о  никак не могу припомнить. А он что,
ничего не написал мне? Легче было бы вспомнить...
     Женщина собрала  снимки  со  стола,  аккуратно  сложила  в черный пакет
из-под  фотобумаги  и спрятала  опять  в  сумочку. Затем  подняла  глаза  на
Семиокова.
     - Не мог написать. Его нет.
     - Вот как, - машинально ответил Семиоков, - жаль. Что же случилось?
     -   Его   застрелили,   -  готовно  ответила  женщина,  глядя  в  глаза
собеседнику.   И  тут  Семиоков  отметил  в  ее   взгляде  какую-то   жуткую
одержимость. Да уж не тронутая ли?
     - Да что вы! А кто же?
     В нынешние времена не редкость, когда людей подстреливают.
     - Вы, - сказала женщина, не отводя взгляда.
     Да, он попался, это была одержимая, с манией. Он начал было вставать.
     - Нет-нет, я в порядке, - успокоила гостья, - сидите. Сперва прочитайте
вот это...
     И она достала из той же сумочки ксерокопию какого-то документа - свежий
белый  лист,  увенчанный гербом уже распущенной державы и чернильным штампом
наискосок  "В  архив".  Акт  Особого  отдела  войсковой части полевая  почта
такая-то. Пока Семиоков читал, вникая в  страшный  смысл,  женщина монотонно
сообщала:
     - Он у меня был один. Наверное не лучше  других и не хуже, но главное -
один. Я  тогда ничего  не  могла поделать,  но, понимаете - дала клятву, что
найду  того,  кто убил.  С  чего  мне  одной  такое  нести  - пускай  и  тот
почувствует хоть мало-мальски...
     Помолчала.
     - При Союзе это было  невозможно -  Министерство обороны,  неприступная
крепость.  Теперь вот я  купила эту  бумагу у  одного  офицера  из  военного
архива, еще и не так много запросил. А найти вас было куда трудней.
     Семиоков как бы обледенел.
     - Это  давно произошло. И теперь бы я уж ни за что такое не взялась, но
тогда была  моложе...  Теперь сижу вот  с убийцей  сына, смотрим фотографии,
беседуем. Перегорело. Не до конца,  сами  понимаете, но не как сперва.Что ж,
теперь и я могу уйти.
     Она будто старела на глазах - а может только та ее одержимость и давала
силы. По всему из каких-нибудь служащих с периферии. Почтарка, библиотекарь.
Выговор не местный.
     Семиоков обрел дар речи.
     - Но ведь вы же понимаете! Никакого умысла... Чистая случайность.
     - Конечно. Понимаю.
     - Я сам мог бы оказаться на его месте...
     - Но оказались на этом.
     Смотрела на него сухими глазами. Спросила:
     - И что вы сейчас чувствуете? Когда узнали.
     - Ничего! - взорвался  Семиоков.  - Абсолютно  ничего! Я не  убийца  по
существу, мне, вон, кошку отшлепать и то трудно. Я не виноват!
     - Ну да! Убил - и не виноват, вот как... Не  бывает такого,  - заметила
почти добродушно. - Ладно, мне пора. Еще ехать домой, почти полсуток.
     Семиоков соображал. Сквозь ужас пробивалось что-то житейское.
     - Как, а вы ведь чего-нибудь хотите? Какой-то компенсации?
     В сад  выглянул  из  дома  Борис  (пришел  из школы), увидел  что  отец
беседует с какой-то поношенной теткой, опять  скрылся.  Еще детям доложит, с
такой станется!
     - Чего хочу? Хочу, чтоб знал! На, держи!
     И  подсунула ему копию акта. Семиоков схватил его и разорвал на клочки.
Женщина усмехнулась.
     - Чего там, это теперь у вас в душе выжжено. Дальше будете жить с этим,
я эстафету передала.
     Встала, оправила плащ, спросила не глядя:
     - Сын это был?
     - Сын,  -  подтвердил  нехотя  Семиоков.  Еще проклянет  ни  в  чем  не
повинного  Борьку,   с  нее  станется.  Но  та  лишь   стояла  молча,  затем
зашевелилась.
     - Ну  что  ж,  теперь знаете, как бывает иногда с сыновьями.  Прощайте,
Николай Семенович!
     - До свиданья,  - рефлекторно ответил бухгалтер. Он все  так  же сидел,
опершись на столик.  До  него  стало  доходить,  что жизнь  его  непоправимо
изменилась,  а вот почему - не понимал. Отставил ненужные  грабли и вышел на
улицу, но женщина уже скрылась.
