ть, но - будто  застила мгла сознание. Слонявшийся по
ферме пятнистый кобель, любимец бичей, обнюхал полы макинтоша и заворчал.
     - Абсолют - ничто... Хватит делать, хватит! Надо - наоборот.
     - Как это - наоборот? - Кирилыч спросил лишь затем, чтоб отвлечь аспида
от этой непрестанной порчи, он кожей чуял - над всеми нависла жуть.  "Вилами
его, что ли - а что ему вилы, когда он мизинцем ферму завалит..."
     - Наоборот? Вот так, это просто, - тут маньяк почесал собаку за ухом, и
пес исчез  - ни  звука, ни паленого душка, ничего.  - Просто!  Уничтожать по
сути  своей проще,  чем  создавать,  против  этого  не  попрешь,  так  ведь,
скотоводы? Лишь это - помеха, стопор... Это здесь, рядом, я сейчас найду!
     Блеснула улыбка. Лучше б  он  не  улыбался - так, наверное, открывается
печь крематория. И тут вперед вышел бич.
     - Ты, гнида, куда собаку подевал?
     Странно - всех  оплели  страх и безволие, один этот бич растолкал баб и
вышел перед "санинспектором". Он  стоял немного  враскачку, видно,  перебрал
накануне.  А  визитер  прямо-таки  расцвел  -  (если  можно  так  выразиться
применительно к нему) - при виде бича.
     -  Вот   оно,   нашлось...   Я  представлял   предмет,   что-то   более
долговечное... Контрагент, а? Ну, что ж...
     Он весь  подался к бичу, взгляд  свой, неуловимый и  неотвратимый,  как
бормашина, совсем воткнул в серые гляделки бича,  но бич не  дрогнул, только
качаться перестал.
     - Ты мне ответишь за собаку, паскуда!
     Кирилыч  утверждал  потом,  что  пришелец   мгновенно  чиркнул  ногтем.
Скотницы, наоборот, что поднес палец к бичу медленно, не торопясь, как бы по
ритуалу какому.  Он  ткнул  бича в  широченную прореху  на  груди, и того  в
мгновение  ока охватило зеленоватое  неживое  свечение. И  тут же сошло. Бич
стоял как стоял, только  голый, в чем  мать родила (все обноски  его  сожрал
зеленый огонек), и недоуменно озирался. А этот, весь белый, опять прижег его
ногтем. И снова вокруг бича заструилось зеленое и сбежало.
     -  И знаете,  -  рассказывал потом Кирилыч,  - он  вроде  стал,  как бы
сказать, кремезнее, налился,  - а бичи, они  ж, известно, дохлые,  -  а этот
хмырь  его  опять -  тырк под  ребро. Тот снова  же - глазом не моргнул, но,
вроде  как  штангист,  раздался, и, понимаете,  металл!  Такой отлив,  вроде
серебряный на коже появился. А этот бандит кинулся бежать...
     Кинулся бежать  - слабо  сказано.  Он вылетел  из ворот и мчал по полю,
петляя, словно заяц, перепрыгивая через скирды, огромными прыжками, поднимая
фонтаны  грязи.  В  мгновение  ока  он  скрылся  за  горизонтом.  Тогда  все
уставились на бича. Но бич - или кем он теперь стал, - не обращая ни на кого
особого внимания, вышел наружу, оглянулся вокруг и уверенно, тяжко зашагал в
ту сторону, где  за дальней  посадкой  скрылся  гость.  Дождик,  орошая  его
массивный  торс,  тут же испарялся с шипеньем, поэтому он двигался как бы  в
туманном облачке.
     - Не догонит, - усомнилась какая-то женщина.  - Тот вон какой прыгучий,
верткий.
     - Ну и сдохнет на пятом километре. Язык высунет. Тут и бери его  голыми
руками.
     Бич, словно  движущаяся  хромированная статуя,  спустился в  долинку  и
скрылся из виду. Дождь  наподдал. Они еще немного постояли у входа, затем по
одному вернулись к прерванной работе.

     Из вводной главы учебника "Техника жизни"

     ...Эта книга создавалась как практическое руководство для любого живого
существа - от капустной тли до слона с острова Борнео, от восточного деспота
до инфузории, обитающей в коровьем дерьме, при условии, конечно же, что тля,
инфузория  и деспот смогли  бы  воспринять данный  текст.  Если на то пошло,
коллегия  авторов не  так уж  категорична в  распространенном уничижительном
мнении насчет простейших, но этот коллективный труд преследует иную задачу -
сформулировать единые принципы выживания в среде, где основной модус вивенди
- это потребление в том или ином  виде  других существ. Углубленному анализу
подвергнуто положение  о  симбиозе  с антагонистами  в среде с  исчерпанными
жизненными ресурсами.  Любопытно,  что  завершающая глава  обращает внимание
читателя на эстетическую сторону жизненного процесса, которая, вроде бы, уже
никого не интересует.
     Учебник  рассчитан на широкий круг интересантов, практикующих  жизнь  в
той или иной форме.

