проскользнул в кустарник. Услышал, как Уолден крикнул: "Алекс, вернись, он вооружен!" Они не знают, что я выронил револьвер, подумалось Феликсу. Будь он у меня, я бы застрелил сейчас Орлова.
     Пробежав еще немного, Феликс остановился и прислушался. Ничего не услышал. Значит, Орлов прекратил преследование.
     Он прислонился к дереву. Короткая пробежка обессилила его. Немного отдышавшись, снял пальто, затем украденную ливрею и осторожно потрогал рану. Боль была чертовски сильной, но он решил, что это хороший знак, будь рана много глубже, он бы ничего не чувствовал. Плечо кровоточило и пульсировало. Между большим и указательным пальцем был сильный порез, он тоже кровоточил. Ему надо было как можно скорее убраться из парка, пока Уолден не поднял тревоги.
     С большим трудом он натянул на себя пальто. Ливрею же оставил валяться на земле. Сунул правую руку в подмышку левой и крепко сжал, чтобы утишить боль. Едва волоча ноги, двинулся к Моллу.
     ЛИДИЯ.
     Второй раз в его жизни она становится причиной катастрофы. В первый раз это произошло в 1895 году в Санкт-Петербурге...
     Нет. Он не позволит себе думать о ней, пока еще не позволит. Сейчас ему нужно сосредоточиться.
     Он с облегчением увидел, что велосипед его стоял там, где он его оставил, под свисающими ветвями огромного дерева. Он покатил его по траве до конца парка. Интересно, сообщил ли уже Уолден обо всем полиции? Начали ли они уже разыскивать высокого мужчину в темном пальто? Он всматривался в сцены, разыгрывавшиеся на Молле. Лакеи все еще мчались по нему, ревели авто, маневрировали экипажи. Сколько же времени прошло с того момента, когда Феликс забрался на козлы коляски Уолденов - минут двадцать? За это время мир успел перевернуться.
     Глубоко вздохнув, он вывел велосипед на дорогу. Все были заняты своими делами, на него никто и не смотрел. Держа правую руку в кармане пальто, он взобрался на велосипед. Оттолкнувшись, завертел педалями, держась за руль левой рукой.
     Вокруг дворца было полным полно полицейских. Если Уолден успел их оповестить, они могли бы уже оцепить парк и прилежащие дороги. Феликс посмотрел вперед, в сторону Адмиралтейской арки. Никакого оцепления не было видно.
     Только бы проехать через арку, тогда он уже окажется в Вест-Энде, где им его не найти.
     Ему даже стало нравиться рулить одной рукой, и он прибавил скорости. Одновременно с ним к арке приближался автомобиль, и в этот же момент на дорогу вышел полицейский. Феликс уже остановил велосипед, приготовившись бежать, но полицейский лишь задержал движение, чтобы пропустить вперед автомобиль какой-то знатной особы. Когда тот проехал, полицейский отсалютовал и дал знак ехать всем остальным.
     Промчавшись под аркой, Феликс влетел на Трафальгарскую площадь.
     А ты не очень-то скор, Уолден, подумал Феликс удовлетворенно.
     Наступила полночь, но Вест-Энд был полон огней, повсюду оживленное движение. Множество полицейских, но ни одного велосипедиста: Феликс теперь слишком бросался в глаза. Он подумал было оставить велосипед и пешком вернуться в Кэмден-Таун, но не был уверен, что одолеет этот путь: он быстро терял силы.
     От Трафальгарской площади он поехал по Сент-Мартин-Лейн, а потом свернул на боковые аллеи, где располагались театрики. Одна из темных улочек вдруг осветилась - это раскрылась дверь какого-то театра, и из нее вывалилась компания громко хохочущих актеров. Чуть поодаль он услышал стоны и вздохи - какая-то парочка занялась любовью в подъезде.
     Он въехал в район Блумсбери. Здесь было гораздо тише и темнее. Проехал к северу по Гоуэр-стрит мимо классического фасада опустевшего университета. С неимоверным усилием заставлял он себя крутить педали, все его тело отзывалось болью. Дотянуть бы еще одну-две мили, думал он.
     Чтобы пересечь забитую транспортом Юстен-Роуд, ему пришлось слезть, с велосипеда. Свет автомобильных фар слепил его. Зрение стало расплывчатым.