     -  Я же  не виноват, я же не виноват!  -  твердил он  вечером в ознобе,
подбирая  с карманным фонариком клочки в  беседке (а вдруг  дети нашли бы  и
собрали воедино!).  Надо  добавить,  что бухгалтер перед этим  крепко выпил,
удивив домашних, и теперь вышел будто бы проветриться. И странным отдаленным
рефреном этой  его возни в туманной осенней ночи звучало в дальних закоулках
памяти забытое, но  тем вечером такое отчетливое и звучное,  такое... На всю
Германию, по радиостанции "Волга".
     Он отошел к яблоньке, уткнулся лицом в развилку.
     - Где-то есть город, тихий как сон...- пела Пьеха.

     Незабываемое

     На этот  раз пустяк, но зато  абсолютно незабываемый. "В  лесу родилась
елочка", -  небось, все помнят?  Милое такое, невинное новогоднее тиликанье,
под  которое и  у  черствого заматерелого  мужика  шевельнется в душе что-то
теплое. А ведь у этой крохи монофонической своя история.
     Написала ее в далеком 1916 году молоденькая девушка, чуть  не курсистка
консерватории. По песенке можно  ее представить - на мой взгляд, приветливая
сероглазая блондинка из большой семьи (тогда почти все семьи  были большие),
из  тех,  кто  весело  и упорно делает  свое дело при всех  обстоятельствах.
Страна  уже несколько лет  воевала,  и хоть твердо  держали позиции миллионы
деревенских парней, в тылу по  столицам  и губернским городам уже перебегали
там и  сям голубые дымки  разложения. Через год все рухнуло  (теперь-то мы и
сами  знаем,  как  может в одночасье рассыпаться  могучая страна),  и тут же
стало не до елочек. Куда подевалась курсистка в ту еще смуту - неизвестно. А
песенки  затребованы  были другие  -  про пулеметчиков,  тачанки,  паровозы,
сабли, винтовки и прочую железную амуницию ненависти.
     Какие  песни,  такая  и   жизнь.  Под   это  лязганье  чего  только  не
вытворялось!  Но  вот году  в 36-м,  что-ли, великий махараджа в белоснежном
кителе вдруг высочайше восстановил Новый год, да не просто нерабочий день, а
чтоб все как полагается у людей,  вплоть до елки.  Надо сказать, что  к тому
времени народ, одичавший от  всяческих лишений,  с трудом  вспоминал, как он
там,  бывало,  плясал  в  хороводах  под  разукрашенным  деревцем,  а  новая
пионерская детвора так и вовсе  диву давалась. Но  - воля  махараджи  закон,
елочки засветились, и затренькала робко та самая мелодийка, навеки, казалось
бы,  канувшая. И дальше чуть не полвека она  только  и делала,  что набирала
аудиторию, привычно озвучив хвост декабря, каким бы он мрачным ни казался.
     И уж совсем недавно, когда по  стране  опять  потянулись голубые дымки,
вдруг   обнаружилось   на  гигантской   волне  публикуемых   сенсаций,   что
создательница  заветной  песенки,   через  нее   как  бы  известная   любому
соотечественнику начиная  с трехлетнего  возраста, что она, представляете, -
жива еще! Где-то  доживала свой век старушка, обеспечившая нам всем ежегодно
эту великую иллюзию умиротворения.
     Как  она  прожила  эти  годы -  великая  тайна  и  одновременно  что-то
обыденное,  скорей всего. Но, думается  мне (по  песенке), это была во  всем
светлая жизнь.
     Вот бы создать что-нибудь  хоть  в сотую долю  этого  пустячка!  Вот бы
создать!

     На распутье

     Автомобилист   Косых   придавил  тормоз   и  остановился.  Дорога  No64
благополучно  завершилась, а дальше  в просторы бесхозных  полей уходили три
грейдерных тракта, петляющих в озимых словно пьяный бык. Поверх ржавого щита
с еле  различимым указателем  направлений сидел  упитанный ворон и  время от
времени чистил клюв о жесть.
     Косых  вылез наружу и уставился в дорожные  скрижали. Спустя пять минут
он пришел к такому выводу:
     - налево поедешь - полуось угробишь;
     - прямо поедешь - гаишник талон испортит;
     - поворот направо запрещен.
     "Ну и хрен вам в  нюх, - беспечно отреагировал Косых. -  Обойдемся  без
вашей  деревенской  прозы.  Развернусь - и  через  полчаса  буду у  Тоськи в
славном городе Кобылятине".
