уют мистера  Сноупса,  но  им  пришлось  дожидаться,
покуда он пришел в своей клетчатой кепке, с табачной жвачкой во рту,  жует
и глядит на них, а они бормочут и мнутся, никак не решаются ему сказать. А
потом рассыпаются в извинениях и снова  мнутся  и  бормочут,  -  им,  мол,
право, неловко, но ничего другого не оставалось, как обратиться к нему как
к смотрителю электростанции; угодно ли ему, чтобы меня, Тэрла  и  Том-Тома
арестовали немедленно или можно обождать до завтра? А он стоял и жевал,  и
глаза у него были, как две капли из масленки  на  куске  сырого  теста,  а
ревизоры все рассыпались перед ним в извинениях.
   - Сколько всего? - спросил он.
   - Двести восемнадцать долларов пятьдесят два цента, мистер Сноупс.
   - Полностью?
   - Мы два раза проверили, мистер Сноупс.
   - Хорошо, - говорит он. Лезет в карман, достает  деньги  и  выкладывает
двести восемнадцать  долларов  пятьдесят  два  цента  наличными  и  просит
расписку.
   А на другое лето Гаун стал подручным Тэрла, так что теперь Гаун сам все
видел или слышал от Тэрла, так сказать, из  первых  уст;  однажды  вечером
мистер Сноупс вдруг показался в дверях котельной и поманил пальцем  Тэрла,
и теперь уже Тэрл и Сноупс очутились с глазу на глаз в конторе.
   - Что там у тебя за неприятности с Том-Томом? - спросил он.
   - У меня с ним? - сказал Тэрл. -  Ежели  бы  я  мог  устроить  Том-Тому
неприятности, он давно ушел бы со станции и поступил еще куда-нибудь, хоть
официантом. Чтобы была неприятность, нужны двое, а  Том-Том  только  один,
хоть и здоровенный, как бык.
   - Том-Том думает, что ты хочешь  перейти  в  дневную  смену,  -  сказал
мистер Сноупс.
   У Тэрла глаза забегали.
   - Я управляюсь с лопатой не хуже Том-Тома, - сказал он.
   - И Том-Том это  знает,  -  сказал  мистер  Сноупс.  -  Он  знает,  что
становится стар. Но при этом он знает, что никто,  кроме  тебя,  не  может
отнять у него работу. - И тут мистер Сноупс рассказал Тэрлу,  как  Том-Том
уже целых два года ворует медь с электростанции, а вину хочет  свалить  на
Тэрла, чтоб его выгнали; и не  далее  как  сегодня  Том-Том  говорил  ему,
мистеру Сноупсу, что Тэрл вор.
   - Врет он, - сказал Тэрл. - Раз я не крал, ни один черномазый не  может
обвиноватить меня, хоть он и здоровенный.
   - Конечно, - сказал мистер Сноупс. - Ну так вот: надо вернуть эту медь.
   - Это не по моей части, - сказал Тэрл. - За это мистеру  Баку  Коннорсу
деньги платят.
   А Бак Коннорс был городской шериф.
   - Ну, тогда не миновать тебе тюрьмы, - сказал Сноупс. - Том-Том скажет,
что и знать не знал об этой меди. И выйдет, что единственный,  кто  о  ней
знал, это ты. Как по-твоему, что подумает мистер Коннорс?  Получится,  что
ты один знал, где она была спрятана, и Бак  Коннорс  поймет,  что  даже  у
дурака хватит ума не прятать краденое в  собственном  сарае.  Тебе  только
одно и остается - принести медь назад. Сходи туда днем, когда  Том-Том  на
работе, возьми ее и притащи мне, а я ее  спрячу,  и  у  меня  будет  улика
против Том-Тома. Или, может, ты не хочешь работать в дневную смену?  Тогда
так и скажи. Я найду кого-нибудь другого.
