н снова выстрелил.
     Феликс со всех ног бросился к краю крыши.
     Прыгнул.
     Полетел. И во время этого полета в воздухе ему послышался, где-то далеко-далеко, собственный крик.
     На мгновение, внизу на улочке он увидел трех полицейских, с открытым ртом уставившихся на него.
     Он шмякнулся о крышу "Дома Монреаль", больно ударившись руками и ногами.
     От прыжка он почти задохнулся. Заскользил вниз по крыше. Тут ноги его уперлись в желоб. От тяжести тот почти поддался, и Феликс уже подумал, что вот сейчас соскользнет с крыши и будет падать и падать вниз без остановки. Но желоб не сломался, и он перестал скользить.
     Страх овладел им.
     Отдаленный уголок его мозга запротестовал: "Ведь мне неведом страх!"Он дополз до гребня крыши, а затем, перевалившись через него, спустился к другому ее краю.
     "Дом Монреаль" выходил на железнодорожное полотно. Ни на насыпи, ни на самих путях полиции видно не было. "Такого они не предвидели, - возбуждено подумал Феликс, - они считали, что загнали меня во дворе в ловушку. Им и в голову не приходило, что я могу сбежать по крышам".
     Теперь осталось лишь спуститься вниз.
     Через желоб он взглянул на стену дома. Водосточных труб у этого строения не было. Вместо них по краям крыши - горловины наподобие горгулий. Но окна верхнего этажа располагались совсем близко от карниза и имели широкие подоконники.
     Правой рукой Феликс схватил желоб и попробовал, крепок ли он.
     "С каких это пор меня стало волновать, выживу ли я или погибну?"
     Уперевшись обеими руками в желоб, он осторожно устроился над окном и медленно перевалился через карниз.
     Какое-то мгновенье он висел безо всякой опоры.
     Затем ногой нащупал подоконник. Правой рукой обследовал кирпичную кладку вокруг окна, ища точку опоры. Нащупав неглубокую впадину, оторвал от желоба и вторую руку.
     Заглянул в окно. Человек в комнате при виде его закричал от страха.
     Разбив окно, Феликс упал внутрь. Отпихнул испуганного жильца и выскочил через дверь.
     Перепрыгивая через четыре ступеньки, он помчался вниз. Только бы добраться до нижнего этажа, а там уж он сможет выбраться через заднее оконце к железной дороге.
     Добежав до последней лестничной площадки, он остановился, тяжело дыша. У входа показалась фигура в синей полицейской форме. Резко повернувшись, Феликс бросился вглубь лестничной площадки. Попытался поднять раму оконца. Но та не поддавалась. Сильнейшим ударом он раскрыл ее. Услышал позади себя топот бегущих ног. Взобрался на подоконник, перевесился на другую сторону, секунду повисел на руках, оттолкнулся от стены и вывалился наружу.
     Он упал в высокую траву железнодорожной насыпи. Справа от него, через забор торговца стройматериалами, перепрыгивали двое. Слева от него раздался выстрел. К окошку, из которого только что выскочил Феликс, подбежал полицейский.
     Феликс бросился по насыпи к путям.
     Их было четыре или пять. Вдали завиднелся поезд. Казалось, он двигался по дальним путям. На секунду Феликс застыл, страшась перебегать рельсы перед самым поездом. Затем опрометью бросился вперед.
     За ним мчались двое, что выскочили из двора торговца, и еще один, бежавший от "Дома Монреаль". Чей-то голос слева от него закричал:
     - Очистить линию огня!
     Из-за троих преследователей Уолдену было трудно как следует прицелиться.
     Феликс оглянулся через плечо. Преследователи отстали. Раздался выстрел. Он помчался зигзагами, пытаясь увернуться. Поезд был совсем уже близко. Он слышал его свисток. Прогремел еще выстрел. Он резко рванул вбок, споткнулся и упал на последнюю пару рельс. В ушах его отдавался жуткий грохот. Он увидел мчавшийся прямо на него локомотив. Каким-то конвульсивным движением он смог катапультироваться с железнодорожного полотна на дальнюю полосу гравия. Над его головой с ревом пронесся поезд. На какую-то долю секунды мелькнуло лицо машиниста, бледное, испуганное.
     Феликс встал и побежал вдоль насыпи.