     С этими  словами  он хотел уже нырнуть обратно  за руль, но  тут кто-то
окликнул:
     - Эй! Водитель!
     -  Чего? - отозвался машинально  Косых. Ни единой  души  не значилось в
бескрайних сельскохозяйственных равнинах.
     - "Ниссан", к-2716 ХА! К вам обращаюсь!
     Ворон  на щите взмахнул  крылом, привлекая  к себе  внимание.  У  Косых
отлегло от сердца - он не любил необъяснимых ситуаций.
     "Говорящая ворона, вот оно что! Явление редкое, но имеющее место".
     - В чем дело? - спросил он, снисходя до разговора с пернатым
     Тот поглядел  на Косых многозначительно  и сделал какой-то жест - Косых
сперва не понял.
     - Сказать не можешь, что ли? Ведь говорящий же...
     Но тут же он осознал свою оплошность - да, у нас принято обходиться без
слов в таких деликатных случаях, как говорится, красноречивый язык жестов...
Сомнений  не было - вещая птица  выразительно помусолила большой  коготь  об
указательный, сама же глядела куда-то вдаль с подчеркнутым безучастием.
     - Сколько? - одними губами спросил Косых.
     - Червонец, - так же беззвучно ответствовал ворон,  не  отрывая взгляда
от горизонта.
     "Еще  по-божески,  -  Косых достал  бумажник.  - Зелеными,  или нашими?
Интересно, а за что?"
     Как  бы  резвяся  и  играя, он  подошел к щиту,  поддал ногой  лопух  и
незаметно  сунул  купюру в  когтистую лапу. Ворон бегло  глянул ее на свет и
сунул подмышку. Затем  ухватился  за край щита и стал с натугой поворачивать
его на скрипучих петлях.
     - Вот оно что! Ну, это другое дело совсем...
     Взору Косых  предстала  обратная  сторона  дорожного  указателя.  Будто
сейчас  только из-под кисти оформителя, сияла  она флюоресцентными красками,
так что и слепорожденный  мог без труда  разобрать что  к чему. На  этот раз
указатель гласил:
     -  налево  поедешь  - попадешь  в город Мениск  на  должность директора
базара;
     - прямо поедешь - женишься на красотке, иномарка в приданое;
     - поворот направо и все прочие маневры приветствуются работниками ГАИ.
     - Спасибо, - бросил на ходу Косых, - если что надо, скажем, итальянская
сантехника, ко мне прямо, магазин "Палермо"...
     Рыкнул движком и скатился  на средний  грейдер. Должность у него  и так
была прибыльная, иномарка тоже, а вот богатая красотка - это чего нового. Да
и Тоська примелькадась за год. Но вот жениться резвый Косых не собирался.
     Гнал  по  дороге, не разбирая луж  и  колдобин, пока  возле  полосатого
шлагбаума  не  сделали  ему  отмашку.  Косых  достал  права и  похолодел: ту
десятку, что  он всегда держал  в удостоверении (на всякий случай), он  ведь
подарил вороне! Ах ты ж, непредусмотрительно...
     - Нарушаем,  а, Косых? Превысил, превысил...  И  вообще,  как вы  здесь
оказались, там же знак - "Въезд запрещен"?
     И ручку извлек, чтоб вписать в талон какую-то пакость. Косых уже нечего
было терять.
     - У  вас  там на  въезде взяточничество процветает. Вымогатель,  можете
проверить -  десять грин, серия и  номер  у меня  записаны. Сперва  наведите
порядок в дорожной службе! А то птичек развели, для поборов...
     Подошел второй с радаром.
     - Птички? А, это он про Фимку. Занятный воронок, только для чего вороне
деньги? Они, я слыхал, золото, камешки любят, блестящее всякое... Дохните-ка
сюда, водитель Косых!
     Косых дунул  в отчаянии - шарик  порозовел  от стыда.  Не было  у  него
золота и камешков, во всяком случае с собой.
     - Отъедьте-ка в сторонку,  - сказал гаишник  и для убедительности повел
автоматом. - Протокол будем сочинять...
     Косых нервно вильнул к обочине и услышал глухой  лязг - полетела правая
полуось...
     "О чем это он? - спросит иной недалекий читатель. - О коррупции  снова,
о взяточниках? Так уже на зубах навязло, пора что другое искоренять..."
     И будет неправ этот читатель и еще более недалек, чем до того.