   Потому что Тэрл не проработал кочегаром сорок лет. И вообще он  столько
лет не проработал, потому что ему было всего тридцать. Но  будь  ему  даже
все сто, и тогда никто не мог бы упрекнуть его в том,  что  он  сорок  лет
работал.
   - Разве только если принять в соображение, сколько он шлялся по  ночам,
- сказал мистер  Харкер.  -  Если  Тэрл  когда-нибудь  на  свое  несчастье
женится, ему все равно придется залезать в собственный дом через  окно,  а
то он даже знать не будет, зачем пришел. Правда Тэрл?
   Так что, как сказал мистер Харкер, это  была  не  столько  вина  Тэрла,
сколько ошибка Сноупса.
   - Ошибка эта была в том, - сказал мистер Харкер, - что  Сноупс  позабыл
вовремя вспомнить о молодой светлокожей жене Том-Тома. Подумать только, из
всех джефферсонских негров  он  выбрал  именно  Тэрла,  который  хоть  раз
непременно залезал - или пытался залезть - в  окно  к  каждой  девушке  на
десять миль окрест, и послал его к Том-Тому  домой,  когда  он  знал,  что
Том-Том все это время до шести часов под присмотром самого мистера Сноупса
шурует уголь, а потом пойдет пешком домой за две мили,  и  воображал,  что
Тэрл будет там зря терять время (Гаун теперь работал всю ночь.  Ничего  не
поделаешь: надо же было Тэрлу поспать в угольной  яме  после  полуночи.  К
тому же Тэрл худел, а для него это было еще хуже, чем бессонница) и шарить
где-нибудь, кроме как в постели у Том-Тома. И когда я  думаю  о  Том-Томе,
который шурует в топках, а Тэрл ему тем  временем  по-дружески  наставляет
рога, совсем как мэр де Спейн с миссис Сноупс, если верить твоему дяде,  и
при этом Том-Том еще ворует медь, чтобы Тэрл не отнял  у  него  работу,  а
Тэрл все это время среди бела дня трудится за Том-Тома у него на дому, мне
кажется, что я сейчас лопну.
   Но  ему  это  не  грозило:  мы  все  знали,  что  так  не  может  долго
продолжаться. Неизвестно было только, что раньше: Том-Том  поймает  Тэрла,
или мистер Сноупс поймает Тэрла,  или  же  мистера  Харкера  действительно
хватит удар. Победил мистер Сноупс. В тот вечер, когда мистер Харкер, Тэрл
и Гаун пришли заступать смену, он стоял в дверях конторы; он снова поманил
Тэрла пальцем, и снова они очутились с глазу на глаз в конторе.
   - Ну, теперь нашел? - сказал Сноупс.
   - Когда это - теперь? - сказал Тэрл.
   - Сегодня в сумерки, - сказал мистер Сноупс. - Я стоял за углом  сарая,
когда ты прокрался через поле и залез в окно...
   Тут у Тэрла глаза забегали.
   - Может, ты не там ищешь, -  сказал  мистер  Сноупс.  -  Ежели  Том-Том
спрятал это железо у себя в кровати, ты еще три недели  назад  должен  был
его найти. Поищи еще раз. А ежели и тогда не найдешь, я, пожалуй,  попрошу
Том-Тома тебе помочь. - Теперь у Тэрла глаза забегали еще быстрее.
   - Завтра я там пробуду часа на три или четыре больше обычного, - сказал
он. - Задержите Том-Тома, покуда я не вернусь.
   - Ладно, это моя забота, - сказал Сноупс.
   - Покрепче его держите, пока я сам сюда не явлюсь, и ежели  меня  долго
не будет, все равно ждите.
   - Ладно, это уж моя забота, - сказал Сноупс.
