ли
маленькими! Ведь именно твоя доброта к малышне сделала тебя героем в  моих
глазах...
   Джеми изобразил на лице печаль, притворившись, будто ее  слова  глубоко
обидели его.
   - А я-то думал, что это моя жуткая  образина  заставила  тебя  пожалеть
меня, несчастного.
   - Образина? Перестань дразнить меня, провокатор! - Бекка с силой  сжала
его пальцы. - Если ты - образина, то я - древняя старушонка!
   Но он не хотел оставить за ней последнее слово:
   - Ну-ну, Бекка, ты же знаешь, что женщина не смеет судить  о  том,  как
выглядит мужчина. Это в тебе говорит тщеславие!
   - И ничего похожего! Это...  -  начала  было  Бекка,  но  спохватилась,
поняв, что он просто подшучивает над ней. Его  светящаяся  радостью  жизни
душа и доброе сердце влекли ее к нему задолго до  того,  как  она  ощутила
себя женщиной, жаждущей его, как жаждут мужчину. -  О  Джеми,  если  я  не
смогу стать твоей женой, я буду умолять па никогда не выдавать меня замуж.
   Лицо Джеми осветилось широкой улыбкой.
   - Такая прекрасная женщина и будет что-то вымаливать? Да и  надежды  на
успех тут маловато, особенно учитывая, что Окончание Жатвы уже на носу.  А
все прочие  альфы  просто  поубивают  друг  друга  за  одно  лишь  счастье
поцеловать кромку твоего праздничного наряда!
   - Наряда! - Бекка бросила разочарованный  взгляд  на  себя  и  оправила
простенькую коричневую юбку.
   Джеми отбросил косу; она упала,  срезая  толстый  слой  дорожной  пыли.
Обеими руками он обхватил талию Бекки. И хоть он не сказал ни  слова,  она
прочла в его глазах,  что  в  эту  секунду  он  видит  ее  во  всей  красе
королевских нарядов. Она тесно прижалась к  юноше,  и  даже  острый  запах
мужского пота показался ей прекрасным.
   - Пусть уйдет эта боль, Джеми, - шептала она, касаясь его щеки своей, -
пусть уйдет наваждение, пусть уйдет тот призрак, что провожал меня домой с
Поминального холма.
   - Тебя преследует все та же галлюцинация, Бекка? - Его дыхание шевелило
ее волосы, как летний ветерок колышет спелые колосья хлебов.
   - Это больше, чем галлюцинация! - Что-то сжало ей горло, так что  Бекка
с трудом выдавливала из себя слова. - Галлюцинации не ходят за тобой,  они
не могут обретать форму. Галлюцинации  не  проникают  в  твой  мозг  и  не
нашептывают гадости. Вот слышишь, Джеми?  -  Она  резко  вскинула  голову.
Глаза - совсем безумные.
   - А что я должен слышать? Ничего ведь не слышно.
   - А плач на холме?
   - Ш-ш-ш, Бекка! Ты же знаешь, это приносит боль, только если  обращаешь
на него внимание. А кроме того... слышишь - все тихо.
   Так оно и было. Мяукающий надрывный плач  прекратился.  Может,  ребенок
уснул. Может...
   Но Бекка яростно трясла головой.
   - Он не молчит, он плачет, - стояла она на своем, - он все еще  там,  и
он плачет, плачет... И он всегда будет там -  этот  плач...  это  жестокое
бесконечное чувство голода... он всегда будет звучать во мне...
   - Тише, тише, Бекка, - повторял Джеми, гладя  ее  волосы.  И  снова:  -
Успокойся, Бекка. Что бы с тобой там ни случилось в ночь бдения,  все  это
всего лишь воображение. Лунные тени иногда выглядят так странно, а ветер -
известный обманщик...
   Бекка напрягла мышцы и вырвалась из рук Джеми. Ее взгляд был  жесток  и
упрям, как у Пола, когда тот бывал особенно непреклонен.
