скочить на дорогу. - Я на тебя и без того какой кусок
жизни потратила! И будь я проклята, если еще и  ужин  пропущу!  Баба  Фила
запросто сожрет мою долю в случае чего.
   Бекка выпрямилась, стараясь вернуть себе пошатнувшееся достоинство.
   - В осторожности нет беды, - сказала она с важностью.
   - Если б Дева Мария была столь же осторожна, так Иисус и  по  сей  день
сидел бы у нее в чреве, -  бросила  ей  прислуга  Бабы  Филы.  -  Давай-ка
побежим домой. Наступает вечер, а я терпеть не могу темноты.
   Бекка не стала бы говорить этого вслух, но к темноте она тоже  симпатии
не испытывала. Хотя та и скрывала ее не вполне законные приходы  и  уходы,
но в ней таились вещи и пострашнее. Под скрывавшей Бекку накидкой ее  руки
сжались в  кулаки,  когда  ей  представилось  лицо  Адонайи,  до  сих  пор
преследовавшее ее в воспоминаниях. Вот такие обожают  тьму,  благословляют
ее. Они - отродье этой тьмы. Бекка напрягла зрение, надеясь увидеть слабый
свет окон большого дома, и побежала.
   Этот свет был так слаб, что Бекка вряд  ли  увидала  бы  его,  не  будь
убеждена, что он там должен быть. В глубине души она, конечно, знала,  что
от дверей девичьей спальни огни дома вообще не видны. Только  после  ужина
девы Праведного Пути получали свои  фонари  и  отправлялись  спать,  точно
светлячки, блуждающие в темноте. А потом цепочка  светляков  собиралась  в
тугой узелок света - в том месте, где  тропа  проходит  мимо  Поминального
холма. Потом ряд желтых пузырьков света снова растягивался цепочкой.
   Мимо Поминального холма вообще проходить  неприятно.  Этот  кусок  пути
было легче преодолеть, если идти в большой компании и  при  свете,  а  вот
когда вас всего двое, а фонарей и  в  помине  нет,  да  еще  стремительные
облака то и дело скрывают луну, ну тогда...
   Бекка подумала было, а что сделает  или  вообразит  Марта,  если  Бекка
возьмет ее за руку. Поминальный холм громоздился возле тропы,  как  чудище
из старинных сказок. Бекка никак не могла подыскать название тому чувству,
где были смешаны и лед, и жаркий  пламень,  которое  эта  темная  громада,
построенная на костях, вызывала в глубинах  ее  души.  Слишком  часто  вид
холма заставлял ее память возвращаться к тем ночам, когда девы  Праведного
Пути собирались в своей спальне, чтоб посидеть Допоздна, рассказывая  друг
другу завораживающе страшные истории.
   Тогда еще юная Приска была за главную, и из ее уст  потоком,  прямо  на
головы меньших  сестренок,  жадно  впитывающих  их,  изливались  всяческие
ужасы... Ведь ужасам так сладко внимать, когда знаешь, что это всего  лишь
сказка, а не реальность... И так естественно просить еще и еще...
   Всем, кроме Бекки. Для нее все злые дела, о  которых  рассказывалось  в
этих  байках,  были  вполне  реальны.  История  молодого  альфа,   который
отправился в путь, чтоб отыскать призрак  своей  любимой,  запускала  свои
страшные когти прямо в самое сердце Бекки.
