.70
     Икра многоразового употребления.............. - 0.16
     Эмбрионы заливные сх.................................. - 4.18
     Хлопья кактусовые в соусе "индиго"........... - 0.93
     Седло гамадрила............................................ - 5.60
     Отбивная из вырезки (самонарастающей) - 9.04
     Салат-каналья............................................... - 1.12
     Пиво "Цусима", 0,33 л................................... - 2.45

     Черное и белое

     Мне думается,  все  еще помнят  этот тип  деятеля, начальничка  средней
руки, что с первыми лучами солнца уже вовсю озабоченно сновали из кабинета в
кабинет, с  завода в райком, а то и вовсе из  города в  село, на задрипанном
брезентовом  вездеходе  по буеракам  нашей действительности  - с  неизменной
папочкой в руках, такие вот безликие (они и в самом деле лишены физиономии),
- агенты державы, ее,  так сказать, датчики.  И где они брали эти макинтоши,
чуть  ли не  хрущевского кроя, откуда эти шляпы  ведром, как у бюрократа  из
"Волги-Волги" - неразгаданная тайна. Будто орден меченосцев поклялся в веках
выдерживать бессмертный закон, срисованный с верховного узурпатора! Так что,
когда в селе появлялся такой вот представитель,  его уже ни с кем не спутали
бы.
     Этот, надо сказать, повел себя необычно. Вместо того, чтобы прямиком из
газика, минуя омытые дождем фанерные стенды (шел тогда дождь) зайти степенно
в правление и скрыться там как бы навечно, он заспешил по слякоти к фермам -
к дальнему второму участку, где с утра давно уже поревывали телки в загонах.
Бдительная секретарша усекла через  окно этот  необычный маневр  и  доложила
председателю - тот оторвался от бумаг и обозрел  мельком удаляющуюся нелепую
фигуру.
     - Хто такой - ума не приложу... Може, мелиоратор с Орджоникидзовки? Так
он бы сюда шел... Чи шабашник якой?.. А, нехай блукает, меня ему все одно не
миновать.
     Но человека в макинтоше будто вело какое-то чутье: скользя по размокшей
глине,  придерживаясь за колья и столбы,  он перебирался через навозную жижу
загона,  к  длиннющему  унылому  бараку телятника.  Встретившийся ему  заика
Стасик  отвернул круто свою тачку с бидонами -  так одержимо шагал городской
визитер.
     Будь  Стасик  хоть  на  пятак  умнее,   он   бы  обратил   внимание  на
поразительное отсутствие мимики (это при бегающих - неподвижных! глазах), на
невнятное бормотанье и возгласы, но он лишь отметил с тупым изумлением,  что
следы пришедшего дымились.
     - Где,  где  это?  - спросил он, ни  к  кому особенно  не  обращаясь, у
скотниц,  занятых  уборкой,  и  тут  же  двинулся  вдоль стены, изукрашенной
потеками.
     - Кирилыч,  вон  пришел  какой-то,  - позвали  женщины  зоотехника. Тот
обернулся  на гостя и посуровел: зоотехник  опасался  санитарной  инспекции.
Ощупывая стены, стойла, поилки, районный человек сновал по ферме.
     - Вам кого? - спросил Кирилыч, подойдя.
     -  Все  сущее подлежит  уничтожению, - непонятно  ответил  посетитель и
зыркнул из-под шляпы. От этого взгляда зоотехник на миг оледенел.
     - Здесь! Это здесь, знаю! - неопределенно махнул  макинтош по сумрачной
ферме. - Основной  закон  мира -  уничтожение,  друг  скотник...  ("Я вам не
скотник,  я..."  -  успел рявкнуть  Кирилыч),  но гость  вдруг поднял руку -
блеклую руку бухгалтера, можно бы так сказать, если бы не ноготь на мизинце,
неуместный  у бухгалтера длиннющий  ноготь блатного  фата - и  звякнул им по
ободку  поилки. И поилка исчезла - осыпалась, что  ли  - по самую подводящую
трубу, оттуда полилась жиденькая струйка. Тут, как потом объяснял зоотехник,
он сразу понял, с кем имеет дело. Не санинспектор, ясно.
     - Это! Не порть инвентарь! - крикнул. Но тот,  с когтем,  ухмыльнулся и
царапнул по бетонному столбику  стойла.  И снова -  лишь квадратная  дыра  в
грязном полу, ни пыли, ни копоти...
     Подошли женщины и два бича,  что подрядились  выгребать навоз за харчи,
все зачарованно смотрели на приезжего. А тот продолжал свое представление:
     - Ничего -  это космический принцип, вот как... - он тыркал мизинцем то
в гвоздь, то в бидон,  то в ватник,  и все пропадало на глазах, окончательно
пропадало - это как-то сразу все поняли. - По одному протону в год - как вам
понравится?  (кирпич в  столбе,  по которому  он цокнул, испарился с  легким
пшиком) - Все, все - на кончик пальца! Чтоб - один огромный  ноль... Из ноля
уже ничего не получится, а, работники? Учили, небось?
     Взгляд маньяка безостановочно шарил вокруг.
     - Ноль - абсолют, с ним ничего не поделаешь...  Но что-то мешает! Здесь
это, здесь!
     - Шальной, не трожь контейнер! Ты ж все перепалишь!
     - Нинка! Звони в контору!
     - Рано или поздно, вам не все ли равно? - он полоснул взглядом и  снова
взвыл. - Но где? Где?
     Кирилыч - так уж получилось - оказался здесь старшим и  туго соображал,
что бы такого предприня