зеленых глаз цепко держал ее собственный взгляд. Глаза были зеленые, будто
листья больного растения, совсем не похожие  на  яркую  пышущую  здоровьем
зелень, которой горели ее глаза или  глаза  ее  па.  Где-то  внутри  Бекки
возникло неприятное жгучее  ощущение,  немедленно  проступившее  на  щеках
краской стыда.
   Впрочем, это не был стыд. Ни в коем случае не стыд! Ее губы  сжались  и
затвердели, пальцы стиснулись в кулаки, а  сатанинский  Червь  зазвучал  в
голове куда громче, чем когда-либо звучали слова Хэтти. "Да как он смеет!"
   "Смеет, ибо он  мужчина,  -  отозвался  здравый  смысл.  -  А  ты  сама
спровоцировала его своими беспечными прогулками по  чужому  хутору,  своим
глазеньем по сторонам на местные диковины. Еще хорошо, что Том не  обратил
внимания на твое поведение".
   "А  если  б  заметил,  так  что?  -  Теперь  голос  Червя  звучал   еще
пронзительнее, - верно, он питался тем греховным  гневом,  который  сейчас
пылал в Бекке. - Что, у тебя разве нет права смотреть и учиться,  что  ли?
Разве не сама мисс Линн говорила, что  эти  два  глаза  -  лучшие  в  мире
учителя?"
   "А где же сейчас  мисс  Линн"?  Это  был  уже  голос  Хэтти,  мягкий  и
вкрадчивый. За своей спиной Бекка услышала шорох -  это  Том  перекладывал
сверток с руки на руку, вызывая тихое поскрипывание и  царапанье  трущихся
друг о друга костей.
   На этот раз здравому  смыслу  удалось  заглушить  выпады  Червя.  Бекка
повернула голову, отрывая свой взгляд от глаз  парня  и  опуская  глаза  к
земле - на деревянные ступени, ведущие  к  крыльцу  большого  дома,  перед
которым они остановились. Она услыхала тихий  смешок  и  поняла,  что  это
смешок того, кто так пялился на нее, пялился, возможно, даже и  сейчас.  А
она уже почти забыла, как он выглядит. Только эти  сулящие  беду  глаза  и
остались в памяти.
   На крыльце раздались тяжелые шаги.
   - Добро пожаловать в Миролюбие, соседи.
   Бекка подняла голову, чтоб ответить, но Том уже вышел  вперед,  ему  не
терпелось вступить в разговор, чтоб поскорее покончить с этими делами.
   - Спасибо, Захария. Надеюсь, ты не раскаешься в своем приглашении.
   Эта  фраза  должна  была  предупредить  хозяина,  что  гости   принесли
печальные вести. Произнося ритуальные слова. Том становился как бы  старше
и опытнее. Бекке даже показалось, что в голосе ее родича  появились  нотки
излишней самоуверенности. Может, в конце-то концов он обойдется и  без  ее
помощи? Тогда он оставит ее  на  попечении  женщин  Миролюбия  и  даже  не
вспомнит о ней до завтрашнего утра, когда придет время отправляться домой.
И она вернется в Праведный Путь, даже не повидав мисс Линн.
   "И набьешь себе мозоли на этой утомительной дороге только  затем,  чтоб
поддержать бодрый дух в Томе?" Каждый шаг, удалявший Бекку  от  Праведного
Пути, видно, придавал  гнездящемуся  в  ней  Червю  все  новые  силы.  Она
попыталась заставить его замолкнуть, но он не желал молчать, совсем как те
призрачные голоса, что впервые воззвали к ней из Поминального холма.
   "Правду не скрыть никому - ни  мужчине,  ни  женщине".  Бекка  даже  не
понимала, чей это голос, - Хэтти или ее собственного Червя.
   Бекка не отрывала глаз от Тома и Захарии. Смотреть  прямо  перед  собой
было допустимо и безопасно. Альф Миролюбия был высок ростом и выглядел еще
выше, ибо стоял на крыльце. Он не был таким плотным, как  ее  па,  но  эти
худощавые руки и ноги явно обладали большой силой.  Силой  и  быстротой  -
иначе он не был бы тут альфом. Впрочем, в  нем  ощущалось  и  еще  что-то,
что-то более опасное, чем сила  и  быстрота.  Что-то  лисье  было  в  лице
Захарии, хищное и хитрое. Бекка никогда  не  видела  лисиц,  разве  что  в
книжках Кэйти, она даже не знала, существуют ли они сейчас в  природе,  но
она знала, что лисы славились злобой и хитростью самого дьявола.