     На заданной клетке

     Один налетчик, известный в своей среде  как Эдик (настоящее свое имя он
уже и сам стал забывать), был задержан оперативниками в областном центре  П.
при  рейдовой облаве  на рынке, где Эдик, как и полагалось чужаку,  вовсе не
пытался работать  по  специальности, а,  подобно  обычным  клиентам,  гулял,
развлекался,   наблюдая  со   стороны  работу  коллег   в   гуще  клокочущей
купли-продажи.  Эдик недавно  вышел  и пока  что был  совершенно безупречен,
перебиваясь достаточно безбедно  на свой  страховой фонд, сохраненный верной
подружкой. Нормально его должны были сразу  отпустить, или, на худой  конец,
отправить в родной город под надзор. Но этого не произошло. Эдика интенсивно
допрашивали,  совали  в  камеру  подсадок,   устраивали  какие-то  абсурдные
опознания, словом, к концу второй недели он уже не сомневался на него вешали
(грубо,  неряшливо,  в  явной  спешке)  дело  по  нескольким  ограблениям  с
убийствами.  Прошлой ночью Эдика уведомили, что слушанье его  дела назначено
на пятницу. В исходе суда он не имел сомнений.
     В четверг  Эдика неожиданно повели к следователю. Здание  следственного
изолятора  в П.,  как это  нередко  случается, включало в  себя  старую, еще
прошлого  века,  постройку  и новый корпус,  связанные  переходом.  В  месте
сопряжения корпусов коридор делал коленце,  угол, в виде обрешеченного окна,
выходил на внутренний двор тюрьмы. Эдик, погруженный в свои страхи, не сразу
заметил, что створки  решеток сняты с  окна и прислонены  к  стене рядом. Он
подходил все ближе  и с изумлением убеждался  -  да, не только решетки, но и
сама  оконная рама  приоткрыта вовнутрь. -  Эй,  вахта!  - не отводя глаз от
вожделенной полоски вольного воздуха окликнул Эдик. Непорядок! - Но сзади не
было отклика. Эдик обернулся  (что  запрещено), и обнаружил, что конвоир как
сквозь землю провалился.  И немедленно внутри Эдика вспыхнул  холодный белый
огонек действия.
     Он отвел створку окна и осторожно выглянул на улицу: двор был пуст, под
окном  двумя  этажами ниже на  крыше  пищеблока  лежала стопа  прессованного
утеплителя из стекловаты.  Эдик выпрыгнул, стараясь попасть в середину матов
утеплителя, и зарылся, исчез в колкой куче. Сразу руки зазудели,  зачесались
от мельчайшей  стеклянной пыли; стараясь  уберечь глаза, он отодвинул кромку
трухлявого пласта  и глянул вверх, на окно. Створки уже были задраены,  окно
будто  и не  отпиралось  десятки  лет  (а, наверное, так  оно и  было). Эдик
отшвырнул  мат, и, не особо скрываясь, перебежал по крыше  к брандмауэру, за
которым - он видел это сверху - была уже улица. Так  и есть -  за  кирпичным
выступом, умело  закрепленная в кладке, покачивалась  на  ветерке капроновая
тесьма.  Каждый миг  ожидая  сирены,  Эдик перекинул  тесьму  через парапет,
подтянулся на руках, и, обжигая пальцы о  тесьму,  соскользнул на асфальт. В
узком  переулочке  никого   не  было;  у  противоположного  тротуара   стоял
заляпанный  грязью белый  "Москвич". Эдик  обошел машину, распахнул дверцу и
плюхнулся за руль; он весь  трясся и еле  сдерживался, чтобы  тут же не дать
газ  и не рвануть куда глаза глядят. Баранка была еще теплой от чьих-то рук,
ключ торчал в замке.
     Эдик   уже   понял:  этот   побег,   "стелька"  -  так  именуют  хорошо
подготовленную и очень  дорогую процедуру - не для него. У Эдика  не имелось
ни  таких  связей,  ни  таких  денег.  Чья  бы  то  ни была  оплошность,  но
рефлекторно  он  воспользовался чужой "стелькой", и теперь  оставалось  лишь
продолжать.  Наблюдая  за  улицей  -  спереди  и  в  зеркало, - он  полез  в
"бардачок",  нашарил там пистолет  (он не стал  его  даже вынимать), термос,
пакет  с  чем-то  съестным  и плотный листок  бумаги  с набросанным  от руки