   - Я слышала, что слышала. Я видела, что видела!
   На красивом лице Джеми возникло выражение жалости, но  только  на  одно
мгновение.
   - Ты же знаешь, что тебе скажут, если услышат такие слова?
   - Что я сумасшедшая, - опустила глаза Бекка.
   - Но я-то знаю, что ты не такая! Знаю наверняка!
   - Тогда скажи, кто я такая! - выкрикнула она, с вызовом глядя  на  него
бешеными глазами. - Дебора? [Дебора (библ. Девора)  -  пророчица  и  судья
Израиля, призывавшая израильтян освободиться от гнета царя ханаанского,  а
затем воспевшая победу (Библия, Книга Судей)] Прорицательница?
   - Знаешь, вот это-то они навряд ли скажут. А кроме  того,  видеть  лица
мертвых еще не значит прорицать.
   - Эндорская  колдунья  [Эндорская  колдунья  (Эндорская  волшебница)  -
библейский персонаж;  по  просьбе  царя  Саула  вызывала  призрак  пророка
Самуила] вызывала мертвых. - Бекка говорила медленно и уверенно. Она знала
Священное Писание лучше  всех  своих  родичей  и  даже  лучше  большинства
старших жен Пола. - "Ворожеи не оставляй в живых" [цитата из Библии (Книга
Исхода, гл.22); служила оправданием для жестоких  средневековых  процессов
над ведьмами].
   - Но ты же не  вызывала  мертвых,  -  сказал  Джеми,  все  еще  пытаясь
воззвать к ее разуму, - они ведь сами пришли, по твоим словам.  Это  вовсе
не колдовство, хоть в какую книгу ни погляди. Это просто морок.
   - Морок? - Бекка произнесла это слово, будто не совсем понимая, что оно
значит. - Ты хочешь сказать, что... что Сатана уловил меня?
   - Не вижу другого объяснения.  А  нас  учили,  что  мы  можем  победить
дьявола и его порождения, которые он взращивает  в  наших  умах.  -  Джеми
потянулся за своей косой. - Ты самая сильная  из  всех  женщин  Праведного
Пути, каких я знаю. Если Сатана свяжется с тобою, я ему не позавидую!  Иди
домой, моя славная Бекка! Давай-ка мы оба двинем туда.
   Он оставил ее на дороге. Она долго стояла там и  глядела  вслед  Джеми,
пока он не превратился в тонкую тень,  тающую  в  ослепительном  солнечном
сиянии. Джеми выбрал более короткую дорогу, которая  должна  была  вывести
его к дворовым постройкам фермы с  другой  стороны,  чем  та,  по  которой
пойдет Бекка. Ее взгляд продолжал следить за Джеми, он льнул к нему, будто
именно в Джеми  заключалось  ее  единственное  спасение  от  подступающего
безумия. Чары истончались, вытягиваясь,  как  нить.  Потом  нить  лопнула.
Ребенок на холме опять заходился в крике.
   Бекка пробежала бегом всю оставшуюся дорогу до дома,  надеясь  оставить
за своими плечами этот мучительный звук. И только пробежав половину двора,
она перестала слышать голодное хныканье младенца.
   Переступив порог дома, Бекка постаралась загнать боль  поглубже,  чтобы
ее лицо могло соревноваться  в  спокойствии  с  каменными  лицами  пожилых
женщин, спешащих по своим домашним делам. Однако призрачный  детский  плач
все еще эхом отдавался в ее ушах.
   Свою мать Бекка отыскала в ткацкой. Хэтти подняла глаза от утка и сразу
же прочла на лице дочери все, что мучило девушку.
   - Все еще жива?
   Бекка кивнула, и тут же из груди ее вырвались рыдания; она оказалась  в
объятиях матери, опускаясь на пол, чтоб зарыться лицом в ее  пышные  юбки.