     Эпизод этот, если на то пошло, запечатлен не столько против  мздоимцев,
хотя  и  против  них попутно. Автор уже  давно  наблюдает  это  печальное  и
неискоренимое пока  явление и даже сам участвовал в  нем неоднократно, давая
взятки  отдельным лицам, в  особо  малых размерах. К сожалению, никто еще ни
разу не пытался подкупить  автора. Он уверен,  что держался бы непоколебимо,
до определенной суммы.
     Но основной удар, бичующее острие разящего жала этой беспощадной сатиры
направлено не  столько против обычных взяточников  и их  теперешних  новых и
старых клиентов - к ним все привыкли, и чего  уж там копья ломать... Рассказ
этот  направлен   против  злостных  очковтирателей,   вот  уже  сколько  лет
дезинформирующих  нас и  показывающих  не  соответствующие  действительности
дорожные указатели.
     Если уж берут, так хоть бы выполняли обещанное. Из-за таких  вот страна
и поехала не туда.

     Из ежегодника "Контакты"

     Получены  результаты исследования  практически  неуловимого  феномена с
условным   названием   "Пронто".   Для   отождествления   результатов   была
задействована установка в одной из глубоких среднеазиатских пещер, с помощью
спутника   обеспечившая   фиксацию   "Пронто"   достаточную   хотя  бы   для
приблизительного считывания.
     По утверждению специалистов, "Пронто" - не что иное как  отчет какой-то
экспедиции, посетившей нас в теперешнее  время, если можно так сказать. Ибо,
применительно к визитерам, они находились относительно нас в совершенно ином
временном  измерении  и  даже  вынуждены  были  использовать   что-то  вроде
скафандров для безопасного пребывания в наших, так сказать, часовых  поясах.
Без такой защиты жизнь новоприбывших могла бы растянуться на миллионы лет, с
соответствующим  замедлением биологических процессов,  иными словами, они бы
попросту окаменели.
     Визит  длился несколько наносекунд (по-нашему), у  них же  он занял два
месяца, если  можно корректно перевести их временные  единицы в наши. За это
время   экспедиция   умудрилась   обследовать  довольно   обстоятельно   все
континенты, мегаполисы, природные зоны и  лунную сферу, о чем и сообщается в
тексте "Пронто".
     В их терминологии мы обозначены как "динамические изваяния". В принципе
они уловили  наше  главенствующее положение на  планете  и уяснили  основные
черты земной  технологической цивилизации (в частности  "Пронто" сообщает  о
медленном  перемещении   огромного   количества  электронов   по  специально
изготовленным   для  этого   подвесным  и  подземным   металлическим  тяжам)
Наблюдались также большие  скопления "изваяний",  заключенных в штампованные
скорлупы, расположенные там и сям  на  длинных асфальтовых полосах. Разность
темпоральных сред не позволила  им во  многих случаях  правильно  определить
направленность  процесса,  в  частности  описание сцены  похорон  "изваяния"
предполагает как раз наоборот, извлечение останков.
     Любопытный факт: "Пронто" отмечает  множество  "изваяний",  находящихся
перед  несложным электронным устройством и наблюдающим  за световой  точкой,
которая, предположительно,  смещается по  экрану. Смысла этого явления  (или
культа) наблюдатели не постигли.

     В конце февраля

     Дом  этот,  подобный  песчаному  сталагмиту,  что  возводят  на  пляжах
ребятишки, в лепных финтифлюшках, гирляндах и статуях, разбивал улицу на две
неравные  части - по  правому  рукаву, почти неразреженный, мчал к светофору
транспорт, а в левое узкое ответвление сворачивали немногочисленные машины и
деликатно проплывали под голыми деревьями сквера. Дом ошарашивал своим видом
- будто окаменевший экскремент какого-то  исполина, вконец разочарованного в
жизни  и решившего так обозначить свое неприятие мира. Золоченая юность дома
осталась далеко позади, он быстро, неудержимо ветшал, размывались непогодой,
отрывались украшения, осыпались балюстрады и  кокошники, просвечивало небо в
дырах шпиля. Совсем недавно отставший желоб кровли пустил на волю талую воду
с крыши,  и теперь,  когда железо прогревалось дневным уже  высоким солнцем,
веселые ослепительные струйки капели неслись в  бездну, в  пасмурную теснину
между двумя  выступами дома. На  кромке  карниза,  опоясывающего пятнадцатый
этаж,  эта  капель  нарастила  громадную  сосульку  с  могучими  роговидными
ответвлениями.