   Зах повернул в сторону свое лисье лицо  и  щелкнул  пальцами.  Какая-то
девушка - чуть помоложе Бекки - вышла из парадной двери с гостевым  блюдом
в руках. Глаза она опустила долу, как и было положено, и все  время,  пока
спускалась по ступенькам и протягивала блюдо Тому, не  поднимала  их.  Она
так старательно держала их опущенными, что даже не заметила,  что  руки  у
Тома заняты.
   Том растерялся. Отказ от  предложенного  угощения  был  бы  глубочайшим
оскорблением, но обращаться  с  его  ношей,  как  с  обыкновенной  кладью,
перекидывая ее с  руки  на  руку  или  кладя  на  землю,  было  бы  просто
богохульством. Том не знал, как поступить, как не знала и девушка, которая
уже дрожала, но все еще ждала прикосновения  руки,  которая  возьмет  хоть
что-то с протянутого ею блюда. Губы Бекки  слегка  дрогнули.  Ей  хотелось
рассмеяться, но она не посмела. Все выглядело так  глупо,  ее  здоровенный
братец  весь  побагровел,  ибо  ожидал,  что  так  или  иначе  обязательно
опозорится перед людьми из Миролюбия, показав всем, как он плохо воспитан.
А что скажет па, когда слух об этом дойдет до него?
   "Ты только глянь на Заха, - думала Бекка. Она видела насмешливый огонек
в глазах высокого альфа. - Ведь он все это спланировал! Как только  узнал,
кто именно принес ребенка, он как дважды два спланировал всю эту ситуацию.
Он же вечно завидует па! Опозорив Тома,  он  трусливо  опозорит  и  па,  я
уверена в этом..."
   Бекка вспомнила, как мать говорила ей,  что  они  оба  -  па  и  Зах  -
происходят из одного хутора, но па получил Праведный Путь открыто,  как  и
положено, в честном бою один на один. Об  этом  до  сих  пор  рассказывают
мальчикам, особо подчеркивая милосердие их отца после победы. Но никто  не
вспоминает, каким образом Зах стал альфом Миролюбия.
   "Бывают времена, когда лучше разбить тарелку, чем сломать ногу".  Бекка
смело шагнула между Томом  и  девушкой  и  взяла  с  блюда  щепотку  сухих
фруктов.
   - Благодарим вас за вашу доброту, - сказала она, глядя в глаза  Заху  с
таким нахальством, от которого у  нее  внутри  все  дрожало  от  смеха.  -
Немногие способны так гостеприимно  встретить  людей,  принесших  скорбную
весть.
   - И какова же она? - Глаза Заха сузились, когда он вернулся к привычным
ритуальным фразам. Теперь  он  уже  не  улыбался.  Если  он  и  сообщит  в
Праведный Путь о дерзостном поведении Бекки, это будет совсем не  то,  что
жалоба на полный провал Тома. Па только посмеется и скажет, что нельзя  же
в самом деле ждать от женщин чудес рассудительности.
   Ответ Бекки был апробирован многими поколениями:
   - Господин наш Царь избрал младенца мисс Линн, сэр.
   Захария сложил руки на груди и склонил голову:
   - Бог посылает. Господин наш Царь отнимает.
   - _И кто скажет,  каков  Его  меч?_  -  раздался  хор  голосов  жителей
Миролюбия, собравшихся вокруг них.
   - Возблагодарим Его за дары и покоримся воле Его.
   - _Его путь - не наш путь. Он справедлив, но неисповедим_.
   - Да будет благословенно имя Господне.
   - _И имя Господина нашего Царя_.
   Руки Заха опустились. Эта часть церемонии кончилась.
   - Мисс Линн ждет вас. Входите.
   Внутри дома глаза  у  Бекки  разбежались.  Такого  ей  никогда  еще  не
приходилось видеть. Ее босые ноги оскользались на отлично оттертых  песком
деревянных полах, шуршали по мягкому уюту ковров, куда более красивых, чем
старые вытертые дерюги, привычные для Праведного Пути. К тому же они  были
тонкие и приятно щекотали подошвы. Стены тут тоже были другие  -  покрытые
чем-то гладким и скользким на  ощупь  и  многоцветным,  как  небо  в  часы
заката.
   А на одной стене даже висело изображение. До сих пор Бекка видела  лишь
священные изображения: Мария с Младенцем, Иисус на  кресте,  ну  и  другие
персонажи из Писания. Там было легко понять, кто изображен, -  сцены  были
знакомые, позы персонажей тоже почти не менялись. Священные изображения  в
Праведном Пути появились так давно, что никто из его  нынешних  обитателей
не помнил даже названия хутора, где их рисовали, не знал, был ли тот хутор
в Имении и существует ли по сей день. Па держал их в  кладовой  и  выносил
оттуда лишь по праздничным дням, когда бывала Служба.