   И на этом дело кончилось. На другой вечер Гаун и мистер  Харкер  пришли
на электростанцию, и вдруг мистер Харкер быстро оглядел котельную.  Но  не
успел он и слова сказать, а мистер Сноупс уж  стоит  в  дверях  конторы  и
спрашивает: "Где Том-Том?" Потому что в тот вечер смены ждал не Том-Том, а
другой негр, который топил котлы по воскресеньям, пока Том-Том возил  свою
молодую жену в церковь; Гаун сказал, что мистер Харкер сказал:
   - Сто чертей, - а сам уже  рванулся  с  места,  пробежал  мимо  мистера
Сноупса в контору и схватил телефонную трубку. А потом снова  выскочил  из
конторы и на бегу крикнул  Гауну:  -  Договорился  с  Отисом!  -  Это  его
племянник, или двоюродный брат, или кем он  там  ему  приходится,  который
поступил на его место на лесопилку, он заменял Харкера у котлов, когда тот
хотел освободиться на ночь. - Отис через пятнадцать минут придет. А до тех
пор управляйся сам как можешь.
   - Постойте, - сказал Гаун. - Я с вами.
   - К дьяволу, - сказал мистер Харкер,  не  останавливаясь.  -  Я  первый
заметил, - и уже  выбежал  с  заднего  двора,  откуда  колеи,  проложенные
угольными повозками, вели на дорогу, по которой Том-Том ходил каждый  день
утром и вечером из дому на работу и обратно, и теперь он  (мистер  Харкер)
бежал в лунном свете, потому что было почти полнолуние. И на другой  вечер
все было залито лунным светом, когда мистер Харкер и Тэрл мирно  пришли  в
урочный час, чтобы сменить Том-Томова заместителя.
   - Да, брат, - сказал мистер Харкер Гауну. - Я подоспел как раз вовремя.
Понимаешь, Тэрл вовсе ополоумел.  Он  туда  отправился  в  последний  раз.
Решился найти эту медь или вернуться и сказать  мистеру  Сноупсу,  что  не
может ее найти: в любом случае эта сельская идиллия должна была кончиться.
Так что я подоспел в самое время, - он как раз пробрался через  кукурузное
поле, дошел до окна, весь в лунном свете, и влезал в него; и ему  как  раз
хватило времени прокрасться через комнату  до  кровати,  откинуть  одеяло,
ухватить лакомый кусочек и сказать: "Радость  моя,  лежи  смирно,  Папочка
пришел". И Гаун сказал, что даже тогда, через  сутки,  он  был  напуган  и
удивлен не меньше, чем Тэрл, который был уверен, что Том-Том в этот миг на
электростанции, в двух милях от дома, и останется там, покуда он (Тэрл) не
придет его сменить, а  когда  откинул  одеяло,  то  увидел,  что  Том-Том,
совершенно одетый, лежит на кровати и в руке длиннющий нож, какими мясники
скот режут.
   - В самое время, - сказал мистер Харкер. - Точно по расписанию, как два
паровоза, везущие товарные поезда. Том-Том изготовился  прыгнуть,  а  Тэрл
повернулся и давай бог ноги - выскочил из дома, на лунный свет, а  Том-Том
со своим ножом на нем верхом, и они  были  совсем...  как  это  называется
такой двойной зверь, наполовину конь, наполовину человек, какие бывают  на
картинках в старинных книгах?..
   - Кентавр, - подсказал Гаун.
   - ...так вот, они были совсем как  китавр,  который  скачет  на  задних
ногах и норовит самого  себя  обскакать,  с  длиннющим  ножом  в  переднем
копыте, а потом они с лунного света нырнули в лес. Да, брат, Том-Том  куда
здоровее Тэрла, но, ей-же-богу, Тэрл вез его на себе. Ежели б он  хоть  на
миг остановился, этот нож сам воткнулся бы в него, хотел этого Том-Том или
нет.
   - Том-Том здоровенный, как бык, - рассказывал потом Тэрл. - Раза в  три
здоровей меня. Но я его  вез.  Пришлось.  Как  оглянусь  да  увижу  -  нож
блестит, чувствую, что могу подхватить еще двух таких, как он, и  резвости
ничуть не убавится. - Тэрл рассказывал, что сначала  он  просто  бежал;  и
только когда он - или они - очутились меж деревьев, он подумал, что  можно
стряхнуть Том-Тома, стукнув его о ствол дерева. - Но он  держался  крепко,
хоть и одной рукой, и я, как попробую стукнуть его о дерево, сам вместе  с
ним стукаюсь. И мы скакали дальше, а нож все сверкал под луной, и  у  меня
было одно спасение - бежать.