     Стоя у забора, Уолден смотрел на проходивший поезд. К нему присоединился Томсон. Полицейские, бросившиеся к железнодорожному полотну, остановились в беспомощности у последнего пути, дожидаясь, пока пройдет поезд. Казалось, это будет длиться вечно.
     Поезд промчался, но Феликса они не увидели.
     - Мерзавец удрал, - проговорил один из полицейских.
     - Черт бы его побрал, - выругался Томсон.
     Уолден повернулся и пошел к автомобилю.

***

     Феликс свалился у дальнего края стены, оказавшись на бедной улочке из стоявших в ряд маленьких домиков. В довершение всего он плюхнулся прямо в ворота импровизированного футбольного поля. Кучка мальчишек в больших кепках прекратила игру и удивленно уставилась на него. Он помчался дальше.
     Через несколько минут мальчишки сообщат о нем полицейским, находящимся на дальнем конце пути. Те прибегут искать его, но будет уже поздно: к тому времени, когда они начнут поиски, он окажется не менее чем в поломили в сторону от железной дороги.
     Он бежал, пока не добрался до оживленной торговой улицы. Там, не раздумывая, вскочил в омнибус.
     Итак, ему удалось бежать, но сильнейшее беспокойство не оставляло его. Подобные опасные ситуации случались с ним и раньше, но прежде он никогда не ощущал страха, не впадал в панику. Он вспомнил, что за мысль пришла ему в голову, когда он скользил вниз по крыше: я не хочу умирать.
     В Сибири он утерял способность испытывать страх. Теперь это чувство вернулось. Впервые за многие годы он хотел остаться в живых. "Я снова становлюсь человеком", - подумалось ему.
     Из окна омнибуса он глядел на жалкие улицы юго-восточного Лондона, размышляя, смогли бы вот эти замызганные детишки и женщины с бескровными лицами распознать в нем заново рожденного.
     Это было настоящей катастрофой. То, что сейчас произошло с ним, лишит его решительности, помешает осуществить задуманное.
     "Мне страшно", - подумал он.
     Я хочу жить.
     Я хочу вновь увидеть Шарлотту.

Глава 11

     Феликс был разбужен звоном первого утреннего трамвая. Открыв глаза, он наблюдал, как тот проезжал мимо, рассыпая вокруг яркие синие искорки от проводов. Трудовой люд, уборщики, носильщики, ремонтники дорог, спешили на свои рабочие места, куря и позевывая. В окнах трамвая виднелись их сумрачные лица.
     Невысокое солнце ярко светило, но Феликс находился в тени Моста Ватерлоо. Он лежал на тротуаре головой к стене, завернувшись газетами. Сбоку от него расположилась дурно пахнущая старуха с красной физиономией пьянчужки. Она производила впечатление толстухи, но Феликс разглядел ее тощие грязноватые ноги, почти скрываемые платьем и высокими мужскими ботинками. Из этого он заключил, что полнотой она обязана несколькими слоями напяленной на себя одежды. Феликсу старуха понравилась: вчера вечером она развлекала местных бродяг тем, что учила их, как в просторечье называются различные части тела. Феликс повторял за ней эти слова, и все кругом хохотали.
     С другого его бока помещался рыжеволосый паренек из Шотландии. Для него спать на улице было настоящим приключением. Мальчишка был крепким, задиристым и веселым. Глядя сейчас на его спящее лицо, Феликс заметил, что у того еще и усы не пробились - так юн он был. Что же с ним будет, когда наступит зима?
     Их было около тридцати, лежащих вряд на тротуаре, головами к стене и ногами к проезжей части дороги, прикрывающихся старыми пальто, мешковиной, или же просто газетами. Первым зашевелился Феликс. Не умер ли кто из бродяг этой ночью, подумалось ему.
     Он поднялся. После ночи, проведенной на уличном холоде, все тело его ныло. Из тени моста он вышел на солнце. Сегодня он встречается с Шарлоттой. Но как же он грязен, да и несет от него, как от бродяги. Он подумал было искупаться в Темзе, но вода в реке казалась еще грязнее. Тогда он отправился на поиски городской бани.
     Он нашел одну такую на южном берегу реки. На двери висело объявление о том, что заведение открывается в девять часов. "Как это типично для социал-демократической администрации", - подумал Феликс. - "Строят баню, чтобы рабочие могли содержать себя в чистоте, но открывают ее в те часы, когда все уже на работе".