   Леди на изображении не была ни Марией, ни  Марфой,  ни  Магдалиной,  ни
кем-либо из других знакомых святых. Одежды на  ней  было  меньше,  чем  на
новорожденном. И хоть видна она была только чуть ниже  плеч,  спорить  тут
было не о чем. В самом низу полотна, почти у рамы виднелся как бы намек на
руку, поднятую, чтоб прикрыть грудь, а в правой части полотна  можно  было
различить другую руку - уже не женскую, -  которая  держала  кусок  ткани,
чтобы прикрыть стыд женщины.
   Но леди вроде бы никакого стыда не ощущала. Наклон  головы  и  разворот
плеч говорили, что нагота леди - радостный дар, а не нечто  позорное,  что
должно быть скрыто от всех глаз, пока не придет время. Ее  золотые  волосы
развевались воображаемым ветерком, а мягкие глаза смотрели спокойно, будто
говоря: "Вот я какая! И ваши обычаи не для меня!"
   Бекка ощутила глубочайшее волнение, встретившись с глазами леди. В  них
не было ни ослепляющей радости или бездонной печали Марии; вообще не  было
ничего, на что можно было бы молиться или чего следовало страшиться.  Было
только - "Вот я какая!", принятие жизни такой, какова она есть,  и  знание
собственной глубинной сущности. И все чудо состояло в том, что этого  "Вот
я какая!" для любого зрителя было больше чем достаточно.
   Так смотреть на мир... и говорить смотрящим на тебя: "Бери меня  такой,
какая я есть"... быть свободной от всего...
   Тому пришлось дважды резко  окликнуть  Бекку,  прежде  чем  она  сумела
оторваться от изображения.
   - Такие вещи нельзя  вывешивать  там,  где  их  могут  увидеть  молодые
женщины! - Том сплюнул, высказывая отвращение, но  так  тихо,  что  только
Бекка могла услышать его. Он уже стоял в  самом  дальнем  от  входа  конце
холла, оставленный в одиночестве перед двумя большими дверями. Одна  дверь
старинная  и  темная,  вся  лоснящаяся  от  бесчисленных  лет  тщательного
протирания маслом. Другая - явно недавно установленная  на  месте  старой,
еще сырая и без всяких пятен,  но  с  тщательно  скопированным  со  старой
узором.
   Бекка поспешила присоединиться к Тому.
   - А где же Захария?
   - Велел мне ждать, - сварливо ответил Том. - Скрылся в одной из боковых
дверей холла. Сказал, что поищет девушку,  которая  проводит  нас  к  мисс
Линн. Будто он невесть какая важная шишка!
   - Не заводись, Том. Может, у них тут так принято.
   - Оставлять гостей ждать у запертых дверей? Па никогда бы  не  позволил
так поступить с пришлым человеком, а Зах и в подметки  не  годится  нашему
па. Старик Зах действует так, будто ему зазорно самому ввести нас туда.  И
это после всех наших услуг! - Голос Тома звенел негодованием.
   - Ш-ш-ш... Кто-нибудь услышит нас!
   - Чего доброго, ты еще скажешь мне, что в Миролюбии принято предъявлять
обвинения гостям, подслушав их разговоры? Это  свободная  страна!  Я  могу
говорить о Захе, что захочу, лишь бы не в глаза и не там,  где  эти  слова
могут быть услышаны его людьми. А похоже,  что-то  в  этом  роде  скоро  и
случится...
   Том прижимал завернутый в кожу сверток к груди, но в том,  как  он  его
держал, явно не хватало ни почтительности, ни нежности. Содержимое  пакета
издало слабый скрип, похожий на скрип мела  по  грифельной  доске,  словно
протестуя против грубого обращения; завязки в нижней части  свертка  стали
расходиться.
   "Если Том не поостережется, они вывалятся наружу и разлетятся по  всему
полу. - Эта мысль  перепугала  Бекку  не  хуже  самого  страшного  ночного
кошмара. - А что скажет па, когда узнает о таком скандале? Да еще  сейчас,
когда на Тома наложена  епитимья  за  непочтительность?"  В  глазах  Бекки
промелькнули страх и жалость к ее слишком горячему  родственнику.  Неужели
же он не видит, что все это просто еще одна  ловушка,  приготовленная  для
него Захом? Но зачем? Бекка никак не могла додуматься до причины.  Слишком
уж долго ее обучали тому, что в дела мужчин вникать не положено.