   "И вот он шел, шел и повстречал женщину, понуро сидевшую у  дороги.  Он
приветствовал ее как положено, ибо был вежлив, и спросил, как ее зовут.  И
тут она повернула к нему  свое  лицо,  и  он  увидел,  что  на  нем  можно
различить только глаза да зубы - горящие глаза  и  огромные  окровавленные
зубы. И она сказала ему: "Я первая женщина, которая  понесла  после  того,
как бесплодие поразило нас всех, а Голодные Годы упали на землю". И  тогда
он собрал  все  свое  мужество  и  произнес:  "Ну,  матушка,  тогда  ты  -
благословение  для  глаз  моих,  ибо  ты  есть  начало   нового   женского
плодородия". А она засмеялась и завопила, клацая своими страшными  зубами:
"Благословение?" И от одного звука  этого  скрипучего,  как  кости,  смеха
дивные густые черные волосы альфа сразу поседели.  А  она  села  опять  на
корточки и слегка распахнула накидку, чтобы он увидел  ребенка  -  первого
ребенка, рожденного после бесплодия...  ребенка,  которого  она  родила...
и... СЪЕЛА!"
   Обычно в этом месте Приска кидалась на какую-нибудь малышку,  заставляя
ее  визжать  от   ужаса.   Все   остальные   тоже   визжали,   исполненные
восхитительного щекочущего страха. Все, кроме Бекки,  которая  только  еще
сильнее обнимала голову руками, зажмуривалась и умоляла тот жуткий  образ,
который возникал перед ее внутренним оком, убраться прочь.
   Именно  так  ей  иногда  и  мерещился  Поминальный  Холм  -  чудовищной
воображаемой колдуньей  из  той  страшной  сказки,  первой  матерью  после
Голодных Лет. Она скорчилась у дороги, скрылась под накидкой  из  дерна  и
травы и гложет начисто вываренные кости своих детей.
   - Марта... - Рука Бекки скользнула из-под накидки Бабы Филы.
   Пусть это девчонка думает о ней что угодно,  но  ей  просто  необходимо
дотронуться до живой плоти, чтоб отогнать прочь ночных демонов.
   - Ш-ш-ш! - Девушка  как  вкопанная  остановилась  на  середине  дороги.
Мгновение она вслушивалась, склонив набок голову, затем ухватила Бекку  за
плечо, скрытое накидкой, и потащила ее в сторону,  подальше  от  тропы,  в
тронутую инеем траву, оставленную нескошенной  после  праздника  Окончания
Жатвы.
   - Ложись! - шепнула она и, бросившись плашмя на землю,  потащила  Бекку
за собой. Бекка послушалась, ощутив холод земли сквозь платье  и  накидку.
Она еще глубже натянула на голову капюшон, хотя ее лицо было  и  без  того
хорошо скрыто. Как бы ей хотелось, чтоб тут оказалась  какая-нибудь  ямка,
которая позволила бы полностью спрятаться от чужих глаз.
   - Что... что там? - спросила она еле-еле слышно.
   Девушка Бабы Филы крепко сжала ее руку.
   - Что-то послышалось. Мне  кажется,  там  кто-то  есть.  -  Она  кивком
указала на холм.
   - Там? - Бекка всмотрелась в темноту. Если бы внутри Поминального холма
горел фонарь, он бы был виден отсюда. Света не было.
   - Не уверена. Тихо! Слушай! -  Обе  девушки  скорчились  в  придорожной
траве, их дыхание образовывало в холодном воздухе тонкую серебристую сеть.
   Теперь услыхала и Бекка. Это был голос, голос знакомый и в то же  время
чем-то измененный, как будто он ей снился.  Голос  раздавался  не  изнутри
холма, а откуда-то сбоку. Он поднимался и падал, будто музыка  ночи,  и  с
каждой нотой в Бекке росла уверенность - она знает, кому принадлежит  этот
голос.
   Сердце превратилось в кусок льда, когда загадка наконец  разрешилась  и
Бекка поняла: это его голос, голос Джеми.
   Девушка Бабы  Филы  что-то  ей  прошипела,  попыталась  остановить  ее,
ухватившись за накидку, но это оказалось пустой тратой сил.  Бекка  ползла
на голос Джеми, ползла изо всех сил, собрав в кулак  всю  свою  волю,  всю
свою решимость. Что делает он там один в этом  священном  месте,  где  ему
совершенно незачем быть? Почему он говорит так громко, будто безумный? И в
то время, когда все его родичи готовятся к ужину, почему он  здесь?  Бекка
обогнула Поминальный холм,  скрываясь  в  складках  юбки  этой  пожиравшей
собственных детей матери. Бекку вел голос, взывавший прямо к ее сердцу.