маршрутом. Рассматривая грубый чертеж, Эдик включил двигатель, развернулся и
быстро  выкатил из  проулка.  Эдик  доверял своему огоньку,  сиявшему  белым
жестоким  светом,  он  еще  никогда не  подводил  налетчика в самых  крайних
обстоятельствах. Огонек твердил: Эдик не должен следовать маршруту, город П.
смертельно опасен,  нужно убираться отсюда поживей. Безошибочный  инстинкт и
мгновенная реакция -  вот что  до сих пор  всегда выручало Эдика; навык  был
лишь приложением. Он мчал по широченному проспекту в районе  новостроек,  он
был сейчас само зрение и слух, и  все же верил лишь этому внутреннему чутью.
Подъезжая  на красный к перекрестку,  он  ощутил что-то вроде  излучения  от
голубого микроавтобуса впереди и, не раздумывая, свернул направо. За спиной,
чуял  он,  уменьшалась,  исчезала враждебная  эманация.  Пару  кварталов  он
проехал  спокойно,  зато дальше его  кошачье зрение уловило блеск патрульной
мигалки, и снова пришлось  вильнуть в переулок.  Единственное, что утешало -
он все дальше уходил  от центра. Еще раз издали Эдик  засек мигалку и  снова
вовремя  сделал  скидку вбок, все  дальше  внедряясь в  паутину  пригородных
улочек.  Он чувствовал  границы  своей  безопасности почти физически, огонек
уверенно вел его вглубь спокойной зоны, хотя этого района он совсем не знал.
Пока  не было  смысла бросать  машину  (тем более наступала темнота), прежде
хотелось  бы убраться достаточно далеко, пока не опомнились и  те, и другие.
Эдик больше страшился  других  и надеялся, что  достаточно далеко  отошел от
предложенного маршрута.
     Вот  так, петляя в  уже совсем дачных  переулках в  поисках  радиальной
трассы,  он снова наткнулся  на  голубой микроавтобус, припаркованный  возле
особнячка  с мансардой - и в тот же момент сзади, вполне отчетливо в осенних
сумерках заискрилась мигалка, донеслось взлаивание сирены. Эдик ткнул машину
в придорожные заросли,  схватил пистолет и выскочил наружу. Ему  показалось,
что  он  уже  бывал  в  этом месте.  В  свете наплывающих  фар  он  различил
полуоткрытые  ворота  усадьбы  и  бросился  туда,  пригибаясь  за  стриженым
кустарником. Он  бежал по подъездной аллее,  на  ходу  соображая, как  быть:
наверняка они  уже дали команду оцепить  квартал, и теперь  его  шанс лишь в
том,  чтобы захватить заложника и выторговать себе отход. Огонек в его груди
все так же полыхал, чуть не выхлестываясь наружу с жарким дыханием.
     Эдик  взбежал  на  ярко  освещенную  веранду  и  сразу  увидел  хозяина
худощавого  старичка   в  домашней  фланелевой  одежде,  который  немедленно
обнаружил  поразительную  прыткость и самообладание -  он тут же отпрыгнул в
боковую  дверь  и  затопотал вверх по лестнице. "Игорь, Игорь!" - вопил  он.
Игорь? Это  усложняло дело.  В минутной  нерешимости Эдик застыл в дверях, и
тут  кухонная портьера  слегка качнулась. "Стреляй!" -  взвизгнул огонек,  и
Эдик выпалил трижды в дюжего парня с обрезом - тот  принял заряды с каким-то
нечеловеческим  бесчувствием  и  уверенно  заправил  Эдику "под вздох"  свой
отдарок, который  вмиг погасил белый пылающий язычок его  воли. Уже  засыпая
навек в растекшейся луже возле другого  трупа, Эдик успел смекнуть коснеющим
разумом  - огонек зажгла чужая рука, и она же твердо вела его к этой усадьбе
-  крестик на  карте, - где сейчас свелись  чьи-то счеты. "Стелька" на побег
была именно  ему, и тот, кто ее готовил, прекрасно знал взрывчатую рефлексию
налетчика и на нее безошибочно рассчитывал.
     Переступив через тела  в проходе, старичок  - хозяин усадьбы - вышел на
крыльцо и махнул преследователям, мол, все в порядке. Было уже совсем темно.


     Рапорт

     Начальнику гарнизона г.Антрацит
     генерал-майору Алычко С.М.
     командира 60 ОМСБ м-ра Пухова К.Р.