Хэтти, шепча  что-то  ласковое,  пыталась  успокоить  свою  младшенькую  и
осторожно гладила ее светлые волосы своими мозолистыми ладонями.
   - Тише, тише, Бекка, -  случайно  повторила  Хэтти  слова  Джеми,  хотя
сейчас они уже не обладали той успокоительной силой, которую  имели  всего
лишь несколько минут назад. - Успокойся, девочка!  Скоро  придет  твой  па
вместе с другими мужчинами, и если ты не осушишь глаза и  не  повеселеешь,
он тут же поймет, что с тобой что-то неладно. Увидит тебя в таком  виде  и
скажет, что ты все еще не годишься в женщины, и  запретит  тебе  ехать  на
праздник Окончания Жатвы.
   - Ну и пусть, не велика потеря! - пробормотала Бекка.
   - Что такое?!
   Бекка  так  резко  вскинула  голову,  что  руки   Хэтти   непроизвольно
взметнулись, защищая ее огромный живот от импульсивных движений дочери:
   - Я сказала, что не желаю ехать на праздник Окончания Жатвы.
   - Ты уже взрослая женщина, и у тебя есть еще несколько месяцев до того,
как ты окажешься в поре. Так почему бы тебе не поехать?
   - Потому что не хочу. А если этого мало...
   Хэтти воздела руки к небесам, надеясь призвать этим жестом свою дочь  к
спокойствию и заставить ее прекратить мятежные речи.
   Бекка замолкла, но продолжала яростно сверкать  глазами.  Ей  казалось,
что она читает неодобрительные мысли матери: "Своенравная.  Слишком  много
куражу. Да поможет ей Господин наш Царь найти такую  семью,  где  излишнюю
смелость не сочли бы за грех".
   А про себя Бекка думала: "Да, ма, но смелость - это опора.  Она  скорее
сломается, чем согнется. А ты хотела бы видеть меня совсем  другой.  Такой
же твердокаменной, как  ты?  Такой  же  твердокаменной,  как  все  другие?
Твердой, как высохшая кость, чтоб  ни  слезинки  не  проронить  по  бедной
малютке, умирающей там, на вершине холма? Такой, как Тали, которая обязана
жизнью всех своих детей врачебному искусству Линн? Чтоб  ни  слезинки,  ни
слова, а только одно молчаливое любопытство - когда же умрет малышка?  Вот
что значит быть прочнее кости".
   Тихо, но строго Хэтти сказала:
   - Ты уже достигла возраста женщины, тебя  осмотрели  и  нашли,  что  ты
вполне готова к деторождению. Но ты  не  можешь  найти  мужа  внутри  этой
семьи, и тебе это прекрасно известно.
   Перед правотой материнских слов Бекка склонила голову; вся ее  смелость
была бессильна перед этой правдой.
   - Я знаю.
   Хэтти приподняла рукой подбородок дочери, заставив ее взглянуть себе  в
глаза. Глаза у Бекки были зеленые, настоящие глаза  альфа;  они  наполняли
душу Пола гордостью каждый раз, как  он  встречал  взгляд  таких  же  глаз
других детей семьи хутора Праведный Путь.
   - Бекка, ты славная девочка, - сказала Хэтти, и в ее голосе послышались
странные  просящие  нотки.  -  Ты  знаешь,  что  правильно  и  почему  оно
правильно, но ты вечно противостоишь... вечно воюешь с тем, чего  победить
нельзя и чему нельзя противиться. Кэйти сказала мне, что, кроме тебя,  она
не видит никого, кому могла бы доверить обучение малышни. Она говорит, что
надеется - Пол отложит твое замужество до тех пор, пока нам не понадобится
в семье свежая кровь, так  что  ты  могла  бы  пока  остаться  в  семье  и
руководить школой, когда у Кэйти не будет возможности заниматься ею.
   Услышав слова матери, Бекка сразу же просветлела.