   Но вот во тьме возникли и другие тени, которые заставили  Бекку  теснее
припасть к земле. Мужские фигуры высились на склоне  холма,  там,  где  ни
один человек не стал бы стоять по собственной воле. Они  кольцом  окружали
кого-то лежащего на земле, кого-то, кто говорил, кто  умолял,  воздевал  к
небу руки и молил о пощаде. Бекка бесшумно села на  корточки  -  еще  один
камень на склоне холма. И не издала ни звука - точно мертвая кость.
   Но зато она видела все. Вот он, вот ее Джеми, ее возлюбленный. Но  небу
бежали облака, в разрывах которых на землю сочился яркий свет луны. Теперь
уже спутать его с кем-нибудь другим было невозможно. Никаких сомнений.  Не
было сомнений и в том, что вон там она видела своего па с одиннадцатью  из
своих самых пожилых и самых верных людей. Их головы обнажены, несмотря  на
холод. Она хорошо знала их всех в лицо. Некоторые  из  них  даже  обладали
привилегией спать с женами па  и  зачинать  детей  ради  здоровья  и  силы
Праведного Пути. Не было сомнений в  том,  кто  они  такие,  как  не  было
сомнений и в блеске ножа в руке ее па.
   Не было сомнений и в блестящих потеках крови, стекавших по щекам  Джеми
из порезов над глазами и под ними. Кровь текла у него и  из  ноздрей,  она
сочилась из угла рта и из глубоко рассеченной нижней губы. Местами в крови
виднелись бороздки, промытые слезами.
   И ни молитвы, ни желание ослепнуть не могли заставить ее оторвать глаза
от того, что лежало рядом с Джеми - обнаженное и изрезанное тело  мужчины,
с дырами вместо глаз и черной кровью в колодце открытого рта.
   - ...За то, что он мне сделал! - кричал Джеми,  показывая  на  труп.  -
Нет, вы не заставили его страдать и вполовину  того,  что  выпало  на  мою
долю! Вы хотите знать, как это было? Хорошо же, и не надо вырезать это  из
меня ножами... Я и так все расскажу. Он задумал  это  давно,  но  выжидал,
пока вы все не уедете на праздник Окончания Жатвы. Вот тогда он и открылся
мне. Он велел мне отправиться на поле под паром,  сказав,  что  там  стоит
оставленная им неисправная жатка. Сказал, у него другие дела, ему некогда,
а я должен  осмотреть  машину  и  попробовать  починить.  Что  ж,  я  туда
отправился: ведь Джон - мой старший по полевым работам,  и  я  никогда  не
подвергал сомнению его распоряжения... Но когда я туда пришел, он уже ждал
меня в тени жатки. Мы были далеко от дома, далеко  от  других  работников,
одни... - В его голосе звучали тоска и боль, прерываемые сухими всхлипами.
- Когда я понял, чего он от меня хочет, я попытался бежать. Но  он  нагнал
меня и сшиб с ног. Когда я пришел в себя... было уже поздно.
   - А после? - Голос у Пола  был  как  кремень.  -  После  того,  как  он
использовал тебя, будто... - Он плюнул на землю, выплюнув и то, что  хотел
сказать. - Почему ты ничего не сказал нам потом?
   Джеми пробормотал нечто, чего нельзя было разобрать.
   - Что?
