на что, Орлов продолжал жить в доме Уолденов, и просто решил не выходить?
     Ложась вечером спать, Феликс мучительно думал над этой задачей, и наутро проснулся с готовым решением.
     Он спросит Лидию.
     Он начистил ботинки, вымыл голову и побрился. Одолжил у Бриджет белый хлопчатобумажный шарф и обмотал им шею, чтобы скрыть отсутствие воротничка и галстука. У старьевщика на Морнингтон-Креснт купил котелок на голову как раз по размеру. У него же в лавке посмотрел на себя в разбитое, тусклое зеркало. Теперь он выглядел угрожающе респектабельным. Он вышел на улицу.
     Он не имел никакого представления, как Лидия воспримет его появление. В том, что она не узнала его в ночь неудачного покушения, он не сомневался: ведь лицо его было прикрыто, а ее крик был ничем иным, как реакцией при виде незнакомца с оружием. Предположим, ему удастся проникнуть в дом и увидеть ее. Как она поступит? Вышвырнет его вон? Начнет ли тотчас сдергивать с себя одежду, как она это делала когда-то? Или же проявит безразличие, отнесясь к нему, как к человеку, которого знала в дни молодости и до которого ей сейчас нет никакого дела?
     А ему хотелось, чтобы его появление потрясло и ошеломило ее, чтобы она по-прежнему любила его, тогда он сможет заставить ее выдать тайну.
     Вдруг он понял, что не помнит, как она выглядит. Это было очень странно. Он помнил, что она была определенного роста - ни полная, ни худая, со светлыми волосами и серыми глазами; но всю ее представить себе не мог. Сосредоточившись, он мог увидеть перед собой какую-то ее отдельную черту, например, нос; а вся она воспринималась как смутная, бесформенная тень в серых сумерках петербургского вечера, и стоило ему захотеть разглядеть ее поближе, как она тут же исчезала.
     Добравшись до парка, он замешкался у их дома. Было десять часов утра. Встали они или еще нет? Во всяком случае, он решил подождать, пока Уолден не уедет. Ему пришло в голову, что в коридоре он может даже наткнуться на Орлова, а ведь теперь у него не было оружия.
     Если так случится, свирепо подумал он, я задушу его руками.
     Он стал гадать, что сейчас делала Лидия. Возможно, одевалась. О, да, пронеслось у него в голове, я будто вижу ее в корсете перед зеркалом, расчесывающую волосы. А может быть, она сейчас завтракает. Подадут яйца, мясо и рыбу, но она всего лишь отломит кусочек мягкой булки и съест ломтик яблока.
     У входа появился экипаж. Пару минут спустя в него кто-то сел, и экипаж поехал к воротам. Когда он выехал на улицу, Феликс как раз стоял на противоположной стороне ее. Вдруг он понял, что смотрит на Уолдена, а Уолден через окошко коляски глядит прямо на него. Феликс едва сдержался, чтобы не закричать:
     - Эй, Уолден, я был у нее первым! - но вместо этого он усмехнулся и приподнял шляпу. Уолден в знак приветствия слегка кивнул головой, и экипаж проехал.
     Феликс подивился, отчего это он вдруг ощутил такой подъем.
     Пройдя в ворота, он пересек двор. Увидев во всех окнах дома цветы, он подумал: о, да, она ведь всегда любила цветы. Поднявшись по ступенькам к входной двери, позвонил.
     Не исключено, что она вызовет полицию, подумалось ему.
     Через секунду дверь открыл слуга. Феликс вошел.
     - Доброе утро, - сказал он.
     - Доброе утро, сэр, - ответил слуга.
     Значит, я действительно выгляжу респектабельно.
     - Я хотел бы повидать графиню Уолден. Это очень срочно. Меня зовут Константин Дмитриевич Левин. Она, конечно, помнит меня по Санкт-Петербургу.
     - Да, сэр. Константин...
     - Константин Дмитриевич Левин. Вот моя визитка. - Феликс стал рыться в кармане пиджака. - О! Я не захватил их с собой.
     - Все в порядке, сэр. Константин Дмитриевич Левин.
     - Да.
     - Будьте так добры подождать здесь, я сейчас узнаю, принимает ли графиня.
     Феликс кивнул, и слуга удалился.