   - Я не тороплюсь покинуть Праведный Путь, мама, - сказала она.
   - Будешь ли ты торопиться или не будешь, зависит  от  того,  как  решит
Пол, - напомнила ей мать. - Впрочем, и он, видимо,  не  торопится  увидеть
твою спину. - Под этими словами Хэтти явно проступала горечь. - Бунтарство
и учение - они плохо совмещаются. Ты ведь так много знаешь,  девочка,  так
почему же ты не хочешь понять, что изменить заведенный ход вещей не  может
ничто?
   Так долго выдерживать взгляд чистых голубых глаз Хэтти Бекка не  могла.
"Детские глаза" - называли их.  Очень  немногим  взрослым  из  этой  семьи
посчастливилось унаследовать такой цвет глаз, а их выражение было таким же
прямым и доверчивым, как у новорожденного ребенка, принимающего мир таким,
каков он есть, без вопросов и без попытки понять происходящее.
   С Хэтти нельзя спорить.
   - Прости, ма, - сказала Бекка, - я умоюсь холодной водой. Па никогда не
догадается, что я плакала.
   Бекка так ничего и не сказала матери о своем желании  стать  травницей,
не упомянула она и своем тайном складе  всевозможных  лекарственных  трав,
который она устроила в никем не используемом закутке риги.  А  еще  у  нее
была старинная книга - из тех драгоценнейших сердцу Кэйти редких книг,  по
которым та обучала детей; книга, в которой  повествовалось  о  том,  какие
растения применяются и в каких именно целях.  Многие  картинки  изображали
листья и цветы, которых Бекка никогда в жизни не видела, но  кое-какие  ей
были знакомы. Вот их она и собирала. Позже, когда наберется побольше,  она
намеревалась показать их Линн. Подумать  только  -  запас  для  ее  личной
рабочей сумки травницы! Но всем этим Бекка не смела поделиться с  матерью.
Ей она сказала именно то, что  хотела  услышать  Хэтти.  Она  была  готова
говорить что угодно, давать любые обещания, лишь  бы  не  смотреть  в  эти
глаза и не думать, не думать о новорожденных...
   - Вот теперь я узнаю свою девочку, - сказала Хэтти, похлопав  Бекку  по
руке и улыбаясь. - А сейчас  беги  и,  когда  приведешь  себя  в  порядок,
быстренько сбегай на кухню. Селена и Рэй готовят полдник, помоги нам Боже!
Это ж чистый грех, во что они могут превратить достойную пищу! Поторопись,
пока ее еще можно есть.
   - Хорошо, мама!  -  Бекка  склонила  голову  и,  постаравшись  избежать
благословения, выскочила из дому. Хэтти же вздохнула и вернулась  к  узору
на своем ткацком станке.
   Снаружи царила тишина.  Устойчивый  ветерок  тянул  на  запад,  высокие
облака ярко белели на фоне синего неба -  дождя  явно  не  ожидалось.  Дым
кухонного очага серой пеленой стлался  почти  горизонтально,  застревая  в
сухих голых ветвях дуба, служивших главным источником лучины.
   Бекка подставила лицо ветру и дала ему разрумянить своей  прохладой  ее
щеки, чтобы никто не мог даже заподозрить, что она недавно плакала. Только
после этого она решилась войти в кухню и предложить свою помощь.
   Обстановка там была такая, будто Селена  и  Рэй  готовятся  к  войне  с
Имением, а не к полднику. Все стояло вверх дном. Пять мальчишек носились с
пронзительными воплями, вырывая из-под рук поварих  всевозможную  кухонную
утварь с длинными ручками, заменявшую оружие в их игре.  Пара  подростков,
еще слишком юных и тощих, чтоб отпустить их на полевые работы со взрослыми
мужчинами,  болталась  тут  же   без   всякого   дела.   Бекка   знала   -
подразумевалось, будто они должны помогать поварихам, но у  Селены  и  Рэй
явно  не  хватало  мозгов  заставить  их   выполнять   хоть   какие-нибудь
обязанности.