   - Я сказал, что он запугал меня! - Тоскливый вопль Джеми пронзил сердце
Бекки, как клинок. - Он пригрозил, что объявит меня  лжецом,  скажет,  что
вся вина на мне, скажет, что я сам предложил себя... кому-то другому...  В
его  записях  говорилось,  что  мой  брат  Саймон  плохо  работает.   Джон
пригрозил, что, если я скажу хоть слово, он переложит всю вину на нас - на
меня и Саймона. Он  заявит,  что  мы  вдвоем  согласились  оговорить  его,
скажет, что мы... - Джеми не хватило воздуха.
   - Продолжай! - В голосе Пола не было ни следа жалости.
   - Он пригрозил, что выдаст нас и заявит,  что  мы  были  любовниками...
Саймон и я... - Казалось, тело Джеми лишилось костей. Оно  обмякло,  будто
от него уже отлетел последний вздох.
   - Любовники... - Услышав, как ее па произносит это слово,  Бекка  почти
физически ощутила отраву на своем языке. - Вот, значит, как он это назвал?
- Пол кивком указал на труп.
   - Да.
   - Но мы знаем настоящее имя этому, не так ли? - Впрочем,  это  не  было
вопросом.
   - Мерзость перед Господом. - Звук был так тих, что самое слабое дыхание
могло легко унести его прочь.
   - Как ты сказал, мальчик?
   - Мерзость! - На этот раз уже громче.
   - Мерзость, - согласился Пол,  и  утвердительный  шепоток  пронесся  по
кругу других мужчин. - Та самая  мерзость  перед  лицом  Господа,  которая
разрушила мир.
   - Но это же не было моей...
   - Но с ним был ты, Джеми. Никого не было с  вами,  когда  Марк  и  Иоав
нашли вас обоих. - Оба названных мужчины переступили с ноги на ногу.  -  И
никто не может опровергнуть их показания.
   - А я? - закричал в отчаянии Джеми.  -  Неужели  мои  слова  ничего  не
значат? Я же не хотел того, что случилось со мной!
   - В первый раз, надо полагать, нет. Но ведь тот раз не был последним?
   - Он сказал... Он сказал, что уж если однажды  поимел  меня,  то  назад
пути нет. И если я не буду приходить к  нему,  когда  он  позовет,  то  он
попросит вас прислать травницу, чтоб она  осмотрела  меня.  И  она  увидит
знаки...
   - Значит, ты стал его вещью из страха? - вздохнул Пол.
   Бекка ощутила боль в кистях. Она взглянула  вниз  и  увидела,  что  так
крепко сжала руки, что кровь перестала в них поступать. Свежий ветер подул
сильнее и нагнал облака, закрывшие лунный лик. Холм погрузился во тьму.
   Справа до Бекки доносились голоса мужчин, по очереди высказывающих свое
мнение. Все они были единодушны:
   - Пол, к чему волынить? Женщины, должно быть, уже переполошились. Ты же
знаешь, каково наказание...
   - Нам еще почиститься потом надо. А ужин ждет.
   - Послушай, мне надо переменить рубашку. Этот подонок  полез  в  драку.
Она вся в крови.
   - Чего мы ждем? Давай кончать!
   Бекка увидела, как поднялась рука ее отца. Та, в которой не было  ножа.
Его голос, казалось, от края до края заполнил собой ледяной сосуд неба.
   - Ты знаешь, Джеми, что я должен сделать?
   - То же, что вы сделали... сделали с ним? - Голос Джеми  был  так  тих,
так безразличен, что, если  бы  ужас  не  заледенил  ее,  Бекка  наверняка
бросилась бы защищать его тело своим.
   "Тебя сковал страх? - спросил Червь. - Или ты слишком умна, чтоб хотеть
умереть?"
   Опять заговорил ее отец:
   - Нет, он умер так, как того заслужил.  Он  навлек  это  на  себя  теми
словами, которые произнес, когда Марк и Иоав застали вас во грехе.
   - Но тогда... тогда я не умру? - Было больно слышать надежду, звучавшую
в его голосе.
   Все, что ответил па, было:
   - Уберите это прочь.