     - Вот здесь  я живу, -  показала Валентина своему спутнику. - Во-он мое
окно, где лед намерз.
     Они  неспешно  пересекли  узкое левое ответвление и  по крыльцу, больше
похожему  на  огромную  паперть,   прошли  в  парадное.   Спутник  Валентины
поглядывал  вокруг,  на  чудовищные трехмаршевые пролеты  вокруг удивительно
маленького лифта  в металлической сетке вокруг шахты, на почерневшую  бронзу
канделябров - не  часто  приходится такое видеть. В  лифте  Валентина  вдруг
приникла к груди мужчины.
     - Волнуюсь. Не знаю, как он тебя встретит.
     Лифт, поскрипывая и содрогаясь, шел наверх.
     - Ну-ну, успокойся. - Он просунул руку под ворот  ее мохнатой  куртки и
властно-ласково сжал сжал  затылок - такой нежный даже сквозь плотную ткань.
- Все будет нормально.
     Они вышли на широкой площадке и направились  к двери - кто не знает эти
двери коммуналок?  Открыла им громоздкая баба в переднике, она с добродушным
любопытством смотрела на  гостя. Передняя после ослепительного  февральского
солнца казалась  непроглядной  пещерой,  и  во  тьме пещеры, показалось ему,
кто-то мелькнул - мальчик, что ли, выбежал на шум и скрылся.
     - Ох, - сказала Валентина, - я же хотела его подготовить! Как  он тут у
вас, Климовна?
     - А что ему  у  меня? - тетка вперевалку зашагала  на кухню. - Мы с ним
друзья, чего там, хлопчик тихий. Я его всегда присмотрю.
     В  комнате Валентины  царил бедный  порядок  и  почти  не чувствовалось
ребенка - разве  что  большой алый игрушечный  самосвал в  углу и  несколько
разлапых рисунков, прикнопленных к стене.
     - Раздевайся, я сейчас.
     Возле двери была  простая вешалка с  крючками, где висела лишь одинокая
детская шубка. Он повесил свое светлое пальто и ее куртку.
     - Я сейчас...
     Она еще раз обмахнула  его своим взглядом - почувствовал его физически,
лучистый  поток тепла, - и вышла. Смотреть в  ее комнате было  не на что. Он
стал глядеть в окно,  думая смутно, что обожание, пусть даже незаслуженное -
вещь приятная.
     - А вот и мы!
     Валентина, улыбаясь  напряженно, подталкивала перед собой мальчика  лет
четырех, мальчик, потупясь  темными, почти черными (не ее, отметил) глазами,
приближался к нему, будто пятясь.
     - Как лягушка к ужу, - улыбнулся он матери. - Ну, здравствуй! Как дела?
     Он присел  на  корточки  и  протянул руку малышу,  чтобы  хоть  немного
убавить неизмеримую  разницу  уровней. Церемониал, подумалось. Зло,  темный,
плохой, -  подумал  мальчик  на  бессловесном детском языке. Спрятал руки за
спину.
     - Как тебя зовут?
     - Он еще не говорит, -  вмешалась немедленно Валентина, -  он у меня...
такой вот.
     Она  тревожно  смотрела  то  на  сына,  то на  любимого,  с  одинаковой
страстью, с одинаковой болью.
     - Ты ему понравишься, я уверена...
     Ребенок отошел  к телевизору в углу и стал машинально крутить ручки, не
сводя  темного  взгляда с незнакомца. Зло, чужой, - так отпечаталось  в нем.
Валентина тем временем быстро накрывала  стол, ее тонкая фигура над скромным
застольем, и он, знавший уже ее всю,  отмечал  мимоходом пленительную, почти
девичью стать. Он перестал обращать внимание на мальчика.
     - Так здесь и живешь.
     -  Так и живу, - ответила она бегло на жестокий  вопрос,  не  прекращая
хозяйственной возни. В дверь заглянула давешняя баба.
     - Валюша, не надо чего?
     - Спасибо, Климовна. - Она подставила ему самое удобное сиденье, кресло
с  вытертой искусственной шкурой.  Мальчик  смотрел внимательно,  это кресло
было его. Он весь подобрался в своем углу у телевизора.
     - Давай выпьем. Ведь это первый раз ты у меня...
     Через  стол они обменялись долгим,  затяжным взглядом, и в этот  момент
включенный  внезапно телевизор разразился  вдруг,  словно бомба,  чудовищным
рыком.