   - А Том-Том уже начал вопить, на землю проситься. Теперь уж  он  обеими
руками держался за меня, и я понял, что как-никак, а от ножа я убежал.  Но
больно уж сильный я взял разгон; ноги меня не слушались, а уж  Том-Тома  и
подавно, хоть он и орал во всю глотку. И  тогда  он  ухватил  меня  обеими
руками за голову и давай  ее  поворачивать,  словно  я  был  невзнузданный
сбесившийся мул, тут уж и я овраг увидел. Он был глубиной футов в сорок  и
шириной казался в добрую милю, но только было уже поздно. Мои ноги даже не
замедлили бег. Они пробежали в пустоте вот  как  отсюда  до  той  угольной
кучи, прежде чем мы начали падать. И они все еще  загребали  лунный  свет,
когда мы с Том-Томом грохнулись на дно.
   Гаун первым делом поинтересовался, чем Том-Том заменил брошенный нож. И
Тэрл ему сказал. Ничем. Просто они с Том-Томом сидели в  лунном  свете  на
дне оврага и разговаривали. И  дядя  Гэвин  это  объяснил:  это  священный
трепет, прозрение, которое всякое животное, в  том  числе  и  человек,  не
просто обретают, но получают в награду, испытав  невыносимые  переживания,
например, бешеную ярость или бешеный страх, и они оба сидели там, и не  то
было важно, что один из них, как говорил  дядя  Гэвин,  дружески  наставил
другому рога, а то, что они заключили между собой нерушимый  союз:  в  дом
Том-Тома забрался не Томов  Тэрл,  а  Флем  Сноупс;  жизнь  Тэрла  была  в
страшной опасности, но угрожал ему не Том-Том, а Флем Сноупс.
   - Вот что было, когда я подоспел, - сказал мистер Харкер.
   - Вы? - сказал Гаун.
   - Он нам пособил, - сказал Тэрл.
   - Как бы не так, - сказал мистер Харкер. - Вы, видно, уже  забыли  оба,
что я сказал вам вчера вечером там, в овраге. Я знать  ничего  не  знаю  и
знать не хочу, хоть режьте меня, понятно?
   - Ну ладно, - сказал Гаун. - А потом что?
   И Тэрл рассказал, как они  с  Том-Томом  вернулись  в  дом,  и  Том-Том
освободил свою жену, которую привязал к  стулу  на  кухне,  и  они  втроем
запрягли мула, вынесли медь из сарая и погрузили в повозку. Ее было  почти
полтонны; они перевозили ее всю ночь, до самого утра.
   - Куда перевозили? - спросил Гаун.
   Но потом он, как он сказал, решил, - пусть мистер Сноупс  сам  об  этом
спросит; уже светало, и вскоре Том-Том свернул с дороги и пошел по колеям,
неся ведерко с обедом, чтобы заступить дневную смену;  и  вот  уж  Том-Том
подошел совсем близко, здоровенный, с  маленькой,  упрямой,  круглой,  как
пушечное ядро, головой на длинной шее, и тут все обернулись и увидели, что
мистер Сноупс стоит в дверях котельной. И Гаун  сказал,  что  даже  мистер
Сноупс, видимо, понимал, что станет попусту  терять  время,  если  поманит
кого-нибудь из них пальцем; и он прямо сказал Тэрлу:
   - Ты почему ее не нашел?
   - Потому что ее там не было, - сказал Тэрл.
   - А ты почему знаешь, что ее там не было? - спросил мистер Сноупс.
   - Мне Том-Том сказал, - ответил Тэрл.