     За вокзалом Юстен он вновь сел на велосипед. Неожиданно почувствовал, как закружилась голова - это его ослепил уличный фонарь. Переднее колесо велосипеда дернулось и уткнулось в край тротуара. Феликс упал.
     Так он и лежал на земле, почти без сознания и без сил. Открыв глаза, увидел приближавшегося к нему полицейского. С огромным трудом встал на колени.
     - Здорово напились? - спросил полицейский.
     - Потерял сознание, - чудом выговорил Феликс.
     Взяв его за правую руку, страж порядка поднял его на ноги. Боль в раненом плече привела Феликса в чувство. Он старался не вынимать кровоточащую правую руку из кармана.
     Принюхавшись, полицейский произнес:
     - Гмм. - Обнаружив, что от Феликса не пахло алкоголем, он стал дружелюбнее. - Ну, как, справитесь?
     - Через пару минут.
     - Вы ведь иностранец? Полицейский заметил его акцент.
     - Француз, - сказал Феликс. - Работаю в посольстве. Тут полицейский стал еще любезнее.
     - Может вызвать кэб?
     - Благодарю вас, не надо. Мне совсем недалеко. Полицейский поднял велосипед.
     - На вашем месте, я бы не садился на него, а пошел пешком.
     Феликс взял у него машину.
     - Я так и сделаю.
     - Отлично, сэр. Бон нуи.
     - Bonne nuit , офицер, - Феликс с натугой улыбнулся.
     Толкая велосипед левой рукой, он пошел прочь. На следующей улочке сверну и сяду передохнуть, подумал он про себя. Обернулся через плечо и увидел, что полицейский смотрел ему вслед. Он заставил себя шагать дальше, хотя ему неимоверно хотелось просто взять и лечь. В следующем переулке, решил он. Но дойдя до него, не остановился, думая, нет, лучше в следующем.
     Вот так он и добрался до дома.
     Казалось, прошло много часов прежде, чем он очутился перед высоким, с балконами, зданием в Кэмден-Таун. Из-за тумана ему пришлось долго всматриваться в номер двери, чтобы убедиться, что он не ошибся домом.
     Чтобы пройти в свою комнату, ему надо было спуститься вниз по нескольким каменным ступенькам. Прислонив велосипед к металлическим прутьям ограды, он открыл маленькие воротца. А затем совершил ошибку, пытаясь скатить велосипед вниз по ступеням. Выскользнув из его рук, машина с грохотом упала на камень. Через секунду в дверях показалась его хозяйка, Бриджет, в накинутой на плечи шали.
     - Какого черта здесь происходит? - крикнула она.
     Ничего не отвечая, Феликс опустился на ступени. Он решил посидеть так, не двигаясь, пока не соберется немного с силами.
     Бриджет вышла на улицу и помогла ему подняться.
     - Вы слишком много выпили, - сказала она. Поддерживая его на ступеньках, подвела его к двери на первом этаже.
     - Дайте-ка ваши ключи, - сказала она.
     Феликсу пришлось доставать ключ, лежавший в кармане брюк, левой рукой. Он отдал его ей, и она открыла дверь. Они вошли внутрь. Пока она зажигала свет, Феликс так и стоял посередине крохотной комнатки.
     - Давайте-ка снимем пальто, - сказала она.
     Он позволил ей сделать это, и тут она увидела кровавые пятна.
     - Вы дрались?
     Феликс подошел к кровати и лег на матрас.
     - Похоже, вас здорово отделали, - сказала Бриджет.
     - Верно, - произнес Феликс и потерял сознание.
     Он пришел в себя от нестерпимой боли. Открыв глаза увидел, как Бриджет промывает ему рану чем-то, вызывавшим нестерпимое жжение.
     - Рану на руке надо зашить, - сказала она.
     - Завтра, - с трудом выдохнул Феликс.
     Она заставила его сделать несколько глотков из чашки. То была теплая вода с джином.
     - Бренди у меня нет, - объяснила Бриджет.
     Он безвольно лежал, позволяя ей перевязывать его.
     - Я могла бы позвать доктора, только заплатить я не смогу.
     - Завтра. Она поднялась.
     - Утром приду взглянуть на вас.
     - Спасибо.
     Она вышла, и тогда Феликс позволил себе предаться воспоминаниям.