Глава 6

     Книжный шкаф - бюро эпохи королевы Анны был одним из самых любимых Лидией предметов обстановки их лондонского дома. Сделанный две сотни лет назад, из черного с позолотой лака, он был украшен изображением пагод, склоненных ив, цветов и островков в стиле, несколько напоминавшем китайский. Передняя его крышка откидывалась и получался письменный столик с отделениями из красного бархата для корреспонденции и крохотными выдвижными ящичками для карандашей и бумаги. В нижней части находились большие ящики, а наверху, выше уровня ее глаз, за зеркальной дверцей располагались книжные полки. В старинном зеркале искаженно и туманно отражалась за спиной Лидии утренняя комната.
     На письменном столе лежало неоконченное письмо к ее сестре, матери Алекса, в Санкт-Петербург. Почерк Лидии был мелок и неразборчив. Написав по-русски фразу: "Я не знаю, что и думать о Шарлотте", - она остановилась, да так и сидела, задумавшись, глядя в затуманенное зеркало.
     Похоже, этот сезон оказался богат самыми неприятными неожиданностями. Но после выступления той суфражистки при дворе и появления какого-то сумасшедшего в парке, она уже решила, что новых катастроф не случится. И, действительно, несколько дней жизнь текла спокойно. Шарлотта удачно вышла в свет. Алекс уже не жил в их доме, нарушая мир души Лидии, он перебрался в отель "Савой" и на людях не появлялся. Бал Белинды удался на славу. В ту ночь Лидия по-настоящему веселилась, забыв о своих тревогах. Она танцевала вальс, польку, тустеп, танго и даже терки-трот. Перетанцевала с половиной членов Палаты лордов, с несколькими блестящими молодыми людьми, но чаще сего - со своим мужем. В общем-то было не очень принято, чтобы партнером на балу так часто оказывался твой собственный муж. Но Стивен так элегантно выглядел в своем фраке и танцевал так превосходно, что она не могла устоять перед удовольствием. Ее брак безусловно вступил в одну из своих самых счастливых стадий. Вспоминая прошедшие годы, она подумала, что в сезон ее часто охватывало подобное чувство. Но тут приключилась вся эта история с Энни и все испортила.
     Лидия лишь смутно припоминала Энни, как одну из служанок в поместье Уолденов. Невозможно было знать всю челядь в таком огромном хозяйстве: только в самом доме служило около пятидесяти человек, а ведь были еще садовники и кучеры. Точно так же и не вся прислуга знала в лицо своих хозяев, так был знаменитый случай, когда Лидия, остановив в холле служанку, спросила, у себя ли лорд Уолден, и получила ответ: "Пойду узнаю, мадам, - и как о вас доложить?"
     Однако, Лидия вспомнила тот день, когда к ней пришла экономка, миссис Брейтуэйт, с известием о том, что Энни придется уйти, так как она беременна. Слова "беременна" миссис Брейтуэйт не произнесла, сказав, что Энни "допустила моральную неустойчивость". И Лидия, и экономка были несколько смущены, но нисколько не шокированы: такое и раньше случалось со служанками, и будет случаться впредь. Их следовало увольнять - только так велись дела в порядочном доме - и, разумеется, без какой-либо рекомендации в подобных обстоятельствах. А без "рекомендации" служанка, конечно же, не могла найти себе работу в другом доме. Но, как правило, ей и не нужна была работа, так как она либо выходила замуж за отца ребенка, либо возвращалась к своей матери. Впрочем, потом, уже вырастив детей, такая девушка могла и снова попасть в дом к прежним хозяевам, как прачка или кухонная прислуга, или в каком-то ином качестве, но так, чтобы не сталкиваться с господами непосредственно. Лидия предположила, что жизнь Энни пойдет именно по этому пути. Она помнила, что их юный помощник садовника неожиданно уволился и сбежал в моряки - эта новость привлекла ее внимание только потому, что в эти дни так трудно было найти молодых людей для работы в саду за разумную плату - но, разумеется, ей никто не сообщал о связи между Энни и этим парнем.
     Мы вовсе не строги, подумала Лидия, как наниматели, и весьма щедры. Тем не менее, Шарлотта все восприняла так, будто я виновата в несчастье Энни. Что там она такое сказала? "Я знаю, что сделала Энни, и знаю, с кем". Боже милостивый, где ребенок научился подобному тону? Я всю свою жизнь посвятила тому, чтобы воспитать ее чистой и добродетельной, не такой, как я сама. "Даже не думаю", писала она дальше.