     Он позавтракал у чайного киоска около вокзала Ватерлоо. Ему ужасно захотелось бутербродов с яичницей, но они ему были не по карману. Поэтому он, как обычно, взял лишь чай и кусок хлеба, сэкономив деньги на газету.
     После ночи, проведенной в обществе бродяг, он чувствовал себя словно прокаженный. Смешно, подумал он, ведь в Сибири он радовался, когда удавалось спать в свинарнике - там всегда было тепло. Вполне понятно, почему сейчас он все воспринимал по-другому - ведь он собирался на свидание с собственной дочерью, а она будет сверкать чистотой, благоухать духами. На ней будет шелковое платье, перчатки, шляпка, возможно, она возьмет и зонтик от солнца.
     Зайдя в здание вокзала, он купил номер "Таймс", уселся на каменную скамью около бани и погрузился в чтение, дожидаясь открытия заведения.
     То, что он прочел в газете, вызвало у него шок.
     УБИЙСТВО АВСТРИЙСКОГО НАСЛЕДНИКА И ЕГО СУПРУГИ
     ВЫСТРЕЛ В БОСНИЙСКОМ ГОРОДЕ
     СТУДЕНТ СОВЕРШАЕТ ПОЛИТИЧЕСКОЕ УБИЙСТВО
     "Вчера утром в Сараево, столице Боснии, были убиты эрцгерцог Франц Фердинанд, наследник австро-венгерского престола и его супруга, графиня Гогенберг. Убийца, местный студент, выпустивший в свои жертвы пули из автоматического оружия, когда они возвращались с приема в ратуше.
     Преступление, по всей очевидности, явилось результатом тщательно спланированного заговора. По пути из ратуши эрцгерцог и сопровождавшие его лица один раз чудом спаслись. Некий наборщик из южной Герцеговины бросил бомбу в их автомобиль. Очевидцы утверждают, что эрцгерцог отвел бомбу рукой, и она взорвалась позади его автомобиля, ранив при этом людей, находившихся во второй машине.
     По имеющимся сведениям второй террорист родом из Грахова, расположенном в Боснии. Вероятнее всего, он принадлежит к общине боснийских сербов православного вероисповедания.
     Оба преступника были немедленно арестованы, и полиции с трудом удалось удержать толпу от самосуда.
     В тот момент, когда произошла эта трагедия, престарелый император Франц-Иосиф возвращался из Вены в свою летнюю резиденцию. Повсюду его восторженно встречали подданные".
     Новость ошеломила Феликса. С одной стороны, его обрадовало, что покончено с еще одним никчемным аристократом, и тирании нанесен еще один удар; с другой же стороны, он чувствовал стыд оттого, что какой-то студент смог убить наследника австрийского престола, в то время как самому Феликсу никак не удавалось разделаться с русским князем. Но больше всего его теперь занимали перемены в международной политике, которые непременно последуют. Австрийцы, и Германия их в этом поддержит, будут мстить Сербии. Тут запротестует Россия. Проведет ли Россия мобилизацию? Если бы она была уверена в британской поддержке, то, безусловно, провела бы. Мобилизация в России означает мобилизацию в Германии, а уж! после этого никто не остановит немецких генералов.
     С огромными усилиями разобрал Феликс и другие статьи на эту же тему. Заголовки пестрели выражениями типа: "ОФИЦИАЛЬНОЕ СООБЩЕНИЕ О ПРЕСТУПЛЕНИИ", "ТРАГЕДИЯ ИМПЕРАТОРСКОГО ДОМА", "ОТЧЕТ С МЕСТА ПРЕСТУПЛЕНИЯ". В колонках новостей было полно всякой чепухи, вроде описания ужаса и горя, охвативших многих и многих людей, а также постоянно повторяющихся утверждений, что, как бы трагично ни было происшествие, оно не повлияет на ситуацию в Европе и, следовательно, нет повода для беспокойства. Феликс посчитал все эти доводы чрезвычайно характерными для такой газеты, как "Таймс": даже четырех всадников Апокалипсиса она бы умудрилась описать, как сильных правителей, способствующих стабилизации обстановки в мире.
     Пока еще не заходила речь об ответных мерах Австрии, но, по твердому убеждению Феликса, это не за горами. И тогда...
     Тогда разразится война.