   - Наверняка даже козлы для столов еще не  расставлены,  -  пробормотала
Бекка. Быстрый взгляд в буфетную, дверь в которую  находилась  за  главной
плитой, подтвердил ее  опасения.  Все  тарелки  были  на  месте,  ни  одна
вырезанная из  дерева  миска  не  покинула  полок,  включая  даже  любимую
обливную глиняную миску ее отца.
   - Бекка! Благодарение Господу, ты пришла! Пудинг скоро... Прекрати это,
Вилли! - Рыжая Рэй схватила самого рослого из подростков за ворот  рубашки
и рванула на себя как раз в  ту  минуту,  когда  он  нацеливался  стукнуть
младшего мальчонку суповым черпаком. - Ты что - убить его хочешь?!
   Вилли лишь ухмыльнулся во весь рот и вывернулся из ее рук.  Его  жертва
пискнула и кинулась под защиту  юбок  Бекки,  но  Вилли  такая  защита  не
показалась слишком мощной. Однако Бекка быстрым движением спрятала  малыша
за спину и вырвала из пальцев  Вилли  железную  рукоятку  черпака.  Другой
рукой она выдрала Вилли за уши, да так неожиданно и  с  такой  силой,  что
мальчишке   понадобилось   менее   минуты   на   то,   чтоб   окончательно
капитулировать и громко зареветь.
   Пока Селена вопила на Бекку, обвиняя ее  в  избиении  Вилли,  последний
вместе с Рэй грудью встал на ее защиту. В это  время  раздалось  бульканье
пудинга, который начал переливаться через край  кастрюли,  наполнив  кухню
вонью горелого сала.
   Полдник в этот день подали  на  столы  поздно.  После  молитвы,  сделав
первый глоток, трое или четверо молодых парней громко заявили, что  поздно
далеко не всегда лучше, чем никогда. Со своего  места  за  женским  столом
Бекка с облегчением отметила, что среди недовольных  не  было  Джеми.  Она
слишком хорошо знала, какова может быть реакция ее па на такие слова.
   И братцу Тому тоже надо бы знать это. Он был старше  всех  и  сидел  по
правую руку от отца, как то и полагалось по обычаю. Но сегодня  эта  честь
ему мало помогла, когда он шутливо заметил:
   - Есть такие вещи, которые, пожалуй, даже хуже голода...
   Па вскочил со своего места во главе дощатого стола,  установленного  на
скорую руку на козлах, и ударил Тома по лицу с такой силой, что тот слетел
со скамейки.
   - Встань! - ровным голосом произнес Пол.  За  женским  столом  Бекка  и
другие женщины, которые не были заняты  обслуживанием,  опустили  глаза  и
уткнулись в свои тарелки и сделали вид, что ничего не видят и не слышат. -
Встань, я кому говорю!
   Бекка услышала, как что-то ворочается в густой пыли. Шевельнулась тень,
замеченная лишь  краем  глаза.  Она  слышала  тяжелое  дыхание  Тома.  Все
остальные затаили дыхание.
   - Иди в могильник, сопляк!
   - Па, я...
   - Не теряй времени на пустые слова. И на извинения тоже,  разве  что  у
тебя есть какие-то,  которые  ты  можешь  принести  самому  Господу  Богу.
Убирайся в могильник. Молись, парень, и когда ты услышишь, как  твоя  мать
колоколом зовет нас домой обедать, я хочу, чтоб ты уже  был  на  дороге  к
хутору Миролюбие и спросил бы там мисс Линн. Скажешь ей, что пришел, чтобы
совершить обряд в память ее ребенка, которого возлюбил Господин наш  Царь.