     Она обмакнула ручку в чернильницу. Ей хотелось поделиться своими тревогами с сестрой, но в письме это было так трудно сделать. Но и в личном разговоре не легче, подумала она. По-настоящему ей хотелось поделиться своими мыслями именно с Шарлоттой. Но почему, когда я пытаюсь это сделать, я становлюсь резкой и деспотичной, размышляла она.
     Вошел Причард.
     - Вас хочет видеть м-р Константин Дмитриевич Левин, миледи.
     Лидия наморщила лоб.
     - По-моему, я такого не знаю.
     - Джентльмен говорит, что у него очень срочное дело, миледи, и он, видимо, думает, что вы помните его по Санкт-Петербургу. - На лице Причарда выразилось сомнение.
     Лидия заколебалась. В имени было что-то знакомое. Время от времени русские, которых она едва знала, наносили ей визиты в Лондоне. Сначала они предлагали себя в качестве посыльных, а заканчивали просьбой одолжить денег на проезд. Лидия охотно помогала им. - Хорошо, - проговорила она. - Впустите его. Причард вышел. Лидия снова обмакнула перо в чернила и продолжила: "Что же можно поделать, если ребенку уже восемнадцать, и у нее есть собственная воля? Стивен говорит, что я слишком много волнуюсь. Я бы хотела..."
     Я даже не могу как следует поговорить со Стивеном, подумалось ей. Он только и делает, что утешает. Открылась дверь, и Причард произнес:
     - Мистер Константин Дмитриевич Левин.
     Лидия через плечо проговорила по-английски:
     - Сейчас я освобожусь, м-р Левин. - Она услышала, как дворецкий закрыл за собой дверь, пока она дописывала фразу: "... ему верить". - Положила ручку и обернулась.
     - Как поживаешь, Лидия? - спросил он ее по-русски.
     - О, Боже, - прошептала Лидия.
     Будто что-то холодное и тяжелое сдавило ей сердце так, что она не могла больше дышать. Перед ней стоял Феликс: высокий, худой, как прежде, в потрепанном пиджаке и шарфе, с этой дурацкой английской шляпой в левой руке. В нем ничего не изменилось, словно она видела его только вчера. Те же длинные, черные волосы, без намека на седину. Та же белая кожа, орлиный нос, подвижный рот и эти грустные, добрые глаза.
     - Прости, что я напугал тебя.
     Лидия не могла вымолвить ни слова. Внутри нее бушевала буря чувств: потрясение, испуг, восторг, любовь и ужас. Она всматривалась в него. Нет, он постарел. Морщины избороздили его лицо: две глубокие складки на щеках и маленькие в углах его красивого рта. То были следы боли и страданий. В выражении его глаз появилось что-то, чего там раньше не было - может быть, безжалостность или жестокость, а, может, просто твердость. Вид у него был усталый.
     Он тоже внимательно разглядывал ее.
     - Ты выглядишь, как девушка, - сказал он с восхищением.
     Она отвела от него глаза. Ее сердце бешено колотилось. Из всех чувств остался один ужас. А что, если Стивен вернется домой рано, пронеслось у нее в голове, и зайдет сюда, и в его взгляде прочитается вопрос: А кто этот человек? А я покраснею и начну что-то бормотать и...
     - Скажи же что-нибудь, - промолвил Феликс.
     Она вновь взглянула на него. С огромным усилием произнесла:
     - Уходи.
     - Нет.
     Вдруг она поняла, что у нее не было силы воли заставить его уйти. Посмотрела на колокольчик, которым можно было вызвать Причарда. Увидев это, Феликс улыбнулся, будто прочитал ее мысли.
     - Прошло девятнадцать лет, - сказал Феликс.
     - Ты постарел, - резко бросила она.
     - А ты изменилась.
     - А чего ты ожидал?
     - Ожидал именно этого, - сказал он. - Того, что ты побоишься самой себе признаться в том, что рада видеть меня.
     Он всегда проникал в ее душу насквозь своими нежными глазами. Какой же смысл было притворяться? Он прекрасно различал притворство, вспомнила она. С первой же их встречи он понял ее всю.
     - Что ж, - произнес он. - Разве ты не рада?