     Вот он в книжной лавке, читает брошюру Кропоткина. Лавка пуста. Владелец ее, старый революционер, получал свой доход от продажи романов состоятельным дамам, а в глубине магазинчика тайно хранил подпольную, запрещенную литературу. Именно там и проводил долгие часы Феликс.
     Тогда ему было девятнадцать. Его вот-вот должны были исключить из престижной Духовной Академии за пропуски занятий, недисциплинированность, длинные волосы и общение с нигилистами. Он был голоден и безденежен, а скоро станет и бездомен, но все равно, жизнь казалась прекрасной. По-настоящему его волновали лишь идеи, а тут он каждый день узнавал что-то новое из области поэзии, истории, психологии и - больше всего - политики.
     Когда он впервые услышал анархистские лозунги, они ему показались смехотворными: собственность есть грабеж, правительство есть тирания, анархия есть справедливость. Но стоило лишь подумать как следует, как они удивительным образом начинали казаться не только правильными, но и потрясающе очевидными. Невозможно было оспорить взгляды Кропоткина на законность. Ведь в родной деревне Феликса не нужно было никаких законов, чтобы предотвратить кражи: там, если один крестьянин крал у другого лошадь, стул или вышитый женой тулуп, это становилось известно всей деревне, и вор вынужден был вернуть украденное. Настоящим грабежом был сбор подати помещиком, и вот этот грабеж осуществлялся с помощью полиции. То же самое происходило и с правительством. Крестьяне не нуждались ни в чьих указаниях по поводу того, как и в каком порядке обрабатывать земли своей общины: они решали это между собой. Но вот обработка помещичьих владений требовала вмешательства администрации.
     Зачитавшись Кропоткиным, Феликс не заметил, как в лавку вошел кто-то и остановился рядом с ним. Вдруг вошедший выронил книгу, и Феликс потерял нить рассуждений. Оторвавшись от брошюры, он увидел книгу, лежавшую на полу около длинной юбки покупательницы, и механически нагнулся, чтобы поднять упавший томик. Протянул его, и тут только увидел ее лицо.
     От изумления у него перехватило дыхание.
     - Боже, да вы ангел! - произнес он с чистейшей искренностью.
     Это была миниатюрная блондинка в меховой шубке бледно-серого цвета в тон ее глаз. Весь облик ее был бледным, светлым, чудесным. Он подумал, что никогда ему не увидеть женщины прекрасней. И оказался прав.
     Она взглянула на него и залилась краской, но глаз он не отвел. Невероятно, но было впечатление, что и ее в нем что-то привлекло.
     Он бросил взгляд на ее книгу. То была "Анна Каренина".
     - Сентиментальная чушь, - сказал он. И тут же пожалел, потому что произнесенные вслух слова разрушили возникшую было магию. Она взяла книгу и отвернулась. Он увидел, что ее сопровождала служанка, так как она, отдав той книгу, вышла из лавки. За книгу расплачивалась служанка. Посмотрев в окно, Феликс увидел, как молодая дама усаживалась в коляску.
     Он спросил у владельца магазина, кто она такая Узнал, что звали ее Лидия, и что она была дочерью графа Шатова.
     Он узнал, где жил граф, и на следующий же день отправился к его дому, надеясь, что сможет увидеть ее. Дважды он видел, как она куда-то уезжала и возвращалась в коляске, но потом слуга прогнал его от дома. Он не особенно огорчился, так как, проезжая во второй раз, она из окна коляски посмотрела ему прямо в глаза.
     На следующий день он отправился в книжную лавку. Просидел там полдня, уставясь в бакунинский "Федерализм, социализм и антитеологизм", не в состоянии понять ни слова. Каждый раз, услышав звук проезжающего экипажа, бросался к окну. А всякий раз, когда кто-то входил в лавку, у него замирало сердце.
     Она появилась после полудня.
     На этот раз она оставила служанку на улице. Невнятно поздоровавшись с торговцем, прошла в дальний угол магазина, где стоял Феликс.
     Они молча смотрели друг на друга. Она влюбилась в меня, пронеслось в голове у Феликса, иначе зачем бы ей приходить?
     Он решил было заговорить с ней, но вместо этого схватил ее в объятья и поцеловал. Она ответила на его поцелуй, жадно раскрыв рот, прижимая его к себе, впиваясь ногтями ему в спину.
     И так с ними было всегда: встречаясь, они бросались друг на друга словно звери в схватке.