   "А может, самое время этим заняться? - Серебристый шепот проникал прямо
в сердце. - Да и делами женскими - тоже".
   Бекка осторожно дотронулась до рук Тома, стараясь при этом не коснуться
свертка, который он держал.
   - Подоткни его немножко, - шепнула она. - Вон там - внизу. Видишь?
   - Боже мой! - Том глянул и торопливо поправил обертку свертка.  -  Я  у
тебя в долгу, Бекка, и не только за это.
   - Не стоит терять голову из-за того, что Зах не может отыскать свою.  -
Ее губы сложились в заговорщицкую усмешку. - Самый лучший  способ  вывести
врага из себя - это не  обращать  на  него  внимания  и  сохранять  полное
спокойствие.
   - И где это моя маленькая родственница набралась такой мудрости? -  Том
смотрел на нее с искренним уважением.
   Бекка тихонько рассмеялась:
   - Да нигде. Это образчик женской мудрости, только переодетый в немножко
другой наряд. Говорит же па, что мужчине больше  всего  надо  остерегаться
слишком умной женщины.
   "Это если он сам умен, - думала Бекка, вспомнив Заха. - Хитроумен...  И
еще тот зеленоглазый... должно быть, из  числа  старших  сыновей  Захарии.
Упаси меня Господин наш Царь от его дурного взгляда".
   Слева от Бекки раздался шорох  ног,  одетых  в  матерчатую  обувь.  Она
обернулась и  увидела  молоденькую  женщину,  только-только  переступившую
порог детства. У нее было нервное личико, какие  бывают  у  тех,  кто  уже
прошел через Перемену, но еще не был благословлен Полугодием.
   - Я - Дасса, - сказала она голосом тоньше тростниковой дудочки. - В эту
неделю моя очередь прислуживать  мисс  Линн.  Я  слышала,  что  вы  пришли
навестить ее. Я проведу вас. - Как и полагалось, она обращалась к Тому, но
ее глаза неотрывно следили за Беккой.
   "Не хочет слишком долго смотреть на кости, - думала Бекка. - Даже  если
они спрятаны от глаз этой кожей. Неужели я так же пугалась всяких  примет,
когда ожидала конца своего Полугодия? Вот бедняжка..."
   Бекка прекрасно видела, как смотрит на  Дассу  Том,  хотя  та  явно  не
желала смотреть ни на него, ни на его ношу.
   "Он просто сгорает от желания попросить у нее  Поцелуй  и  Жест  -  это
совершенно очевидно. Только навряд ли Зах позволит ему такую вольность.  А
она  хорошенькая.  Хотелось  бы  мне  иметь  такие  тонкие  черты  лица...
Интересно, а почему у нее лицо совсем не загорелое? А ее волосы..."
   Они были длинные, шелковистые и того же редкого оттенка, что у леди  на
изображении... Явно унаследованы  от  Заха.  Невзирая  на  то,  что  Бекка
страшилась альфа Миролюбия и не верила ему, она поймала себя на мысли, что
ради этих волос цвета бледного пламени она  не  отказалась  бы  иметь  его
отцом.
   Дасса открыла большую дверь, которая с лязгом ушла в паз,  сделанный  в
стене. Все трое оказались в комнате,  залитой  ярким  солнечным  светом  и
наполненной запахом сушащихся лекарственных  трав,  свисающих  связками  с
потолочных балок.
   Бекка  прижмурила  глаза,   ослепленные   лучами   садящегося   солнца,
вливающимися в комнату через большие окна. Казалось, вся эта стена комнаты
была сделана из стекла.
   У центрального окна стояла качалка, такая же, как была у них дома.  Для
сидящей в ней женщины открывался вид на живописную местность  за  стеклом.
Мягкие  подушки  громоздились   над   подлокотниками   и   торчали   между
перекладинами спинки кресла. С того места, где она  стояла,  Бекка  видела
волосы мисс Линн... Да, пожалуй, даже Зах не рискнул  бы  направить  их  к
другой женщине. Такая выходка опозорила бы мужчину перед  всем  Имением  -
альф он или нет, безразлично.
   Дасса, тихонькая как мышка,  подвела  их  к  качалке.  Сидевшая  в  ней
женщина не шевелилась и даже не подала  виду,  что  слышит  их,  хотя  Том
слегка поскользнулся на полу. Что-то странное было в этой неподвижности.
   Бекка  почувствовала,  что  Том  начинает  отставать.  Чем  ближе   они
подходили к мисс Линн, тем больше замедлялся звук его тяжелых шагов справа
от Бекки. Затем они стихли вообще. Бекка взглянула через плечо и  увидела,
как бледен Том. Он опять крепко прижимал к груди свой сверток,  но  теперь
уже с тем страхом и благочестием, которого требовал от него па.