     - Я еще и напугана, - проговорила она и тут поняла, что призналась в том, что рада. - А ты? - быстро спросила она. - А что чувствуешь ты?
     - Я мало что вообще чувствую теперь, - сказал он. И странная, страдальческая улыбка вдруг озарила его лицо. Раньше она никогда его таким не видела. Интуитивно она поняла, что сейчас он говорил ей правду. Взяв стул, он сел рядом с ней. Она резко отодвинулась.
     - Я не причиню тебе вреда, - проговорил он.
     - Вреда? - Лидия нервно рассмеялась. - Ты погубишь всю мою жизнь.
     - Мою ты погубила, - ответил ом, и затем поморщился, будто удивившись самому себе.
     - О, Феликс, я не хотела.
     Он весь так и напрягся. Повисло тяжкое молчание. Снова улыбнувшись той страдальческой улыбкой, он спросил:
     - Так что же случилось?
     Она колебалась. Тут ей пришло в голову, что все эти долгие годы она только и мечтала рассказать ему все.
     - В тот вечер, когда ты порвал мое платье... - начала она.
     - Что же ты будешь делать с этой дыркой в платье? - спросил Феликс.
     - Горничная зашьет ее перед тем, как я появлюсь в посольстве, - ответила Лидия.
     - Так твоя горничная носит с собой иголки с нитками?
     - Для чего же еще брать горничную, отправляясь на званый ужин?
     - Действительно, для чего? - Лежа на постели, он смотрел, как она одевалась. Она знала, что ему нравится наблюдать за этим. Однажды он изобразил, как она натягивает панталоны, и она хохотала до упаду.
     Взяв у него платье, она надела его.
     - Любой женщине нужен целый час, чтобы одеться к вечеру, - сказала она. - До того, как я встретила тебя, мне и в голову не приходило, что это можно проделать за пять минут. Застегни-ка.
     Пока он застегивал ей крючки на спине, она, посмотревшись в зеркало, привела в порядок волосы. Он поцеловал ее в плечо. Она слегка отстранилась. - Не начинай снова, - сказала она. Взяв старый коричневый плащ, протянула ему.
     Он помог ей надеть плащ.
     - Когда ты уходишь, будто гаснет свет, - проговорил он.
     Эти слова тронули ее. Он редко проявлял сентиментальность. Она сказала:
     - Я знаю, что ты чувствуешь.
     - Ты придешь завтра?
     - Да.
     В дверях она поцеловала его и промолвила:
     - Спасибо.
     - Я очень люблю тебя, - сказал он.
     Она ушла. Спускаясь по лестнице, услышала за спиной шум и обернулась. Из двери соседней квартиры за ней наблюдал живший рядом с Феликсом мужчина. Поймав ее взгляд, он смутился. Она вежливо кивнула ему, и он скрылся за дверью. Ей вдруг пришло в голову, что он мог слышать через стену, как они с Феликсом занимались любовью. Но ей было все равно. Она сознавала, что то, что она делала, было стыдным и порочным, но ей не хотелось задумываться над этим.
     Она вышла на улицу. На углу ее ждала горничная. Вдвоем они прошли в парк, где их дожидался экипаж. Стоял холодный вечер, но Лидии казалось, что она согревалась каким-то внутренним теплом. Она часто спрашивала себя, могли ли люди, глядя на нее, догадаться, что у нее только что было любовное свидание.
     Избегая ее взгляда, кучер спустил для нее лесенку коляски. Он знает, изумленно подумала Лидия, но потом решила, что это ей просто почудилось.
     В коляске горничная спешно зашила порванное платье Лидии. Вместо коричневого плаща, Лидия накинула меховое манто. Горничная поправила ей прическу. За молчание Лидия дала ей десять рублей. И вот они уже у британского посольства. Лидия взяла себя в руки и вошла туда.
     Она поняла, что ей не так уж сложно играть свое второе "я" и вновь стала той добродетельной и скромной Лидией, которую знал свет. Как только она вступила в реальный мир, она ужаснулась той грубой силе страсти, испытываемой ею к Феликсу, и действительно стала похожа на дрожащую тростинку. И это не было притворством. Ведь большую часть дня она чувствовала, что вот эта благовоспитанная барышня и есть ее настоящее "я", а когда она видится с Феликсом, то на нее, должно быть, находит какое-то наваждение. Но когда Феликс был рядом, или когда среди ночи она просыпалась одна в постели, ей думалось, что порочной и дурной была та, ее светская, церемонная половина, из-за которой она могла лишиться своей величайшей в жизни радости.