     Еще дважды они встречались в книжной лавке и один раз, под покровом ночи, в саду дома Шатовых. Туда она вышла в ночной рубашке. Просунув руки под теплую ткань, Феликс ощупал ее всю, словно она была уличной девкой, пробуя и изучая все тайники ее тела. В ответ лишь раздавался ее стон.
     Она дала ему денег, чтобы он смог снять себе комнату, а потом в те удивительные шесть недель приходила к нему почти каждый день.
     Последний раз она пришла в начале весны. Он сидел за столом, завернувшись от холода в одеяло, и при свете свечи читал труд Прудона "Что такое собственность?" Услышав шаги на лестнице, стянул с себя брюки.
     Она влетела в накинутом на плечи старом коричневом плаще с капюшоном. Страстно поцеловала его, куснув за подбородок и щипнув его за бедра.
     Отвернувшись, сбросила плащ. Под ним было надето белое вечернее платье, наверняка, стоившее сотни рублей.
     - Расстегни побыстрее, - проговорила она.
     Феликс начал расцеплять крючки на спине платья.
     - Я иду на прием в Британское посольство. У меня только час времени, - задыхаясь сказала она, - пожалуйста, поскорей.
     В спешке он вырвал один крючок прямо с мясом.
     - Черт возьми, я, кажется, порвал тебе платье.
     - Неважно.
     Перешагнув через свой наряд, она стянула с себя юбки, рубашку и панталоны, оставшись лишь в корсете, чулках и туфлях. А затем бросилась в его объятья. Целуя его, сдернула с него нижнее белье.
     - О, Боже, обожаю твой запах, - сказала она. Такие ее слова буквально доводили его до безумия. Выпростав груди из корсета, она сказала:
     - Укуси. Кусни как следует. Хочу, чтобы это ощущение оставалось у меня весь вечер.
     Через секунду, отстранившись от него, она уже лежала на постели. Там, где кончался корсет, влажно поблескивали меж ее бедер тонкие светлые волосы.
     Приглашая его, она раздвинула и приподняла в воздухе ноги. Секунду он смотрел на нее, а затем бросился к ней.
     Каблуки ее туфель впивались ему в спину, но он не замечал этого.
     - Смотри на меня, - сказала она, - смотри на меня.
     Он смотрел и в глазах его было обожание.
     Она сказала:
     - Смотри на меня, сейчас наступит это.
     А потом, глядя ему прямо в глаза, она открыла рот и закричала.
     - Как ты думаешь, другие люди похожи на нас? - спросила она.
     - В каком смысле?
     - Такие же непристойные?
     Приподняв голову, покоившуюся на ее коленях, он усмехнулся:
     - Только те, кому повезло. Она стала разглядывать его тело.
     - Ты такой складный и сильный, ты само совершенство, - сказала она. - Какой плоский живот, аккуратный зад, какие стройные и крепкие бедра. - Она провела пальцем по его носу. - У тебя лицо принца.
     - Я простой крестьянин.
     - Когда ты обнажен, о тебе этого не скажешь. - Казалось, ей хотелось поразмышлять вслух. - До того, как я встретила тебя, меня интересовало, как устроены мужчины и все такое, но даже самой себе я не признавалась в этом и притворялась, что такие вещи меня не интересуют. Потом появился ты, и больше я уже не могла притворяться.
     Он лизнул ее бедро. Она вздрогнула. - А с другими девушками ты делал такое?
     - Нет.
     - Ты тоже притворялся?
     - Нет.
     - Я так и знала. В тебе есть что-то дикое и вольное, как у зверя. Ты никому никогда не подчиняешься и делаешь, что тебе хочется.
     - Раньше я еще не встречал девушки, которая бы мне позволила это делать.
     - Но любая из них хотела бы, на самом-то деле. Любая девушка.
     - Почему, - спросил он с долей самодовольства.
     - Потому что у тебя такое суровое лицо, а глаза такие добрые.
     - И поэтому ты позволила мне поцеловать тебя в книжной лавке?
     - Я не позволяла - просто у меня не было выбора.
     - Но ты могла бы потом позвать на помощь.
     - Но потом я только и думала, чтобы ты сделал это снова.
     - Должно быть, я догадался, какая ты на самом деле. Теперь уже она с некоторым самодовольством спросила:
     - Ну и какая же я на самом деле?