     "Но России вовсе незачем ввязываться в войну", - сердито подумал Феликс. То же самое относилось и к Англии. Врагами были Франция с Германией. Франция хотела вернуть потерянные в 1871 году Эльзас и Лотарингию, а немецкие генералы считали, что, если не показать свою военную мощь, то Германию задвинут на вторые роли.
     Что может остановить Россию от вступления в войну? Ссора с союзниками. А что может вызвать ссору между Россией и Англией? Убийство Орлова.
     Если убийство в Сараево могло положить начало войне, то другое убийство в Лондоне положило бы ей конец.
     А отыскать Орлова могла бы Шарлотта.
     Устало Феликс вновь обдумывал дилемму, мучившую его все последние сорок восемь часов. Изменилось ли что-нибудь после убийства эрцгерцога? Получал ли он право воспользоваться доверием юной девушки?
     Двери бани должны были вот-вот открыться. Около них уже толпилась кучка женщин с узелками белья для стирки. Феликс сложил газету и встал.
     Он знал, что злоупотребит ее доверием. Он не разрешил стоявшей перед ним дилеммы - он просто принял решение. Так уж сложилось, что вся его жизнь подвела его к этому шагу - убийству Орлова. На пути к этой цели он обрел новый импульс, и ничто не должно помешать ему ее исполнить, даже сознание того, что все его существование основано на заблуждении.
     Бедная Шарлотта.
     Двери бани открылись, и Феликс вошел внутрь.
     Шарлотта все продумала. Обедали Уолдены в час и никаких гостей не предполагалось. К половине третьего маман уже будет отдыхать у себя в комнате. Шарлотта сможет потихоньку выскользнуть из дома и в три часа встретиться с Феликсом. Она проведет с ним час. А в половине пятого, умывшись и переодевшись, будет сидеть в утренней гостиной их дома, чтобы за чаем вместе с мамочкой принимать посетителей.
     Но все ее планы разом рухнули. В полдень маман заявила:
     - О, я забыла тебе сказать, сегодня мы обедаем у графини Миддлсекс в ее доме на Гросвенор-Сквер.
     - О, Боже, - воскликнула Шарлотта, - мне совсем не хочется идти на званый обед.
     - Не говори глупостей, тебе там понравится.
     "Я сказала не то, что надо", - тут же подумала Шарлотта. "Следовало пожаловаться на головную боль и отказаться идти. Я слишком малодушна. Если бы я знала трансе, то бы смогла солгать, но лгать вот так экспромтом я не умею". Она попыталась возразить еще раз.
     - Прости, мама, но мне не хочется туда идти.
     - Нет, ты пойдешь, и никаких разговоров, - отпарировала мать. - Я хочу, чтобы графиня получше узнала тебя - она очень влиятельна. Да и маркиз Шалфонт будет там.
     Званые обеды обычно начинались в половине второго и заканчивались в четвертом часу. "Значит, я буду дома около половины четвертого, и лишь в четыре смогу успеть в Национальную Галерею", - размышляла Шарлотта, - "к тому времени он либо уже уйдет, либо мне придется, даже если он дождется меня, тут же уйти, чтобы попасть домой к чаю".
     Ей хотелось обсудить с ним происшедшее в Боснии убийство, узнать его точку зрения. А обедать со старой графиней ей вовсе не улыбалось, да кроме того...
     - Кто такой маркиз Шалфонт?
     - Это Фредди, ты его знаешь. Не правда ли, он очень мил?
     - Ах, он. Мил? Я этого не заметила.
     "Я могла бы написать записку на тот адрес в Кэмдон-Тауне и оставить ее на столике в прихожей, чтобы лакей опустил ее в почтовый ящик. Но ведь Феликс не живет по этому адресу, и в любом случае, до трех часов он не получит моей записки", - напряженно думала Шарлотта.
     - Ну, так постарайся заметить его сегодня. Мне кажется, ты обворожила его.
     - Кого?
     - Фредди. Шарлотта, ты должна все-таки обратить хоть немного внимания на молодого человека, проявляющего к тебе интерес.
     Так вот почему она так настаивала на этом обеде.
     - О, мама, не будь же смешной...
     - Что тут такого смешного?
     Голос матери прозвучал негодующе.
     - Я и тремя словами с ним не перемолвилась.
     - Видимо, ты обворожила его не своей беседой.
     - Прошу тебя, перестань!