     Итак, она вошла в зал, одетая, как и подобает, в белое, юная и слегка взволнованная.
     Там она встретила своего кузена Кирилла, номинально считавшегося ее спутником. Это был вдовец тридцати с лишним лет, человек довольно несносный, служивший в министерстве иностранных дел. Они с Лидией не чувствовали друг к другу особой симпатии, но так как его жена умерла, а родители Лидии редко выезжали в свет, Кирилл и Лидия дали понять, чтобы их всюду приглашали вместе. Лидия всегда просила его не беспокоиться и не заезжать за ней. Таким образом ей удавалось тайком встречаться с Феликсом.
     - Ты опоздала, - сказал Кирилл.
     - Прости, - не очень искренне ответила Лидия.
     Кирилл повел ее в салон. Там их приветствовал посол с супругой, а затем их представили лорду Хайкомбу, старшему сыну графа Уолдена. Это был высокий красивый мужчина в ладно скроенном, но скучноватом костюме. Он выглядел типичным англичанином со своими коротко стриженными светло каштановыми волосами и голубыми глазами Его открытое улыбающееся лицо показалось Лидии довольно приятным. Он говорил на хорошем французском Они обменялись несколькими светскими репликами, а потом его представили кому-то другому.
     - Он производит приятное впечатление, - сказала Лидия Кириллу.
     - Не заблуждайся, - проронил Кирилл. - Говорят, он настоящий сорвиголова.
     - Ты меня удивляешь.
     - Он играет в карты со знакомыми мне офицерами, и они рассказывали, что в застолье он легко их может перепить.
     - Ты столько всего знаешь о людях и всегда только дурное.
     Рот Кирилла скривился в усмешке.
     - Так это их или моя вина?
     - А почему он здесь? - спросила Лидия.
     - В Петербурге? Ну, болтают, что у него чрезвычайно богатый и деспотичный отец, с которым у него плохие отношения, поэтому он ездит по всему белому свету, пьянствует и играет, дожидаясь, пока старик отправится на тот свет.
     Лидия не ожидала, что ей снова доведется поговорить с лордом Хайкомбом, но супруга посла, полагая их подходящей парой, посадила их за ужином вместе. Когда подали второе блюдо, он попытался завязать с ней беседу.
     - Вы знакомы с министром финансов? - спросил он.
     - Боюсь, что нет, - холодно ответила Лидия. Конечно, она все знала об этом человеке, и царь его очень любил; но он женился на женщине, не только разведенной, но еще и еврейке, и потому людям было неловко принимать его у себя. Вдруг она подумала, как подобный предрассудок возмутил бы Феликса, а англичанин тем временем заговорил вновь.
     - Мне бы очень хотелось встретиться с ним. Я нахожу его чрезвычайно энергичным и прогрессивным человеком. Его проект строительства Транссибирской железной дороги просто замечателен. Но говорят, он не очень изыскан.
     - Я уверена, что Сергей Юльевич Витте глубоко предан нашему обожаемому монарху, - вежливо проговорила Лидия.
     - Несомненно, - сказал Хейкомб и повернулся к другой своей соседке.
     Он находит меня скучной, подумала Лидия. Немного погодя она спросила его:
     - А вы много путешествуете?
     - Очень много, - ответил он - Почти каждый год езжу охотиться в Африку.
     - Как интересно! И на кого вы охотитесь?
     - На львов, слонов однажды на носорога.
     - В джунглях?
     - Обычно охотятся в восточных долинах, но как-то раз я добрался даже до южного тропического леса в период ливней, чтобы только посмотреть на это.
     - И все так и выглядит, как на картинках в книгах?
     - Да, вплоть до голых темнокожих пигмеев. Почувствовав, что заливается краской, Лидия отвернулась. Зачем ему понадобилось говорить такое, подумала Лидия. Больше она с ним не заговаривала. Их беседа была вполне достаточной, чтобы соблюсти приличия, и, судя по всему, углублять ее никому из них не хотелось.
     После ужина она села немного поиграть на великолепном фортепьяно посла, а потом Кирилл отвез ее домой. Она сразу же отпра