     - Внешне - ледышка, а внутри - настоящий огонь.
     Она хихикнула.
     - Я отличная актриса. Все в Петербурге считают, что я такая добропорядочная. Меня приводят в пример другим молодым девушкам, как Анну Каренину. А теперь, когда я знаю, какая я в действительности порочная, мне надо будет изображать из себя вдвойне более целомудренную, чем раньше.
     - Не бывает двойной целомудренности.
     - Хотела бы я знать, притворяются ли и все остальные, - продолжила она. - Вот мой отец, например. Если бы он узнал, что я лежу здесь вот так, он бы задохнулся от ярости. Но ведь в молодости он, наверное, чувствовал то же самое - как ты думаешь?
     - Думаю, об этом судить трудно, - ответил Феликс. - Ну а что бы он и в самом деле сделал, если бы узнал?
     - Приказал бы выпороть тебя кнутом.
     - Сначала ему надо было бы поймать меня. - Тут вдруг Феликса словно ударило: - А сколько тебе лет?
     - Почти восемнадцать.
     - О, Боже, да меня могут посадить за совращение несовершеннолетней.
     - Тогда я заставлю отца освободить тебя.
     Перекатившись на живот, он посмотрел на нее.
     - Так что же мы будем делать, Лидия?
     - Когда?
     - В ближайшем будущем?
     - Останемся любовниками, пока я не достигну совершеннолетия, а потом поженимся.
     Изумленный, он уставился на нее.
     - Ты говоришь серьезно?
     - Конечно. - Казалось, ее удивило, что эта мысль не пришла в голову и ему. - Что же нам еще делать?
     - Так ты хочешь выйти за меня замуж?
     - Да! Разве ты этого не хочешь?
     - О, да, - выдохнул он. - Я хочу этого.
     Приподнявшись, она погладила его по голове.
     - Значит, так мы и поступим.
     - Ты никогда не говоришь, как тебе удается приходить сюда, - сказал Феликс.
     - Это все не очень интересно, - ответила она. - Мне приходится лгать, подкупать слуг и идти на риск. Как сегодня вечером, например. Прием в посольстве начинается в половине седьмого. Я вышла из дома в шесть, а туда я попаду в четверть восьмого. Коляска осталась в парке - кучер думает, я пошла прогуляться со служанкой. А служанка сейчас сторожит около твоего дома, мечтая о том, как потратит те десять рублей, что я дам ей за то, чтобы помалкивала.
     - Уже без десяти семь, - сказал Феликс.
     - О, Боже. Приласкай меня еще раз перед тем, как я уйду.
     В ту ночь Феликсу приснился отец Лидии, которого он никогда не видел наяву, и в этот момент они и ворвались с фонарями в его комнатушку. Мгновенно проснувшись, он соскочил с постели. Поначалу подумал, что это какой-то студенческий розыгрыш. Но когда один из них ударил его в лицо и саданул в живот, он понял, что это тайная полиция.
     Он решил, что его пришли арестовывать из-за Лидии, и ужасно за нее испугался. Ожидает ли ее публичный позор? Дойдет ли ее отец до крайности, заставив ее свидетельствовать в суде против ее возлюбленного?
     Он смотрел, как полицейские засовывают в мешок все его книги и связку писем. Все книги были чужие, но их владельцы догадались не оставить на них своих имен. Письма же были от отца и сестры Наташи, от Лидии он никаких писем не получал, и теперь был рад этому.
     Его вывели из дома и посадили в повозку.
     Они пересекли Цепной мост, а затем поехали вдоль каналов, будто избегая больших проспектов. Феликс спросил:
     - Меня везут в тюрьму на Литовском? - Ответа не последовало, но когда они свернули на Дворцовый мост, он понял, что его везли в печально известную Петропавловскую крепость, и сердце его упало.
     На другой стороне моста повозка свернула налево и въехала в затемненную арку. У ворот она остановилась. Феликса провели в приемное отделение, где какой-то армейский офицер, взглянув на него, что-то записал в книгу. Затем его снова усадили в повозку и повезли вглубь крепостного двора. Остановились еще у одних ворот и несколько минут ждали, пока солдат, находившийся по другую сторону ворот, не отпер их. Далее Феликс должен был идти пешком через несколько узких проходов до третьих железных ворот, ведущих в огромное сырое