И ты совершишь этот обряд! А затем, когда все кончится, ты вернешься домой
и поведаешь мне, есть ли что-то хуже, чем ходить голодным.
   Бекка не поднимала глаз. Молчали все. Потом послышалось тихое:
   - Хорошо, па.
   Потом удаляющиеся шаги. Женщины наконец подняли глаза от своих тарелок.
   - А где же наш Том? - спросила Кэйти с несколько излишней  живостью.  -
Уж он-то никогда не пропустит трапезу!
   Пол молча пожал плечами, продолжая спокойно пережевывать  свою  еду,  а
один из братьев Тома, сидевший чуть ниже опустевшего места, не  говоря  ни
слова, переложил содержимое миски Тома в свою.
   Ветер усиливался, переплетающиеся ветви мертвых деревьев  над  длинными
столами громко скрипели. Бекку пробрал озноб. Она тупо уставилась  в  свою
миску, изо всех сил понуждая себя подцепить ложкой кусок, прежде чем  отец
заметит и спросит, что с ней такое. У еды был ужасный  вкус,  но  деваться
было некуда.
   После полдника мужчины снова ушли на поля, а женщины вернулись к  своим
делам. У Бекки оказалось немного свободного времени  -  особая  привилегия
юных женщин, которые прошли проверку в период Перемены,  но  еще  не  были
востребованы.  Это  свободное  время  вообще-то  не  являлось   свободным.
Предполагалось, что оно будет посвящено  каким-нибудь  полезным  и  нужным
делам  -  преимущественно  шитью  разных  вещиц,  пополнявших  коробки   с
приданым. На это уходило все свободное время, которым располагали девушки.
   Бекка не торопилась вытаскивать  из  своего  ящика  последнюю  вышивку,
чтобы добавить к ней несколько  стежков.  Некоторое  время  она  болталась
возле  растопочного  дуба,  наблюдая,  как  другие  женщины  и   ребятишки
заканчивают уборку кухни. Она готова была делать  все  что  угодно,  а  не
просто пялить глаза на работающих, лишь бы оттянуть  время  возвращения  к
своему ящику с приданым. Однако стоило  ей  предложить  свои  услуги,  как
около нее возникла Хэтти.
   - У нас достаточно рабочих рук, Бекка, чтоб заниматься  такими  делами.
Иметь много слуг почти так же плохо, как иметь их слишком  мало.  Чего  ты
тянешь? Что, тебе нечем заняться, что  ли?  Праздник  Окончания  Жатвы  не
успеешь и мигнуть, как настанет, а я готова спорить на что угодно, что  ты
будешь первой из наших девушек, кто получит предложение. Да, сразу же, как
начнутся танцы и ты покажешь свои хорошенькие ножки!
   Осторожно (на случай, если кто-то из родичей мужского пола наблюдает за
ними) Хэтти на дюйм приподняла оборку юбки Бекки, так что стала  видна  ее
босая ступня - длинная, узкая и  такая  несказанно  белая  на  фоне  пыли,
устилавшей ферму. Улыбаясь, Хэтти тут же опустила оборку.
   - Откуда, скажи на милость, у тебя такая ножка... - задумчиво  покачала
она головой. - Городская ножка. Ножка для Коопа, точно как у твоего брата.
У большинства наших ребят, кого забирает к  себе  Кооп,  ноги  такие,  что
только глянешь на них, сразу видно, откуда они. А вот у нашего Елеазара...
Наверняка они там уже считают, что он прямо в Коопе  и  родился.  Если  он
хорошо учится и привык там... - Взгляд Хэтти скользнул к  восточной  части
горизонта. Много миль и много Имений лежало между  Имением  Добродетель  и
городом Коопа, с которым у этого Имения были постоянные торговые связи. Но
Бекка знала, что ее мать видит там - за линией, разделяющей небо и  землю,
- лишь одно лицо и никакие проклятущие расстояния этому помешать не могут.
   - Уж пора бы нам получить