     В  связи с  имевшим  место  в  части  смертным  случаем  имею  сообщить
нижеследующее:
     Двухгодичник  ст.  лейтенант  Петличко  Г.Ф.  был  призван в  армию  по
окончании Одесского университета, ист.фак., отделение восточных культур. Еще
в  процессе  образования  Петличко  вошел  в  группу студентов и аспирантов,
практиковавших  медитацию  в  русле прямого приложения идей дзен-буддизма. В
разговорах со мной Петличко  утверждал, что в  совершенстве  освоил  технику
отделения сознательной субстанции (души) от телесной  и обратного их слияния
еще в то время. Именно эта его способность, как он говорил, не позволила ему
впасть в  отчаяние  при  распределении  в  такую  дыру,  как  Антрацит,  и в
дальнейшем   позволяла   безболезненно  переносить  все   тяготы  и  лишения
гарнизонной службы. То есть, при очередном разносе после смотра и, наоборот,
перед  каким-либо  праздничным  загулом,  Петличко (по  его  утверждению)  с
помощью  определенной  процедуры  и  соответствующего   психического  усилия
расставался  со  своим телом,  покидал  его, устремляясь в  виде бесплотного
сгустка сознания туда, куда его издавна  влек научный  интерес - в Шумерскую
эпоху, или же к околицам Солнечной системы, где он ощущал наибольшую степень
гармонии мира.  Тем временем тело  его в лейтенантском мундире вышагивало по
плацу или  же  безобразно напивалось в ресторане Дома офицеров. Мало кто  из
сослуживцев  замечал, что в таких случаях имеет  дело с бездушным  чурбаном,
фактически с зомби, живым трупом.
     Жизнь  в  Антраците  ведет  к  деградации,   армейская  -  тем   более.
Возвращаясь  из  неописуемых  далей,  Петличко  с  омерзением  заставал свою
телесную оболочку во все  более скверном состоянии. Он  признавался мне, что
сливаться  с ней ему  удавалось  теперь  не  сразу,  тем  более,  что  после
отождествления  с телом его  тут же  начинали одолевать муки  похмелья, либо
совести  - за  все, содеянное им в  виде зомби.  Очевидно, что и в последний
раз, когда тело Петличко безуспешно пытались откачать  в реанимации, еще был
шанс возвращения лейтенанта  к жизни, были даже проблески сознания,  однако,
на   мой   взгляд,  Петличко-духовный,   витавший   незримо   под   потолком
реанимационной,  в конце концов махнул  рукой на всю эту возню и  со вздохом
облегчения воспарил в свои дали.
     Полагаю, что в ближайшие  дни  подлинный (бессмертный)  Петличко найдет
способ как-нибудь материально подтвердить мою догадку (что-то вроде записки,
магнитной  записи,  т.п.).  Должен  прибавить к  этому,  что  ст.  лейтенант
Петличко успел  научить своей методике еще  троих офицеров батальона, в  том
числе и меня. Так что во  вторник на разборе  Вы будете иметь дело не вполне
со мною, а всего лишь с бесчувственным зомби в мундире.
     М-р Пухов К.Р. (подпись)

     Орест и Форнарина (отрывок из сказки)

     "...Таким образом,  будучи оставлен пиратами  на берегу, Орест не  имел
иного занятия,  кроме как горестно оплакивать  свою долю и участь Форнарины,
захваченной злыми  разбойниками. Между  тем, на вопли его  и стенания  из-за
прибрежной скалы появилась..."
     Что  может быть  прекраснее  такого вот эпизода,  равно  простертого  в
неизвестность прошлого и  полную  неопределенность  будущего, да еще в толще
чьего-то  вымысла!  Отчего  же нас так интересует развязка, хотя  и без того
ясно, что все кончится хорошо?