   Губы Тома шевелились, и Бекка прочла на них "Я не смогу".  Он  повторял
эту фразу снова и снова, не произнося ни звука.
   Бекка даже не улыбнулась - улыбку Том мог бы понять неверно,  хотя  она
хотела лишь  поддержать  его.  Вместо  этого  она  ободрила  его  иначе  -
молчаливым кивком головы и небрежным движением руки. Она  все  возьмет  на
себя, она произнесет первые, самые деликатные слова обращения к мисс Линн.
   "И пусть Господин твой Парь побеспокоится  и  сделает  Тома  альфом!  -
радостно заверещал дьявольский Червь с девичьим  лицом.  -  Тома,  который
навсегда запомнит этот день, запомнит свой долг перед тобой и то,  как  ты
справилась с чувствами женщины, только что потерявшей ребенка. Ты глянь на
него. По его глазам  видно,  что  он  сейчас  весь  ушел  в  россказни  об
одичавших женщинах и о тех из них, кто бежал в пустоши, обезумев от  того,
что у них отобрали их младенцев. Думаешь, сказки есть только  насчет  банд
ворья, которыми женщины запугивают девчонок? У мужчин свои страхи.  Сделай
это для него, Бекка, и ты навсегда наденешь на Тома узду. Узду куда  более
прочную, чем любая услуга, которую тебе, может быть, предстоит оказать его
телу. Воспользуйся же моментом и взнуздай его!"
   Бекка решительно тряхнула головой. Она хотела бы изгнать  этого  Червя,
этот тонюсенький голосок зла,  который  рано  или  поздно  приведет  ее  к
гибели, если она станет к нему прислушиваться. "Что-то скверное происходит
во мне, - думала она. - Что-то худшее, чем  неудачная  Перемена  или  даже
голоса из Поминального  холма.  О  Господи,  возможно,  если  мне  удастся
поговорить об этом с мисс Линн, она мне поможет? Но сначала  мне  придется
сделать для нее вот это..."
   Вместе с Томом отстала и  Дасса,  чьи  тоненькие  ручки  ниже  коротких
рукавов ее домотканого платья  покрылись  гусиной  кожей.  Бекка  облизала
сухие губы и подошла одна к креслу-качалке. Она остановилась на расстоянии
двух протянутых рук от него и сказала:
   - Я принесла вам вести, мисс Линн.
   - Вести? - Голос был какой-то мятый,  будто  спросонья.  Что  ж,  Хэтти
всегда говорила, что сон - лучший врач.
   Бекка вобрала в легкие побольше воздуха. Ей казалось,  что  тут  стоять
легче - позади кресла, не видя ничего, кроме  макушки  мисс  Линн,  -  все
остальное было скрыто от ее глаз спинкой качалки.
   - Воля Господина нашего Царя - воля самого Господа. -  Формальный  язык
Писания прозвучал как-то глухо и пусто,  но  таков  был  накатанный  путь,
чтобы подвести ее к тому, что ей еще предстояло сказать... Если,  конечно,
Господь раньше не дарует Тому умение работать языком. И разве мисс Линн не
подготовлена уже к тому, чтоб услышать нечто в этом духе? То, что  ребенок
прожил на холме так долго, уже само по себе удивительно. Ведь если  бы  он
был нужен какой-нибудь ферме, за ним пришли  бы  сразу,  после  первых  же
криков. Если же ребенок плакал больше суток, всем становилось ясно,  какая
судьба его ожидает. Вопрос упирался лишь во время.
   - Воля его простирается над всем сущим...
   - Божия воля да исполнится, - пришел обычный в таких случаях ответ,  но
прозвучал  он  так,  будто  произнесен  во  сне.  Столько  разных  поводов
существовало у женщин, чтобы выразить  вслух  свою  готовность  безропотно
принять волю Господа, что обе  они  могли  говорить  о  совершенно  разных
вещах.
   Бекка  прикусила  губу.  Воцарившаяся  тишина  успокоила  Тома,  но  от
странного  поведения  мисс  Линн  волосы  Бекки,  казалось,  зашевелились.
_Похоже, горе высосало ее  досуха_.  Как  будто  разговариваешь  с  пустой
оболочкой. Бекка мечтала об одном - бежать из этой комнаты, такой  темной,
несмотря на заливающий ее солнечный свет. Нет! Упрямство  заставило  Бекку
опомниться. Все должно быть сказано,  все  должно  быть  и