   Шесть мужчин вышли из  круга,  чтоб  поднять  истерзанное  тело  Джона.
Вместе со своей ношей они пошли  прочь  от  холма,  направляясь  к  полям.
Пятеро остались с Полом. Он кивнул им, и  они,  согнувшись,  стали  что-то
искать в траве. Пока они занимались этим, Пол подошел к  Джеми  и  ласково
провел ладонью по его волосам.
   - Сынок мой. - Тяжелы были эти слова и велик был груз заключенной в них
тоски и печали. И тут же Пол схватил его за волосы  и  без  предупреждения
оттянул его голову далеко назад. Лезвие ножа  скользнуло  по  горлу  юноши
быстро, как шепот. У Джеми даже не было возможности вскрикнуть. Кровь  все
еще сочилась из глубокой раны, когда Пол отпустил  тело  и  оно  упало  на
траву.
   Один из пяти - Иоав - выпрямился и сказал:
   - Зачем ты это сделал. Пол? Ты же знаешь, что наказание по закону...
   - Смерть, - коротко ответил Пол. - Это требование удовлетворено.
   - Побивание камнями, - стоял на своем Иоав.
   - Стал законником, Иоав? - Бекка  хорошо  знала  эту  опасную  нотку  в
голосе отца и ужасно боялась ее. Неужели Иоав  не  понимает...  -  Я  знаю
букву закона не хуже тебя. Он должен быть побит камнями и должен  умереть.
Но разве так важна очередность этих действий, если  они  будут  выполнены?
Что ж, побейте его камнями, если хотите. - Пол нагнулся  и  поднял  камень
величиной с кулак. Затем с силой швырнул его в труп Джеми. Раздался мягкий
мясистый звук, когда камень попал в человеческую  плоть.  -  Вот.  Аппетит
закона должен быть удовлетворен. - Не сказав больше ни  слова,  Пол  круто
повернулся и пошел туда, куда уже ушли шестеро.
   - Удовлетворен аппетит закона? - Иоав поднес ко рту  сложенные  рупором
ладони и крикнул во весь голос: - Скорее уж совершено  издевательство  над
ним! Неужели всему хутору предстоит испытать гнев Господен из-за того, что
ты любил этого мальчишку! Да еще не из собственного приплода, а  найденыша
с холма!
   Пол остановился и обернулся. Он даже не  повысил  голоса,  но  тот  все
равно, несмотря на расстояние, долетел до  них  -  быстрый  и  бьющий  без
промаха, как стрела.
   - Под этой землей лежит много костей, в том числе и кости зачатых мною,
если именно они тебя интересуют. Эти кости говорят. А ты знаешь, о чем они
говорят, Иоав? Об очень многом, но никогда они не  скажут  одного:  будто,
когда дело касается благополучия Праведного Пути, я проявил  мягкосердечие
и не выполнил того, что должно быть сделано.
   Пол сделал шаг к Иоаву, который стоял, безвольно опустив руки.
   - Я не виню тебя в невежестве. Могло случиться, что  ты  просто  забыл.
Что ж, ступай к костякам и попроси их напомнить тебе то, что ты позабыл.
   Иоав медленно покачал головой. Губы его почти не шевелились.
   - Нет! - Это было все, что ему удалось прохрипеть. И снова: - Нет, Пол!
Пожалуйста, сжалься, не заставляй меня идти...
   - Сжалиться... - повторил Пол. - Иди!
   Бекка видела - Иоав дрожал,  как  испуганная  девчонка.  Она  была  так
поражена  новым  доказательством  того,  что  костяки  могут  даже  сердце
взрослого мужчины обратить  в  камень,  что  не  сообразила  сначала,  что
кратчайший путь к воротам Поминального холма  обязательно  приведет  Иоава
прямо к ней. Если она сейчас побежит, они увидят ее, а если  останется  на
месте, ее тоже обнаружат. Она крепко зажмурилась и вознесла в душе молитву
Богоматери, чтобы па даровал бы ей такую же быструю и милосердную  смерть,
какой он наградил Джеми.