     - Ну, хорошо, не буду тебя дразнить. Ступай, переоденься. Надень то кремовое платье с коричневым кружевом - оно очень тебе к лицу.
     Шарлотта подчинилась и отправилась к себе в комнату.
     "Наверное, мне должно льстить внимание Фредди", - думала она, снимая платье. - "Но почему меня совсем не интересует никто из этих молодых людей? Вероятно, я еще не совсем готова для подобных вещей. К тому же, сейчас меня занимает многое другое. За завтраком папа сказал, что из-за убийства эрцгерцога непременно вспыхнет война. Но девушки не должны интересоваться такими делами Полагается, чтобы я думала о том, как бы обручиться до конца светского сезона - вот об этом и мечтает Белинда. Но не все девушки подобны Белинде - стоит только вспомнить суфражисток".
     Одевшись, она спустилась вниз. Поболтала немного с маман, пока та пила свой шерри, а потом они отправились на Гросвенор-Сквер.
     Графиня была весьма полной дамой шестидесяти с лишним лет. Она напомнила Шарлотте старый деревянный корабль, гниющий под слоем свежей краски. Званый обед оказался настоящим "девичником". Из мужчин, помимо Фредди, присутствовали племянник графини и один член парламент от консерваторов. Каждую из замужних женщин представили, как жену такого-то. "Если я когда-либо выйду замуж, - решила про себя Шарлотта, - то буду настаивать, чтобы меня представляли, как (именно) меня, а не в качестве чьей-то жены".
     И графине, безусловно, было сложно устраивать интересные приемы, потому что множество людей просто не допускалось к ее столу, например, все без исключения либералы, все евреи, все, занимающиеся торговлей или имеющие дело с театром, разведенные и те, кто когда-либо нарушил представление графини о приличном поведении. Таким образом, круг ее друзей был довольно скучным.
     Больше всего графиня любила порассуждать о том, из-за чего гибнет страна. Прежде всего, из-за подрывной деятельности (Ллойд Джорджа и Черчилля), вульгарности (Дягилев и пост импрессионисты) и слишком высоких налогов (один шиллинг три пенса из каждого фунта).
     Однако сегодня тема гибели Англии уступила первое место новости об убийстве эрцгерцога. Депутат-консерватор весьма нудно объяснял, почему войны тем не менее не будет. Супруга латиноамериканского посла спросила тоном маленькой девочки, так взмутившим Шарлотту:
     - Просто не понимаю, почему этим нигилистам нравится бросать бомбы и убивать людей?
     У графини и на это был ответ. Оказывается ее доктор объяснил ей, что все суфражистки страдают истерией, а революционеры, по ее мнению, страдают аналогичной болезнью с поправкой на мужской темперамент.
     Шарлотта, прочитавшая утренний выпуск "Таймс" от корки до корки, не могла не возразить.
     - С другой стороны, причина, возможно, в том, что сербы не хотят подчиняться Австрии.
     Маман бросила на нее гневный взгляд, а все остальные посмотрели на нее, как на сумасшедшую, а потом сделали вид, что ничего не слышали.
     Фредди сидел рядом. Его круглое лицо словно все время сияло. Он тихо заговорил с ней.
     - Послушай, ты говоришь такие невероятные вещи.
     - Что такого невероятного я сказала? - удивилась Шарлотта.
     - Ну, знаешь ли, можно подумать, ты оправдываешь тех, кто стрелял в эрцгерцога.
     - А если бы австрийцы решили захватить Англию, ты бы, наверное, стрелял в эрцгерцогов, не так ли? - Ты просто несравненна, - промолвил Фредди.
     Шарлотта отвернулась от него. Ей начало казаться, что она потеряла голос: никто будто не слышал ее слов. Она не на шутку разозлилась.
     Тем временем графиня села на своего любимого конька. "Низшие классы ленивы", - утверждала она, а Шарлотта подумала: "И это говорит женщина, не работавшая в своей жизни и дня!"
     Далее графиня начала возмущаться тем, что теперь у каждого ремесленника был мальчик-помощник, который нес его ящик с инструментами. "Разумеется всякий рабочий и сам мог бы нести свои инструменты", - заявила она как раз в тот момент, когда лакей подавал ей блюдо с вареным картофелем. А за третьим бокалом вина стала обвинять рабочих в том, что они пьют слишком много пива днем