   Потому что теперь уж  ни  к  чему  было  терять  время.  Мистер  Сноупс
поглядел с минуту на Том-Тома, а потом говорит:
   - Куда вы ее подевали?
   - Мы ее положили туда, где, как вы сказали, ей быть положено, -  сказал
Том-Том.
   - Мы? - сказал мистер Сноупс.
   - Да, мы с Тэрлом, - сказал Том-Том.
   И тогда мистер Сноупс еще с минуту поглядел на Том-Тома и говорит:
   - А когда я это говорил?
   - Когда сказали, куда вы хотите  девать  предохранительные  клапаны,  -
сказал Том-Том.
   Хотя к тому времени вода в баке уже сильно отдавала медью и  пора  было
кому-нибудь заняться этим, опорожнить бак и очистить его, мистер Сноупс  и
не подумал это сделать. Потому  что  он  уже  больше  не  был  смотрителем
электростанции, ушел в отставку "в интересах службы", как сказал бы мистер
де Спейн, когда он еще был лейтенантом де Спейном,  и  теперь  мог  сидеть
целыми днями на  галерее  своего  домика,  который  арендовал  на  окраине
города, и глядеть  на  бак,  видневшийся  над  джефферсонскими  крышами  -
глядеть на свой памятник,  как  подумали  бы  некоторые.  Но  это  не  был
памятник: это был  след  ноги.  Памятник  означает  только:  "Вот  чего  я
достиг", а след: "Вот где я был, когда двинулся дальше".


   - И даже тогда он этого не сделал? - сказал дядя Гэвин Рэтлифу.
   - Даже тогда, - сказал Рэтлиф. - Он  не  накрыл  жену  с  Манфредом  де
Спейном, и для него это все равно,  как  если  человек  приколет  двадцать
долларов булавкой изнутри к рубахе, когда отправляется в первое плаванье и
надеется, что оно приведет  его  в  мемфисский  публичный  дом.  Ему  пока
незачем отстегивать эту булавку.



2. ГЭВИН СТИВЕНС

   Однако он еще не отстегнул булавку. И мы все недоумевали - на что же он
живет, на какие деньги, сидя (как нам казалось) изо дня в день,  все  лето
на ветхой галерее снятого им домика и глядя на водопроводный бак.  И  пока
городские власти не  додумались  спустить  воду  и  вычистить  бак,  чтобы
уничтожить привкус меди в воде, мы даже не знали, сколько медных частей он
отдал одному из негров-кочегаров, чтобы  принудить  другого  помогать  ему
красть, и как оба  эти  негра,  стакнувшись  ради  сохранения  собственной
шкуры, спрятали эти медяшки  в  бак,  откуда  он  их  не  мог,  не  посмел
вытащить.
   Да и теперь мы не знаем, все ли медные части оказались там. Никогда нам
не узнать, сколько именно он украл и продал на стороне (я хочу  сказать  -
пока он не заставил Том-Тома или Тэрла пособлять ему), до того  или  после
того, как кто-то (наверное, Баффало, потому что,  если  бы  старик  Харкер
заметил, что частей не хватает, он, наверно, обставил бы Сноупса и  загнал
бы их сам, потому что, сколько  бы  он  ни  притворялся,  что  ему  просто
интересно наблюдать, на самом деле он клял себя за свою слепоту) сообщил в
муниципалитет и напустил ревизоров на электростанцию. Знали мы только  то,
что в один прекрасный день все  три  предохранительные  клапана  с  котлов
пропали; нам оставалось только  предположить,  вообразить,  что  произошло
потом: Манфред де Спейн - именно Манфред - посылает за ним и говорит: "Вот
что, братец, - или "док", или "дружище", -  словом,  кто  его  знает,  как
Манфред  называл  своего...  ну,  скажем,  напарника,  может   быть   даже
"инспектором":  "Вот  что,  инспектор,  тут  на  двадцать  три  доллара  и
восемьдесят один цент медных частей", - он, конечно,  сначала  заглянул  в
каталог прежде,  чем  за  ним  послать,  -  "...пропало  во  время  вашего
правления, которое вы, конечно, желали  бы  сохранить  незапятнанным,  как
жену Цезаря: а их можно просто прислать наложенным платежом". И, по словам
Харкера, два ревизора мялись и мычали два дня, пока не собрались с духом и
не сказали Сноупсу, на какую сумму, по их  разумению  и  расчету,  пропало
медных частей, после чего  Сноупс  выложил  деньги  из  своего  кармана  и
заплатил им.