   И вдруг снова раздался голос Пола:
   - Подожди! - Шаги Иоава смолкли. - Ладно. Можешь не ходить.
   Голос Пола звучал глухо и устало.  Иоав  что-то  говорил,  он  бормотал
слова благодарности вперемежку  с  клятвами  впредь  не  говорить  ничего,
хорошенько не подумав. Бекка слышала, как скрип его сапог удаляется от нее
- Иоав спешил к Полу, превознося его милосердие и клянясь в верности.
   До ушей Бекки донесся вздох Пола:
   - Не теряй слов, Иоав. Лучше вдохни силу в руки твои, если сердце  твое
все еще требует побивания камнями. А если ты узнал, что такое жалость,  то
лучше произнеси молитву о душе этого мальчика.
   Бекка не стала  дожидаться,  чтобы  узнать,  будут  ли  Иоав  и  другие
побивать  камнями  бедное  окровавленное  тело  Джеми.  Она  еще   плотнее
завернулась в накидку Бабы  Филы  и  помчалась  прочь  так  быстро  и  так
бесшумно, как это было возможно. Холод  заледенил  ей  ноги,  невзирая  на
туфли, которые она успела надеть, выходя из дому. Но этот холод был  ничто
в сравнении с тем, который пронизывал всю ее плоть.  Она  промчалась  мимо
Марты и ни разу не обернулась. Удивленный вскрик Марты отозвался за спиной
Бекки тихим умирающим стоном.
   Она пробежала весь путь до дому, на ходу сбросила накидку Бабы  Филы  у
задней лестницы и все еще не могла остановиться. Она стремительно  вбежала
в комнату матери, где тоже спала во время течки, и бросилась  на  постель,
прижимая к сердцу скомканное одеяло.  Тьма  за  окном  обрела  еще  одного
бездомного призрака. А каждый новый фантом тяжким грузом ложился на  плечи
девушки, пригибая ее к земле. Будет ли у нее хоть шанс крикнуть  "хватит!"
прежде, чем она переломится пополам?
   Эта комната, этот дом, этот хутор сейчас ощущались  Беккой  как  пласты
камня, навалившиеся на нее. Скоро ее  родичи  пойдут  ужинать;  женщины  с
тщательно продуманной скромностью будут  подавать  мужчинам  еду,  мужчины
будут свежевымыты, чтобы никто не мог догадаться, какую работу они  только
что выполняли. Это будет самая обычная трапеза. И никто ничего не узнает.
   "И па поднимет глаза после того, как прочтет благодарственную  молитву,
и спросит, не видел ли кто-нибудь  Джеми  и  Джона",  -  думала  Бекка.  И
притворится, что он ни о чем и представления не имеет; точно так  же,  как
это сделала Кэйти, когда речь шла о Томе. Все будут сначала  задавать  тот
же вопрос, но пройдет немножко времени, и правда выйдет наружу.  Но  никто
никогда не проговорится. Особенно женщины. Ибо это неприлично - говорить о
таких вещах. "Прости меня, Дева Мария, но я больше не могу быть  приличной
женщиной. Господи, помоги мне, ибо я не могу больше жить во лжи".
   Бекка уткнула лицо в подушку и разрыдалась. Это были слезы,  о  которых
Джеми было не дано узнать. Она оплакивала сейчас того безымянного ребенка,
которым он был когда-то, когда его взяли  со  склона  холма  и  спасли  от
верной смерти.
   (Спасли? Какая разница - тот холм или  этот?  Смерть  ведь  никогда  не
торопится).
   Бекка рыдала. Она оплакивала и Джеми, и всех будущих  детей,  избранных
Царем Иродом, и девочку мисс Линн, и Сьюзен Тали,  и