     Ночная смена

     Заполночь   возникает  особый   род   тишины,   тишины   многотысячного
успокоения.  Зато  некоторые  звуки,  днем неразличимые в городском фоне,  к
примеру, тишайший  стрекот  вентилятора  из-за вытяжной решетки  -  царят  в
безмолвии надо  всей округой и создают,  благодаря этому,  утонченный ночной
колорит.
     - Животных много, -  сказал  газовщик.  - Животных, прямо скажем,  даже
слишком много...
     Его  кисти сложились, словно  клешни  омара -  из-за  костяшек  домино,
зажатых  в мясистых  ладонях. Он  выставил одну,  деликатно  прислонив ее  к
хвосту  расхристанной композиции.  И  тут же сосед-электрик пришлепнул  свою
рядом.
     - Смотря каких. Крыс в самом деле многовато.
     Слесарь поднял глаза к лампе, возле которой  металась крупная  моль. Он
считался  неважным  партнером -  пропускал  ходы, придерживал не  те  кости.
Виртуозом игры слыл смотритель  теплопункта, завсегдатай дежурки, молчаливый
потертый кудряш.
     - Я б их стрелял, - в контрасте  со  сказанным, он мирно пристроил свою
пятерку-дубль поперек. - Когда слышу, как их нужно беречь-размножать, так бы
схватил автомат...
     - ...и по телевизору! - завершил электрик. Самый молодой в четверке, он
и выглядел соответственно; синий, в обтяжку комбинезон щеголевато посвечивал
заклепками.
     - Чего там, правильно. Много они видели в своих заповедниках. Мне тоже,
к примеру, белочки нравятся...
     Газовщик откинулся на спинку стула и пыхнул зажигалкой.
     - Им бы плоского скорпиона показать...
     Электрика передернуло.
     - Не говори об  этом,  - буркнул он  и смешал  костяшки.  Ему  не везло
сегодня. В зарешеченное  окно полуподвала бил сноп света от уличного фонаря.
Окрестные дома стояли черные, потухшие.
     - Мне попался вчера,  - вдруг  подключился слесарь.  - Шел в тоннеле на
Садовой, смотрю  - на стенке будто краска отстала. А потом вижу  -  он хвост
уже выгнул. Сантиметров тридцать. Тонкий, как бумажка, сволочь.
     - Мало им  животных, - повторил газовщик. - Меня такой полоснул раз, по
ботинку  пришлось,  чуток  до  кожи  не  хватило.  Я  его  сваркой  припалил
скрючился, гад, и, знаете, окалиной такой пошел. А мелочь разбежалась.
     -  Мелочь  неопасная,  пока  мелочь, - сказал  смотритель теплопункта и
выложил пустышку. - А я вот не могу с этими белыми ужами.
     - С ужами? Они ж, вроде, безвредные.
     -  Оно понятно, безвредные,  но - не привыкну и  все тут. Приду к себе,
они с труб свешиваются, под котлом  ползают - тьфу! Шуровкой гонять станешь,
так шипят, бросаются... Причем года три назад не водились.
     -  Тогда у тебя  крыса жила, -  сказал электрик,  и все засмеялись. Еще
помнили, как бедствовал смотритель с гигантской крысой.
     - Не знаю, как кому,  - поднял очки слесарь, - а мне  хуже всего, когда
трупный скворец.
     - Точно. Они ведь когда появились -  когда  теплотрассу проложили через
пятое кладбище. До того не было. Выбросы были, но это ж совсем другое дело.
     - Что за  выбросы?  - спросил электрик. Его недавно стали  назначать  в
ночные дежурства, он многого не знал.
     - Ну,  это  бывает,  -  охотно  объяснил слесарь,  -  это  если  разрыв
подающей, например,  возле  коллектора  в том году.  Идешь  по  каналу, вода
парит, ну и всякое... возникает.
     - Возникает?
     - Ну да. К примеру, в тот раз возле меня собралось душ восемь.
     - Душ? Как это?
     - Ну,  такие...  туманные  личности.  Подходят и смотрят,  что  ты  там
делаешь. А фонариком посветишь вдоль - их там тысячи!
     - Это пар, - сказал электрик убежденно.
     - Может быть,  может быть... - равнодушно согласился слесарь. - Но тоже
неприятно. Ты себе работаешь, а они все подходят и подходят. Нервирует.
     Зазвонил телефон - как всегда в ночи неожиданно, пронзительно. Газовщик
взял трубку и принял вызов. Потом вернулся к столику.
     -  По  твоей части.  Выбило  предохранители  на эскалаторе  в подземке.
Кто-то хотел запустить, самовольно.
     - Ладно.
     Электрик  отодвинул  домино  и  легко поднялся.  Должно  быть, ему  уже
надоело здесь. Он  натянул куртку,  подмигнул оставшимся. В свете фонаря они
еще видели, как снаружи уменьшается, уходя, его силуэт с чемоданчиком.
     - Смотри-ка! - воскликнул слесарь.
     Все трое уставились в угол, где дотоле спокойно спала на коврике птичка
- странным образом для птички, свернувшись, словно котенок, упрятавши голову
чуть  ли не  под хвост. Как  только  электрик ушел, существо забеспокоилось,
вспрыгнуло - резко, но беззвучно - и быстро забегало вокруг стола. Мгновение
спустя темное пятнышко пробежало снаружи в полосе света.