   Значит, при окладе в пятьдесят долларов эта должность обошлась  Сноупсу
в двести сорок два доллара ж тридцать три  цента  его  собственных,  можно
сказать, кровных денежек.  Так  что  если  бы  он  даже  скопил  все  свое
жалованье до единого цента, за вычетом тех двухсот с  чем-то  долларов,  и
если бы, предположим, он сумел за это время украсть медных частей  еще  на
две сотни, то все равно на это недолго можно было бы  содержать  семью.  И
все же вот уже два года, как он сидел на своей галерее и смотрел (как  нам
казалось) на водонапорный бак. Ну, я и спросил про это у Рэтлифа.
   - А он хозяйство разводит, - сказал Рэтлиф.
   - Разводит? - сказал (ну, ладно, крикнул) я. - Что он может  разводить?
Он же от зари до зари сидит на галерее, смотрит на этот бак.
   - Он Сноупсов разводит, -  объяснил  Рэтлиф.  Разводит  Сноупсов:  весь
ихний род, целиком, весь, скопом, подымается со  ступеньки  на  ступеньку,
вслед за ним, только вот тот  из  них,  которому  достался  по  наследству
ресторан, вовсе и не Сноупс. Несомненно и неоспоримо, он не  Сноупс;  даже
оспаривать это  недопустимо,  оскорбительно  и  никак,  ни  в  какой  мере
непростительно, ибо его матушка, как и ее фантастическая  родственница  по
мужу, в следующем поколении, вероятно, и даже наверняка, должна  была,  по
выражению старинного буколического поэта,  "распояша  чресла  свои"  перед
тем, как выйти замуж за того Сноупса, который считался законным отцом Эка.
   Это его так звали - Эк. Тот самый, с  переломанной  шеей,  он  таким  и
пришел в наш город, когда заступил на место Флема, - в  стальном  ошейнике
на кожаных ремнях. Ничего похожего на Сноупсов.  Рэтлиф  рассказывал,  что
случилось это с ним на лесопилке. (Понимаете,  даже  его  родичи,  и  Флем
тоже, знали, что он не Сноупс: и его загнали на лесопилку, где и хозяин-то
должен быть финансовым гением, чтобы избежать банкротства,  а  жулику  там
вообще делать было  нечего,  потому  что  воровать  можно  только  лес,  а
стибрить вагон тесу это все равно, что стибрить стальной сейф  или  вот...
ну, да, этот самый водонапорный бак.)
   Вот Флем и послал Эка на лесопилку дядюшки Билла  Уорнера  (иначе,  как
мне кажется, оставалось только усыпить или пристрелить его,  как  больного
пса или негодного мула), и Рэтлиф рассказывал так: однажды Эк сказал,  что
за доллар на брата он и один из рабочих-негров (из тех, что поздоровее  и,
конечно, поглупей) подымут громадный кипарисовый ствол и положат  его  под
пилу. Так они и порешили (я ведь уже говорил, что один из них  был  не  из
Сноупсов, а другой не из умников) и уже подняли  было  ствол,  когда  негр
поскользнулся, что ли, словом, упал, и тут бы Эку только взять и выпустить
свой конец и отскочить из-под бревна. Но он-то был не таков: уж не  говоря
о Сноупсах, но и вообще где нашелся  бы  такой  черт,  который  уперся  бы
плечом и держал свой конец, принял на себя удар: негр грохнул  свой  конец
о